Клятвенные грамоты

Василий, однако, был не прав, посчитав, что сыном Фанория Арсеньевна не занимается вовсе. Занимается, просто не совсем так, как обычно ожидают от матерей, даже дворянского сословия.  — Эраст, пойдем. — позвала сына она, поднимаясь. Кивнула гостю. — Прошу прощения, Василий Потапович, Эрасту пора на дневной сон, я уложу его. Инга, думаю, буду рада вас развлечь. — она бросила взгляд на служанку, что подняла на нее удивленно-возмущенный взгляд. Конечно! Её посмели отвлечь от ненаглядной дочурки! Или это она так неохотно делится с барыней своими обязанностями?  Ребенок, еще мгновение назад подчеркнуто взросло цедивший чай, с готовностью вскочил. Вообще-то спать он не хотел совершенно, наоборот, однако, укладывание на дневной сон предполагало компанию матери, а ради такого можно и поспать. Совладав с собой, чтобы не опускаться до бега, мальчик степенно подошел, уцепился за материнскую руку. — Позвольте откланяться, — попрощалась барыня и медленно пошла из сада в дом. Как было бы хорошо вернуться и не обнаружить там более никого. Ни наглого Василия, ни ленивой Инги. Особенно последней. С недавнего времени Фанория обнаружила, что купленная служанка её ужасно раздражает. Может дать ей вольную? И пусть идет на всю четыре стороны! Но кто её такую возьмет? И всё равно она пока нужна, пока фройляйн Кац на родине. Ведь не Су Ми же отдавать Эраста? — Мама, — заговорил мальчик, послушно забираясь в кровать. — А мы будем рисовать слова?  — Их не рисуют. Их пишут, это ведь силлабическое письмо. — поправила сына Фанория.  — Что значит силлабическое? — тотчас заинтересовался мальчик, подходя к столу в поисках бумаги и карандаша. Буквы у него выходили крупные, чуть ли не на половину листа. На что Су Ми всегда вздыхала: в самый раз корейскому письму учить. Когда как не сейчас учить руку чистописанию, когда моторика еще только формируется? Фанория спорила: пусть вначале кириллицу выучит, иначе каша в голове будет из разных азбук. Кореянка дулась, но не спорила.  — Силлабическое это то, от которого пошло буквенное. — с охотой объяснила она сыну. — А то, от которого пошли иероглифы, пиктографическое. — А как быть с тем, которое пошло от иероглифов, но буквенное? — задал каверзный вопрос Эраст. — Оно какое? — Буквенно-иероглифическое! — усмехнулась Фанория, про себя дивясь, когда Су Ми всё успевает. Вроде бы акклиматизируется к местным реалиям и тоскует по дому, а сколько энергии!  — Хочу писать слова буквенно-иероглифическим. — потребовал мальчик.  Как тут откажешь? Особенно с учётом того, что он не ляжет, не получив того, что желает. А матери хотелось бы разгрузиться.  — Хорошо, — согласилась Фанория. — Но с переводом. И ты читаешь.  Читал Эраст пока по слогам, но зато охотно, много и с упорством. Заниматься с ним было в удовольствие, только, правда, если сонсеним готов к постоянной ряби в глазах. На месте Эраст не сидел, всё время был в движении, как элементарная частица. Даже когда покорно залезал в кровать, все равно какая-то его часть находилась в движении. То нога шевелится, то пальцы щелкают, то попа ёрзает, то губы кусает.  Фанория взяла бумаги, карандашей, положила листок на книгу и села к сыну на кровать. Эраст тотчас оказался под боком матери и зорко следил за движениями карандаша.  «인내님» вышло из-под грифеля — «терпение». То самое, которое угрожало истощиться, стоило лишь подумать о том,  чтобы выходить в сад.  — Читай, — кивнула она сыну. — Те-лы-пен-ие, — озвучил Эраст.  — Не совсем. — Фанория подчеркнула карандашом слоги.  — Те-лы-пе-ние, — озвучил сын во второй раз, уже правильнее если не считать упрямо игнорируемую им букву «р» и стремление смягчать твёрдые слоги, подсовывая туда несуществующие гласные.  «Это, наверное, у них на генетическом уровне», подумалось баронессе. И несмотря на всё, ей это маленькое несовершенство речи нравилось. Язык не виноват в одном конкретном представителе общества, в конце концов.  — На языке Су Ми это будет «иненним». — Красиво. — кивнул мальчик. — А как будет «мама»? — «Омма», — вывела на бумаге слово Фанория. 엄마. Не такое красивое как 인내님, но зато легкое. Эраст, похоже, тоже склонялся к тому, что маму можно было бы назвать и покрасивее.  — А Су Ми? Как пишется на этом языке? — Сам у нее спросишь, — усмехнулась Фанория, мысленно предвкушая, как сын пожалеет о своей опрометчивости после трехчасовой лекции об особенностях гармонии иероглифов в классической китайской азбуке, которая не передается корейскими буквами. — Ведь откуда-то ты узнал о буквенном письме, пошедшем от иероглифов? Не от меня.  Мальчишка надулся: — Напиши еще какое-нибудь красивое слово. А я прочитаю.  Фанория подумала и вывела: — 영혼, душа. — Душа, — справился с коротким словом мальчик. — Это то, что у нас внутри? Инна говорит, что если я плохо себя веду, душа попадет в ад. Что такое ад?  — Весьма людное место, — хмыкнула Фанория. — Но и достаточно веселое, судя по тому, как часто о нем говорят. — Ты попадешь туда? А я?  Фанория пожала плечами.  — Я даже там найду чем заняться, у кого чему поучиться и кому что преподавать, — улыбнулась она, взъерошивая волосы сына. — А уж если тебе непременно хочется об этом поговорить, то я скорее склонна думать, что душа это не то, что у нас внутри, а то, что снаружи.  — Это как? — вскинул брови мальчик.  — Поступки говорят громче слов, мартыш. — мартышкой Фанория звала сына за неуёмную энергию. — Вот, например, брать чужое нельзя, так? Мальчик кивнул. — А если ты берешь, чтобы прокормить свою семью? — То это все равно плохо. — твердо решил мальчик. — Чужое хорошего не принесет. — А ты сам уже свернул с честной дороги, — закончила за него Фанория. — Если решил быть честным, выбор менять нельзя, это значит предавать себя. Точно так же, как если решил быть плохим. Пытаться себя обелить тоже недостойно.  Мальчик пребывал в задумчивости. Впитывал рассуждения о душе. — Душа это наши решения, наши поступки, последствия от них и то, какая память о нас остается. — говорила Фанория, думая о десятках девочек по разным уголкам империи, которые могут воспользоваться, а могут и не воспользоваться полученными знаниями и в обоих случаях заслуживают уважения. Ведь человек с душой поступает всегда осознанно. Медленно, она поднялась, помогла сыну лечь, укрыла его легкой простыней, прикрыла шторы, и вышла.  Нормальные дворянские мамы спрашивают у своих детей как у них прошел день, целуют в лоб и отпускают восвояси. Нормальные мамы других сословий учат своих детей практическому труду или играют с ними, вот как Инга с Нюркой. Но уж точно никто не рассказывает им, пусть и упрощено, «Этику» Аристотеля.  Баронесса поднялась в свою комнату, села за туалетный столик. Кинула мимолетный взгляд в сад, но со второго этажа были видны только кроны деревьев.  Дверь, прикрытая ширмой неслышно отъехала в сторону, но Фанория всё равно обернулась. Она снимала сережки, серебрянные с изумрудами.   — Вы готовы, сонсеним? — спросила её по-корейски Су Ми.  Обращение «агасси», что значило госпожа, Фанории нравилось больше, однако в культуре корейцев профессии были так же сильно почитаемы, как в культуре итальянцев. Учителем Су Ми звала Фанория с тех пор, как та занялась образованием девочек.  Вместо ответа, баронесса Сокол поднялась, подошла вплотную к кореянке, поклонилась и даже еще не разгибаясь, ухватила её за пояс, намереваясь уложить на лопатки. Однако проворная девушка легко отстранилась и баронесса ухватила лишь воздух.  Взбешенная таким поворотом событий, Фанория шагнула во тьму тренировочной комнаты, где занималась с Су Ми корейским боевым искусством — тхэквондо. Зря. Очаровательная ножка Су Ми оплелась вокруг её лодыжки, рванула на себя, и Фанория оказалась на лопатках сама. Хорошо успела серьги снять. Очень обидно было бы их потерять. Одни, из белого золотого с фионитами, потерпели как раз такую судьбу. А ведь их подарила мама на выпуск из Смольного!  Баронесса не без труда стряхнула с себя обманчиво хрупкую Су Ми. Кореянка была маленькая, но очень жилистая, оплетала как змея. Из-под такой выбраться целое искусство.  — Ваша энергия Дэ изрядно омрачена, — преспокойно заметила Су Ми. Даже не запыхалась, нахалка!  Фанория утвердилась на ногах, отряхиваться было некогда. Как и нападать. Что ж, в игре от обороны тоже есть преимущества, пусть себе Су Ми тратит энергию на здоровье. — А я говорила, что вполне могу приявлядывать за Эраст-ним. — наставительно сказала она, делая выпад в попытке повторить тот же захват, но в этот раз Фанория была готова и, отступив резко в сторону, ударила ребром ладони под ключицу кореянки. А будет знать, как воспитывать!   Тем более, что Су Ми жаловаться не на что. как и разрешения спрашивать.  Или дым чумок чириги был недостаточен, или служанка оказалась права: энергия дэ Фанории была изрядно омрачена, а для ударов руками в тхэквондо она должна быть чистой, но передышка была недолгая. Су Ми, как волчок, прокрутилась вокруг госпожи, зашла за спину и безукоризненным монге чириги ударом обоими локтями сзади, вновь уложила Фанорию на пол. — Вы продержались дольше, чем год назад, — милостиво похвалила кореянка потерпевшую. — Однако с вас все равно штрафное поднятие пэ. Пятнадцать секунд Пэ, наполненный чаем, протестующе заурчал, но его хозяйка покорно оперлась на запястья и подняла вытянутые ноги. Уж если пэ выдержал лезущего из него Эраста, причем практически в походных условиях, то четверть минуты статики и подавно выдержит.  — Концентрируйте энергию дэ, сонсеним. Смотрите на меня. Замечательно. Можете принять позу мертвеца.  Фанория опустила ноги и облегченно закрыла глаза, ощущая затылком твердый пол.  — Из-за которого из Сяо-Женей вы нервничаете? — поинтересовалась сидящая в позе воина кореянка, спустя пять минут. — Из-за себя, — буркнула Фанория правду. Смысла врать Су Ми никакого нет. — Надо было послушать тебя и никого не брать. Уж во всяком случае не по первому же объявлению в газете. — Вы признаете свои ошибки, — заметила на это кореянка. — что уже делает вас благородным мужем. — Только женой, — усмехнулась Фанория. — Почему бы вам не ввести такой термин? — Не за чем. Это в вашем языке муж и жена существуют отдельно. У нас они одно целое. Муж - это человек. Неважно какого он пола. Великому Дао было угодно поставить на вашем пути этих людей, не польстись вы на объявление, повстречали бы их каким-то другим образом, но они все равно были бы в вашем саду. — Отстань ты со своим Дао! — отмахнулась поклонница конфуцианства Фанория. Ей особенно не нравилась аллегория на лодку без весел, плывущую по реке. Нет в лодке весел? Греби руками! Вплавь иди, но не сиди и не бездействуй. И сколько О Су Мин-сонсеним, не отстаивал перед ней принцип ву-вей, непротивления, Сокол так и не смогла им проникнуться. Впрочем, и не возлагал на нее больших надежд, с порога сказав, что без третьего принципа даосизма два других бессмысленны. На востоке. А дома, у себя на родине, Сокол-ним, станет одной из сильнейших, если не просто сильнейшей.  — Очистили свою Дэ? — спросила Су Ми почти сурово. Пришлось кивнуть. — Тогда возвращайтесь в сад. А я уберу чай, иначе эта бабо что-нибудь разобьет.  Фанория усмехнулась: — К твоему счастью, она слишком ленива, чтобы возиться с посудой.  Покорно поднявшись, и думая об игре слов, Фанория вышла в свою спальню, подошла к столику, чтобы надеть сережки обратно, и не обнаружила ничего. — Кэсэкки! — выругалась она по-корейски, с досады хлопнув по столу.  Глянула под стол и под шторы, хотя и так понимала, что упасть они не могли, а по волшебству там не появятся.  Отвратительно было не то, что их украли. Отвратительным было то,  что она не услышала. А значит Су Ми права: она растратила слишком много энергии на не стоящих её людей.