Клятвенные грамоты

Если бы Фанория Арсеньевна знала, чем кончится ее поездка в усадьбу, она бы осталась в городе. Постоянные рауты и салоны, обязательные дневные визиты к жёнам московских меценатов, обсуждение светской хроники и внутреннее сожаление об общем уровне развития данного окружения обошлись бы ей в куда меньшее количество нервных клеток, чем поездка за город с сыном.  А началось всё безобидно. Няня Эраста отпросилась в Германию, повидать семью, и главное практично подгадала чертовка — летом, когда во всех учебных заведениях каникулы и образовательная жизнь как будто замирает на два месяца. Даже Фанория Арсеньевна тогда замирает, перестает колесить по просторам Российский Империи, продвигая непопулярное совсем женское образование с мужским уклоном (науки там всякие, математика, иностранные языки, спорт) и вспоминает, что вообще-то у нее есть сын. Непонятно откуда приблудившийся правда, но есть! И вот, фройляйн Кац поставила Фанорию Арсеньевну, баронессу Сокол, перед фактом: она временно уезжает и если её благородие не хочет возиться с сыном сама, надо искать временную няню.  Сокол посмотрела газеты. Совсем недалеко, на Остоженке некий Антип Бублик продавал дворовую девку, 26 лет с девчонкой 2 лет. Просил пятирублев за обеих. Предложение выглядело выгодно, с функциональной частью — покормить, помыть, одеть девка справится, раз сама при дите, а образование и становление сына как личности это уж на Фанории будет. В Москве как раз жара намечается страшная, опять народ полезет в фонтаны да реки, нечего это наблюдать, надо за город ехать, к родителям.  Съездила, однако, в начале за девкой на Остоженку. Взяла с собой сына. Девка с виду оказалась ничего, толстая, коса в локоть, локоть в сажень, значит сильная, выносливая и дочь такая вырастет, можно будет пристроить. А пока Эрасту с кем играть будет в свои дорогие расписные куклы.  Купила. И поначалу все было так, как ей думалось. Новая няня была старательна, хоть и простовата. Собирая воспитанника в поездку, доставила немало хлопот его матери, ибо собрала совсем не то что нужно. Кто, скажите на милость, одевает ребенка в летнюю поездку так тепло? Он взопреет еще из Москвы не выедут!  На что ответом было: но у него такие хрупкие плечики, вдруг продует?  А кто собирает на дачу, где ребенок будет гулять и беситься в саду парадные вещи для раутов?  Оправданием было: но это так красиво! Он будет выглядеть как баронет! Фанория отправляла Ингу перепаковывать вещи воспитанника с три десятка раз, причем где то после второго точно услышала, как крепостная бурчит себе под нос что хозяйка скучная и зануда, и что фантазии у нее с гулькин нос.  Благоразумно решив, что высеченная няня будет менее бдительна к воспитаннику, она отложила наказание на неопреденный срок. Будет открыто наглеть придется все таки высечь, а пока пущай бурчит что хочет. Нюрка, Ингина дочь оказалась для крестьянской дочери чересчур балованной. Очень быстро Фанория вычислила, что деньги, отдаваемые няне на Эраста, не все на него тратятся. Часть все-таки на Нюрочку. В пух на почти еще лысой голове вплетались банты и ленты, которые Фанория отдала Инге в первый же вечер. Та зашла в спальню, показать очередной костюмчик для Эраста в поездку, увидела ленты и так и села:  — И это все лежит, барыня? Вы не носите? — Да забирай. Я это терпеть не могу. Не лошадь чтобы гриву заплетать, — махнула широкой рукой Фанория. Радости Инги не было предела. В этот миг госпожу она могла и на руках носить. И тут же ленты и банты пошли в ход: в роскошные длинные косы Инги и в три пера Нюрочки, немилосердно в колосок стянутые. А чтобы создать образ будто у двухлетней дочери уже коса до пояса, в волосы вплетались дополнительные нитки.  Рядом с эдакими сороками крестьянского разлива,  Фанория в ситцевом дорожном костюме и Эраст в льняном едва не терялись. Во всяком случае, пока ехали в открытом экипаже, внимание обращали в начале на сверкающую прислугу.  Прислуга Инга была вообще ленивая. А о том, что помимо Нюры у нее есть еще воспитанник, приходилось даже напоминать. Так, загляделась Нюрка на пряники, пока лошадей меняли, так Инга ей их купила на господские деньги, а Эрасту даже не предложила. Вот тут то и начала баронесса задумываться что ж она эдакое приобрела.  Фанория Арсеньевна Сокол была женщина двадцати семи лет, по меркам времени уже не юная, по собственным еще вполне способная заинтересовать собой и мужчин и женщин, если пожелает. Кудрявые русые с едва наметившейся проседью волосы она коротко стригла, до плеч, чтобы всегда носить их распущенными. По правде говоря, у нее с сыном были одинаковые прически: кудрявое золотое облако вокруг головы. Ее серебристо-серые глаза смотрели на мир скорее с осторожностью, чем строго, а замкнутый характер баронессы часто принимался за надменность.  Неизвестно откуда взялся у Фанории Арсеньевны сын. Брюхатой ее, во всяком случае, никто не видел, и не было никаких слухов в Москве, что баронесса на люди не выходит. Слышали про неутомимую дочь Арсения Мироновича во всех уголках державы. То там она помогала школам, приютам, сиротам а то и просто беднякам, давала бесплатные уроки грамоты и счета, а то и языков, то здесь.  А два года назад и вовсе в Италию уехала, вернулась уже при сынишке. Был бы чернявый, можно было бы легко догадаться, что пригуленный, но стервец был белокур и сероглаз, копия матери как есть.  Занималась сыном Фанория Арсеньевна достаточно для дворянки и совсем не занималась для матери. Не потому, что не хотела, скорее времени не хватало. В самом деле, когда вокруг столько бесхозных детей, каждому из которых ты пытаешься дать лучшее будущее, на собственного вряд ли останется время, а если останется то вряд ли найдутся душевные силы.  Однако же, нельзя было сказать, что Фанория Арсеньевна не любила сына. Как раз любила, даже очень. Фройляйн Кац приводила ей Эраста вечером, когда маменька была свободна и готовилась ко сну, мальчишка задавал матери бесчисленное количество вопросов, будто пытаясь компенсировать все общение за день. Они разговаривали. Много.  Фанория через сказки объясняла сыну, как она видит этот мир, как устроена жизнь, что есть добро, что зло. Что есть наука, почему она так редко бывает дома и чем миру важно то, что она делает. Каждая встреча с матерью — высоченной, статной и без сомнения умнейшей и красивейшей женщиной в мире была для Эраста подобна сказке. Ему казалось, что нет в мире вещи, на которую мама не знала бы ответа. Еще далек был тот возраст, когда детям кажется ровно наоборот: будто это родители ничего не понимают в устройстве мира и в собственных детях. А еще мама безусловно была самой доброй на свете. У нее были усталые глаза и легкая понимающая улыбка, от какой на душе мгновенно становится теплее. Так что Эраст был как раз счастлив перспективе провести с матерью целых два месяца, да еще и без фройляйн Кац!  Что думать по поводу новой прислуги он еще не решил, но мамин подарок оценил: раз теперь у него у самого есть прислуга в виде девочки для игр Нюрки, значит он уже совсем большой, почти как мама. Мальчик начал приглядываться как мать ведет себя со слугами.  Фанория держалась со всеми дружественно, но дистанцию обозначала сразу, поэтому Эраст решил, что в играх с Нюркой во что именно играть решать будет он. Отказаться Нюрка права не имеет, ведь он её барин. Нюрка же смотрела на мать. Своенравная и неумная, поскольку не понимала своего социального статуса, Инна, решила держаться с госпожой дружеских отношений. Возможно, ее ввели заблуждение поступки Фанории: ленты ей были отданы, а не подарены, как решила дворовая девка. Увидав, что госпожа в качестве досуга предпочитает чтение, Инга вызвалась учиться у барыни грамоте. Фанория отказывать не стала. Вот только учение шло туго: Инга не запоминала букв, плохо слушала объяснения правил фонетики все больше уводила разговор в сторону их с барыней детишек. Фанория это поначалу терпела, пользуясь профессиональным терпением преподавателя, однако где-то к пятому занятию подряд, не видя никакого прогресса, приняла решение прекратить занятия. — Инга, — сказала она довольно жестко. — Я не вижу у тебя прогресса. Ты даже не стараешься. Мы тратим на это мое время, которое я могла бы потратить на что-то полезное для себя. А ты забываешь как пишутся и читаются слова, которые мы проходили даже не вчера, а десять минут назад. Так не пойдет. Занимайся своим делом, иди переодень Эраста к купанию. Жарко.  — К купанию? Но Эраст еще совсем маленький! — с изумлением, под которым было слышно и возмущение, воскликнула Инга.  — Эраст Арсеньевич, — поправила Фанория. — Называй его на вы. Он твой господин. И что, что он маленький? Теперь жариться на солнцепеке? — Анна, например, плавать не умеет, — наставительно заметила служанка. — А я так и вовсе боюсь. Что если он простудился ? — Не простудился. — отрезала Фанория. — Я плаваю отлично и мой сын тоже будет плавать. Твоих советов я не спрашивала, так что не стоит мне их давать.  Инга поджала толстые губы, взглянув оскорблено на госпожу. — Переодевай Эраста и собирай корзину на речку. — отдала распоряжение Фанория, поднимаясь. Ей одеваться можно было не помогать. Она никому не давала разрешение на эту привилегию кроме своей старой няни — Таты. Но Тата была уже стара и давно отправилась на заслуженный покой, а Фанория Арсеньевна справлялась во всех своих путешествиях без компаньонки, чем опять же вызывала социальный резонанс.  Пройдя к себе, баронесса облачились в купальный костюм, накинула сверху легкое платье, подобрала шляпу и удобные туфли. Полотенца, как и смену одежды, должна была собрать Инга.  Фанория вернулась на крыльцо и с полчаса читала. Убедившись, что если она не вмешается, на реке они не появятся и к вечеру, она с неудовольствием прошла в дом.  Очень вовремя, потому что Инга в своем стремлении одеть господского сына «как красиво» чуть не довела беднягу до слез. Эраст совершенно не хотел одеваться в парадный белый сюртучок и брючки, он ясно расслышал что сказала его мама, во что и главное для чего его переодеть и не собирался идти ни на какие уступки. — Инга! — одернула служанку, пытающуюся завязать пышный ужасно не подходящий к рубашке мальчика бант, Фанория. — Я сказала одеть Эраста в купальное! не в вечернее! Куда ты его так застегнула? Ты не видишь как солнце жарит?  — Но так он выглядит мило, — запротестовала служанка. У Фанории закончилось терпение.  — Выйди вон. — приказала она. Инга не заставила себя долго ждать, но вышла с выражением лица оскорбленного друга. Фанория молча раздела сына, одела самостоятельно и неожиданно обняла: крепко прижав к себе. Эраст доверчиво прильнул к матери, уткнув в нее лицо.  — Ну все, все не хлюпай носом. — погладила она сына по золотым кудрям. — Мы на отдыхе, вокруг лето. Пока плачешь, тратишь время, которое можно потратить на обучение плаванию. Слезы мгновенно высохли. Эраст был всецело готов к купанию. Фанория взяла сына за руку. — Пешком пойдем? — спросила она сына.— или поедем? — Пешком! — поспешил Эраст и запнулся, засмущавшись. — Что такое, мартышка? — А можем мы пойти без Инги и Нюрки? Совсем одни? Фанория замерла.  — Знаешь, — заметила она. — Можем. Мы сбежим от них и пусть ищут! Давай? — Давай!  — глаза Эраста загорелись. — Как мы выберемся? — Через окно? — предложила Фанорию к полному восторгу сына. Бесшумно выбравшись, мать и сын оказались в саду. Добравшись проселочной дорогой к реке, они вошли в воду. Фанория дошла до конца берега, где вода еще по пояс, вытянула руки.  — Давай, мартыш, плыви ко мне, — поощрила она сына, что доверчиво шел за ней следом в воду. — Мама, я не утону? А что делать? — забеспокоился мальчик, когда вода достигла шеи. — Плыви, Эрастушка. — А как? — Ложись на живот, толкайся ногами и греби руками.  — Но я же утону! — Не утонешь, вода тебя держит. И до меня совсем недалече. Давай, маленький, греби. Поколебавшись с мгновение, мальчик решительно и в то же время доверчиво взглянул на мать, лег на воду и изо всех сил засучил руками и ногами по воде. С кучей брызг он все-таки достиг матери и обвил ее за шею. — У тебя получилось, Эраст! — похвалила сына Фанория. — Давай, еще немного, закрепим. Ложись на мои руки, я тебя держу и плыви. Неподалеку от купающихся спешивался молодой человек гусарского вида. Он был высок, довольно хорошо сложен, с военной выправкой и как это часто среди них встречается, хитрой улыбкой. — Растет будущий пловец? — поинтересовался он, подходя к самой воде. — Вы так соблазнительно тренируетесь, что я тоже захотел окунуться. Как водичка? — Теплая, — отозвалась Фанория, однако довольно сдержанно, даже немного настороженно глядя на молодого человека. Она в принципе всегда сдержанно реагировала на представителей сильного пола. Излишней скромностью, как и недостатком интереса с их стороны она не страдала, только интерес это был не столько к ней, сколько к ее приданому. Матушка, вопреки всем стереотипам о женском транжирстве, только приумножила родовое состояние. Фанория была завидной невестой, возможно это и определило ее скептичность граничащую с неприязнью, к мужчинам. Гусар, почтя за поощрение короткую реплику барыни, разделся, кинул одежду в неопределенное место и бодро зашагал в воду. С громким «ох, хороша!» он ополоснулся и, подняв целое цунами брызг, поплыл бодрым кролем от берега. А наверху, подыльше от пляжа, остановился экипаж, откуда вышла разодетая в пышное платье Инга и такая же расфуфыренная как мать, при шляпке и лентах в трех волосках, Нюрка. Куда больше подходящая на господ прислуга, чем сами господа, разложила на траве коврик, поставила зонт и принялась с неудовольствием наблюдать за матерью и сыном. На взгляд Инги, Эраст уже слишком долго был в воде. Нюрка же, пользуясь мечтательным настроением матери, побрела было к воде, чтобы поиграть в куличики, но наседка-мать оказалась мгновенно рядом. — Нюрка! Отойди от воды! Она холодная и мокрая, можно утонуть! — прикрикнула она.  — Но Эраст и барыня купаются, — указала пальчиком девочка. — И еще вон там господин. — Они просто все дураки, — понизила голос до шепота Инга. — Отойди от воды, Нюрочка. Платьице запачкаешь, а оно совсем новенькое, смотри какие оборочки я тебе на него пришила! Будешь прямо как барыня! Красивее барыни! Жаль у барыни был сын, а не дочь, не с кем было сравнивать. Но и так Инге было ясно, что ее Нюрочка всех на свете красивее. А на молодого человека, которого заметно клонило в бок, она заранее с вызовом. Знала она таких молодцов-удальцов, знала. Один вот даже Нюру ей заделал, да так быстро, что она и понять ничего не успела, а он уже все. От таких ничего хорошего ждать не следует. Но да барыня, кажись и сама мужчин не жалует, это хорошо. Потому, ну как на Нюрочку западет заезжий господин? Ведь богат, вон одежда какая с эполетами за бахромой! Жених завидный, это видно сразу, да и на Нюрочку как не заглядеться? Чудо как хороша!