Пути Господни

      Долго-долго оттягивая момент пробуждения, мужчина ворочается в постели, комкая под собой одеяло. Дважды ему удается вернуться в удивительно детализированный и интересный сон, но духота помещения и стягивающая горло сухость во рту вызывают кашель, как гром среди ясного неба, вырывают из неги. На третий раз попытки жмурится исчерпывают силу и Илья-таки с неохотой просыпается.       Не сразу понимает, где находится. Но чувствует, что что-то не так. Его охватывает неопределенность, которая за ручку ведет следом тревогу. Приподнявшись на локтях, хочет осмотреться, и первым делом натыкается на сразу три безобразных отражения самого себя в зеркалах старого трельяжа. Вид не то что помятый... Илью словно переехал танк, затем подобрал динозавр, пожевал и выплюнул. Впрочем, чувствует себя мужчина соответственно.       Он устало (хотя день только начался) прячет лицо в ладонях, пытаясь прийти в чувство. Под закрытыми веками тут же появляются вспышки воспоминаний о вчерашнем вечере. И кадры эти напоминают какой-нибудь клип клубной жизни, непривычной Илье. В одном из них Илья, сидя на кожаном диванчике, с хлюпаньем допивает последние капли из бокала, и принимается пальцами доставать дольки апельсина, чтобы закусить. При этом рядом сидящий Андрей на него смотрит так, словно сильно чем-то удивлен. Ах да, точно... Илья же вчера решил расслабиться после тяжелой недели и рассказать другу о своем новом любовном интересе. Судя по всему, обе цели он достиг с успехом.       Ларионов силится восстановить хронологию вечера, но последнее, что он помнит — собственные танцы с очередным бьянко бриз у края танцпола. Кажется, играла Лобода, толпа девчонок рядом орали во весь голос, и... всё. Дальше звенящая пустота. Как он попал домой?       Илья моргает пару раз и смотрит по сторонам уже более осознанно. Тревожность в моменте накрывает новой волной: он осознаёт, что проснулся в комнате Влада. С учётом вчерашнего своего состояния-нестояния и решительности, в которой он поделился новостями с Андрюхой... Страшно представить, каким образом он попал сюда. Еще страшнее становится, когда Илья находит себя полуголым, с приспущенными штанами.       Сердце заходится в быстром ритме, живот скручивает от переживаний, а в ушах шумит бурный поток крови. Илья смотрит на закрытую дверь перед собой и думает, что он скорее умрет, чем выйдет за пределы комнаты. Там же Влад, который неизвестно что думает сейчас! Дышать становится тяжело и мужчина на цыпочках идет к балкону, чтобы впустить кислород. Путается в двух слоях штор, борется с заевшей ручкой, но, в конце концов, добирается до свежего воздуха. На контрасте со спёртой, тяжелой обстановкой в комнате — белое солнце, морозный ветер и мелкие, сверкающие снежинки кажутся спасением. Илья стоит так несколько минут, глубоко дышит, упёршись в подоконник, и почти ни о чем не думает. Потому что любая мысль о том, как он встретится с Владом сейчас, вызывает новую судорогу в районе живота и немного выше.       Со свежестью улицы выветривается духота не только из комнаты, но и из разума. Илья решает для начала спросить у Кислицина, как вчера закончился вечер, чтобы понимать, к чему себя готовить. Телефон оказывается спрятанным под подушкой, но пока мужчина до него добирался, успел найти и ведро, заботливо оставленное рядом с диваном, и горсть своих украшений на трюмо, и ужасно испачканную постель в районе ног. Пазл немного собирается в картинку, на которой изображен сам Илья в невменозе, рискующий облеваться.       «Ужасно, просто ужасно. Ну ведро хотя бы чистое… А если я блевал в ванной?... А Влад это видел… Боже!»       Стиснув зубы, Ларионов собирается духом и мыслями, пишет Андрею. Тот не в сети и не отвечает. Тогда мужчина решает прошерстить галерею, переписки, журнал звонков, надежде (не)найти какие-нибудь ключики к ответу. Но в наличии только вполне себе ещё приличные сториз в инсте и пара отметок на чужих видео. Только покоя эта сомнительная чистота в телефоне всё равно не дает. Потому что никогда ранее он не напивался до беспамятства. И не знает, что от себя ждать.       Закрывает глаза рукой. Что он мог наговорить в таком состоянии? Почему спал в комнате Влада? Почему почти раздет? Это Влад помог или Илья сам… Или… Нет, нет, нет. Нет. Не может Ларионов быть таким конченным, чтобы приставать. И где вообще спал Влад?… А если…!       Мужчина подходит к зеркалу, осматривает себя, прислушивается к собственным ощущениям. Ничего особенного, только мышцы ломит, но это точно от усталости на работе и активных танцев в клубе. По крайне мере, на лице нет синяков, и это уже хорошо.       «Ничего же не было?… Да просто и быть не могло!» — успокаивает себя Илья. Потом насмешливо думает: «А жаль…»       Переживания чуть глушатся, когда мужчина начинает ощущать отвратительную липкость на коже, запах сигарет от рубашки, грязь в волосах от лака и пота, пленку жира на лице от гримма. А про запах изо рта и говорить нечего. Ему становится так противно от самого себя, что волнует теперь только немытое со вчера тело. И, зажмурившись, да посильнее, Илья готовится выбраться из засады наружу. Всё остальное решится потом.

***

      Мужчина прикрывает за собой дверь в ванную, и от того, как сильно он хмурится, у него даже сводит мышцы лба. Какой же он идиот… Он всё понимает. Понимает, что не имеет права злится на Влада. Но всё равно злится, потому что Влад прав. Потому что, в первую очередь, Илья злится на себя, злится из-за собственного поведения. И злится, потому что Влад всё-таки тоже заметил, что Илья — идиот. В итоге за это выхватил именно Череватый.       Илья не любит критику, потому что ему и самобичевания хватает. Он вытачивает из себя ежечасно достойного человека, прилагает уйму усилий, чтобы для чужой критики не было почвы. Поэтому и сталкивается с ней редко, не успевая и не желая к ней привыкать. А тут единственный человек, мнение которого особенно важно, осуждает Ларионова открыто, в лоб, так еще и по факту. Каждая его колкость, каждый острый взгляд — справедливы. Крайне неприятное и отрезвляющее чувство.       Как можно было так налажать? Позорище… Провал. Влад говорил, что вчера Илью притащил какой-то мужик… Это сверх-пиздец. Какой еще мужик? Илья не мог же… Ну нет, абсурд! Не мог! В любом случае, де факто — отношение к себе он испортил. Уже не важно, гей ли Влад, интересен ли ему Ларионов в романтическом плане, ведь просто по-человечески никакого уважения и радушия не будет. Илья чувствует, что заслужил (сам же после работы в караоке пьяниц не переносит). Не удивительно, если теперь они с Владом перестанут общаться, и сосед в самом деле съедет как можно быстрее.       «А ведь только наладилось… Я всё испортил»       Но если прошлая неделя игнорирования далась Ларионову с таким трудом — находиться через стену от Влада и не иметь возможности даже видеть его — пытка. То как Илья теперь это выдержит? Хоть бы ссорится, но только не молчать, будто он — пустое место.       Звенит телефон — входящий звонок от Андрей циркач. Илья шугается, застигнутый врасплох, но больше не боится узнать что-то о вчерашнем. Взгляд его опустошен. Всё самое страшное уже произошло.       — Привет, — первым неуверенно здоровается Ларионов. По ту сторону слышен только сдавленный смех.       — Приве-е-ет, — наконец тянет Андрей, и в интонации его улыбка. — Ну рассказывай.       — Что рассказывать? Это у тебя хотел спросить, — раздраженно кидает мужчина.       — Память отшибло, да? — Снова смешки. — Ну не удивительно, конечно. Ты ж в говно нахуярился.       — Мне вот сейчас не до твоих шуточек.       — А я и не шучу. Чё ты нервничаешь? Всё нормально было. Ну, во всяком случае, при мне. Ты напился, начал шататься, это было очень смешно, я тебе скину видосы потом, как ты танцевал. Потом устал, сел, и уснул за секунду. Прям так, с осанкой. Это жесть вообще, ты ее даже бухой держишь... Ладно. Я рядом с Линой общался…       — О… — отозвался Илья, до этого вообще не подававший признаки жизни, внимательно слушая. — И как?       — Потом расскажу. Она мне в моменте говорит: «Илюше пора домой». Я смотрю на тебя, а у тебя слюни ниточкой капают.       Андрей смеется, а Илью накрывает испанским стыдом так, что он кожей чувствует жар.       — Пиздец, — резюмирует Ларионов. — А потом?       — Да. Потом я пытался растормошить тебя, и ты быстро в себя пришел, когда я сказал, что ты отрубился. Говоришь такой: «Мне надо домой». Я вызвал такси, вывел тебя, всё нормально. Ты почти даже сам шёл. Правда наебнулся немного на лестнице. Но не буянил. Так, чё ещё... А! Потом в такси опять выключился. Проснулся уже почти рядом с домом, сказал, что тебя тошнит. Таксист нас прям там чуть не высадил. Но доехали.       Ларионов выдыхает, понимая, что «какой-то мужик» — это Андрей. И никого он не «подцепил». Уточняет:       — Так, и что? Дома что было?       — Та ничего… Сосед твой нас встретил, мы познакомились. Нормальный парень, вроде. Я тебя ему свалил и обратно поехал.       — Как свалил?… В смысле…       — Ну не на руках, как барышню, конечно. Обойдешься. Но ты уже сам не стоял на своих вообще. Говорил: «Мне надо домой», — Андрей снова смеется.       — И всё? — С сомнением уточняет Илья.       — Всё, остальное у своего сожителя спрашивай.       — Он сказал, что я алкаш, и что он не нанимался таскать пьяные туши.       — И где он не прав?       — Ой, иди ты!       — Я, кстати, тоже не нанимался, — подкидывает дров Кислицин, и смеется со своих юморесок.       — Слышишь, тебе по статусу положено. Хватит ржать!       — Ладно, всё. Как ты себя вообще чувствуешь?       — Я проснулся в его постели, — невпопад отвечает Илья, предполагая, что так объяснит свои переживания.       — Ты что?! Оу, май! — На английский манер восторгается Андрей. — Мне тебя поздравить?       — Придурок, не смешно. Я вообще нихуя не помню.       — Ну слушай, как бы то ни было, это всё равно хороший знак. Я б себе кого попало не пустил в кровать.       — Да ты не понимаешь. А если это я себя как идиот вел? Вдруг я к нему лез сам?       — Не, ты был не в состоянии на такие подвиги. Ты был готов уснуть в прихожей, о чем речь вообще. Какие там приставания, успокойся. Ну морду он тебе не набил?       — Вроде, нет.       — Вот, подумай сам. Если даже ты лез к нему, а он не отпиздил тебя, значит, не так уж и был против!       — Сплошные плюсы…       — Всё, не парься давай. Жди видео-репортаж в личку.       Они прощаются, и Ларионов, глядя в пол, не понимает, что чувствует. С одной стороны ему грустно и тревожно от всей этой ситуации. С другой стороны, не понимая как, но Илье правда стало легче после разговора с другом. Он не верит в последний аргумент Андрея, но его поддержка и легкое отношение к произошедшему дают надежду, что Илья просто загнался, и не всё так плохо.       Перед душем мужчина бредёт в спальню к соседу, чтобы снять постельное белье и постирать за собой. Там, конечно, встречается с Череватым, который пришел сюда с той же целью, и уже раздевает вторую подушку. Илья молча принимается снимать пододеяльник.       — Я и сам могу, — говорит Влад, и выглядит при этом беззлобно. Но Ларионов уже знает, что этот парень — пороховая бочка, которая взрывается в любой момент, а его радушие обманчиво.       — Мог оставить мне, я же насвинячил.       — И то верно. Но ты ж купаться пошел, а мне надо быстрее постирать. Не высохнет к вечеру.       — У тебя нет второго комплекта?       — Нету, — просто отвечает Влад, но смотрит с укором. Илья принимает это, со стыдом опустив взгляд, и ускоряет свои движения.       — Надо еще что-то светлое постирать?       — Я сам закину, — отрезает Череватый все попытки Ларионова загладить вину и забирает из его рук скомканную постель.       Уходит на балкон и скоро возвращается с пакетом, судя по всему, с вещами на стирку, пока Илья так и стоит с виноватым взглядом, как побитая собака. Проходя мимо него, Влад кидает мельком нечитаемый взгляд, и уже на выходе смешливо говорит:       — Только следующая уборка вся на тебе.

***

      За закрытой шторкой в ванной Илья долго моется, чересчур тщательно. Он почти полностью забывается, занятый, но перманентная тревога никуда не девается. Хотя на него и льется теплая вода, затылком он всё равно ощущает холод. Тусклая лампочка, свет от которой не пробивается сквозь шторку, создает в ванной одновременно уютную и напряженную атмосферу. Рядом гудит барабан стиральной машинки, и Илья вдруг вспоминает, что нельзя принимать душ одновременно с работающей стиралкой, потому что можно получить удар током. Успокоению это знание никак не способствует.       Подгоняемый страхом быть убитым, он даже мочалкой трет себя быстрее и сильнее. Вспенивая в руках средство для снятия макияжа он ловит дежавю, и смотрит на намыленные руки, с которых вода уже частично смывает пену, так, будто они чужие. Оглядывает плитку на стене, кран и лейку душа, и всё вокруг ему начинает казаться нереальным. Или, наоборот, слишком реалистичным, будто бы только сейчас он проснулся на самом деле. Словно он в каких-то виар-очках, или снял их.       Мороз снова проходит по коже. Илье кажется, что в этой ванной он ни разу не был. Он моется здесь впервые. Это незнакомое ему место. Но какая-то часть его мозга напоминает: ты всё там же, где и был несколько минут назад, где бываешь каждый день. От сумбура в голове мужчина паникует сильнее. В этот момент стиральная машинка переходит в другой режим, громыхая сильнее прежнего, напоминая о себе и о возможности передать высоковольтное напряжение по воде. Илья спешно отступает назад от струй, как будто они уже искрятся электричеством, и едва падает, поскользнувшись на изгибе ванной. Он удерживает равновесие, но что-то в груди успевает оборваться. Такое же чувство появляется, если пропустить ступеньку на лестнице.       Мужчину практически трясет от нервозности, воздуха становится критически мало. Он видит клубы пара, витающие под потолком, и ему мерещится, что пар этот вытеснил весь кислород, и теперь Илья задыхается. Но кое-как берет себя в руки, хватаясь за остатки трезвости ума, и решает побыстрее закончить прием душа, чтобы выйти отсюда. Он снова размыливает в руках новую порцию пенки, и, крепко зажмурившись, быстро-быстро умывается. Но этой минуты хватает, чтобы появилось отчетливое чувство, будто кто-то на него смотрит.       Илья, стерев пену с век, открывает глаза, надеясь не увидеть никого за спиной. Потому что в фильмах обычно именно так и происходит. К счастью, рядом никто не оказывается. Тогда мужчина продолжает начатое, не закрывая больше глаза, чтобы не было так страшно. Но ощущение чужого взгляда на затылке не исчезает. Илья снова оборачивается, но уже медленнее, осторожнее.       Возможно, его подводит воспаленный мозг, тем не менее он замечает краем глаза за спиной на шторке неясный темный силуэт. Нервно дыша Илья вперивает взгляд в стену впереди, уповая на то, что реальным это быть не может. Так ведь только в фильмах. Не в жизни.       «Показалось. Показалось… Я ничего не видел!»       А память снова не вовремя подкидывает знания, вычитание где-то давно: если ты что-то видишь, то это что-то видит тебя.       Илье хочется выбежать из ванной в эту же секунду, но он застывает на месте, как парализованный. Сердце стучит бешено, мужчина еле дышит, ощущая жжение в легких и вибрацию в руках. Он судорожно пытается вспомнить, что делал во все предыдущие разы, когда такое происходило, но с горечью понимает, что ни разу во время приступов ему не помогли советы из интернета. От того страх усиливается. Он не справится и в этот раз.       Но, может, Бог его услышит? Он — последний, на кого Ларионов сейчас надеется. Потому принимается мысленно читать «Отче наш», концентрируясь на каждом слове. Так, если Бог и не услышит, то Илья хотя бы переведет внимание с паники на что-то другое и успокоится. Однако на «…Да будет воля твоя» на ногу падает горячая капля воды, и мужчине кажется, что это не кипяток, а, всё-таки, удар током.       О молитве он разом забывает, уклоняясь от потока внезапно слишком горячей воды, как он смерти. Выскакивает из ванной на коврик, весь в мыле, и с ужасом смотрит на кран, обливаемый кипятком сверху от установленной на стене лейки душа. Понимает, что не может выключить воду, рядом всё так же шумит машинка, пугая и раздражая, по спине скатываются капли, щекоча, и всё это ощущается слишком остро. Илья хочет расплакаться, но не может.       Сжав челюсть, он сначала выключает из розетки машинку, а затем берет швабру и скидывает с ее помощью лейку. Та продолжает стрелять во все стороны своими убийственным потоком кипятка, заливая всё вокруг. Мужчина, уворачиваясь, добирается до крана и, наконец, выключает воду.       В конце смотрит на душ, как на обезвреженного врага, и с сожалением думает, что вчера было хорошо. Вчера панических атак и галлюцинаций не было, как и во все разы, когда он пил после работы.       Главное найти успокоительные вместо алкоголя. А то ведь и спиться можно.

***

      Не задумываясь о том, что будет потом, но совершенно уверенный сейчас, Ларионов выходит на улицу, пересилив слабость в теле и жгучее желание пролежать овощем весь день. Во-первых, так он себя наказывает. Не заслужил отдых, не заслужил сегодня покой. Во-вторых, наказанием старается искупить вину. Ничего лучше, чем купить новый комплект постельного белья для Влада, Илья не придумывает. В-третьих, так он надеется выудить еще немного чужого внимания, и будет знать, что сделал хоть что-то, следовательно — не станет винить себя позже.       (Станет.)       По возвращении домой, мужчина не находит соседа. Думает, что это и хорошо, и плохо (больше плохо). Не придется совсем уж позорится, извиняясь в открытую. Разобрав пакеты с продуктами, идет в спальню Влада, чтобы застелить кровать. Предварительно отпаривает её для стерильности, как обычно делает для себя.       Закончив, аккуратно присаживается на край идеально заправленной постели, накрытой сверху чистым пледом, который притащил из своей комнаты (чтобы Влад точно заметил и оценил старания). Осматривается воровато, как будто не имеет права (хотя, вообще-то, в самом деле не имеет). Но когда у Ильи еще будет такая возможность залезть во внутренний мир и быт к человеку, который так сильно отдален от него? Не полезет же он в совсем уж личные вещи. Или полезет? Отчаяние никого не щадит.       Решает рассмотреть всё поближе. Встаёт, пригладив ладонью плед после себя, идет на балкон. Здесь всё без изменений: холодно, задувает сквозняк, стёкла окон в конденсате, который примёрз по углам, пахнет пылью. В теплое время года здесь стояла сушилка для вещей, теперь же Влад ее занёс во внутрь, ближе к чугунной батарее. Илья решает открыть окно настежь — ему всё еще кажется, что перегар не выветрился. Следом замечает поднятые полы штор, видимо, чтобы было больше тепла от отопления, а цветы с подоконников убраны — Влад заставил ими все возможные поверхности: рабочий стол, тумбочки, даже верх шкафа. Илья проверяет пальцами землю — сухая в каждом горшке до изнеможения. Идет за водой, чтобы полить. Думает, что воспользуется этим предлогом для следующего визита.       Увлекается, пролив несколько раз воду мимо, берется за тряпку и вытирает пыль с полок. Её не так много, сосед следит за порядком, но Ларионову больше всех надо. Потому что таким образом можно залезть поглубже. Но в целом он не находит ничего особенного, интересного.       Обычные вещи обычного парня: дезодорант зеленый акс и стик олд спайс с волками, спрей для ног, самый обычный набор для маникюра и рядом банка спирта, потёртый маленький флакон духов от Диор — Fahrenheit — почти пуст, мочалка и мятный шампунь хэд энд шолдерс («Почему он их не оставляет в ванной?»), комплект для бритья, который удивляет больше всего — фирменная опасная бритва, чаша и помазок. На нижней полке упаковка порошка и пятновыводитель. В шкафу одежда, которой очень немного, но сложена она аккуратно, шов ко шву. Под столом черный саквояж и непроницаемый пакет, куда Илья решает не наглеть и не лезть.       В прочем, больше ничего. Единственное, что остается для Ларионова загадкой — застывшие капли воска тут и там. А свечей не видно. Кроме этого, Илья еще находит несколько сборок сухостоев, некогда подпаленных и оставленных меж десятков горшков с цветами. Мужчина делает вывод, что для его соседа крайне важны приятные и яркие ароматы, которыми он заливает и себя, и свое пространство. Наверное, и восковые следы от ароматических свеч, которые просто израсходовались.       Вещей немного, но каждая имеет особое значение ценность. Даже духи — древние, но действительно изысканные, и Илья не замечал за Владом их шлейф — следовательно, парень пользуется ими редко, по особым случаям.       Но нет ни одного предмета, рассказывающего о конкретных увлечениях или роде деятельности. Нет ни блокнотов, ни книг, ни даже ноутбука. Ни хоста с кистями, ни гитары, ни шахмат. Ничего кричащего о том, кто же такой этот Владислав Череватый.       Немного раздосадовано Илья в конце концов уходит к себе, практически ни с чем. Однако теперь у него есть догадки, что можно будет подарить парню на Новый год, кроме билета в первый ряд на постановку в их театре. У Ларионова большие планы на грядущий праздник. И всё было бы хорошо, не появись теперь омрачающее обстоятельство — Влад планирует уехать, и с большой вероятностью сделает это быстрее, чем хотелось бы Илье.

***

      В своей комнате Ларионов вспоминает, что давал соседу поручение — нарядить дом новогодними украшениями, а коробки так и стоят неразобранные. Судя по всему, Влад оставил эту задачу Илье из-за вчерашнего. Словом, не захотел принимать участие в организации общего торжества, что не может не огорчить Илью еще больше. Но, прискорбно вздохнув, мужчина принимается за дело сам, вкладываясь всей душой.       Через пару часов ёлка сверкает мишурой и игрушками, по гардине струятся бело-лунные огоньки гирлянды, на стене в прихожей красуются морозные узоры из серебряных нитей «дождика», которые Илья кропотливо приклеивал дольше всего, на подоконнике кухни стоят статуэтки снеговика и Деда Мороза и вдоль карниза так же свисает длинная гирлянда, но уже разноцветная.       В комнату Влада Илья выделяет миниатюрную версию искусственной ели, украшенной крохотными красными шарами, и светильник в виде древнего фонаря, внутри которого «горит» свеча теплым светом, а над кроватью на стене светится звезда, контуры которой составляют лампочки тонкой «росы», которую Ларионов виртуозно, с профессионализмом карманника, недавно стащил из декораторской на работе.       Закончив, Илья гасит верхний свет во всем доме и вместо него подключает украшения. Получается красиво и очень аутентично, вместе со старым ремонтом создаётся атмосфера советского Нового Года, который запомнился с детства теплом, уютом и чистой радостью.       «Раньше было лучше»       А лучше было, потому что праздник всегда приходил как-то сам, без твоего участия. Его создавали взрослые и волшебный, невидимый Дед Мороз, конечно. Но теперь приходится самому. Ощущения уже не те. В детстве ёлку наряжали всей семьей, делали фонарики и гирлянды из разноцветной бумаги с мамой и сестрой, пока папа ездил за забытыми продуктами к столу и ящиком шампанского.       Но вот уже который год подряд Илья делает всё это один. Каждый раз под бой курантов загадывает, чтобы было иначе. Классный был бы подарок, но — жаль — он его не заслужил. Видимо, вёл себя плохо, так себе кушал, говорил слова нехорошие и снова попал в черный список Деда Мороза или Санты Клауса, черт бы их побрал.       В темноте ему снова становится тревожно, поэтому с щемящим сердцем Илья включает лампы в каждой комнате, кроме территории Влада, который до сих пор не вернулся. Ужинает кое-как, без аппетита, пьет премерзкий полисорб, заваривает ромашковый чай (лучше бы ему уже начать успокаивать Илью), принимает душ с открытой дверью, и укладывается под «Чарли и шоколадная фабрика». Дверь к себе тоже не закрывает, потому что страшно. И некрепко засыпает на середине фильма.       Просыпается от громкого вопля: «Один Иксбэт! Ставки на спорт!», ругается на «ебаных аферистов», потом одергивает себя: «Зато бесплатно». Заснуть обратно уже не может, хотя мышцы, как желе, и в голове кисель. Устало тащится на кухню от нечего делать, словно там появится какой-то контент (холодильник очень даже подходит). На часах 0:13, за окном метель. Влад нет. В ватсапе рабочий чат молчит, даже сплетен не почитать. А вот Андрей-полуночник онлайн.       Илья открывает переписку с другом и пересматривает шесть видео со вчерашнего вечера. Стыдно, конечно, почти не смешно даже.       0:20 Сообщение от Андрей циркач:       «Хочешь прикол?»       Следом два фото, на котором Кислицин сидит плечом к плечу с Линой Джебисашвили. Он широко улыбается в камеру, а она что-то смотрит в своем телефоне.       0:23 Сообщение от Илья Бармен караоке Соловьи:       «Ничеси»       И супер удивленный смайлик.       0:23 «И как???»       0:25 Андрей циркач:       «хз, пока норм, завтра расскажу»       Ларионов улыбается светлой грустью. Говорит вслух шепотом:       — Ну хоть у кого-то всё хорошо…       Уже собирается пойти в кровать, чтобы попытаться уснуть (так день быстрее закончится), но слышит звон ключей в замке входной двери, и тут же садится обратно, стараясь придать своему лицу чуть более сонный и измученный вид, вместо этой довольно лыбы.       Влад вваливается в квартиру, весь покрытый снегом, с красным носом и щеками, мученически стягивает с себя два капюшона и сразу расстёгивает куртку, чтобы добрать и снять удушливый шарф. Вид у него заебаный и немного агрессивный. Илья старается никак себя не обнаружить, сидит в углу, потягивает чай, почти не двигаясь, сливается с обоями, и осторожно наблюдает.       Тем временем Влад разувается и шепотом матерится, влезая пальцами в грязь. Черный пакет, такой же, как в его комнате, висит на запястье и мешает двигаться. Он кидает его рядом, ругаясь:       — Блядские покойники…       Илья недоумевает, о чем речь, но продолжает молчать. За окном внезапно гудят басы какого-то очередного идиота, который наверняка думает, что очень крутой. Машина где-то далеко, поэтому доносятся только низкие вибрации, без мелодии. Ларионов к ним привык, иногда у них играет даже интересная музыка.       А вот Влад — другое дело. Он замирает, прислушиваясь, и выглядит очень напуганным. Кажется, даже не дышит. Когда понимает, что это всего лишь громкая музыка, заметно расслабляется и продолжает снимать обувь, приговаривая:       — Уроды конченные, шоб у вас уши лопнули…       Илье каждый раз больно видеть такую реакцию у парня. Он знает, чем она вызвана, ему рассказывал на работе один из актеров, приехавший из Донецка, что такое обстрелы. Поэтому Ларионову в такие моменты хочется Влада обнять и сказать, что всё хорошо, всё позади, что он в безопасности. Но не говорит, ведь уже знаком с яростным отвержением Влада жалости к себе. Да и понимает, что лишён даже такой возможности.       После всего Череватый идет к себе, прихватив пакет. Значит в нем точно не продукты («Интересно, где он был?»). При этом совсем не замечая Илью. Радоваться этому или нет — Ларионов не знает. И смешно, и грустно.       Совсем скоро Влад возвращается на кухню, переодетый в домашние шорты и без футболки («Думал, я сплю»), и, судя по тому, как он дернулся и как округлились его глаза, испытывает сильнейшее ошеломление, видя Ларионова. Не кричит, не матерится, только цокает, понимая, что это всего лишь Илья, хватается за сердце, тяжело вздохнув.       Ларионов салютирует ему кружкой и с сожалением поджимает губы.       — Напугал! — говорит Влад и крутит пальцем у виска. — Дурак штоле совсем? — Звучит скорее утвердительно. — Шо ты тут делаешь?       — Живу, Влад. Забыл?       — Ты, вроде как, должен в отрубе жестком быть, не? — Интересуется парень, наливая себе воду.       — Было бы славно, но не могу уснуть.       — А-а-а… И давно тут сидишь? — Влад спрашивает как бы невзначай, суетливо обсматривая собеседника.       — Минут двадцать назад встал, — отвечает Ларионов, следя за чужой реакцией. — А ты где был? Если не секрет.       Влад не сразу находится с ответом, мямля: «Эм-м… Ну…», по итогу говорит: «Стажируюсь».       — Ого, здорово! — С неподдельной радостью откликается Илья. — А на кого?       — Такс-       — Извини, перебью. Просто услышал, как ты говорил что-то про покойников. Очень интересно, что это за работа, — Илья вклинивается между словом, а Влад быстро захлопывает рот, чтобы потом согласно закивать головой, и продолжить:       — Так себе работа, если честно. В ритуальных услугах.       — Ого… — уже менее восторженно повторяет Ларионов. — Действительно. Морально тяжело, наверное…       — Ну, знаешь, зато платят нормально. У нас в Луганске трупов выносить была очень популярная работа. Хотя не все могут, эт да.       — А ты справишься? Просто… Всё-таки трупы, слезы родных…       — Все мы когда-нибудь умрем, Илюшка. Я к этому проще отношусь. Лучше вот пусть меня побыстрее найдут мертвого и захоронят. А то гнить вот это вот, лежать, вонять. Ну нахуй. Потом дом хуй отмоют. И сам не упокоюсь нихуя.       — Боже, Влад, давай не будем о таком. Я пока не собираюсь и не хочу даже представлять.       — А шо, ну вот так вышло, что хоп! — Влад щелкает пальцами, чтобы подчеркнуть краткость и внезапность момента, — машинка сбила Илюшку и меня одним днём…       Ларионов театрально охает и подрывается, чтобы стукнуть парня по голове его глупой:       — Ты что-о-о такое говоришь!       Влад перехватывает его руку, удерживая перед собой, и смеется:       — Така жизнь! — И подмигивает. — Человек иногда внезапно смертен.       — Я так не умру, не-ет, — всеми фибрами души отказывается от этой идеи Илья, для пущего отрицания пытаясь закрыть рот Владу свободной рукой. — Ноу, ноу, ноу!       Влад отнимает от своего лица и вторую руку Ларионова, продолжая говорить жуткие вещи:       — Всегда трэба буты готовым, шо тебя в ящик уложат, — и лыбится, видя, как это злит Илью.       — Я тебя сейчас сам уложу! — Очевидно несерьезно быкует Ларионов, стараясь вырваться из цепкой хватки.        — Ой, не ссорься со мной, Илюшка! Я ж теперь профессиональный могильщик, не страшно тебе?        — Какой ты жестокий, как тебе не стыдно!       — Не я жестокий, а жизнь.       — Уходи с этой работы, — почти серьезно говорит Илья, но всё равно смеется. — Ты там вообще очерствеешь!       — Хто? Я? — наигранно удивляется Череватый. — Та я ж сама душевность, я очень ранимый! Шо, не заметно? — Следом ржет сам же со своих слов.       — Нет! — Уверенно восклицает Илья. — Ты циничный и бессовестный! — На каждом слове тыкает пальцем в чужую грудь.       Перепалка хоть и шуточная, но мужчина замечает в глазах напротив медленно гаснущую озорливость вслед за последним его высказыванием. Даже улыбка спадает. Илья мгновенно жалеет о сказанном и уголки его губ тоже быстро сползают вниз. Но через несколько мгновений Влад снова улыбается, только иначе. Со странной смеюсь игривости и остроты. Отпускает первую руку Ларионова, а за вторую, с которой мужчина на него только что сокрушался, берется уверенно. Кладет на центр своей груди, прижимает сильно и удерживает так.       Поднимает взгляд и говорит вкрадчиво, обнажая клыки:       — Да, всё так. И сердца у меня нет.       А Илья чувствует, что есть. Бьется сильно под его рукой, горячее и уязвимое.       — Врешь ты всё, — собравшись с мыслями и чувствами наконец отвечает Ларионов, глядя в глаза черные. Затем вторит действиям Влада, перекладывая его ладонь на себя. — Тогда у меня тоже нет.       Парень, явно не ожидавший такого ответа, сглатывает как-то нервно, совсем тускнея. Говорит без дураков, расцепляя касание:       — Не дай бог тебе цэ знать наверняка.