Клятвенные грамоты

Отпускать никого было нельзя. Это было уже яснее ясного. Что было сокрыто туманом, так это сам выбор похитителя. Серёжки с изумрудами в сравнении с остальным содержимым комнаты большой ценности не представляли. Камень в них был небольшой, а сами из серебра, даже не из белого золота.  Василий, поняв, что ему ничего не светит, схватил первое что плохо лежало? Тогда ему не повезло: в пешей доступности нет ровным счетом ничего, где можно их сбыть без последствий. А далеко она его теперь не отпустит. Значит, в случае если это Василий, следует просто подождать, долго на корейской кухне этот недоофицер не протянет.  А если это Инга? Тут следует просто поговорить. Попросить вернуть серьги, сказать что наказания не последует, но пути их расходятся. Если Инга, то серьги прячет. И выбор понятен тоже, давно Фанория заметила за служанкой не здоровую любовь к зеленому. Причем не вообще зеленому, а конкретному его оттенку: тёмно-зеленому, изумрудному. Она и Нюрку свою в него одевала. Выглядело это, конечно, как игра в куклы здоровенной девахи. Только кукла живая, и во что вырастет — загадка.  Фанория приняла душ. Не идти же в сад потной, даже если серёжки украдены. Торопиться некуда. Если украл Василий, то не попрощавшись с хозяйкой не уедет, если Инга, то она их запрячет. Баронесса спешить и не стала. Приняла душ. Смыла пот, с ним бессильное раздражение. Оделась просто: заказанные из Лондона от модного портного брюки-палаццо, при ходьбе не отличишь от юбки, а движения сковывает куда меньше и путешествовать удобнее, блузу, сверху жилет. На свои занятия, на даче и в дорогу Фанория Арсеньевна вообще предпочитала верх от мужской одежды. Выглядело экстравагантно, но ощущалось намного удобнее. Рауты и светские приёмы дело другое, тут она, конечно, одевалась по всей форме.  Самым неприятным было то, что приключения её находили именно в самом неудобном для них виде. Например, выходила из театра, поздно, жара. Прическа высокая, сооруженная Су Ми при помощи шиньона и корейкой заколки для волос, под стать прическе ярко-красное платье закрытое спереди, зато сзади с треугольным разрезом. В таком только догонять понёсших вдруг лошадей, уносящих карету с почтеннейшим маэстро оперы!  Однако, что делать, когда кучер камнем упал с козел, дверцу кареты заклинило, лошади несут, а все вокруг просто стоят? Ясное дело: вспоминать кто такие «бабы в русских селеньях».  Вспоминать безнадежно испорчено гранатовое платье, как и стертые в кровь босые ноги, не хотелось. Она тогда знатно смутилась своего непрезентабельного вида перед высоким итальянским тенором, когда справилась-таки с дверцей. Даже подумала, что пригласил её он на следующий день к себе из благодарности. Лучше бы вежливо отказалась! Правда, тогда бы не случилось Эраста, а без него, Фанория уже не представляла своей жизни, хотя никогда не хотела детей. Удивительная штука родительский инстинкт.  Оба виновника торжества были в саду. Инга возилась подле Нюрка, Василий самодовольно на нее поглядывал. С чего вдруг? Приглашение отужинать всех порадовало. Это тоже странно. Фанория, признаться, ожидала что Василий найдет предлог засобираться в дорогу. А тут вдруг согласился, да еще и с легкотню. Не спешит, значит не брал.  Инга что-то торопливо отбирала у дочери, Фанория уловила это движение из дали, но что переложили в передник, не разглядела. Что именно в передник сомнений не было: рука служанки покоилась именно там, прижимая что-то ценное. Это неосознанный жест, когда несешь что-то важное и думаешь об этом. Как например, ритуал похлопать себя по нагрудному карману, проверить не забыл ли ключи или часы у мужчин.  Проводить гостя до комнаты Сокол тоже предложила не просто так: надо было убедиться, а не объединили ли они силы? Людям мелким вроде Василия Потаповича свойственно мелкое же поведение: что-то украсть, кого-то подставить. Он вполне мог спросить Ингиной помощи вынести от хозяйки что-нибудь стоящее, раз уж не получилось себе обеспечить постоянный пансион и полное жизнеобеспечение. Почему не поехать искать новую жертву? Это легко. Потому что такие люди обидчивы, просто уйти они не могут. И этим и опасны. Отец всегда говорил: не води дружбы с людьми ниже тебя: или сама опустишься до их уровня, или грязью забрызгает, долго отмываться будешь.  Грязью Фанорию Арсеньевну к двадцати семи годам забрызгало очень прилично, да и совету отцовскому не всегда удавалось следовать, жизнь подбрасывала ей разных людей, достаточно чтобы убедиться: не всегда происхождение определяет уровень. И для того, чтобы опуститься, совершенно не обязательно сделать что-то плохое. Иногда достаточно не делать вовсе ничего. «Итак», начала размышления она. «Серьги были украдены в тот момент, когда я тренировалась. Из моего окна не виден сад, зато из сада прекрасно видно окно и как я захожу и выхожу из комнаты. Инга уже видела мои тренировки, могла догадаться, зачем я пошла и что это займет время». Осерчав на себя, что побрезговала смотреть в сад, когда было действительно нужно — вот в тот момент, когда снимала серёжки, и нужно было посмотреть в саду они? Ушли? Фанория приняла решение наблюдать.  — Разместила гостя? — спросила она, когда Инга вышла с дочкой.  — Да, барыня. Господин сказал до ужина не тревожить, устал надо думать. Я вам нужна? — Нет, нет. Я в библиотеке буду, читать. — Тогда я Анечку уложу, — доложилась Инга.  — Хорошо, ступай. Инга действительно пошла к крылу для прислуги, а Фанория в библиотеку. Она про нее не просто так упомянула: пусть Инга знает, что господская спальня свободна, а библиотека прямиком под ней находится, за лестницей. А через стенку гостевые покои. Можно взять книгу и всей обратиться в слух. Только страницы не забывать перелистывать время от времени. А взять надо что-то, что долго читается. Поэзия, например. Выбрав книгу не глядя, Фанория устроилась за столиком. «Я — частица этого дома», сказала она себе. «Я доска его стены, я дырочка в доске, я брошенная через эту дырочку вишневая косточка, лежащая в темноте междустенья. Я половица лестницы, я крышка комода, я ручка двери, я воздух этого дома, я везде и я нигде. Я всё слышу, вижу и чувствую, но на меня никто не обращает внимания». Пульс упал с привычных восьмидесяти пяти ударов на сорок пять. Дыхание сделалось едва различимым. Со стороны можно было подумать, что хозяйка спит или глубоко замечталась. Нет. Фанория просто слушала свой дом. А мир весь состоял из звуков. Наверху, за их спортивной комнатой, Су Ми подбирала запахи для новых благовоний. Едва слышно исходил воздух из чуть просевшего под ней татами. Напольный деревянный столик давил на деревянный пол. С легким хлопком приземлилась на кровать верхняя одежда Василия Потаповича. Мнимый офицер ходил по комнате. Садился, вставал, подходил к окну, отходил. Выглядывал на улицу. Воздух едва не кипел от его размышлений, как подобраться к Су Ми и потолковать с ней. В детской, слегка приоткрыв рот спал Эраст. От этого во рту у мальчика пересыхало, он сглатывал, не просыпаясь, переворачивался на другой бок. Через час разбудить, сделать имбирный чай. Топотала как слон, бегая от материнских попыток её уложить, Нюрка. Недовольная, что отобрали игрушку, она теперь вообще не собиралась отвязываться. Пыхтение, это Инга взяла дочь на руки, укачивать как младенца. А девочке уже два, ноша уже не легкая.  В очередной раз открылось окно в комнате Василия. Почти одновременно послышались шаги, тяжелые, ведь с ребенком на руках давишь на землю двойным весом. Идут сюда. Проходят мимо лестницы.  Фанория перелистнула страницу. Лесной царь. Чёртово произведение. Она его терпеть не может, а оно её преследует. Материнский инстинкт, чуждый восточному искусству слушать кожей, обратился наверх, где спал с заложенным носом Эраст, но Фанория осадила его, как строптивую лошадь и повернула в нужную ей сторону. Шаги по лестнице. Те же грузные, что звучали подле нее. Инга поднимается. Призраком, Фанория поднималась за своей служанкой. Видела наглые глаза Нюрки, сидящей на материнских руках, её очередную кружевную шляпку, из-под которой торчат три пера волосенок, нещадно заплетаемых в косы.  Вот Инга берется за дверь, проходит в господскую спальню. Кидает взгляд на ширму, которой располагается вход в тренировочную комнату, пойдет проверять наличие Су Ми? Нет. Она идет к туалетному столику, выдвигает ящики. Ищет куда положить серьги? Это интересно, потому что больше она похожа на человека, который положил бы туда, откуда взял.  Дёргает самый нижний ящик, запирающийся на ключ. Что нужно там? Там документы. Но откуда Инге знать, что такое документы? Ключ от ящика у Су Ми.  Инга стоит у стола. Положит? Не положит? Нет, нет едва различимого «дзынь», с коим металл соприкасается с деревом. Зато слышно как служанка выходит. Инга. Всё-таки Инга? Или Инга, но с подачи Василия? Верни она серьги, альфонса можно было бы отпустить после ужина. Но нет так нет.