Исключений не бывает

— Лучше бы ты не знал о моем существовании, — воздух прорезает сказанная в истерике фраза и Цзян Чэн чувствует, словно у него уходит земля из-под ног. В приступе ярости от попытки побега ребенка, которого он так долго искал и который стал близок его сердцу, он забыл об одной важной вещи. Темный заклинатель, сидящий перед ним, был всего лишь маленьким восьмилетним мальчиком, которого забрали от семьи и близких людей. Забрали из места, к которому он привык и считал родным домом. Цзян Чэн хорошо помнит, какой взгляд малыш бросил в последний раз на виднеющийся издали Темный орден, и какой страх тогда промелькнул в детских ярких глазах. Его заточили в клане, полностью противоположном его привычному дому — в светлом ордене. И Цзян Чэн, пребывающий в панике от возможной потери ребенка, делал всё для того, чтобы этого не произошло. Он связывал, угрожал и пугал, заставляя ребенка даже в мыслях бояться побега. Но Вей Ин был всего лишь восьмилетним ребенком, который радовался собственным игрушкам, лопал пузыри в купальне и плескался руками в любом водоеме на пути. Мальчик не возненавидел Юньмэн после произошедшего. Что, на самом деле, было очень странно… Ваньинь слишком хорошо помнит собственное заточение в клане Цишань Вэнь — их с братом в своё время так же забрали, угрожали и ограничивали во всем. И новый клан, в котором они находились, оба мальчика ненавидели. Стремились из него сбежать. Вей Ин был маленьким ребенком, который попал в ужасную для психики ситуацию и пытался как-то с ней справиться. Удивительно, что Цзян Чэн не осознал раньше — детские слезы ребенка после прибытия в Юньмэн он никогда не видел, но сейчас понимал — истерики у мальчика были часто. Ваньинь видел, как малыш на протяжении всего времени в светлом ордене накрывался с головой одеялом, отворачивался, закрывал лицо волосами, утыкался носом в подушку. Тогда Цзян Чэн не предавал этому значение, сейчас — понимает, что ребенок плакал. Просто Цзян Чэн думал лишь о своих чувствах и совсем не брал в расчет чувства похищенного ребенка, за которого в тот день в Илине взял ответственность. Сейчас, полностью обездвиженный, неспособный даже отвернуться, мальчик мог лишь разрыдаться при нем и у Цзян Чэна что-то кольнуло внутри. Что-то спрятанное давным-давно. О чем он старался не вспоминать. О ком он старался не вспоминать. О ребенке, который несколько лет назад, чудесным образом смог заполнить его душевную пустоту после потери брата. О ребенке, который стал ему дорог и близок. О ребенке, которого он жестоко предал, считаясь лишь с собственными чувствами. Который когда-то так же сидел перед ним с заплаканными от истерики глазами и с немым вопросом в глазах, выражающим лишь одно: «За что ты так со мной». Похороненные где-то глубоко в душе воспоминания ворвались резким потоком. Было легче помнить о том, где виноват кто-то другой, чем если виновник произошедшего — ты. О таких воспоминаниях хотелось забыть, стереть их из памяти или похоронить глубоко в своём сердце. Впервые он встретился с этим мальчиком, который перевернул его жизнь, на собрании в Ланьлин Цзинь. Тогда все по обыкновению собрались на соревнование по стрельбе среди светлых кланов, а у Цзян Чэна это был лишний повод увидеть маленького Цзинь Лина. — Ну опять я заблудился, ведь сказал мне а-Мао держаться рядом, но я опять не послушался, — когда Цзян Чэн подходил к очередному повороту, то на него в панике выскочил ребенок. Он ойкнул, заметив взрослого заклинателя и перепугано поклонился, под удивленный взгляд Цзян Чэна запутавшись в собственных ногах и грохнувшись на пол. Глава Цзян пару секунд просто смотрел на черноволосую макушку, которая так же растерянно смотрела на него в ответ, явно потеряв дар речи. У Цзян Чэна же словно забрали способность говорить — это неуклюжий ребенок притянул его взгляд. Мальчику на вид было лет одиннадцать, у него был очень неаккуратный хвост на бок с красной лентой и неопрятно заправленная ученическая форма неизвестного клана. И этим своим видом он, на свою беду, слишком напомнил Цзян Чэну Вэй Усяня, который так же никогда не следил за тем, как он одет и выглядит. — П-простите… Я вас не заметил, — мальчик, памятуя о том, что сам виноват в том, что врезался, на удивление правильно поклонился, но всё равно перепутав положение рук. Всегда холодный и серьезный Цзян Чэн не смог сдержать мимолетную улыбку, а его сердце при взгляде на этого ребенка забилось чаще. — Ничего страшного… Ты потерялся? — Ваньинь задал вопрос, скрестив руки на груди и приподняв бровь. Мальчик пару раз качнулся на носках, умильно склонив голову и приложив пальчик к подбородку. Видимо, рассуждал в уме, можно ли доверять человеку. Прошелся по одежде главы, задержав внимание на колокольчике клана и неожиданно его глаза заблестели, выдавая то ли восторг, то ли восхищение, то ли заинтересованность. Там на самом деле такая буря отразилась, что Цзян Чэн не уверен. — Вы же глава Цзян? Я много про вас слышал! — мальчик в припрыжку подлетел к нему, схватил за руку и затряс ею. Если бы это был кто-то другой, Цзян Чэна бы наверняка охватила ярость, но сейчас из детской хватки даже руку вынимать не хотелось. Подобные эмоции по отношению к главе Юньмэна были редкими, учитывая его репутацию. Его опасались не только темные заклинатели, но даже дети других светлых кланов. И такая наглость, и непосредственность встреченного ребенка, присущая в прошлом лишь его старшему брату, вновь всколыхнула душу и сердце. — Ты, я смотрю, моё имя знаешь, — Цзян Чэн на секунду прикрыл глаза, стараясь унять бешено бьющееся сердце, а затем склонился поближе к мальчику. Подобного действия иногда боялся даже Цзинь Лин, но малыш лишь бесцеремонно схватил его за воротник и начал о чем-то трещать. Цзян Чэн, слушающий его вполуха, задней мыслью отметил, что говор у ребенка странный и диалект толком не разберешь — мальчик умудрялся смешать в своем тоне все кланы разом. А ещё Цзян Чэн почувствовал при случайном соприкосновении рук, что мальчишка на удивление способный заклинатель — духовное ядро было полностью сформировано. — А вот я твоё имя не знаю. Как тебя зовут? — Можете звать меня а-Ань, меня все так зовут, — мальчик лучезарно улыбнулся, пританцовывая на месте. Он уже успел пару раз обойти главу Цзян по кругу, заинтересованно разглядывая. Затем мальчик услышал шаги, затравленно вздрогнул и, в очередной раз неуклюже поклонившись и попрощавшись, побежал в сторону крыла для гостей. Цзян Чэн с улыбкой вздохнул, смотря ему в след и направился дальше по своим делам. За своё пребывание в Ланьлине Ваньинь неожиданно заметил, что сталкивается с мальчишкой всё чаще и чаще. Прямо натыкается на него едва ли не через каждые полдня. Сначала и правда считал это совпадением, но затем понял, что его просто караулят. Мальчик смог просчитать все передвижения интересующего взрослого человека и подстраивать их неожиданные, на первый взгляд, встречи. Цзян Чэн делал вид, что не понимает очевидного, в мыслях диву даваясь, насколько смышлёного ребенка он на своём пути повстречал. Спустя несколько дней их общения он убедился, что мальчик действительно знает диалекты всех кланов, но предпочитает использовать юньмэнский говор, к тому же он отлично разбирался в географии, истории, арифметике. Ребенок перед ним был действительно талантливым и схватывал любые знания на ветру. — Что это у тебя? — в один из таких дней, когда мальчик в очередной раз поймал его на одном из поворотов, Цзян Чэн обратил внимание на черно-красную флейту за его поясом. Мальчик задумчиво посмотрел на него, лукаво улыбнулся, взяв флейту в руки и неумело раскручивая. Глава Цзян вздохнул, когда инструмент в неуклюжих руках мальчишки пару раз едва ли не оказался на полу. Ань, кажется, тоже понял, что красоваться в его случае дело гиблое, расстроенно шмыгнул носом, спрятав обе руки за спину. — В клане сказали выбрать музыкальный инструмент, чтобы учиться контролировать энергию… Я выбрал флейту, хотя до сих пор так и не научился на ней играть, — мальчик стыдливо пошаркал ногой об пол, явно в мыслях сетуя на собственную неуклюжесть, а затем поднес флейту к губам и попробовал поиграть. Откровенно говоря, мелодия была ужасной, но в основном, потому что мальчишка не понимал, как правильно двигать руками. Цзян Чэн стерпел несколько минут ужасной игры, но затем забрал инструмент, вздохнул и усадил мальчика на ближайший подоконник, помогая поставить руки на флейту в правильном положении. Цзян Чэн часто видел, как брат играет на собственной флейте, потому помочь мальчику лучше понять техничку игры не было чем-то сложным. Наверное, потому что мальчик всё схватывал на лету. Когда вместо ужасной для ушей мелодии полилась приятная музыка мальчишка даже от удивления округлил глаза. Глава Цзян всё же не смог сдержать собственную улыбку, когда детские глаза знакомо загорелись счастьем. — Спасибо вам большое! — Ань соскочил с подоконника, делая соответствующий ситуации поклон. Цзян Чэн несколько дней назад показал ребенку, как правильно ставить при поклоне руки и Ань достаточно быстро понял прежнюю ошибку, так что на этот раз сделал всё правильно. Он выпрямился, мягко улыбнулся, из-за чего у него появились две милые ямочки, от которых Цзян Чэн не мог оторвать взгляда. Ваньинь много раз думал, почему этот ребенок так запал ему в душу. Наверное, всё дело было в том, что он отличался от всех детей, которых он встречал. Дети Ланьлин Цзиня, даже самые маленькие, были высокомерными и циничными, которые при любом удобном случае кичились своим положением, орденом и связями, считая, что они лучше всех. Именно поэтому Цзян Чэн решил забрать на несколько месяцев племянника — не хотел, чтобы он рос лишь в этом ордене и стал похож на подобных детей. Ученики Облачных Глубин же были спокойными, рассудительными и правильными. Идеальными, на самом деле, но их праведность Цзян Чэна часто выводила из себя. Но всё же, для Цзинь Лина подобные друзья были не плохим вариантом, по сравнению с родным орденом. Ань был неряшливым, неуклюжим, застенчивым, но вместе с тем талантливым, старательным и вежливым. Цзян Чэн не раз замечал, как мальчишка с удивительным терпением учиться чему-нибудь новому. А ещё мальчик до зубного скрежета напоминал ему брата. Лукавые глаза, согревающая сердце улыбка и неугомонный характер. При разговорах с ним Цзян Чэн всё больше замечал, как кровоточащая рана начинает залечиваться, и он всё меньше и меньше думает о поисках Вэй Усяня. Ань не был его перерождением, но там сильно его напоминал. Того самого Вэй Ина, который ещё не был подвержен влиянию Темного пути и не был сломлен жизненными невзгодами. Этот ребенок ему нравился. Нравилось смотреть на него, слушать его детский мелодичный голос, помогать ему в чем-то новом. Нравился сам Ань. Помимо племянника это был единственный человек, жизнь которого трогала струны души главы Юньмэна. Цзян Чэн неожиданно для себя осознал, что он, суровый глава светлого клана и гроза всех темных заклинателей, тоже может непринужденно улыбаться, смеяться и расслабляться. Дни в Ланьлин Цзинь, проведенные с утра с племянником, а вечером с Анем согревали его сердце и стали одними из лучших моментов его жизни. Но всему однажды приходит конец, а всего лишь одна ошибка может разрушить всё, что вам было дорого. Последний день в Ланьлине, когда все дела на совете кланов уже были решены, ознаменовался детским соревнованием между светлыми орденами. Цзинь Лин тоже сильно просился поучаствовать, но на тот момент ребенку было всего шесть лет, тогда как на соревнование допускались ученики от восьми, которые уже начали формировать духовное ядро. Цзян Чэн, который за завтраком сидел с племянником и много думал о том, что сегодня будет последний день, когда он увидит Аня. И это, на самом деле, сильно выбивало из колеи: за неделю в Золотой Башне он слишком привык к этому ребенку. Это было само по себе удивительно, но он полюбил его. Впервые он осознал, что кому-то, помимо Жуланя, есть место в его жизни. — Глава Цзян, всё хорошо? Вы задумались и, похоже, совсем меня не слушали, — Ань, с которым они встретились в саду и сейчас сидели на траве, обиженно надул щеки, убирая от губ флейту. — Конечно же я слушал. У тебя уже получается гораздо лучше, — Цзян Чэн улыбнулся, потрепав мальчика по волосам. Ань тоже приподнял уголки губ, из-за чего у него вновь образовались ямочки, и снова заиграл веселую мелодию. Игра мальчишки и правда улучшилась. На самом деле, до неузнаваемости. Цзян Чэн уже не раз убедился, что ребенок одаренный. Такие дети после аннигиляции солнца появлялись крайне редко и их в кланах берегли, как зеницу ока. И тем не менее, от понимания того, что с мальчиком придётся расстаться, закололо сердце. — Ань, ты бы хотел поучиться в Юньмэне? — ответ приходит сам собой, когда Цзян Чэн вспоминает об обмене учениками. Посылать детей на обучение в другие кланы начинали от одиннадцати лет, всё зависело от правил клана, который принимает приглашенных учеников. В Юньмэн Цзян порог — одиннадцать лет, а мальчик, судя по всему, был именно такого возраста. — Ну… Я не знаю… — ребенок неожиданно мнется с ответом, прижав к себе колени и уткнувшись в них носом. Пару секунд они сидят в молчании, пока Ань обдумывает предложение. Глава Цзян не торопит, потому что заранее знает ответ — мальчишка интересовался всем, что связано с кланом главы Цзян, хоть его вопросы и проскальзывали между делом. То он о традициях спросит, то о флоре и фауне, то об учебе в Юньмэне. Осознание напрашивалось само собой — учитывая, что ни одним кланом он так не интересовался, к ордену с лотосами он питает неуемный детский интерес. Жаль, что он из другого клана и забрать его к себе навсегда не получится, но хотя бы таким образом Цзян Чэн сможет видеть ребенка чаще. Да и, зачастую, приглашенные ученики имели право остаться в другом ордене при согласовании с главой родного клана. А Цзян Чэн уж как-нибудь с этим разберется… Пока Цзян Чэн уходит напрочь в свои мысли, Ань успевает взвесить всё у себя в голове и приходит к своему решению. Ваньинь по глазам видит — положительному, но с ответом по какой-то причине медлит, дрожащими руками в нервном движении срывая травинки. — Дело в том, что… А… — Ань мнется. Обычно, будь это кто-то из его учеников или же Цзинь Лин, Цзян Чэн бы точно начал раздражаться, но подобное поведение от этого ребенка почему-то вызывает умиление. А ещё он очень смешно морщит лоб, формулируя в мыслях собственные слова. — Дело в том, что я не единственный ребенок в семье, у меня есть младшенькие. Могу я… Ну… — Взять их с собой в Юньмэн? — Цзян Чэн, догадываясь о его мыслях, заканчивает вопрос за него и в задумчивости смотрит на ребенка. О младших Цзян Чэн, конечно, знал, хоть ему и неизвестно ни сколько их, ни какого дети пола. Знал лишь, что у детей нет родителей и Ань в семье считается старшим и в ответе за своих близких. Цзян Чэн не долго думает над ответом, но смотря, как горят глаза мальчишки, не может не улыбнуться. — Давай, сначала поедешь ты, а если тебе в нашем клане понравится, мы заберем твою семью? Тебе есть кого с ними оставить на некоторое время? Цзян Чэн видит, как округляются детские глаза в неверии, а затем Ань, как болванчик кивает головой в явном согласии, едва не прыгая от радости. Вместо бурной реакции он просто хлопает в ладоши и кидается на Цзян Чэна с объятьями. У Ваньиня на долю секунды вышибает воздух из легких, когда руки мальчика смыкаются вокруг его шеи, а черноволосая макушка с красной ленточкой оказывается у его носа. — Тогда, надо спросить у старших, чтобы они дали своё согласие! — Ань резво вскакивает и начинает носиться то в одну сторону, то другую. Цзян Чэн смотрит, как ребенок мельтешит перед ним и слышит звон колокола, который означает сбор на соревнование. Ему, как главе своего клана, так же нужно присутствовать на открытии мероприятия. — Давай сначала сходим на стрельбище, а после окончания соревнований я договорюсь с главой твоего клана, — Цзян Чэн берет мальчика за руку, подводя ближе к себе, пока ребенок отчего-то обеспокоенно начинает бегать глазами, словно пытаясь не встречаться с главой светлого ордена глазами. — Обещаешь? Ты поговоришь со ста… с главой моего клана и мы в Юньмэн вер.. поедем? — ребенок странно оговаривается и поправляет себя, но Цзян Чэн не слишком обращает на данный факт внимание. Ань в целом часто заикался и неправильно что-то произносил. — Да, обещаю, я заберу тебя и твою семью в Юньмэн, — договориться с главой другого светлого клана проблемой не будет, у всех заклинателей Цзян Чэн на хорошем счету. Из уважения или страха. Цзян Чэн ласково треплет ребенка по волосам, а затем встает с мягкой травы, берет мальчика за руку и ведет на стрельбище. Ребенок отчего-то начинает брыкаться, и под удивленный взгляд Ваньиня вырывает руку и останавливается. — Я не хочу туда идти, — мальчик перебирает пальцы на руках, шмыгая носом и склоняя голову. Сначала Цзян Чэн не понимает, что случилось, но затем вспоминает, что Ань в целом на людях не появлялся. Стоило им услышать чьи-то голоса, даже далеко за поворотом, как ребенок резко менялся в лице, бледнел и попрощавшись, уносился прочь в обратном направлении, чтобы не встретиться глазами с обладателями голосов. Цзян Чэн, анализируя его поведение и характер, пришел к выводу, что над ребенком могут издеваться из-за неуклюжести и неопрятности. В том же Ланьлин Цзинь подобная травля не была чем-то необычным. — Меня не очень там любят, так что я лучше не пойду… — Я бы очень хотел посмотреть на то, как ты стреляешь, — Цзян Чэн вздыхает, сокращает между ними расстояние, берет ребенка за руку и поднимает его лицо за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза. Ань, будучи на удивление послушным ребенком, не упрямится и слушается, лишь прячет руки за спину. Он всегда делает так, когда волнуется. — Я же с тобой, никто тебе и слова сказать не посмеет. — Обещаешь? — мальчик доверчиво шепчет, схватив его за рукав и с надеждой заглядывая в глаза. Цзян Чэн лишь кивает и тянет мальчика в сторону стрельбища. На этот раз Ань не возникает и не упрямится, послушно следуя за главой светлого клана. Пару минут, пока они следуют на мероприятие, Ань молчит, хотя обычно ребенок очень разговорчивый. Это кажется странным и Цзян Чэн, идущий немного впереди мальчика, оборачивается и смотрит на него. Мальчик ушел в свои мысли, с задумчивым видом смотря себе под ноги, следуя за светлым заклинателем, который вёл его за руку. За этот короткий промежуток времени Ань решил что-то у себя в голове, резко вырвал руку, выбежал вперед и в упор посмотрел на взрослого человека, который в непонимании смотрел на него в ответ. Ребенок перед ним сначала стушевался, покраснел, но в итоге на удивление набрался смелости, сделал маленький шаг вперед и начал теребить собственный пояс формы своего клана. — Глава Цзян, вы знаете о деревне Юйи, которая граничит с Гусу Лань? — мальчик задает вопрос, перебирая пальцами собственные прядки волос из хвоста, пока Цзян Чэн анализирует вопрос. Об этом поселении, он, конечно, знал. Именно оттуда он в своё время забрал Хай Аня. Именно в этой деревне кроме него никто не выжил, а само поселение теперь представляет собой разрушенные временем дома, потерянные навечно детские игрушки и полную заброшенность. Сколько бы Цзян Чэн не пытался найти ответ на вопрос о том, что произошло, но результата так и не получил. Хай Ань после произошедшего был слишком напуган, противился разговору о родном доме, а зацепок, помимо того, что в деревне ощущалась темная энергия, больше никаких не нашли. Так что история произошедшего канула в лету вместе со всей деревней. То, что мальчик мог знать об этом поселении удивительным фактом не было, всё же история до сих пор иногда бывает у всех на слуху. Какое-то время даже поговаривали, что там по ночам бродят неупокоенные души, которых намеренно умертвили, потому что ближайшее поселение слышало голоса из мертвой деревни, но посланные туда заклинатели так ничего и не нашли. Хотя Хай Ань, после этих слухов, даже в мыслях боится возвращаться в родной дом. Какое-то время по ночам мальчик и вовсе кричал во сне, что эти призраки пришли за ним и хотят отомстить за то, что он сделал. Никакие призраки, конечно, не приходили, да и то, что на тот момент 9-летний ребенок мог быть в чем-то виноват верилось с трудом. — Знаю, — спустя недолгие секунды тишины отвечает Ваньинь, пока мальчик напротив него отчего-то пристально следит за его реакцией. Ань перекатывается с пятки на носки и неожиданно тянется одной рукой к цепочке на своей шее. Она всегда была с ним, хотя что находится на цепочке под его одеждой узнать не удавалось — ребенок никогда не заострял на украшении внимания. Хотя сам материал цепочки был как будто знакомым, но Цзян Чэн не решался судить наверняка. — Дело в том, что я… Я и мои малыши… — мальчик неожиданно теряет всю свою смелость, его теперь уже обе руки, держащиеся за цепочку, начинают дрожать. Он делает глубокий вдох, собираясь с мыслями, а затем достает одной рукой украшение из-под одежды, но не показывает, а сжимает его в руке. Продолжает говорить, но всё так же мнется в собственных словах. — Дело в том, что я… Я родом из Ю… Мальчик прерывает свой неуверенный монолог и подскакивает на месте, когда сзади него раздаются шаги. Ань мигом шарахается, прячется за Цзян Чэном, выглядывая из-за его спины на подошедшего к ним человека. Цзян Чэн первым делом обращает внимание на одежду Ланьлиня, а затем уже понимает кто перед ним Ян Чио, который прославился тем, что без сожаления убивает всех темных заклинателей. Он знаменит в кругах не меньше, чем сам Цзян Чэн, чем-то они даже по характеру похожи. Разве что, если всегда суровый Цзян Чэн немного смягчается рядом с близкими ему людьми, то человек перед ним словно сделан из камня и жгучей ненависти ко всем последователям Темного пути. Хотя он точно так же относится и к слабым светлым заклинателям, часто говоря, что такие не заслуживают места в ордене. Цзян Чэну вспоминается в такие моменты Хай Ань — мальчишка был слабым, безответственным и не имеющим перспектив, но выгнать его из клана у Цзян Ваньиня даже мысли не было. Он хоть и был слабым заклинателем, но был ребенком Юньмэна. — Глава Цзян, — Ян Чио хоть и здоровается с подобающим поклоном, но при этом в его словах и действиях столько высокомерия, что у Ваньиня от происходящего сжимаются кулаки. Ненавидит он две вещи — темный путь и высокомерных людей, которые кичатся своим положением. Его старший сын точно такой же, хоть и преуспевает в светлых искусствах. Младшего же, Ян Чжэ, он видит впервые, так что с интересом переключает внимание на мальчика, стоящего рядом с ним. Тот кажется столь же высокомерным, как вся его семья, но при взгляде на отца у ребенка в глазах мелькает страх, словно он сам является темным заклинателем, которого казнят. — Господин Ян. Вашему младшему сыну же уже восемь лет, он будет участвовать в соревновании? — Цзян Чэн задает вопрос, чувствуя, как сзади к нему прижались, утыкаясь носом в его форму и дрожа всем телом. Удивительно, что Ань не убежал куда подальше, как было обычно, с другой стороны, Цзян Чэн сам пообещал ему, что защитит. Мальчик доверился. — Я… — Ян Чжэ приподнял палец, но на него тут же бросили такой красноречивый отцовский взгляд, что ребенок едва ли не подавился воздухом и сразу же замолчал. — Мы будем участвовать позже, когда научимся. Если, конечно, мой сын не полная бездарность и хоть чему-то способен научиться, — господин Ян усмехается, а затем подталкивает сына вперед, явно выговаривая ему всё, что думает. Мальчика откровенно жаль: тот скорее станет слабым не от самого факта собственных возможностей, а от постоянного давления. И неизвестно, чем вся эта история закончится. — Глава Цзян, я хотел сказать, что… — Ань всё же подает голос из-за его спины, когда семья Ян оказывается далеко позади, сжимая в руках одежду светлого заклинателя, в которую во время разговора взрослых намертво вцепился. Его вновь прерывает колокол и Цзян Чэн вздыхает, оборачивается и склоняется к детскому лицу. — Мне уже пора идти, но я выслушаю тебя после общего банкета, хорошо? — глава Цзян приглаживает растрепанные от вечной непоседливости волосы мальчика, а затем провожает его до собранных участников и уходит на приготовленное ему место. По приходу на поле для стрельбы Цзян Чэн отправляется на сцену для всех кланов, тогда как Ань, по какой-то причине, растерянно оглядывается, и вместо того, чтобы прибиться к ребятам собственного клана, в одиночестве встает в отдалении от всех остальных ребят, сбившихся в группы по кланам. Стоило ли удивляться, что открытие мероприятия прошло с музыкой, помпезностью, величием и явно с множеством потраченных только лишь на одну программу открытия денежных средств. Цзян Чэн считал это расточительством, но не спешил свои мысли высказывать, наблюдая за открывшимся зрелищем. На поле присутствовали все ордена и кланы кроме, конечно, Темного. От собственного ордена Цзян Чэн отправил самого способного на данный момент ребенка — Цзян Шао. Тот подавал надежды стать старшим учеником и очень для этого трудился. Цзян Чэн такую старательность и трудолюбивость поощрал. Забили гонки и после вступительной речи главы клана пионов началось соревнование. Дети ещё были маленькими, так что не было никаких духов или чего-то сложного: нужно было просто попасть в мишени с разного расстояния, показывая не только меткость, но и способность управлять духовными меридианами и использовать при выступлении светлую энергию. Цзян Чэн не особо удивился, когда дети восьми лет едва ли могли пользоваться только начавшим формирование духовным ядром и больше полагались на собственную меткость, тогда как дети старше использовали свою светлую энергию. Неудивительно, наверно, что победу одержал клан Гусу Лань, второе место пришлось на какой-то незнакомый мелкий клан, третий на Юньмэн, а четвертый на Ланьлин. Цзян Чэн ожидал услышать имя Аня и наконец узнать его клан, о котором мальчик целенаправленно молчал и всегда менял тему при прямом вопросе. Но интересующего его на соревновании ребенка, помимо взявшего третье место Цзян Шао, имя не прозвучало, как и Цзян Чэн совсем не уверен, что ребенок вообще участвовал. И это навевало подозрения, потому что однажды Цзян Чэн сам видел, как мальчик стреляет — отлично, для собственной неуклюжести, показывает меткость и использует духовное ядро. Из пяти стрел Ань тогда попал всеми, так что имел все возможности получить первое место. А ещё его позиция при стрельбе было странно знакома… Но ребенка не объявили и лишь уходя на общий банкет Ваньинь наконец заметил мальчика, тот опирался на дерево, наблюдая за другими детьми, но не общался ни с кем. На самом деле, даже его форма не подходила ни к одному из мелких кланов. Цзян Чэн вздохнул, решая поговорить с мальчиком после мероприятия, и пошел проверять собственных учеников. Всё проходило тихо. Может быть все были взбудоражены результатами, или всё дело было в отсутствии на мероприятии Темного ордена, но в зале не было никакого хаоса. Глава Цзян похвалил ученика, занявшегося третье место, проследил за настроением остальным детей своего ордена, как вдруг атмосфера в зале неожиданно изменилась, а с улицы послушался крик. Цзян Чэн оглянул помещение и заметил, что не хватает главы Цзинь, его нескольких старших учеников, а так же в зале не было нескольких мелких кланов. Предчувствуя что-то нехорошее, ноги сами понесли светлого заклинателя обратно на стрельбище. — О, решил нарушить правило и явиться на обозрение светлым заклинателям? — уже подходя к общему сборищу Цзян Чэн услышал презрительный голос одного из учеников Ланьлин Цзинь. Нутро Ваньиня обожгло страхом, что за все эти дни он что-то упустил и сейчас всё не под его контролем. — Нет… Я же просто тут стоял… Я… Ничего не делал… — Цзян Чэн слышит голос Аня, тогда как из его легких выбивает весь воздух. Ему удается добраться до начала этого столпотворения и увидеть испуганного мальчика, который вжимается в дерево и ищет кого-то глазами. Взгляд ребенка наивно натыкается на единственного светлого заклинателя, которому он доверяет. — Конечно- конечно. Ребенок темного ордена просто так является на мероприятие светлых заклинателей и ничего не задумал. И ты думал, что тебе появление здесь сойдет с рук? — глава Цзинь с притворным интересом указывает на ребенка веером, пока глаза Аня в испуге расширяются. Он вновь переводит глаза с Цзинь Гуаншаня на Цзян Чэна, пока тот просто стоит и молчит. Не участвует в общей травле, но никак ей не препятствует. — Я… Я ни… Я ничего не хотел вам сделать… Правда… Меня сюда позвали, — Ань в истерике мотает волосами, пока на его глазах скапливаются слезы и начинают литься по щекам, а сам он смотрит на одного единственного заклинателя. Заклинателя, который дал ему обещание. — Правда? Кто-то из светлых заклинателей? Кто же? Кто такой умный? Врешь? — один из учеников какого-то мелкого клана расхохотался, указывая на ребенка пальцем. Ань в исступлении склоняет голову, шмыгает носом, втягивая сопли от собственного плача и продолжает смотреть на Цзян Чэна, который не может вымолвить ни слова. Он молчит, его глаза становятся ледяными. Он не может защищать ребенка темного ордена. Не может дать знать, что они знакомы при всех светлых заклинателях. От этого может пострадать репутация его ордена. На короткое время на стрельбище повисает тишина, а затем до Аня наконец доходит. В его глазах отражается понимание ситуации, очевидный факт осознания, что никто его защищать не станет и он делает несколько шагов назад, собираясь бежать. Когда светлые заклинатели, как стая коршунов, устремляются за ним, Ань использует единственное, что может придумать в данной ситуации: пускает в землю сферу светлой энергии, заставляя всю толпу остановиться. Этим он выигрывает себе несколько секунд на побег, но здорово ухудшает собственную ситуацию, потому что светлые заклинатели становятся злее, агрессивнее и беспощаднее. И их совсем не смущает тот факт, что ребенок использовал светлую магию и намеренно отправил сферу так, чтобы никого не ранило. — Куда это ты собрался? — глава Цзинь спрашивает, а один из его учеников кидает в сторону невинного мальчика огромный шар светлой энергии, который попадает ему прямо в спине. Ребенок вскрикивает, падает на землю и тихо хныкает, сжимая руки в кулаки. Цзян Чэн чувствует, как сжимает его сердце от детских рыданий любимого ребенка, но не делает ровным счетом ничего, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Чтобы помочь. — Да вы что, с ума сошли? — из толпы, распихивая всех, резко выскакивает тринадцатилетний мальчишка, загораживая ученика темного ордена, расставляя в стороны руки. Цзян Чэн смотрит на него и узнает. Тот самый ученик мелкого клана, занявший второе место. — Он же ребенок! И ничего не сделал! Из всех тут пострадал сейчас лишь он! Толпа светлых заклинателей заголосила, но неожиданно некоторые ученики на обвинения стушевались и сделали несколько шагов назад, пряча мечи. А Цзян Чэн смотрел на Аня, который сидел на земле к ним спиной и тихо скулил от боли. Заступившийся ученик подошел к нему, садясь рядом и что-то тихо прошептал, гладя по волосам. Ань, вытирая слезы рукавом и с красными глазами, согласно кивает на вопрос и достает из своего рукава сигнальный огонь. Два мальчика вместе берутся за фейерверк, отправляют его в воздух и над площадкой для стрельбы загорается знак темного ордена. — Лю Бай, ты осознаешь, что творишь, помогая этому… этому… темному! — один из клана мальчишки выходит вперед, тычет в смелого юного заклинателя пальцем, пока Лю Бай лишь усмехается, накидывая на плачущего на земле Аня собственную верхнюю одежду, оставаясь в одной рубашке. — Я вершу справедливость, вот что я делаю! — Лю Бай встает, сжимает руки в кулаки и с вздернутым подбородком смотрит на главу собственного клана. Тот молчит. Через какое-то время ученик, продолжая обвиняюще указывать в сторону бывшего друга пальцем, вновь говорит: — Тогда ты больше не член нашего клана! Нам заступники за темных не нужны! — Да пожалуйста. Уж лучше темный орден, чем такое лицемерное общество как вы, — мальчик фыркает, на пару секунд зависает. А затем вновь переводит глаза на главу своего клана, делает подобающий поклон и без единого сомнения в голосе говорит то, от чего у всех рты открываются. — Я, Лю Бай, отрекаюсь от своего клана и с позволения главы Темного ордена становлюсь его частью. — Твой переход принят, — на стрельбище резко начинает кружиться стая ворот, небо заволакивают тучи и становится нечем дышать. Из тумана, неожиданно заполонившим всю округу, неожиданно появляется старейшина темного ордена, а за ним ещё несколько учеников, на которых была та же форма, что и на Ане. Странно, что раньше Цзян Чэн этого не заметил. Или просто не хотел осознавать очевидного… — А-Мао, — Ань впервые что-то произносит за столько времени хриплым голосом и в тот же момент от старейшины отходит тот самый ученик, когда-то на собрании забравший у Цзян Чэна флейту. Последний раз Цзян Чэн видел его три года пятнадцатилетним подростком. Сейчас он лицезрел перед собой высокого статного юношу с непроницаемым лицом, который с небывалым, от которого мурашки побежали у учеников светлых кланов, презрительным взглядом осмотревший всех присутствующих. Ему хватает пару секунд, чтобы разобраться в происходящем. Он сильнее укутывает Аня в отданную светлым заклинателем одежду и подхватывает на руки. Ань вцепляется в темного и ревет уже навзрыд, почувствовав плечо того, кто защитит и поможет. У Цзян Чэна где-то глубоко внутри бьется истерика с криками: «Отдай, он мой!», Ваньинь уже делает шаг в сторону ребенка, как замечает взгляд Аня, направленный на него. И в нем плещется всё, что сейчас испытывает ребенок — обида, недоверие, страх и не желание больше встречаться. Темные уходят так же эффектно, как появились — через туман, унося с собой и Аня. Лю Бай, бросив взгляд на бывших друзей и соратников, на свой прежний клан, цокает языком и отправляется вслед за чужим кланом вглубь серого тумана. — Надо же… У тринадцатилетнего парнишки оказалось смелости больше, чем у всех нас вместе взятых, — Не Минцзюэ подходит к ним в самый последний момент, когда ученики темного ордена уже скрываются, а туман на поле рассеивается, словно его и не было. Тучи расступаются и вновь светит солнце. Но у Цзян Чэна на сердце изменений не происходит, его обволакивает тьма. У Цзян Чэна, который не хотел отдавать мальчика, но не решился в нужный момент спасти и помочь. Перед самым отбытием Цзян Чэн возвращается на тренировочное поле, неизвестно зачем. Он уже попрощался с Цзинь Лином, которого обещал забрать через месяц в Юньмэн, но почему-то на душе было настолько паршиво, что он не мог найти себе места. — Да где же она, — из кустов Ваньинь слышит знакомый детский голос, но смелости выйти ужасному светлому главе, грозе всех темных заклинателей, до ужаса не хватает. Он прячется за деревом, находя глазами Аня, который роется в кустах. Видит знакомую лохматую макушку и хвост набок и тучи на сердце расступаются. Он уже хочет выйти из своего укрытия, но неожиданно останавливается. И неизвестно, что именно заставило его в ступоре замереть: то, что он замечает у мальчика перебинтованные колени, грудь и локти, красные заплаканные глаза… или недалеко стоящих от интересующего ребенка Мао и Лю Бая, тихо о чем-то беседующих. — Тебе необязательно переходить к нам в клан. Ты можешь пожалеть о своём решении и захотеть вернуться домой, — Мао пару раз мотает головой, то и дело переводя глаза на ползающего на коленях Аня, который что-то усердно ищет в кустах. — Мы всем орденом благодарны тебе уже за то, что ты защитил Аня. Только смелый человек готов защищать и идти против всей толпы. — Почему-то мне кажется, что моё место среди вас, — Лю Бай, немного подумав, безапелляционно сообщает, а затем делает поклон. — Прошу, позвольте мне отправится с вами в Темный орден. — Ну старейшина же тебе уже разрешил… Да и я буду счастлив, если у нас будет такой человек, как ты, — Мао с улыбкой пару раз машет рукой, хмыкает. — Тем более, что скоро я уйду из темного ордена и хотел бы, чтобы кто-то смог сблизиться с Анем. — Уходишь? — Лю Бай удивленно склонил голову, пока Ань с радостным криком «Нашел!» подскакивает к ним, показывая найденную уже знакомую цепочку. Мао улыбается, треплет мальчишку по волосам, а Цзян Чэн сжимает кулаки. Всё не так должно было в их истории закончится… Совсем не так. — Да, я ухожу в новое поселение темного ордена в Гусу, вместе с женой. Там место поспокойнее, а она ждет ребенка, — Мао хлопает в ладоши, фыркнув. Удивительно, что несмотря на положение темных, несмотря на всё, что им доводится пережить, они всё равно полны энтузиазма продолжать жить: влюбляться, веселиться, заводить детей. Похоже, Лю Бай также этому удивился, потому что Мао неожиданно расхохотался, положив руку и слегка похлопав новоявленного ученика темного ордена по плечу. — Или ты думал, что мы пьем кровь девственниц, совершаем кровавые ритуалы и придумываем, как повергнуть мир в хаос? Он сам обхохатывается с собственных слов, пока Лю Бай всё же понимающе улыбается, а Ань отворачивается, хочет было застегнуть цепочку снова на шею, но неожиданно морщится и выверенным движением закидывает её себе в рукав. — Я тебе больше скажу, — Мао прищуривается, весело сверкая глазами и ставя руки в боки. — Моя любимая родом из Юньмэна, а её брат учится в светлом ордене. Нам не разрешали быть вместе по понятным причинам, и она сбежала из дома. И такое, да, в жизни бывает. У Цзян Чэна глаза на лоб лезут, пока он пытается вспомнить, кто из его учеников имеет сестру, которая сбежала из дома, влюбившись в темного заклинателя. Скорее всего, информация просто не разглашалась, и семья сделала вид, что дочери у них не было. У Цзян Чэна неожиданно возникает вопрос, о котором он никогда не думал. У грозы темных заклинателей, который ненавидит их всей душой, проскакивает странная мысль, полностью противоположная его привычным принципам: а насколько всё это правильно? Почему девушка, полюбившая темного мага от всего сердца, не может быть с ним? Почему ради того, чтобы быть его возлюбленной, она должна сбежать? У них будет ребенок. Ребенок, который наполовину светлый заклинатель, а наполовину темный. Но из-за предрассудков человечества путь меча ему будет закрыт, как и дорога в Юньмэн. Скорее всего, даже его мать никогда не расскажет ему, что он имел право учиться в светлом ордене. Что он должен был учиться в светлом ордене… Цзян Чэн сжимает кулаки, хотя смотрит лишь на Аня, который до странного молчалив. Мао, стоящий рядом, осторожно трясет мальчика за плечо. — А я же предупреждал тебя, что ничем хорошим это не закончится. Как ты собираешься воспитывать своих малышей, если сам витаешь в облаках наивности и безрассудности? Как ты собираешься подавать малышне пример? — темный заклинатель цыкает, затем разворачивается и уходит с поля. Лю Бай, обернувшись на Аня, следует за ним. Они ещё не успевают скрыться вдалеке, Ань недолго смотрит им вслед, а затем собирается пуститься за ними, но неожиданно ему что-то мешает это сделать. Цзян Чэн, поджидая момент, пока ребенок окажется один, приводит в действие Цзыдянь, обматывая кнут вокруг талии ребенка. Ань замирает, сжимает кулаки и оборачивается. Цзыдянь мальчик отлично знает, как-то с восхищением смотрел на него, когда Цзян Чэн по его просьбе показал кнут. Сейчас же тот явно этому не рад, это видно по его взгляду и подозрению в серых, таких родных, глазах. — Что вам надо? — Ань хрипит, но стоит на месте. Голос сломленный и тихий, видимо охрип из-за криков и плача. Взгляд мальчика изменился кардинально: в нем не было прежнего счастья, заинтересованности и жизни. Было лишь подозрение, недоверие и желание поскорее вернуться к своим. — Мы договорились, что поговорим после соревнований о твоём переходе в Юньмэн, — Цзян Чэн скрещивает руки, глядя на мальчика. Ань пару секунд стоит в ступоре, а затем начинает в истерике хохотать. Надломленно, с отчаяньем и горечью. Это так непохоже на его привычный смех, что Цзян Чэна прошибает дрожь. — В Юньмэн… Договорились… Действительно… — он перестает истерически смеяться, лишь нервно сжимает кулаки, опуская глаза в землю. Больше не заикается, исчезла прежняя неуверенность и наивность. — И вы думаете, что после произошедшего, всё останется как было? — Ань… — Цзян Чэн чувствует, что это конец. Необратимые последствия его собственных решений. Но отпускать ребенка он не хочет, в голове бьется отчаянное: «Забрать!». Он уже подходит к нему, когда Ань скапливает в руках мощный заряд темной энергии, концентрирует его в огромную сферу и отправляет прямо в землю, создавая огромный кратер между ними. Такой, что Цзян Чэну приходится отшатнуться, чтобы не упасть. Цзыдянь перестает слушаться под воздействием Темной энергии и Ань оказывается свободен. Сильный мальчишка, способный снять действие даже духовного оружия… — Не хочу вас больше знать. Забудьте обо всем, что было. Считайте, что мы не были знакомы. Просто… Забудьте о моём существовании, — Ань в последний раз смотрит на него, разворачивается и убегает по тому же пути, по которому прежде ушли товарищи по его ордену, а Цзян Чэн лишь смотрит ему в след, пока его сердце с болью сжимается. Хочется закричать, убить кого-то, но почему-то Цзян Чэн способен лишь смотреть ребенку в спину. Он действительно потерял его, в прямом смысле: на следующий день он решается посетить темный орден. Старейшину его визит настораживает, но он не может отказать и разрешает ему заявиться. Но в клане мальчика не было, даже в списке учеников его имя не значилось. Цзян Чэн, как безумный, приказал собрать подходящих по возрасту детей, но и среди них его не было. Ваньинь обыскал весь клан темных заклинателей, но мальчик будто сквозь землю провалился. На собраниях клана он не появился ни в следующий раз, ни через год, ни через два. На сколько сам Цзян Чэн знал по слухам, после произошедшего темный орден ужесточил собственные правила: теперь для посещения собраний кланов для учеников появился возрастной порог в двенадцать лет и хорошая успеваемость на занятиях. И даже несмотря на то, что Аню уже было двенадцать и он явно хорошо учился, на собраниях он не появлялся. Чаще всего Цзян Чэн видел кого-то из совсем старших темных заклинателей, а спустя три года поколение неожиданно сменилось и посещать совет кланов стало новое поколение темных заклинателей. Лю Бай и Вей Лиань были новыми лицами, способными постоять за себя и при этом на удивление дополняя характер друг друга. Цзян Чэн, на самом деле, мог бы в тот день отказаться от проверки Темного ордена. В конце концов, у него было много других дел. Но он согласился, потому что где-то глубоко в душе, сам того не осознавая, надеялся наткнуться на Аня, даже несмотря на всё, что произошло в прошлом. Вместо Аня он наткнулся на совершенно другого ребенка: такая же красная ленточка, неопрятность, чуть в меньшей степени неуклюжесть, серые горящие озорством глаза и ямочки при улыбке. Вэй Усяня глава Юньмэна распознал в восьмилетнем ребенке гораздо позже, первое, что его заинтересовало — большое сходство с Анем. Тем Анем, который ещё был наивным, веселым и доверчивым, не знающим, как тебя могут жестоко унизить и предать. Цзян Чэн привязался к Вей Ину, вновь смог полюбить. И до побелевших костяшек пальцев боялся потерять. Когда у Вей Лианя проскользнуло даже вскользь, что он может забрать младших братьев и спрятать, Ваньинь действительно сошел с ума: после потери Вэй Усяня, а затем и Аня, его сердце и душа не готовы были лишиться ещё одного полюбившегося человека. Он связывал похищенного ребенка, всячески привязывал к себе словами, угрожал, желая лишь одного — напрочь отбить у малыша желание исчезнуть из его жизни. Убежать, скрыться, как когда-то это сделал Ань. И чем больше Вей Ин стремился покинуть его жизнь, тем сильнее злился Цзян Чэн. Вот только Вей Ин был всего лишь восьмилетним мальчиком. И, ровно как и Ань, не был ни в чем виноват. И сейчас, смотря на бьющегося в истерике и плачущего навзрыд Вей Ина, Цзян Чэну казалось, что он вновь вернулся в тот самый день: ужасная и необратимая ситуация, плачущий дорогой его сердцу ребенок, в глазах которого не отражается ничего, кроме отчаянья и боли. Вей Ин захлебывался слезами и соплями, тогда как из-за длины цепей не имел возможности даже вытереть соляные дорожки со щек. Беспомощный, в отчаянье и панике. Он даже не мог сказать ни слова, голос от рыданий охрип. Цзян Чэн осознал, что вновь совершил ошибку. Ужасную. Потому что ребенок перед ним не был в чем-то виноват. Да и если подумать… А кто виноват во всех душевных ранах Цзян Чэна, кроме него самого. Разве Вэй Усянь виноват, что сам выполнил цель, с которой пришел на осаду Цзян Чэн? Да, способ был другой, но результат похода был тот, который планировали все светлые заклинатели. Даже если бы Ваньинь всё же смог победить нашествие мертвецов, подобрался к брату, то… То, что? Спас бы его? Да едва ли. Цзян Чэн на тот момент слишком боялся потерять каплю авторитета среди глав кланов и исход похода был бы таким же. Если он хотел сберечь единственного оставшегося в живых дорого человека, надо было не собирать на брата осаду, а заявиться к нему в одиночку, схватить в охапку и посадить на цепь в комнате, пока всё не уляжется. Да, на его брата точило зубы множество заклинателей, но разве не было выхода, чтобы его спасти. О, был. Вэй Усянь был не только неофициальным его братом, старшим учеником клана, воспитанником отца, но и, на самом деле, официально для всех он считался слугой Цзян Чэна. И выход из клана, учитывая, что Цзян Чэн своего согласия не давал, не снимал с Вэй Усяня этот титул. Да, об этом никто не говорил, сам Цзян Чэн его таковым не считал, но именно это могло стать решающим в данной ситуации. Потому что никто не имеет право выдвигать приговор его брату, кроме самого Цзян Чэна. А что может быть хуже для заклинателя, кроме пожизненного сидения в клане без возможности от него отречься и стать свободным заклинателем? Правильно, ничего. Но почему-то Цзян Чэн выбрал в решающий момент совершенно другой выход из ситуации. Потому что в тот момент он думал лишь о собственных чувствах, не задумываясь о чувствах близкого его сердцу человека. С Анем, на самом деле, ситуация аналогичная. Он не был ни в чем виноват, но его несправедливо обвинили и в этот же самый момент его предал тот, кому он доверял. Цзян Чэн считал, что если он защитит невинного слабого морально ребенка, то это окажет дурное влияние на репутацию его ордена. Вот только Лю Бая, защитившего юного темного заклинателя, большинство считало героем. Даже орден Цинхэ Не и Гусу Лань, а ещё несколько мелких кланов восхищались его смелостью. Да и, в конце концов, большинство кланов не решаются противостоять Ваньиню и мало кто смог бы возмутиться в открытую, если бы он защитил невинного ребенка. А тех, кто посмел бы возмутиться, Цзян Чэн бы смог заткнуть. Вот только он не попытался ничего сделать. Ведь проще было смотреть на страдания мальчика, чем пытаться его спасти и потом разгребать проблемы собственного решения. Но в итоге проблемы его неминуемо настигли, потому что и у этого решения был свой результат — потеря доверия Аня и невозможность его вернуть. И почему-то казалось, что это ударило по Цзян Чэну куда сильнее, чем возможная потеря небольшой частицы репутации, если бы он поступил иначе… Вей Ин, само собой, тоже не был ни в чем виноват. В чем можно обвинить ребенка, который лазает по деревьям, старается равняться на старшего брата и шаловливо бедокурит на потеху всему темному ордену. И темный орден этого ребенка искренне любил, как полюбил его и Цзян Чэн, но почему-то совершенно не подумал о том, что можно выбрать иной вариант, даже после похищения. Мальчику нравится Юньмэн — это было видно по его искрящимся восторгом глазам, когда он забывает о том, как оказался в светлом ордене. Этого ребенка, которого Цзян Чэн так долго искал, надо было беречь как самое ценное сокровище, а не разрушать его жизнь. И сейчас он видит результат собственных действий — мальчик безутешно рыдает, закрыв лицо волосами и без перерывов шмыгает носом. И если всё так и продолжится, то Цзян Чэн неожиданно осознал, что он вновь потеряет дорогого его сердцу человека, хоть тот и будет с ним. Чего он всё же боится больше… Побега или не желания того, чтобы они когда-то встречались? Неожиданно второе кажется страшнее. Цзян Чэн впивается ногтями в ладони, наблюдая за истерикой мальчика, а затем пытается хоть как-то изменить ситуацию. Хотя бы немного. Он расстегивает кандалы, снимает ошейник и притягивает плачущего малыша к себе. Ребенок, на удивление, не сопротивляется — вжимается в него и продолжает плакать, а слезы так бегут по щекам мальчика. Цзян Чэн укачивает его, успокаивающими движениями поглаживая по спине. — Все-все, я ничего не делаю. Никакой трубки и насильного кормления не будет, — Узян Чэн успокаивающе шепчет, ногой запихивая предмет под кровать, потому что видит, какими глазами смотрит на проклятую трубку мальчик. Вей Ин судорожно всхлипывает, но истерика медленно сходит на нет, а Ваньинь неожиданно для себя подмечает, что с ребенком что-то не так. Раньше, ослепленный злостью после побега и охваченный возможным страхом потерять ребенка он не замечал, что после возвращения мальчика обратно в Юньмэн с ним было определенно что-то не так: бледность, синие губы, странный кашель, который Вей Ин всеми силами сдерживал и полная пропажа аппетита. Возможно, нежелание есть продиктовано ни вредностью или упрямством, а тем, что мальчик просто не может кушать. Потому что вместе с подмечанием странного болезненного состояния Вей Ина, Цзян Чэн неожиданно вспоминает, как ребенка при взгляде на еду едва ли не тошнило. Цзян Чэн считал, что он симулирует, но сейчас осознает, что есть ребенок действительно не в состоянии. Впрочем, это неудивительно. На него столько свалилось, что детская психика просто могла не выдержать. — Вей Ин, тебе нужно немного поесть. Ты не брал в рот ни крошки с самого возвращения в Пристань, — когда мальчик успокаивается и перестает дрожать, Цзян Чэн осторожно начинает, не препятствуя тому, как судорожно тот вцепился в его одежду на спине. — Хотя бы пару ложек каши. Черноволосая макушка лишь мотает волосами в отрицании, сильнее сжимая Ваньиня руками. Цзян Чэн вздыхает. Возможно, стоило брать Вей Ина не угрозами, а находить другой подход. — Три ложки каши сейчас, ещё три на обед и вечером мы выйдем на прогулку по Пристани, — Цзян Чэн говорит, делая тон максимально мягким и ласковым, но перемена ситуации, похоже, лишь напрягает мальчика, потому что тот неожиданно отстраняется, с недоверием смотря на светлого заклинателя. — Ты же говорил, что никаких прогулок… — спустя минуту Вей Ин наконец произносит. Голос после истерики сиплый и тихий, но хотя бы мальчик не плачет. — Я сказал, что никаких прогулок с Цзян Шао, разве нет? — глава Цзян спокойно отвечает, пока мальчик сжимает в руках простынь. Руки дрожат, а ещё Цзян Чэн замечает круги под глазами ребенка. В голове проскальзывает мимолетная мысль, что Цзян Чэн много месяцев не видел, как ребенок спит. И это тоже настораживает. Вей Ин, на удивление, не упрямится и съедает ровно столько ложек, сколько сказали. Добавить Цзян Чэн не пытается, потому что видит, что ребенок ест с трудом, но, когда в его организме оказывается хоть немного пищи, малыш заметно оживает. После обеда, на прогулке по Пристани, Цзян Чэн внимательно следит за мальчиком, который идет рядом с ним, иногда отставая. Ваньинь незаметно замедляет шаг. Вей Ин встает в ступор, когда через десяток минут они оказываются в отдалении от Пристани на небольшом озере. У ребёнка впервые за несколько месяцев загораются глаза интересом, когда он видит плывущих мимо по воде уток и уже хочет резво, на сколько это возможно с его состоянием, подскочить к ним. Цзян Чэн останавливает его за плечо, с неудовольствием подмечая промелькнувший в детский глазах страх, и протягивает ребенку несколько кусков хлеба. Вей Ин сначала мгновение смотрит куда-то сквозь него, но затем ловким движением выхватывает хлеб и устремляется кормить уток. Цзян Чэн смотрит ему в след, на долю секунды прикрывая глаза. Вэй Усянь по первости пребывания в Юньмэне часто сбегал в это место, так что Ваньинь посчитал, что ребенку оно понравится. И не прогадал. Даже когда хлеб закончился, тот начал пытаться поймать уток, бегая по берегу. Цзян Чэн лишь опасался, как бы тот не залез в холодную воду. Неожиданно Цзян Чэн задался вопросом, а умеет ли вообще малыш, выросший в Илине, плавать. — Глава Цзян, — Цзян Шао подходит и кланяется ему, с одной рукой за спиной. Он бросает быстрый взгляд на резвящегося у озера Вей Ина. Цзян Чэн переводит глаза с малыша на своего старшего ученика. Тот мнется, явно не решаясь начать говорить. Проходит целая минута, а затем у Цзян Чэна заканчивается терпение. — Что случилось? — Ваньинь торопит, не давая больше формулировать парнишке предложение. Цзян Шао мнется, глубоко вздыхает, а затем достает из-за спины белую простыню. — Вы приказали сменить постель в комнате и тут… Вообщем… Странное кое-что. Ученик протягивает ему постельное белье. Цзян Чэн сначала приподнимает бровь, берет в руки белую простыню, но всё же осматривает её и натыкается глазами на красные пятна крови. Цзян Чэн округляет глаза, оборачивается на мальчишку, который неожиданно сидит на озере. Светлому заклинателю хватает пары секунд, чтобы понять, что ребенок безостановочно кашляет, прикрывая рот рукавом. — Так, — Цзян Чэн пытается успокоиться и не начать бить тревогу, складывает несколько раз грязную простыню и идет к Вей Ину. Тот, заметив приближение, округляет глаза, затем смотрит на собственный рукав, его глаза становятся ещё шире. Он резво для своего состояния, похоже на адреналине, подскакивает к озеру и замачивает рукав в воде. Цзян Чэн останавливается рядом, прищуривается. — Что, запачкал? Форму всегда можно постирать. — Всё хорошо, — мальчик шепчет, достает рукав из воды, убеждается, что его манипуляции не помогли и вновь окунает одежду в воду. А у Цзян Чэна заканчивается терпение: состояние здоровья мальчика и так вызывает множество вопросов, а уж кровь в постели и вовсе плохой признак. — А, хорошо. Тогда объясни мне, пожалуйста, солнце моё, что это, — не пустится в панику Вей Ину не дает, похоже, неожиданное ласковое прозвище от человека, который их обычно не использует. Даже, когда перед его глазами, оказывается кровавая простыня, Вей Ин находится в замешательстве ещё несколько секунд. А вот затем в его глазах мелькает осознание и паника. — Я порезался, — Вей Ин неожиданно выдает. А вот Цзян Чэну совсем не до его упрямства в сокрытии собственного состояния. Беспокойство накатывае новой волной. — Где порезался? Покажи место, — Цзян Чэн хмыкает, а Вей Ин явно теряется от этой просьбы, не продумав свой план до конца. Цзян Чэн подходит к нему, хватает за руку и смотрит на замоченный рукав, где так же видны следы крови. Затем он переводит взгляд на лицо ребенка, на губах которого так же видны кровавые следы. Хочется схватить ребенка за плечи и хорошенько встряхнуть, но учитывая обстоятельства, это последнее, что стоит делать. Цзян Чэн глубоко вздыхает, поворачивает малыша к себе лицом, не давая спрятать взгляд и склоняется прямо к детской мордашке. — Что с тобой происходит? Вей Ин начинает лихорадочно бегать глазами, а Цзян Чэн чувствует, как беспокойство достигает предела. С мальчиком что-то не так. И его нужно сейчас же вести к лекарю.