Клятвенные грамоты

Василий Потапович Удальцов-Боровицкий действительно состоял на службе, вот только не в кавалерии, да и не на военной. Молодой человек, урожденный петербуржец, принадлежал к золотой молодежи. То есть собирался по достижении совершеннолетия пить, кутить и тунеядствовать, но его планы разошлись с планами на него родителей. С угрозой заблокировать чаду доступ к счетам, Удальцов-Боровицкий- младший был отправлен во Владивосток служить матросом на пассажирском флоте, на круизном лайнере. Вообще-то отец мог выбить для него должность и получше, но, обозленный на отпрыска, решительно отверг все увещевания супруги о том, что не дело их сыну как крестьянину беглому какому-то мачты драить да тросы натягивать.  Василий Потапович, конечно, предпочел бы натягивать нечто другое, но офицеры и даже старшие матросы смотрели на него свысока и на стоянках в нагретые места к портовым девочкам не пускали. За кораблем на стоянке, особенно если якорная, а не доковая, тоже ведь смотреть кто-то должен. Вот  Василий Потапович и смотрел. Смотрел как наслаждаются праздником жизни другие и мечтал сорвать свой куш.  О Фанории Арсеньевне он услышал во Владивостоке. Когда возвратились из Индии через Японию, выгружали одних туристов, загружали других и команду в полном составе отправили гулять по городу. О баронессе Сокол жужжал весь город, как о женщине эксцентричной, но влиятельной, продвигающей идеи странные, но вызывающие отклик у самой императрицы. Как знать, авось сама императрица ей и благоволит? Каким бы богатым род ни был, а позволено Сокол прямо чересчур многое. Это интриговало и наводило на мысли о выгодности устройства судьбы.  Сам Василий не видел ничего особенного в том, чтобы соглашаться с женщиной. Напротив, с женщинами выгоднее всего соглашаться, споря они руководствуются чувствами, а чувства всегда выигрывают у логики. Так не лучше ли согласиться, а что думаешь на самом деле держать при себе? К тому же, продвигая идеи подобного рода она наверняка жаждет поддержки мужчин и подобную находит редко, значит поддержка с его стороны не просто заинтересует ее и обеспечит ему лояльность. На ней одной модно выстроить недурной финансовый союз и показать папеньке «язык», пусть утрется со своей военной службой. Подумаешь второе поколение во дворянах ходят? Сын не обязан повторять тяжкий долг служения родины отца, наоборот, в самый раз вкусить сладкого дворянского безделья! С этими мыслями скопил молодой человек денег из того, что на флоте платили и из того что родитель высылал, сходил в еще один круиз, сшил один добротный офицерский мундир, да рванул в Москву во всю прыть. В городе ее благородие уже не застал, в резиденцию летнюю укатить изволила, к родителям. Но да это ничего, ничего, так оно даже лучше, резиденция-то оказалась у реки, а значит купающихся удивляться нечего, и точно. В реке, к которой прискакал он, купив на последние деньги добротного коня, учила плавать парнишку девушка (высокая, плечистая, с прической как у юноши и сноровистая в движениях как бывалый матрос). Она немедленно привлекла к себе внимание, потому что таких женщин Василий еще не видел. Не то, чтобы он вообще видел много женщин, но в его представлении женщина была неким существом с обязательными длинными волосами, непременно в платье, с пышным бюстом и такими же выдающимися задними формами. А встреченная же купальщица была в коротком трико, которое обтягивало спортивную фигуру, без намека на жир характерных для него для женщин местах.  Василий Потапович поймал себя на том, что засмотрелся. Купальщица ему не понравилась в том смысле, в каком мужчинам нравятся женщины, но впечатление однозначно оставила.   — Растет будущий пловец? — замаскировал неловкость под бодрость он, когда понял, что был замечен. — Как водичка? Вы так заразительно тренируетесь, что я тоже захотел ополоснуться! Вообще-то лезть в воду Василию не хотелось совершенно, как и легкомысленно кидать на траву единственную приличную одежду. Но пути назад уже не было, выбрал роль, играй достойно. Или, как говаривали предки, взялся за гуж, не говори что не дюж. Василий и сдюжил, залез в воду, ополоснулся, чтобы привыкнуть к холоду и бодро поплыл кролем под одинаково серьезными взглядами матери и сына. Эраста всякие новые люди смущали. Он принадлежал к той категории детей, что в категориях «нравится» и «не нравятся» ориентировались не столько на внешние признаки (выражение лица, цвет глаз) сколько на манеры себя держать, тембр голоса, походку. Появившийся господин на взгляд Эраста был возмутительно громкий, маме, судя по тому, как сдержанно она ответила, тоже не понравился, а значит Эрасту он тоже не нравится.  Завершив логическую цепочку, мальчик решил держаться с новым господином, если тот вздумает снова прервать их с мамой беседу, холодно, отстраненно.  — Греби, Расти, греби, — подбодрила сына Фанория, и Эраст, лежа на руках у матери, загреб с утроенной силой, представляя себе как легко обгоняет этого громогласного господина, как они с маменькой празднуют победу.  Фанория же, уча сына плавать, периферийным зрением наблюдала за внезапным купальщиком, который, не видя куда плывет, все сильнее заходил в судоходную зону, где течение реки ускорялось настолько, что кое где образовывались воронки.  Молодой человек не слишком ей импонировал, но утопленников она любила разве что у Гоголя, а настоящие сильно портили экосистему реки. Вот утонет этот господин или попадает под речной пароход, полный купцов, едущих в город, и прощай тихий отдых. Потому как понабежит сразу журналистов, достанут со своими интервью, эксклюзивами: комментариями да беседами. И родители по головке не погладят, оставили, называется, дачу на двадцати семилетнее дитятко.  — Сударь! — пробовала кричать она, зная, что вода, вроде бы, хорошо передает звук. — Гребите правее! Вас сносит! Но он не слышал. Нет, решительного такого позора Фанория Арсентевна терпеть была не намерена. Найдя на берегу прислугу, которая сообразила-таки явиться следом (хоть какой-то от нее толк!) Фанория сдала Инге Эраста и бросилась в воду. Она поплыла к нему быстрым спортивным кролем, молотя ногами, как поршнями и загребая руками, как пропеллер. На целине её тоже начало сносить, но опытная пловчиха знала все опасные места реки и обходила их. — Сударь! — крикнула она мелькнувшей уже не так далеко мокрой голове. — Плывите ко мне! Дальше опасно, это судоходная зона и там течение! Вы меня слышите? Гребите ко мне! Я вас выведу обратно! Молодой человек помахал ей и тотчас исчез под водой. Баронесса почувствовала раздражение пополам с тревогой. Ну, ясно, мальчишество. Увидел, как хорошо она плавает, и решил показать, кто на реке хозяин. Только этого еще не хватало. — Сударь это не место для игр, это открытая вода! — крикнула она, но молодой человек не всплывал. Играть в Офелия вздумал? Так она не Гамлет, быть или не быть решать не станет, однозначно быть, не будь она Сокол.  Нырнув под воду, Фанория открыла глаза. Вокруг была мутно-зеленая болотного цвета вода. Конечно, это же не бассейн. Она поплыла туда, где последний раз оказался молодой человек. Там били ключи, её касались скользкие отвратительные рыбы, несколько раз ужалила водоросль. Гадость! В том месте, где показался и исчез гусар (если он вообще был гусаром) бил сильный ключ, а, значит могла образоваться и воронка. Баронесса сложила ноги вместе, образуя моноласт, или, как сказали бы тогда, «русалочий хвост» и камнем ушла вниз, на самое дно.  На берегу Инга не могла справиться со своим двухлетним воспитанником. Почувствовав по резкой смене настроения матери, что ситуация вышла из привычных рамок, Эраст наотрез отказался слушать няню. Не испытывая страха перед только что покоренной водной стихией, он ринулся было в воду обратно, доплыл, истово колотя руками и ногами по воде туда, где мать только что учила его плавать, устал, принялся болтался в воде, высматривая мать, которая как раз и исчезла из виду. На берегу металась и голосила не умеющая плавать Инга. — Мама! Маменька! — кричал, надрываясь мальчик, игнорируя причитающую няньку и ревущую с испугу подругу Нюрку.  — Эраст! Эраст Арсеньевич! Барин! Не плывите дальше! Что барыня скажет, если утонете? Барин, пощадите! Я плавать не умею! — причитала Инга. По-хорошему надо было задрать подол да зайти в воду, там и идти-то было всего ничего, мальчишка ведь болтался в камышах. Да только перед зеркалом безбрежной воды Инга испытывала благоговейный ужас. Она даже подошла к самой её кромке, но дальше будто окаменела, омерла. Нет, не могла она себя заставить зайти в воду, пусть барыня сечет. Она не может. Просто не может, боится панически. Может быть, если бы тятенька-рыбак не кинул её девчонкой пяти лет с лодки на середине реки и не крикнул «плыви», Инга научилась бы плавать сама. А может нет. Теперь никто не узнает, ибо историю не повернуть. И вот на её глазах маленький барин решился и, поднимая фонтаны брызг, погреб от берега туда, где пропала мать.  Инга схватилась за голову, Нюрка испуганно за материнский подол.  Неизвестно, чем бы кончилось это безумство, если бы Фанория не вынырнула обратно, держа наглотавшегося воды молодого человека за чуб. Увидев сына плывущем, баронесса почувствовал, как судорожно сжалось в ледяные тиски сердце. Будто сам водяной намеревался выдрать его из её груди. Но сохранила на лице полную невозмутимость, ведь худшее, что можно делать на воде — паниковать.  — Эраст! — крикнула она. — Давай к берегу!  — Мама! — обрадованно закричал ребенок и прибавил ходу навстречу.  Пришлось тоже поднапрячься. — Греби к берегу, Расти! Я догоню!  — Мама! А дяденька утонул? Ты спасла человека? — с надеждой на чудо спросил ребенок, все-таки останавливаясь и болтаясь в каких-то двадцати-пятнадцати метрах от берега, но уже достаточно далеко для двухлетки без присмотра рядом. — Спасла, плыви к берегу и готовь все для реанимации! Это подействовало: получив указание матери и почувствовав необходимость своего участия, Эраст беспрекословно развернулся, доплыл до берега, вылез. — Инна! Инна! — закричал еще с воды, (сочетание Н и Г рядом пока давались ребенку с трудом). — Мама спасла господина! Что такое реанимация? Фанория видела, даже с такого расстояния, как в глазах сына зажигается тот самый огонь, какой так модно описывать в пьесах, только приписывать его хрупким нежным девушкам, спасенным молодыми людьми. Ну а у нее все не как у людей. Она только что стала героем, именно героем, а не романтической хрупкой героиней для своего сына. Что же, не так и плохо, особенно с учетом того, что Эрасту не предстоит узнать своего отца. Фанория не испытывала к нему ровным счетом ничегошеньки: ни любви, ни ненависти ни даже элементарного уважения. А без последнего какой смысл знакомить с ним сына, а его с сыном? Все закончилось, ведь её благородие баронесса всё закончила.  Дотащив мёртвый груз до берега, Фанория вытащила синюшного гусара на песок, перевернула и рывковым движением сдавила живот. Изо рта молодого человека исторглось содержимое реки, и он разлепил глаза, закалявшись. Судя по ошалевшему взору, каким он окинул местность, картинге утопление в его планы не входило. — Вы спасли мне жизнь? — Как-то совсем шаблонно спросил он. Фанория усмехнулась: — Очень похоже, а не верите, так вот три свидетеля. — кивнула она на сына и прислугу. Спасенный слабо улыбнулся: — Похоже, я вам обязан… Можно узнать ваше имя? «В гости явно набивается», хмуро и безошибочно отметила Сокол, после солнечной и романтической Италии раз и навсегда запретившая себе поддаваться конфетно-букетной эйфории.  — Сокол Фанория Арсеньевна, — представилась она. — А я лейб офицер флота его императорского величества Василий Потапович  Удальцов-Боровицкий, — представился спасенный, не дожидаясь, когда его об этом попросят. — Для моряка вы плохо плаваете, — сухо заметила баронесса. — Просто это мое первое кораблекрушение в жизни, — улыбнулся «принц». — Тогда с почином, — хмыкнула спасительница, отстраняясь и явно собираясь так его и оставить. — Ваше благородие! — вклинилась вездесущая Инга, обредшая голос только когда все закончилось (весь переполох она прекрасно пережила в полуобморочный состоянии положенного на бок волчка). — Как же вы так с офицером? Он же замерз! Обогреть надобно чаем, может и водки предложить? Фанория удержалась от того, чтобы скрипнуть зубами. Может зря она отказалась от мысли высечь эту дурынду? Кто просил лезть с советами? А офицер, конечно, все слышал, то-то пожирал толстую девку благодарными глазами. Баронесса сдержала раздраженный вздох.  — Хорошо, — согласилась она. — Вашу одежду и впрямь надо высушить, так что выпьете с нами чаю, переночуете и поедете куда собирались.  Василий озарился счастливой улыбкой: на миг, один очень пугающий, полный вонючей гадкой воды ему показалось, что удача отвернулась от него, но потом вновь повернулась в облике пышногрудой девицы с толстенной косой, переплетенной тёмно-зеленой лентой. Наверняка она верит что её серо-болотные глаза такого же изумрудного цвета. Надо её в этом покрепче убедить, и он заполучит отличного союзника, а значит и ключ к дальнейшему обольщению барыни, пока выглядящей как неприступный форт.