Исключений не бывает

До формирования Темного ордена быть темным заклинателем и попасть в руки Цзян Чэну — в любом случае означало смерть. Но эта смерть была наиболее мучительной, если на весь белый свет ты лгал о своей личности и представлял себя, как Вэй Усяня. Потому что именно при встрече с такими заклинателями душа Цзян Чэна замирала в радостном предвкушении, а в итоге, осознав ложь и поддельную личность, его глаза покрывались мраком. Потому что на самом деле в каждом Темном заклинателе он искал одну единственную душу, даже зная, что шанс на перерождение её хозяина до ничтожного мала. День осады Могильных Холмов намертво отпечатался в памяти главы Цзян. При этом он совершенно не помнит ни общее число жертв, ни происходящее на осаде в других кланах. Зато он просто отлично, до мельчащих подробностей, помнит, как именно умер Старейшина Илина. Изначально его целью действительно было убийство главного злодея. Он шел с этой мыслью, с ней же атаковал мертвецов, но достигнув последней линии обороны Вэй Усяня впал в ступор. Потому что брат перед ним не собирался оставаться в живых. На тот момент совсем ещё молодой глава клана не понял очевидного, хотя заметил изменение в глазах противника, который на деле им не являлся. Потому что даже желания сражения у Вэй Усяня не было. Сейчас, спустя много лет после его смерти, Цзян Чэн понимал, что кроме страха в зрачках Усяня было ещё кое-что. Чувство, которого не было у него ни при жизни в Пристани Лотоса до Аннигиляции Солнца, ни даже в отшельничестве с Вэнями. Желание не просто умереть, но и наказать себя за то, что совершил. За то, что случилось с его приемной, но от этого не менее любимой семьей. Их мысли в момент смерти Цзян Яньли до смешного сошлись — Цзян Чэн тогда под эффектом со злостью в мыслях думал, что Вэй Усянь должен принять наказание и умереть, чтобы расплатиться за жизни людей, которых он погубил. Виновник происходящего думал о том же — о собственном наказании и смерти. Не сошлись они лишь в одном. Смерть от меча была легкой, не препятствовала возможности перерождения, и, как понял гораздо позже Цзян Чэн, она в планы его брата изначально не входила. Ему, привыкшему поступать по справедливости, такой смерти оказалось недостаточно. Глава Цзян должен был понять это, если бы вспомнил конец жизни Вэнь Чао. Тогда Вэй Усянь сделал всё, чтобы наказание было соразмерно преступлению. Он оборвал этой гнилой душе любую возможность обрести новую жизнь. Вэй Усянь сжег её дотла, обрывая все возможности переродиться. Своё преступление он посчитал таким же ужасным и сам, без помощи заклинателей, вынес себе приговор. Его наказание оказалось ужасным и совершенно не тем, на какое изначально рассчитывал Цзян Чэн. Та злополучная трель флейты означала не столько приказ растерзать тело создателя, сколько уничтожить его душу без остатка. Именно в момент, когда мертвецы разворачивались на темного заклинателя, Цзян Чэн неожиданно осознал, что не готов убить брата. В его мыслях царил настоящий хаос, потому что не смотря на всё, что Вэй Усянь совершил, терять его он не желал. Вэй Усянь, разумеется, с его мнением не считался. Он вынес самовольный приговор самому себе и воплотил его в действие. Мертвые не были против — разрывать тело и душу они были готовы с удовольствием. Цзян Чэн, не ожидавший такого поворота событий, впервые испугался, потому что прорваться к уже едва живому Вэй Усяню оказалось невозможным — пока он ещё мог играть, жуткая трель флейты продолжала прорезать воздух. Вэй Усянь умирал и телом, и душой, а Цзян Чэн, пытавшийся пробиться к нему, впервые не мог совладать с мертвецами. Видимо, в этот приказ были вложены все силы темного заклинателя. Когда флейта замолчала, мертвецы как один упали, и Цзян Чэн смог прорваться, было уже слишком поздно. От тела, а вместе с ним и души, ничего не осталось. Лишь черная с красной кисточкой флейта одиноко лежала на земле, потеряв своего хозяина. В тот день все главы нарекли Цзян Чэна героем, который убил злодея, принесшего зло в этот мир. Они, не знающие истинное положение дел, взвывали к душе Вэй Усяня, в страхе, что он когда-нибудь воплотиться в другом теле. Праздновали каждый год смерть Старейшины Илина. И только Цзян Чэн, потерявший в одно мгновение последнего человека, который был ему дорог, под своей ненавистью к Вэй Усяню прятал истинные чувства. Горечь утраты. Боль от того, что в тот день он ничего не мог изменить. Отчаянье при понимании того, что даже души в мире не осталось. Однако, несмотря на очевидное, несмотря на приговор, вынесенный Вэй Усянем самому себе, он отказывался верить, что тот не сможет переродиться. Наверное, именно эта надежда давала ему возможность жить дальше — управлять кланом, воспитывать Цзинь Лина. И именно эта надежда стала приговором для всех темных заклинателей. В каждом из них он видел собственного брата, а когда понимал, что ошибся — лишь сильнее зверел. Многие узники темницы Пристани предпочитали покончить с собой, чем дожидаться допроса главы Цзян — потому что никто, доживший до разговора с ним, не умирал спокойной смертью. Чем больше раз Цзян Чэн осознавал, что перед ним не перерождение Вэй Усяня, тем ужаснее становились смерти темных заклинателей. Когда Цзян Чэн узнавал, что Старейшина Илина переродился или в кого-то вселился, с виду он становился куда мрачнее, но в душе ликовал и все силы пускал на поиски этого заклинателя. Вот только каждый раз все россказни и представления были ложью. Многие темные заклинатели хотели таким образом добиться славы от своих же заклинателей. Таких ждала наиболее мучительная и ужасная смерть, потому что они давали самое важное — надежду. Этой ужасной темницы боялись не только темные заклинатели, но и сами ученики Юньмэн Цзян, потому что в жестокости расправы Цзян Чэну не было равных. Даже у тех заклинателей его ордена, которые прошли с ним осаду Могильных Холмов, мурашки бежали по коже и волосы встали дыбом от душераздирающих криков из пыточной, где проходил допрос заклинателей. Темница была единственным местом, куда работать не хотел идти ни один ученик. Темница стала местом, как дающим мимолетную надежду Цзян Чэну, что он наконец нашел что искал, так и местом страха, жестокости, мучений и ужаса. Даже сам Цзян Чэн сбился со счета, сколько всего людей умерли в пределах темницы. Об этой темнице, как и о жестокости главы Цзян, ходила молва на все кланы, но мало кто знал, в чем истинная причина такой мании преследовать темных заклинателей. Все лишь знали, что ни один заклинатель, шествующий по пути тьмы, не выберется оттуда живым. Именно поэтому, когда сформировался Темный Орден, темные заклинатели вздохнули с облегчением. Те, кто желали защиты и не шли по пути тьмы для сеяния раздора, укрылись в новом клане. Цзян Чэн же после формирования нового ордена стал ещё более злым, нервным и жестоким по отношению к темным заклинателям, которые не были никак связаны с темным орденом. Потому что, несмотря на ограничения от светлых орденов, темный клан всё равно был безопасным местом — можно было забыть про ужасы темниц Юньмэна и даже этого для всех темных заклинателей оказалось достаточно. Однако, ещё большая причина возненавидеть Темный Орден произошла на собрании в Облачных Глубинах, после нескольких месяцев формирования нового ордена. — Глава Цзян, я слышал, что у вас храниться флейта Вэй Усяня, — после привычного обсуждения планов в воздухе повисла неожиданная фраза одного из мальчишек Темного ордена, который пришел на собрание вместе со Старейшиной. Цзян Чэн, на удивление, этого парня знал. Ещё в первый год после смерти брата он расправился с его отцом. На самом деле, если бы тот сидел тихо, то и глава Цзян бы не узнал о нем, но прославиться за счет имени Вэй Усяня хотели многие, и тот темный заклинатель был одним из них. А у тех, кто давал Цзян Чэну надежду встретиться с братом, а затем оказывался очередной подделкой шансы выживания были минимальны. Цзян Чэн тогда знал, что у этого темного есть сын. Отношение к детям темных заклинателей было среди многих кланов однозначным — они не заслуживают право на жизнь, потому что так же склоны идти по Темному Пути. Цзян Чэн же имел по этому поводу неоднозначное мнение. Они и правда дети темных заклинателей, но зачастую они даже не имели понятия, по какому пути пошли их родители. И на самом деле, детей он старался не трогать, если приказа убийства не исходило от светлых земель, где он ловил темных заклинателей. Проблема была лишь в том, что малышей, даже самых маленьких, никто жалеть не собирался. Как бы Цзян Чэн не ненавидел Темный Орден, как бы он его не презирал, но в своё время, на удивление всем остальных кланам, он проголосовал за его создание, потому что мнения Великих Орденов разделялись. Гусу и Цинхэ, на землях которых детские убийства запрещались, проголосовали за создание нового ордена, в котором потерянные дети будут в безопасности. Ланьлин был против — именно на их землях Цзян Чэн не любил охотиться больше всего и искренне желал, чтобы пойманные темные заклинатели детей не имели. Потому что Цзинь Гуаншань, если глава Цзян оставлял детей в живых, убивал их сам. Цзян Чэн хорошо помнит, как на судьбоносном собрании поднял руку на предложение сформировать новый орден. Он не участвовал в обсуждении, но проголосовал за его создание. Чтобы больше не пришлось терять детские невинные жизни… Одной из которых может быть его брат. Тем более, что за детьми в своём ордене Цзян Чэн с особым трепетом следил. Он из принципа убедился, что ни одно дитя ордена лотосов не попадет в новый орден, потому что единственные дети темных заклинателей, которых Цзян Чэн всегда оставлял в живых — это дети его ордена. Если заклинатели с его земель осмеливались вступить на дорожку Темного Пути, то их ждал тот же конец, что и всех предыдущих, лишь с одним различием — их малыши оставались в безопасности. Несмотря на то, кто их родители, дети были его подопечными, жителями, за которых он взял ответственность, поэтому ни один ребенок Юньмэна не попал в Темный орден. Детей темных заклинателей Цзян Чэн либо забирал учиться в Пристань, если они были подходящего для обучения возраста, либо они отправлялись в приемную семью, которая не могла, но хотела иметь детей. — Ну и? — Цзян Чэн скрестил руки на груди, пока в зале Гусу повисла непривычная тишина. Чэньцин хранилась у Цзян Ваньиня с самой осады горы, как единственное, что осталось от брата. Цзян Чэн слишком хорошо помнит, как все заклинатели после смерти Старейшины Илина направились в пещеру, чтобы уничтожить все вещи, принадлежащие злодею. В Пристани его вещей практически не осталось, потому что в своё время Вэй Усянь забрал всё в отшельничество с Вэнями. От того, Цзян Чэн в своё время едва ли не угрозами, заставил всех заклинателей выкинуть из головы мысли о том, чтобы уничтожить флейту. Или, что ещё хуже, забрать её. Всё, что принадлежало Вэй Усяню, теперь принадлежит ему. — Вы же знаете… — ученик было начал свою тираду с глумливым лицом, но Старейшина позади него положил ему руку на плечо, прерывая готовый вырваться поток слов. — Глава Цзян, как вы знаете, Темный орден позиционирует Вэй Усяня, как своего основателя. Исходя из этого, думаю будет правильно, если единственные оставшиеся вещи этого человека будут храниться в нашем ордене, — Старейшина произносит спокойным тоном, тогда как у Цзян Чэна по лицу заходили желваки. Сейчас же, когда в зале после вопроса про флейту повисла тишина, Цзян Чэн несколько раз успел проклясть собственное решение, потому что теперь новый орден забирает единственное, что осталось у него от брата. Однако и противопоставить, по сути, было нечего. В направлении ворот Облачных Глубин Цзян Чэн шел ещё более раздраженным, чем на собрание приходил. Любой, кто с ним пересекался, зная буйный нрав главы светлого ордена, спешил ретироваться куда подальше. Темный Орден Цзян Чэн ненавидел даже куда больше, чем темных заклинателей. С сегодняшнего дня. Потому что они мало того, что сами по себе неприкосновенные, так ещё и посмели потребовать отдать им флейту, которую Цзян Чэн хранит словно драгоценность. Пока Цзян Чэн представлял, как уничтожает новый орден, посмевший переступить ему дорогу, из ближайшего куста он услышал, как доносился детский плач. Надрывный, душераздирающий, с судорожным воем. Наверное, ему стоило пройти мимо, но его чёрствое сердце, которое после смерти семьи мог растопить лишь Цзинь Лин, неожиданно сжалось от услышанного. Он сам не понял, как пошел на всё ещё завывающий от горя плач, отодвигая зеленую ветку и находя на земле маленького мальчика, что свернулся калачиком, и, уткнувшись себе в коленки, тихонько выл. Непонятно почему, но Цзян Чэн не смог остановить себя, подходя к ребенку и садясь перед ним на корточки. Малыш, видимо, услышал шуршание веток, судорожно всхлипнул и резко поднялся, уставившись на пришедшего человека волком, с паникой смотря в фиалковые глаза. Цзян Чэн внимательно рассматривал ребенка: с виду мальчишка ланьский, по крайней мере на это указывает белая одежда на нем, но вот налобной ленты не наблюдается. Всё же либо побочная ветка, либо приглашенный ученик другого клана. Глаза красные-красные от слез, а на щеках всё ещё остались влажные дорожки, которые мальчик поспешно убрал, шмыгнув носом, тем самым втягивая сопли. Цзян Чэн не смог сдержать улыбки. Дети Гусу ему не нравились: они редко показывали эмоции, были слишком правильными и с закостенелыми взглядами. Или же ему просто не нравился Лань Ванцзи… — П-п-простите, я п-п-помешал вам своим плачем, — мальчишка с явным заиканием отвечает, а сам Цзян Чэн подмечает, что ребенок действительно из другого ордена, уж слишком с большим акцентом он разговаривает на диалекте ордена Лань. Малыш смотрит на него во все глаза, нервным движением одергивая подол своей одежды. — Ничего страшного. Что ты здесь делаешь один? — Цзян Чэн сам не понимает, почему проникается к этому мальчику симпатией, но отчего-то он едва подавляет собственное желание приобнять ребенка, который вновь начинает всхлипывать, прижав к носу колени. — Малыши спят, а я очень скучаю по дому… Боялся их разбудить вот и сбежал п-п-подальше, — мальчик отвечает на изломанном дыхании, стараясь выговаривать слова на чужом диалекте, а затем снова пускается в плач. Цзян Чэн лишь вздыхает. Очень неразумно отправлять ребенка в Гусу Лань в подобном возрасте, даже они с Вэй Усянем отправились на обучение уже в пятнадцать лет. Неудивительно, что восьмилетний малыш не хочет обучаться, а желает лишь одного — попасть домой. — Хочешь, я поговорю с твоими родителями, чтобы они забрали тебя домой? Из какого ты клана? — Цзян Чэн тянется рукой к ребенку, но тот с округлившимися глазами шарахается в сторону, словно взрослый человек протягивает к нему не руку, а кинжал. Мальчик забивается куда-то в угол и вновь горько плачет, мотая волосами из стороны в сторону. — Не трогайте меня… Не надо, — малыш в приступе панической атаки закрывает лицо руками и рыдает, пока на его истерику не приходит тот, кого Цзян Чэн меньше всего хотел бы видеть. — Второй господин Лань, — Цзян Чэн встает с колен, переводя глаза с заплаканного личика малыша на второго нефрита. Лань Чжань со знакомым непроницаемым видом окидывает взглядом гостя, а затем подходит к мальчику. — А-Ань, я обо всём договорился, — второй нефрит Гусу мягко гладит ребенка по волосам, и в этот момент на его слова мальчик откликается и наконец поднимает голову. — Вы уезжаете сегодня. Пойдем, надо собраться. Мальчик ещё пару раз всхлипывает, утирая слезы рукавом и на едва гнущихся ногах поднимается с травы, отряхивая уже не такую уж чистую форму. От его движения раздаете неожиданный мелодичный звон, только Цзян Чэн не может найти на одежде ребенка источник этого звука. В глубине души он рад, что мальчика, похоже, возвращают домой. Но его настораживает реакция самого ребенка — его трясло и никакой радости от этого решения он не испытывал. — Глава Цзян, — от ситуации его отвлекает незнакомый ученик Темного ордена, который подобающе кланяется, а затем прячет руки за спину, сцепив их в нервной судороге в замок. Глава Цзян усмехается. Ещё бы. Далеко не каждый темный осмелиться говорит с Цзян Чэном — его, откровенно говоря, порой бояться даже дети светлых кланов. Вот только на следующем предложении ему становится не до смеха. — Мы заберем флейту через два дня. Просьба нам её передать без промедления. Всего доброго, — парень на одном дыхании, словно заученную скороговорку, вываливает на него информацию, а затем поспешно сбегает. Когда Цзян Чэн со сжатыми кулаками оборачивается на малыша, то видит, что тот уходит вместе с Лань Ванцзи. А на запястье ребенка, при порыве ветра, откинувшего рукав, видно, что источник мелодичного звука — это цепочка с лотосом на ней. Цзян Чэн держит в голове эту информацию пару секунд, но затем возвращается к насущной проблеме — чертов Темный орден, забирает у него единственную вещь, которая осталась от брата. И самое ужасное, что аргументов против он высказать не может — Вэй Усянь считается основателем их клана. Девять долгих лет ожидания с лихвой окупаются, когда в его руки попадает ребенок. Цзян Чэн кажется спокойным и холодным, но на деле внутри его души бушует такая буря, что даже вулканы могут отдохнуть. Цзян Чэн хорошо помнит, как привел мальчика в Пристань и как зол был на его ожидаемые попытки побега по дороге. Мальчишка смог сбежать ни один раз, а целых два. Изначально, хоть он и приказал в комнате установить цепь с кандалами, но о возможности их использования не особенно думал — всё же понимал, что Вей Ин подвижный ребенок и не хотел его слишком ограничивать. Приговор Вей Ин подписал себе сам. Цзян Чэн слишком хорошо запомнил, как замирало его сердце, когда мальчишка пропадал из виду. Он слишком долго его искал, чтобы позволить ему даже возможность на побег. — Я не останусь в Юньмэне! Выпусти меня! Я хочу домой! — детский голос мальчика прорезает воздух, пока Цзян Чэн привычным движением ставит поднос с завтраком на стол. Вей Ин в Пристани уже ровно три дня, но никак не может успокоиться. С каждым приходом Цзян Чэна в его комнату он вскакивает на кровать и начинает верещать. И всё бы ничего, к громким крикам он привык и чаще просто не обращал внимания, но Вей Ин словно специально ходил по струнам его нервов, играя на них, потому что с каждым его новым словом единственное, что Цзян Чэну хотелось — это схватить ребенка и привязать к кровати, воткнув в рот кляп. Потому что единственное, о чем кричал мальчик, являлось побегом. В такие моменты, после стольких лет поиска и ожидания, глава Цзян не мог сдержать себя. — Замолчи, — Цзян Чэн пока что держится, бросая на разбушевавшегося мальчика суровый фирменный взгляд. Он действует на Цзинь Лина, но Вей Ин воспринимает его как опасность через раз. — А то что? — мальчик фырчит, топает ногой, но единственное, что на деле он может противопоставить, лишь слова. И они выводят Цзян Ваньиня из равновесия куда лучше, чем его действия. — Я всё равно найду выход и убегу! Ты меня больше никогда не увидишь! Никогда не увидишь! Звонкий детский голосок звучит для Цзян Чэна, как трель злополучной флейты. Он сжимает кулаки, делая глубокий выдох, но ребенок продолжает верещать о побеге. На очередном монологе Цзян Чэн не выдерживает, хватает мальчика за запястья и припечатывает резким движением к кровати. Вей Ин вскрикивает, упав головой на подушку и наконец замолкает и в комнате висит долгожданная тишина, прерываемая лишь глухим дыханием пленника. — По осторожнее со своими словами, Цзян Ин, — Цзян Чэн с преднамеренной угрозой в голосе шипит, особой интонацией со злорадным удовольствием выделяя подставленную фамилию. Вей Ин собирается было вновь начать отрицать чужую фамилию, что вводит Цзян Чэна в ещё большее бешенство. Пока ребенок не успел ничего сказать, мужчина склоняется к детскому уху и говорит приторно мягким тоном, от которого у ребенка проходится дрожь по всему телу. — Одна твоя попытка побега… Слышишь, даже просто попытка, и цепь на руках покажется тебе очень мягким ограничением. Мальчик сглатывает, испуганным взглядом наблюдая за своим похитителем, пока Цзян Чэн решает закрепить эффект от собственных слов. — Тогда кандалы появятся не только на твоих руках, но и на ногах, приковывая тебя к кровати, — Цзян Чэн усмехается, замечая, как бледнеет лицо мальчика. Тот, кажется, от страха даже начал забывать, что ему для получения кислорода требуется дышать. — А на шее цепь с ошейником и на улицу я буду выводить тебя только на ней. Ну, как тебе перспектива? Хочешь ещё покричать о побеге? Вей Ин весь трясется от представленной картины, от страха зажмуриваясь и прерывисто дыша. Он молча несколько раз мотает волосами, а Цзян Чэн в который раз расплывается в улыбке, поймав взглядом лиловую ленту в его волосах. Мальчик молчит и наконец-то получает мнимую свободу и вновь может сесть на кровати, но не делает этого. Отворачивается к стенке лицом и накрывается с головой одеялом, больше не проронив ни слова. Цзян Чэн пару минут смотрит на него, но затем направляется к двери. — Чтобы когда я в следующий раз пришел, всё было съедено, — глава Цзян не забывает бросить напоследок вспомнив о подносе с завтраком на столе, вновь оглянувшись на ребенка. Тот явно услышал — по одеялу прошлась дрожь, но он так ничего и не ответил. Цзян Чэну на короткое время и вовсе подумалось, что ребенок плачет, но в комнате стояла оглушительная тишина. Цзян Чэн выходит из комнаты, проворачивая в замочной скважине ключ с красной кисточкой и убирая его к себе в рукав. — Глава Цзян, вы бы с ним помягче… Он же маленький, — Цзян Шао, который в перерыве от занятий поставлен следить за пленником, неловко переминается с ноги на ногу, не поднимая взгляда на светлого заклинателя. Цзян Чэн лишь усмехается. — Этот малыш, пока я забирал его в Юньмэн, два раза сумел сбежать и ещё несколько раз просто пытался улизнуть. Если быть с ним мягче, то он однажды этим воспользуется, — Цзян Чэн хмыкает, направляясь в сторону собственного кабинета. Хоть он и ликовал, что ребенок в его руках, но вместе с тем каждую ночь его пробирала немыслимая паника, что мальчик всё же исчезнет. Или окажется сном. Поэтому оставалось одно — уничтожить даже его мысли о возможности побега. Цзян Шао на его слова лишь вздыхает и неожиданно хмурится, оглядываясь по сторонам. — Почему так тихо? — мальчишку почему-то передергивает от страха и он обнимает себя за плечи. — Потому что сейчас все на занятиях? — отвечает очевидное Цзян Чэн, но и сам неожиданно понимает, что происходит нечто странное. Все ученики и правда разбрелись по классам, Цзинь Лин тоже на учебе (Цзян Чэн очень на это надеется), но при этом на улице действительно подозрительная тишина. Потому что даже птиц и кружащейся листвы не слышно, природа словно в страхе замерла перед чем-то опасным. Цзян Шао остается на улице и отправляется на разведку по приказу главы клана, тогда как Цзян Чэн заходит в свой кабинет и закрывает дверь. Чужое присутствие он, на удивление, обнаруживает не сразу, а лишь когда у его кожи на шее оказывается острие кинжала. — Где мой брат? — острие кинжала, приправленное темной энергией, неожиданно действительно несильно впивается в шею, пуская струи алой крови, но рука трясется и явно не готова направить кинжал глубже. И это оказывается его ошибкой. Цзыдянь материализуется в знакомый кнут, откидывая незваного гостя на другой конец комнаты. — И с чего ты решил, что Вей Ин здесь? — Цзян Чэн усмехается, пока кнут трещит на полу. — Я, по-твоему, дурак и не сопоставлю факты? — Вей Лиань встает с пола, на который упал, и шипит, сжимая в руке рукоятку кинжала. Парень явно нервничает — это видно по тому, как ногтями свободной руки он впивается себе в ладони. — Он перед исчезновением у половины ребят спрашивал об Юньмэне, достал этим меня, а ещё вас видел контроль на границах Илина с каким-то мальчиком в форме Юньмэна в день его исчезновения. Вот только маленьких детей такого возраста в вашем ордене нет! Лиань неожиданно усмехается. — А ещё я не говорил, кого именно из мальчиков ищу, а вы вряд ли интересуетесь пропажами детей нашего ордена, но сразу поняли, о ком я говорю. Умный ребенок. До ужаса, на самом деле, умный, и это напрягает. Цзян Чэн думал, что старший из братьев не станет ничего предпринимать: испугается вставать на пути светлого ордена. Недооценил. — Вэй Ин останется здесь, — Цзян Чэн произносит фразу на выдохе. — Мой брат больше не Вэй Усянь! — Лиань неожиданно шипит и произносит фразу, от которой у мужчины даже глаза округляются. — Я читал историю, прекрасно знаю детское имя вашего брата! Даже если он его перерождение, то к своей прошлой жизни никакого отношения не имеет! Он всего лишь восьмилетний маленький мальчик! — О, ты и о перерождении знаешь. И как давно? — Цзян Чэн прищуривается. Лиань явно понимает, о чем говорит, потому что от расстройства закусывает губу. Не собирался, видимо, произносить изначально. Свободная рука сжимается в кулак, пока парень пытается успокоить собственные нервы. — С детства знаю, но из-за этого я не воспринимаю его, как Старейшину Илина. Мне не важно, чье он перерождение. Вей Ин — мой младший брат, которого именно я воспитывал, учил и заботился. Он совершенно другая личность. — И что, драться будем, если я не согласен его отпустить? — Цзян Чэн усмехается, скрестив руки на груди и в упор смотря на неожиданного посетителя, который с задумчивым выражением лица спрятал обе руки за спину и неожиданно улыбнулся. Хитро так, с искорками в глазах. — Зачем? Я сюда лишь за одним пришел и это вовсе не сражение, — Вей Лиань вновь растягивает губы в улыбке, а затем у Цзян Чэна замирает сердце, когда темный заклинатель разжимает руку, которая держит кинжал, а в ней оказывается знакомый ключ. Глава Цзян чувствует, как начинают мелко дрожать руки, пока он роется в собственном рукаве в поиске заветного ключа, но того и правда нет на прежнем месте. Паника захлестнула с головой, глаза мужчины остекленели. А Вей Лиань издевательским тоном подкрепляет эффект. — И если вы думаете, что я не знаю, от какой двери ключ, то спешу вас огорчить. Третья дверь от входа с красной табличкой и витиеватой решеткой, верно? Вей Лиань не дожидается ответа, подкидывая в руке найденную вещь и направляясь к выходу, пока Цзян Чэн судорожно придумывает, что ему делать. Потому что если парень заберет мальчика — всё будет кончено. Он не может позволить ему добраться до цели. Не может позволить забрать младшего брата. Цзян Чэн уже пошел на ужасное деяние — похищение ребенка… О котором, признаться, не минутой не сожалел, а скорее наоборот — каждый раз при виде малыша он забывал от счастья, как нужно дышать. И расставаться со своим драгоценным сокровищем он не собирался. Ради братьев Вей Лиань пойдет на всё, но именно это является его слабым местом. — Как думаешь, какой вынесут вердикт заклинатели, если узнают о твоём брате, который так же является перерождением ужасного генерала? — взвешенные ужасные слова вырываются из уст заклинателя, а Лиань, уже взявшийся за ручку двери, так и замирает к нему спиной. — Они даже без доказательств с моей стороны, сразу поверив в это, отправят его на казнь. Хотя бы потому что он ещё и ребенок Темного ордена. — Какое тебе дело до Вей Нина? — Лиань оборачивается и вновь шипит, пока Цзян Чэн ликует, что нащупал нужный козырь в рукаве. Старший любит обоих своих братьев и ни один из них не является для него более важнее. Он защищает их в равной степени. — Мне? Ровным счетом никакого. Я не стану ничего делать, если ты вернешь мне ключ. Не хотелось бы, чтобы ты увидел смерть собственного брата… — глава Цзян замечает, как бледнеет подросток перед ним и становится по цвету лица сравним с белым полотном пергамента. Цзян Чэн даже представить не может, какая вакханалия творится в голове у ребенка, пока он решает, что ему делать и как поступать. Пожертвовать одним братом, ради жизни другого. — Подумай хорошо, Лиань. Потому что если Вей Ин покинет Юньмэн с тобой — я сделаю это. Вей Нин умрет; с тобой, как его братом, тоже неизвестно, что произойдет, и тогда никто не помешает мне вернуть обратно мальчика. — Не понимаю лишь одного, — Лиань сжимает кулаки, в одном из которых заветный ключ и резко ударяет в грудь главе Цзян темной энергией. Несильно, скорее на пике бушевавших от накала страстей эмоций. Цзян Чэн мог бы сразу же, за нападение на светлого заклинателя, отдать подростка под суд. Но почему-то даже слова не произносит. — Именно ты был инициатором осады Могильных Холмов. Ты повел за собой кланы на смерть Старейшины Илина. Его смерть организовал ты! Вей Лиань подходит к нему, хватает за воротник и встряхивает, в приступе наступившей от ситуации и выбора между родными людьми истерики. — Ты хотел, чтобы он поплатился за жизни? Он умер и сделал это! Так отпусти его, ты же сам сделал этот выбор и повел на него кланы! — Лиань кричит с надрывом голоса, пока Цзян Чэн закрывает глаза и видит перед собой одну и ту же ужасную картину. — Даже если он переродился в моего брата, то он ни в чем уже перед тобой не виноват! Он всего лишь маленький мальчик! У тебя была сестра — ищи её перерождение, но Вей Ина оставь в покое, молю тебя! Цзян Чэн понимал, что Лиань прав. Чисто по-человечески самым верным будет оставить их семью в покое, ведь даже к самому младшему из братьев у Цзян Чэна никакой ненависти не было. Вот только между смертью Цзян Яньли и Вэй Усяня была до ужаса большая разница. Его сестра умерла у него на руках и спасти её было невозможно, потому что меч пробил плоть насквозь. Он помнит, как медленно угасала её жизнь. Помнит, как разговаривал с ней до последней минуты. Помнит, как прощался с ней. От неё у Цзян Чэна осталась часть её души — малыш Цзинь Лин. Пережитая смерть оставила у него горечь потери и тяжесть на груди, но он смог её отпустить. И действительно верил, что когда-нибудь она переродиться и найдет своё счастье. С Вэй Усянем всё было иначе. Его смерть можно было предотвратить. После смерти сестры он был разбит и желал брату смерти. И лишь в момент, когда толпа мертвецов набросилась на своего создателя молодой глава осознал странность происходящего. В то время, как где-то за несколькими холмами люди кричали от того, как их плоть разрывает пара мертвецом, от его брата не слышалось ничего, кроме флейты. Цзян Чэн прорывался к нему и видел, что его окружают сотни мертвецов, обгладывающие человеческую плоть, но от Вэй Усяня не слышно было ни криков, ни стонов боли. Ни-че-го. Только трель флейты, по которой Цзян Чэн понимал, что Вэй Усянь всё ещё жив. Он прорывался сквозь мертвецов, но их становилось всё больше и больше. Они не трогали его, лишь не давали прорваться вперед. На тот момент Цзян Чэн забыл и о том, что собирался убить брата, и о том, что где-то там сражаются другие кланы. Потому что от его брата не было слышно ни звука, когда его тело съедали мертвецы. Как человек может не кричать от физической боли, когда с него живьем сдирают кожу и вынимают органы? Только если он её не ощущает. Только если внутренне он уже мертв. Именно поэтому он выбрал именно такое наказание для себя — телом он ничего не ощущал, а вот душа наверняка страдала. Его брату нужна была не осада Могильных Холмов, а возвращение обратно домой и восстановление психики. Вот только сколько бы ни прорывался Цзян Чэн сквозь скопление мертвецов. Сколько бы он не кричал, умолял или ругался под аккомпанемент чертовой флейты — Вэй Усянь не остановился. Смерть брата было возможно предотвратить, но Цзян Чэн не смог ничего сделать. И именно эта смерть оставила в его груди кровоточащую дыру, а то, что от брата не осталась ни только тела, но даже вещей — лишь усугубляли полученную рану. И лишь с появлением в его жизни Красной Ленточки рана перестала кровоточить. Так как он мог позволить забрать у него мальчика, которого с таким трудом нашел? Который является не только невозможным по всем законам перерождением брата, но и полной его копией в детстве — лучинки в глазах, гиперактивность, ямочки на щеках при улыбке и тот же характер, что и в прошлой жизни. Это была его драгоценность, которую он так долго искал. Цзян Чэн приходит в себя, когда слышит неожиданный вздох и звон ключа, который кладут на стол позади него. Вей Лиань, всё время воспоминаний внимательно смотрящий ему в глаза, слишком быстро сдается. Действительно быстро — даже его истерика сходит на нет и тот качает головой из стороны в сторону. — Ладно, хорошо… Я оставлю его в Юньмэне, — Вей Лиань произносит фразу, которую от него никак не ожидал услышать заклинатель. Парень потирает виски, разворачивается и идет к выходу. Цзян Чэн с облегченным вздохом сжимает в руке пропавший ключ, прижимая его к груди. Темный заклинатель неожиданно останавливается, на долю секунды оборачивается и прищуривается. — Дам совет. Дети привязываются не к ордену, а к атмосфере и людям. И если ты держишь Вей Ина на цепи, то рано или поздно вновь потеряешь его и в этой жизни, потому что солнце в клетке не удержишь. После этой фразы парень уходит, а за окном вновь слышатся птицы и шуршание опавшей листвы. — Что ты делаешь? — Цзян Чэн, открыв дверь с удивлением смотрит на мальчишку, который умудрился составить друг на друга стулья, закрепив их за ножки друг к другу цепью, и пытался дотянуться до подсвечника на стене. У Ваньиня едва сердце в пятки не ушло, когда нижние стулья ожидаемо не удержались на своём месте, а сам Вей Ин полетел вниз. Цзян Чэну хватило несколько секунд, чтобы оказаться рядом и подхватить мальчика, осторожно опуская на кровать. — И что это было за покорение вершины? — Свечка заканчивается, я хотел сменить, чтобы мы смогли почитать, — ребенок непринужденно отвечает, поправляя знакомым движением ленту на волосах. Цзян не знает, как реагировать на подобное, но с другой стороны и не особенно удивляется, что гиперактивный мальчишка нашел себе возможность куда-нибудь залезть. В родном ордене он и вовсе по деревьям лазал. — Позвал бы Цзян Шао или дождался, пока я приду, — Цзян Чэн меняет свечку в подсвечнике, а затем садится на кровать, взяв мальчика за подмышки и забирая к себе на колени. Ребенок не сопротивляется: у них спустя несколько месяцев с посещения Вей Лианем Юньмэна установились на удивление хорошие отношения. Насколько это возможно, конечно, в положении Вей Ина. Тот больше не говорит о побегах, не говорит о старшем брате или Илине. В первое время, скорее всего, он просто боялся угроз, а сейчас, Цзян Чэн так подозревает, чаще и правда о них не думает. С отъездом Цзинь Лина на зимние месяцы в Ланьлин у Цзян Чэна и вовсе стало немерено времени, и он старается проводить его с мальчиком. Сначала Вей Ин относился к этому с настороженностью, но затем перестал вздрагивать на каждом повороте ключа в двери. Он в последнее время и вовсе на удивление спокойный настолько, что Цзян Чэн немного забеспокоился и позвал лекаря, но диагноз был вполне ожидаем. Он просто скучает по дому. Цзян Чэн долго думал, что делать с этой информацией, пока однажды не зашел зачем-то в комнату племянника. Цзинь Лину он никогда ни в чем не отказывал: у него было столько игрушек, что можно было оборудовать ещё одну комнату под них. И вот тут-то до него дошло. У Вэй Ина одновременно в комнате было всё, и одновременно с этим совершенно ничего, подходящего под его возраст. Вполне логично, что ребенок в одиночестве на цепи либо башни из стульев строит, либо тоскует по родному дому. Чем там ещё, помимо этого и чтения книг, можно заниматься. Цзян Чэн даже почему-то подумал, что именно в Юньмэне Вей Ин книги полюбил, просто потому что в его случае никакой альтернативы не существовало. — Цзян Шао, — глава Цзян потер переносицу, издав тяжелый вздох, подзывая к себе одного из учеников. Он видел, как насупился один из его товарищей, но никак не отреагировал. За Вей Ина отвечал именно этот юноша и глупо было посылать на неожиданное задание кого-то другого. — Съезди в Юньмэн и купи немного игрушек для Цзян Ина. Занятия можешь пропустить, я их потом с тобой отработаю. — Я мог бы съездить с ним, — неожиданно с ноткой зависти говорит тот самый юноша. Цзян Чэн даже имени его почему-то не помнит, хоть и старательно пытается вспомнить. Не то, чтобы он не помнил имена своих учеников, просто конкретно этого из головы выпало… — Нет, он и сам справится. Не дело просто так уроки пропускать, — Цзян Чэн провожает Цзян Шао на пристань и отдает ему кошель с монетами на покупки. Тот прячет в свой рукав отданное и кланяется, но Ваньинь неожиданно его окликает. — Напомни, пожалуйста, как зовут ученика, который с тобой рвался поехать. — А, вы не помните? Это Хай Ань, он появился в ордене раньше меня. Ещё из какой-то деревни родом, граничившей с Гусу. Она, вроде, вымерла вся под ударом темных заклинателей, и он остался единственным выжившим, — Цзян Шао задумчиво отвечает, пока они подходят к лодочнику. Тогда Цзян Чэн вспоминает об этом подростке со странной историей. Очень странной, на самом деле. Цзян Чен лично разбирался в истории этой деревни и почему вдруг удар пришелся лишь на неё — до сих пор не может понять. Это была какая-то обычная деревня, где заклинателей-то толком не рождалось, от чего из столицы ордена к ним наведывались достаточно редко. В основном там все занимались садоводством, кузнечеством и поставляли в Юньмэн морепродукты с озера. Поселение жило бы себе и дальше, но именно в этой деревне родился одаренный ребенок — так сказали ученики ордена, которые составляли перепись населения. На тот момент ему только исполнилось семь лет. Цзян Чэн тогда был занят поимкой очередного лживого Вэй Усяня и не смог поехать туда, но приказал проверить, действительно ли дитя талантливо. Всем будущим одаренным ученикам, которые имеют шанс войти в главную ветвь ордена и получить собственный колокольчик, даже если к семье главы никак не относятся (как Цзян Шао), ещё при просмотре способностей в раннем возрасте доставались кулоны с лотосом. Своего рода поощрительный детский подарок. И ребенок той деревни, как утверждали съездившие туда ученики и отдавшие кулон, действительно был талантливым. Возможно, всё дело было в этом — потому что спустя полгода в деревне произошло несчастье. Она вся сгорела, а пожар унес множество человеческих жизней — жизни почти всей деревни, кроме этого ребенка. Хай Аня. Цзян Чэн, для которого произошедшее на его земле стало ударом, поехал туда сразу же, как узнал о случившемся. Увиденное и правда ужасало — полностью сгоревшие дома, умершая скотина, обугленные люди и мальчик с переломанной под странным углом рукой. От деревни так и несло нестабильной темной энергией. Хай Аня Цзян Чэн сразу же забрал в Юньмэн, хотя тот ещё не достиг возраста обучения. А странным было то, что ни кулона, ни таланта у ребенка не оказалось. Он был заклинателем, но очень слабым, и таких хоть в Юньмэн и принимали, но дальше прислуги они продвинуться всё равно не смогли бы. Вот и Хай Аня ждала именно такая судьба — ему было уже четырнадцать, а он так и не смог сформировать духовное ядро, часто болел и не показывал особых результатов даже части теоретической учебы. Цзян Чэн решил в своё время, что мальчик получил травму, с ним работал лекарь, но никакого результата это не дало. Цзян Чэн оставил его в ордене, но не позволил войти в главную ветвь — всё же ребенок явно был слабым. Слабее любого, кого Цзян Чэн вообще встречал… — Глава Цзян, всё нормально? — Цзян Шао спрашивает, когда замечает, как Цзян Чэн вошел в прострацию. Тот лишь кивает и машет рукой, говоря отправляться в путь. К вечеру у Вей Ина появилось больше способов себя занять. Цзян Чэну даже на душе легче стало, когда тот в кои то веки наконец увидел его улыбку: ту самую, которой он улыбался Вей Лианю. Это был маленький, но всё же шаг вперед в их отношениях. Потому что Вэй Ин, выросший среди детской оравы и не имеющий ничего своего, радовался даже подобным мелочам. Он никогда не жаловался, что в Темном ордене игрушки в основном были общими, но Цзян Чэн видел, как тот аккуратно укладывает плюшевых игрушек спать и рассказывает им сказки, недавно прочитанные в книгах. — Иди ко мне, — в один из таких вечеров, дождавшись, пока мальчик уложит своих зверушек спать, Ваньинь берет малыша за цепь, тянет вперед, и усаживает к себе на колени. Мальчик не сопротивляется, послушно усаживаясь и давая уткнуться носом в свои волосы. Цзян Чэн каждый раз не мог удержаться и не пропустить детские черные прядки между пальцами. — Ты сыграешь со мной в мышек? — мальчик неожиданно с улыбкой заглядывает ему в глаза, пока сам Цзян Чэн пытается вспомнить, что это за игра-то такая. Вскоре всё становится ясно, когда мальчик спрыгивает со своего места, роется в одном из ящиков и достает настольную игру с названием: «Поймай мышек». Цзян Чэн обычно не играет в игры с Цзинь Лином, для этого у него всегда есть няни, но он понимает, что не может отказать улыбающемуся ему ребенку. К тому же, что Цзян Шао тоже не особенно много времени проводит с пленником и няней его с трудом можно назвать. А может стоило бы об этом подумать, тот вроде бы не против проводить время с мальчиком. Цзян Чэн выигрывает, и то, потому что Вей Ин на середине игры крепко спал у него на плече. Когда он успел перебраться к мужчине на колени — загадка, потому что игра предполагала сидение друг на против друга. С другой стороны, Цзян Чэн давно заметил, что мальчик будто тянул время игры, чтобы Ваньинь не ушел раньше. А во все последующие дни он убеждался в этом всё сильнее и сильнее. Вей Ин находил тысячи развлечений, что можно поделать, и если раньше, ещё с месяц назад, он стремился выпроводить гостя из комнаты, то сейчас Цзян Чэну, заранее зная о том, что произойдет, приходилось делать все дела клана заранее, потому что если он торопился вернуться к себе, то Вей Ин явно волновался. А когда он нервничал, он начинал бурчать про дом и Вей Лианя. Прежде это бы разозлило, но сейчас скорее умиляло. Таким образом почти каждый его приход заканчивался тем, что мальчик засыпал у него на плече. Порой казалось, что, если Цзян Чэн всё же торопился или по какой-то причине не приходил к нему вечером — ребенок не спал совсем. Он становился нервным, ещё более капризным и часто упоминающим старшего брата. Цзян Чэну это не нравилось, но угрозами он воздействовать перестал уже давно — идти на поводу у Вей Ина оказывалось гораздо легче и проще. Не хочешь, чтобы он упоминал Вей Лианя — просто оставайся с ним на ночь. Пару раз они просто вечером пили чай с вкусняшками, пока Вей Ин без умолку, как и у себя дома, о чем-то трещал, с каждым новым предложением забывая суть старого. Цзян Чэн молчал, но слушал, вычленяя на удивление важное и для себя. Так, он узнал, что Вей Ин любит красный цвет, арифметику, животных и лазить по деревьям. А ещё братьев. Но это он, вроде бы, о нем и так знал… И не любит, по какой-то причине, Ланьлин Цзинь. Причину он не сказал, ответив, что это внутренние дела ордена. Цзян Чэн пытался подойти с этим вопросом с разных ракурсов, но Вей Ин стоял на своём. В один из дней, когда на улице стало заметно холодно, он отправился на мече в Гусу Лань — подписывать очередной договор на обучение. Вернулся раньше, чем предполагал и заметил, что открыта заветная дверь в клетку. Дураком Цзян Чэн не был и сразу же приметил и грязную обувь, и мокрые руки (Вей Ин вообще питает слабость к поимке рыб в водоемах Пристани), и грязную щеку (видимо, в песке капался), но так и ничего не сказал по этому поводу, заметив блестящие счастьем глаза ребенка. Ладно, пусть секретничают. Непонятно почему, но через пару дней Вей Ин вновь от него шарахался, скандалил и напрашивался на неприятности. Цзян Чэну с трудом удавалось не сорваться на мальчике. Раньше бы он непременно это и сделал, но сейчас подобные перемены отношения настораживали, потому что понять их причину он не мог. Если бы мальчик попросился на праздник ещё пару недель назад — Ваньинь бы непременно согласился, потому что на тот момент поведение ребенка не казалось странным. Сейчас же, когда Вей Ин так странно себя ведет, Цзян Чэн всерьез опасался возможности побега. Тем более, что он о нем не только думает, но и напрямую говорит. — Нет, — Цзян Чэн всё же выносит бескомпромиссный вердикт на капризный тон мальчика, пока ребенок осознает, что не получил желаемое уговорами и угрозами. Ваньинь ожидает продолжения спора, но его не случается — мальчик просто опускается на колени и молчит. Цзян Чэн уже было разворачивается к двери, когда у него неожиданно в ушах звучит воображаемая, но от того не менее знакомая трель флейты. Тогда глава Цзян и осознает нечто странное: Вей Ин просто молчит, тогда как обычно дети на невыполненную просьбу начинают ещё больше истерить. Он медленно оборачивается, замечая, как Вей Ин просто смотрит неосмысленным взором в одну сточку на стене, а глаза его на удивление Цзян Чэну знакомы. Знакомы до ужаса и ноющих ушей. Такой же взгляд без желания дальнейшей жизни был в прошлом у его брата перед игрой на флейте. Цзян Чэна ноги сами приносят обратно к кровати, он садится на колени на пол, чтобы смотреть ребенку в глаза, берет его за плечи и медленно и аккуратно трясет, пытаясь понять, что вызвало у мальчика такую реакцию. В конце концов, отказывает он не в первый раз. Правда, до этого отрицательный ответ касался Илина, в Юньмэн Вей Ин никогда не рвался. И только теперь Цзян Чэн понял. Цзинь Лин с большим нетерпением ждет Нового Года, как и все дети ордена. Ваньинь уже привык, что в эту ночью племянник таскает его по ночным ярмаркам и представлениям. Так с чего он решил, что дети в темном ордене чем-то отличаются? Он уже пообещал провести эту ночь с племянником, но почему-то горло саднит, стоит оглянуть комнату мальчика. Тогда как все комнаты Юньмэна украшены к празднику всем, на что хватило фантазии учеников, комната мальчика ничем не отличается от повседневной. Цзян Чэн вдруг вспоминает, как ещё месяц назад мальчик трещал о том, какие хотел бы сделать украшения в комнате. Он действительно ждал этот праздник и даже на новогоднюю ночь планы составлял. Тогда Цзян Чэну впервые в жизни не хватило смелости опустить кого-то с небес на землю — он не смог сказать воодушевленному мальчику, что собирается проводить праздничную ночь с племянником. Сейчас, если подумать, это кажется предательством — он не собирается ни праздновать с ним и ночь, но при этом отказался идти на уступки даже на день. Причем мальчик, судя по всему, к отказу был готов, раз даже об украшении комнаты не подумал. И это пугает. Потому что, может быть и Вэй Усянь не собирался спрашивать его мнения о своей смерти, так как заранее решил, что младший брат ничего, кроме смерти, ему не желает. И ведь доля правды в этом была. Потому что изначально, как и сказал Вей Лиань, Цзян Чэн шел его убивать. Конечно, какой ещё вывод мог сделать Вэй Усянь… — Я возьму тебя на праздник, слышишь, возьму, — Цзян Чэн наконец говорит, а Вей Ин приходит в себя. Ему хватает пару секунд, чтобы осознать услышанное. Цзян Чэн облегченно выдыхает, когда в глазах мальчика вновь отсвечивают знакомые искры. Цзян Чэн всегда следил за проведением праздника, но в этот раз явно что-то пошло не так. Когда Вей Ин чуть было не свалился с осла и удержался на нем только из-за подоспевшего к нему Цзян Чэна, тот решил, что детские конкурсы надо проверять дважды, а то и трижды. Детский театр тоже вселял сомнения, потому что на деле не принадлежал Юньмэну и разрешение на показ ему не давали. Однако, у сцены уже столпилась детвора, а с ней и Вей Ин, так что Цзян Чэн решил не останавливать представление. По началу всё было хорошо и ничего беды не предвещало: ставились обычные сказки всех орденов. Закатить бурный скандал и надавать Цзыдянем захотелось после, когда ему принесли сценарий со всеми пьесами. Он начал предчувствовать плохое ещё когда заметил слишком большое скопление жителей Ланьлина, которые видимо любили постановщиков данного театра, а когда заметил, что сам театр пришел к ним из этого ордена, то едва не чертыхнулся. Ещё и самое последнее представление с говорящим названием: «Осада Могильных Холмов» ничего хорошего не предвещала. Цзыдянь, выдавая состояние своего хозяина, затрещал. — Кто директор этого погорелого театра? — ему с трудом хватило сил в тот же мир не разорвать любезно принесенный сценарий. Девушка, которая видимо была участницей труппы, испуганно икнула, зная о нраве чужого главы и указала куда-то за угол на тучного мужчину, который разговаривал со своими помощниками. — Хай Ань, — Цзян Чэн глазами нашел мальчишку, который напросился с ним на праздник и указал на сидящего у сцены Вей Ина, который с интересом наблюдал за развернувшимся, пока ещё не опасным для Цзян Чэна, представлением. — Уведи его оттуда. Если он досмотрит представление до конца я прикажу отхлестать тебя палками. Тот перепугано кивнул и ретировался ближе к сцене, пока сам Цзян Чэн пошел устраивать скандал. Скандал затянулся. Директор театра уверял, что отправлял письмо, но Цзян Чэн точно уверен, что ничего подобного не было. В итоге он злой вернулся обратно и разъярился ещё сильнее, потому что Вей Ин сидел на прежнем месте, а сам Хай Ань ему что-то говорил на ухо. Он подошел к ним уже к концу монолога, но это не отменяло того, что ученик приказ не выполнил, а ещё программа спектакля полностью закончилась. А значит Вей Ин последнюю сцену точно видел… На малыше Цзян Чэн не срывался. Ему просто надо было изначально забрать мальчика с собой с злополучного театра, а не отправлять за ним того, в ком он даже не уверен. Хай Ань всегда всё делал не так, как просили: и в готовку ссыпает много перца, и одежду умудряется отправить вплавь по реке при стирке, даже наполнить бочки водой не может и разливает всё по дороге. Иногда создается впечатление, что специально, потому что при этом он все еще желает дотянуться хотя бы до уровня Цзян Шао. Но как можно поручать важные дела тому, кто даже ребенка не смог со спектакля увести? — Я что тебе сказал сделать? — глава Цзян кидает мальчишку на пол на тренировочном поле, когда Цзян Шао уводит Вей Ина обратно в комнату. Тот всю дорогу был до странного молчалив. — Что ты там ему наговорил, а? — Что я наговорил? — Ань лишь тихонько фыркает, сцепляя руки в замок и садясь в позу лотоса. Цзян Чэн с трудом сдерживает вспыхнувший электричеством Цзыдянь. — Правду я сказал! О том, что нужно истреблять темный орден и темных заклинателей! — О, правда, что ли? Ты метишь мне в помощники в этом? — Цзян Чэн дожидается кивка и усмехается. Он бы спустил с рук странности в истории этого человека, если бы не произошедшее сегодня. Стать старшим учеником и помощником главы — удача в жизни любого ученика. Пока что на это место по способностям подходит разве что Цзян Шао. — А скажи-ка мне на милость, как из самого талантливого ребенка деревни ты стал способен лишь на стирку и готовку? Где твой кулон, который отдали тебе в своё время ученики? — А… — юноша замолкает, хотя Цзян Чэн и правда ждет ответа. Его глаза наполняются таким ужасом, что Ваньинь невольно даже удивляется бурной реакции на вопросы. — Дядя Цзян! — от дальнейших расспросов его отвлекает только что приехавший в Пристань племянник, который влетает на тренировочное поле и с нетерпением переминается с ноги на ногу, в ожидании, когда они пойдут на праздничную ночь. Цзян Чэн лишь вздыхает, а затем кивает на провинившегося юношу дежурившим с палками ученикам и ретируется восвояси под вой мальчишки. И хотя предчувствие так и свербит с требованием проведать Вей Ина, Цзян Чэн откидывает его от себя с успокаивающей мыслью, что он провел с ним сегодня весь день. Спустя месяц ситуация с плененным мальчиком становится ещё страннее. Вей Ин всё время летает где-то в своих мыслях, непривычно молчит и с каждым днем становится всё мрачнее и мрачнее. Сначала Цзян Чэн не обращает на это внимание, но когда Вей Ин не реагирует даже на свою любимую булочку и новые игрушки — настораживается. Пытается вытянуть на разговор, вспоминая спектакль, но мальчик упорно молчит или говорит, что всё нормально, спектакль был интересным и злодея, как и всегда, светлые заклинатели победили. Причем говорил он это с таким видом, что стал сильно похож на старшего брата. Если забыть про возраст, даже тон голоса — вылитый Вей Лиань. Тот с таким же презрением и неприязнью о светлых орденах отзывается. А ещё Вей Ин не дает себя касаться. И если раньше Цзян Чэн всё равно получал желаемое, то сейчас Вей Ин ведет себя так, словно у него на прикосновение светлого заклинателя начинается паническая атака. Этим он кого-то до боли напоминает, но Цзян Чэн уже не помнит кого. Когда Ваньиню нужно отправиться на поимку очередного светлого заклинателя, он впервые не горит желанием никуда отправляться. Оставлять надолго почему-то Вей Ина страшно. Он приходит к нему перед отправлением, но мальчик никак не реагирует, только послушно кивает. Как и всегда, упорно молчит, что-то прокручивая у себя в голове. — Я тоже хочу! — Ань прискакивает к нему на удивление шустро, но Цзян Чэн лишь мотает головой. Не хватало ему ещё помимо всегда шибутного Цзинь Лина, который на охоту напросился, иметь в помощниках ничего не умеющего молодого заклинателя. Охота проходит на удивление спокойно. Темный заклинатель, терроризирующий одно из поселений Юньмэна, был пойман и посажен в кандалы и отправлен в темницу Юньмэна. — Глава Цзян… Там… Ну.. — Цзян Шао, который уходил на охоту с ними и был отправлен проверить Вей Ина, неуверенно переминается с ноги на ногу, пока Цзян Чэн в упор смотрит на него. Тот редко мямлил, только если до ужаса боялся. И это напрягает. Юноша сглатывает и указывает на хозяйские ворота, без слов прося пойти с ним. Когда Цзян Чэн проворачивает ключ, то теряет дар речи, смотря на пустую комнату и чувствуя, как к горлу подступает ярость вперемешку с тошнотой. Кандалы оказываются открыты и от них веет знакомой темной энергией. Вей Ин и правда сильно похож на Вей Лианя. У них даже отпечаток энергии идентичен. Родные братья, сразу видно. — Перекрыть выходы из Юньмэна и обыскать каждый уголок как пристани, так и города, — Цзян Чэн сжимает кулаки, роясь в ящиках и находя карту Юньмэна. Предусмотрительно, без единого обозначения. Видимо, просто запомнил. Ну ничего, никуда ты не денешься, Вэй Усянь. Ещё пожалеешь, что даже подумал о побеге. Цзян Чэн в задумчивости щелкает пальцами, а затем открывает шкаф и достает из него ношенную одежду, которую Вей Ин как-то спрятал после прогулки с Цзян Шао. Передает её ученику и зло усмехается. — Иди на псарню и возьми собак, пусть возьмут след.