Дух весны

      — Самый крепкий сон всегда под утро, — прошептал Рэй, придерживая Сюна за шиворот, пока тот устраивался рядом на мокрой черепице крыши. — Стража это, конечно, знает. Солдаты народ тупой, но исполнительный, так что перед рассветом караул обязательно усиливают. А вот в тот час, перед которым они его усиливают, сон их особенно крепок!       Господин тихонько рассмеялся своей шутке и тут же сам себя одернул: «Тише, тише».       — Смотри, — толкнул он Сюна локтем и указал вниз на улицу, по которой мимо дверей городской управы ходил туда-сюда с усталым видом служивый. — Скоро его укачает, и он привалится к стене во-он за тем выступом. Оттуда его не видно, но зато слышно, как он кашляет и шаркает ногами. Времени у нас будет мало, так что рассусоливать не придется. Итак, прыгаем на соседнюю крышу, с нее спускаемся вниз по карнизу, потом бегом до дверей, отворяем их (если получится), я подсаживаю тебя на навес, ты перебираешься на крышу за конек — оттуда тебе все будет хорошо видно — и сидишь там, пока я не свистну изнутри или не стукну чем-нибудь в слуховое окно. Тогда ты его откроешь, кинешь вниз веревку и поможешь мне выбраться на крышу, если все будет чисто. Или ждешь, пока не пройдет перекличка новой стражи — это будет значить, что я ушел через другое окно или через черный ход, или еще как-нибудь иначе…       — Или ты попался, — дополнил Сюн.       — Не драматизируй, малыш. Я не собираюсь попадаться.       — Никто никогда не собирается! В том-то и дело.       — Ну, вот что, — посуровел господин. — Повторим-ка еще раз правила! Меня слушаться как…? — и он требовательно взглянул на помощника.       — Беспрекословно, — проворчал тот.       — Действовать строго как?       — По плану.       — Если что-то идет не по плану, делать что?       — Делать ноги, — вздохнул Сюн. — И как можно скорей.       — А если все-таки поймали?       — Притвориться дурачком. Нести чушь. Болтать и кривляться. Тянуть время. Косить под идиота. Ведь никому в здравом уме не придет в голову обокрасть хранилище городской управы! Кроме тебя, конечно. — Сюн поерзал на мокрой от наледи крыше. — Господин? — позвал он. — Ты хоть понимаешь, что если тебя поймают, то замучают так, что лучше бы сразу убили? Публичных казней в городе не было давно, народ соскучился по зрелищам. Прошлой зимой конокрадов из Сянбаня поймали, так их несчастных три дня подряд возили за ноги…       — Обо мне не беспокойся, малыш, — прервал Рэй. — Я смогу выкрутиться, если что. Главное, не попасться тебе, это ясно? Никакого риска! Даже малейшего. Ясно?       — Ясно, — нехотя буркнул Сюн.       Сигналом к началу послужил храп. Солдат, зайдя за угол, действительно притулился к стеночке и, как это умеют все солдаты, заснул прямо на ногах. Ночь выдалась тишайшая, и его хриплые рулады раздавались далеко и звонко, совсем как пение соловья весной. Полная луна желтела в небе, освещая путь. Горбатые крыши, выложенные черепицей, были как на ладони, и перепрыгнуть с одной на другую не составило труда.       По мостовой оба пробежали тихо, как жуки по воде. У дверей Рэй сел на корточки и стал возиться с замком, подбирая из потайного кармана отмычки, а Сюн озирался и прислушивался.       Замок поддался. Рэй на полпальца приоткрыл дверь, убедился, что войти внутрь сможет, и дал помощнику команду забираться к себе на плечи. Тот вскарабкался сперва на закорки господину, потом с них перелез на крышу и там уже устроился с комфортом: перебрался за конек и лег у слухового окна так, чтобы хорошо видеть улицу, но не слишком высовываться.       Дверь внизу тихонько стукнула — господин зашел внутрь. Дальше оставалось только ждать.       Воровскому делу Сюна учить было не надо — за годы на улице он сам постиг науку хорошей кражи — ловкость, скорость и незаметность, — но работать вместе с господином оказалось очень волнующе. Тот тоже бегал быстро, умел сидеть тихо, а про ловкость и говорить не приходилось, и все же было за него очень тревожно. Сюн никогда не ставил перед собой невыполнимых задач. Украсть на базаре пирожок — да; вытащить пару монет из кармана зеваки — да; взять что-нибудь, что плохо лежит и пригодится самому — да. Но прыгать выше головы, рисковать шеей, связываясь с солдатами, — это было глупо, неразумно, опасно и… захватывающе! Было в лихой уверенности господина что-то такое, что заразило азартом и Сюна. И все же… Устраиваясь поудобней на крыше, так чтобы хорошо была видна улица и вход в управу, он подумал, что зря не отговорил господина от этой затеи — слишком рискованно, слишком глупо.       Порыв ветра сыпанул по крышам горсть сухого снега, пошевелил ветками голых деревьев и разбудил стражника. Тот всхрапнул особенно громко и недовольно и поплелся привычным маршрутом в обход, поеживаясь от ночного холода и ворча под нос.       До рассвета было еще далеко. Ночь была и тиха и спокойна. Солдат внизу болтался мимо дверей и обратно с привычным равнодушием. Ждать неприятностей было неоткуда, но тревога в груди Сюна нарастала. Ему казалось, что со своим легкомысленным отношением к опасности, господин запросто может попасть в ловушку.       А что если внутри спит еще один страж? А если не один? А если то, что господин ищет, находится вовсе не в архивах управы? А если, вопреки плану, он попытается выйти сам через дверь и напорется на солдата? И что Сюн, лежащий на крыше, сможет тогда сделать?       Время в раздумьях тянулось раздражающе медленно. Сюн стал представлять, как господин ходит внутри здания из комнаты в комнату, открывает сундуки и шкафы, набивает мешок добром, как завязывает мешок в узел, как с добычей за спиной выбирается к окну.       Почему его нет так долго? Сто раз уже можно было все сделать! Почему господин не взял с собой Сюна? Красть в четыре руки куда удобней, чем в две — и в два раза быстрее к тому же!       Неопределенность нервировала. Сюн был тепло одет (по настоянию господина), но крыша с каждой минутой казалась все холоднее, а лежать было жестко и неудобно. Он немного поерзал, сменил позу, размял озябшие руки. Внимательно прислушался к звукам внизу — и ничего не услышал.       Сюн дал себе слово, что будет придерживаться плана и ждать столько, сколько понадобится, но тут же плюнул на это слово и подполз к окну. Вцепился в створку рамы, поднажал, открыл, убедился, что внутри темно и совершенно тихо, осторожно спустил вниз ноги, потом повис, держась руками за край окна, и спрыгнул.       Пока глаза привыкали к темноте, Сюн подумал о том, что выйти незаметно теперь будет непросто, ведь обратно на крышу ему уже не вылезти. Но разве это важно? Если господин попал в беду, если его схватили — имеет ли значение, выйдет Сюн через дверь сам или его выведут со связанными руками? Да и не собирался Сюн попадаться! Вот сейчас уймется дрожь в ногах от не очень удачного приземления, глаза начнут различать стены и двери, он освоится и тогда…       И в этот момент его схватили крепкой рукой за шиворот.       

***

      Ремень все хлопал и хлопал. В какой-то момент Сюну показалось, что если порка не прекратится, то его бедная задница лопнет, как перезревшая тыква.       Будь это не тонкий поясок господина, а широкий точильный ремень матушки Ю, Сюн бы, наверное, уже помер. Или наоборот притерпелся бы — ведь бывает такое, что боль перестаешь чувствовать. Но господин лупил с перерывами: стегал, стегал, а потом давал передышку и сам ходил по комнате взад-вперед, раздраженно помахивая ремешком, хлопая рукавами халата и выговаривая:       — Дурак! Какой же ты дурак! Маленький дурачок, но с большими последствиями!       А потом снова начинал лупить. После очередных пяти-шести ударов, от которых ужасно хотелось закричать в голос — такими они были резко обжигающими, — опять ругался:       — Десять раз с тобой все обговорили! Нет, не десять — двадцать раз! Разобрали план по косточкам, каждый пункт! Все обсудили, обо всем договорились. Как действовать, как уходить. Но нет! Кое-кому, — и господин снова хлопнул ремнем Сюна по голому телу, — приспичило все поменять и сунуться в самое пекло! Кое-кому, — снова удар, — взбрело в голову делать по-своему! И этот кое-кто, — еще удар, — чуть нас обоих не подвел!       Сюн комкал одеяло на постели господина, на которой лежал ничком, глотал слезы и молчал. Что тут скажешь? Оправдываться было нечем. Только сопел судорожно в мокрую от слез подушку да старался перевести дух в паузах, чтобы не задохнуться. Просить пощады Сюн не собирался, скулить или реветь тоже. Как-то это было ниже воровского достоинства.       — Ты хоть представляешь, что с тобой было бы, поймай они тебя? Что они с тобой сделали бы, представляешь? — рявкнул господин, прервавшись.       — Чего там представлять? — хлюпнул Сюн и оторвал от подушки мокрое лицо. — И так знаю! Запороли бы до смерти. Или руку бы отрубили. Как Вэн Бэю, когда он по ошибке кошель с деньгами у десятника стащил. Его сперва на площади плетьми до крови побили, потом подвесили за ноги и обливали ледяной водой, а потом палач отсек ему…       — Хватит! — рявкнул господин и со вздохом добавил: — Зачем я только спросил.       Он снова стал ходить по комнате, то и дело пиная все, что под ноги попадалось: пустые сумки, обувь и Сюновы штаны, которые уже заждались хозяина.       Пауза в порке затянулась, и Сюн осторожно потрогал изнывающий от боли зад: тот был вроде пока цел, крови на пальцах было не видно.       — Дурак! — снова выругался Рэй и вдруг сел на край кровати, рядом с Сюном: — Подвинься-ка.       Его рука легла на растрепанный загривок помощника, и только тогда тот смог от души расплакаться, словно этот маленький ласковый жест снял запрет на проявление слабости.       — Прогонишь меня теперь? — всхлипывая и подвывая, спросил Сюн.       Рэй усмехнулся:       — Стал бы я тебя наказывать, если бы хотел прогнать? — и задрал на помощнике рубаху, съехавшую со спины ниже поясницы. — Ничего, заживет, — цокнул он языком, оглядев исполосованные ягодицы. — Лежи, малыш, не вставай. Я сейчас вернусь.       И вышел.       Сюн поворочался, устраиваясь поудобней. Стянул рубаху совсем, чтоб не терлась о выпоротый зад. Кинул в сторону мокрую подушку.       Слезы высыхали. Дыхание возвращалось, а с ним явилась и икота.       Сюн подумал, что надо было, наверное, сказать господину, что полез он за ним — за господином. Испугался за него, а не за себя. Потому и оставил свой пост, потому и чуть было не провалил все дело. А потом решил, что раз господин не понял этого сам, то наверное, это и к лучшему. Признаваться в таком тоже было по-своему унизительно. Может быть, господин за это стал бы ругать и пороть еще сильнее, кто его знает. Черт разберет, что у него в голове! То учит варварским языкам и заботится, то порет ремнем. То кормит от пуза, то тащит мыться в баню. Сказал, что нужен ловкий помощник, а все делает сам и дерется, когда помогаешь…       За дверью послышались шаги, и Сюн прикрылся краем одеяла. Дверь отворилась. Вошел господин с чайником и коробочкой засахаренных слив.       — Встать сможешь? — спросил он, и Сюн мигом натянул рубаху и штаны — поморщившись. — А сидеть?       И Сюн опустился возле столика на колени, шмыгнув носом.       — Наказание окончено, — спокойно сказал господин, устраиваясь напротив и разливая чай по чашкам. — Ты мог бы и на постели остаться. Что же я — мучитель, что ли. Полотенце мокрое к больным местам приложили бы, говорят, помогает…       — Да ладно, — буркнул помощник. — Терпимо. Заживет.       От горячего чая сразу стало лучше — икота прошла. А от сладких слив даже боль немного унялась.       — Много ты хоть украл? — спросил Сюн, указав на мешок, с которым господин ходил воровать в управу, и с которым они оба бежали по крышам, унося ноги от проснувшегося солдата, а потом прятались целый день по темным углам от переполошившейся стражи. — По виду не тяжелый. Что там? Золото? Серебро? Нефрит? Драгоценные камни?       Рэй улыбнулся, потянулся за сумкой и достал улов — две книжки: толстую, в коричневой обложке, замусоленную, с обкусанными крысой краями, и тонкую, вовсе без обложки, до того потрепанную, что была похожа скорее на грязный сверток. На пожелтевшей странице был нарисован мальчик с длинным шарфом, лисица и цветок.       — Сокровище! — объяснил господин. — Настоящий клад.       — И ты ради этого? — Сюн задохнулся от обиды и негодования. — Ради книжек головой рисковал?!       Он вскочил, пролив на стол чай и пыхтя от злости, хотел было убежать прочь, но Рэй поймал его и, смеясь, сгреб в крепкие объятья:       — Это дороже золота, малыш. Поверь мне, куда дороже! Да и искать нас не будут — подумаешь, пропала пара варварских бумажек из городского архива, не деньги же. Шум поднимать не станут. А ценность есть вещь относительная, не все можно монетами измерить!       Он повалил брыкающегося помощника на кровать, устроил того поудобнее, накрыл одеялом.       — Отдыхай, малыш, — сказал господин. — Отдыхай. Не все можно деньгами измерить.       — Чего там нельзя деньгами измерить? — обиженно буркнул Сюн, чувствуя, как, и правда, проваливается в сон. — Не знаю я такого…       — Спи, спи, — донесся голос Рэя уже совсем издалека. — Есть кое-что и дороже денег. И кое-кто.