Пути Господни

      Босыми ступнями Влад ощущает густую траву, мягкую, как новый, дорогой ковер. Всё кругом благоухает, пышет жаром солнечного летнего дня. Вдалеке, за двумя холмами видно родной дом, огород, оградку из сетки. Рядом Шарик нарезает круги в погоне за ежиком, тяфкает и виляет хвостом. Душно. Солнечные лучи жарят, как на сковородке, выжигают на глазах белые пятна. Можно отойти чуть назад, в тень под огромной яблоней, но его что-то стопорит. Удавка на шее. Не душит, но давит. Он слишком высокий, чтобы повиснуть на ней. Так что, вернее, она висит на нем. Вырос уже. Но всё равно страшно лишний вздох теперь сделать, лишний шаг в сторону. А вдруг, всё-таки, затянется потуже?       Зачем она ему здесь? Надо снять.       Не выходит. Каждый рывок стягивает веревку на шее крепче. Подступает паника и кашель. А вот это уже знакомые чувства. И светлый пролесок за двором вдруг сменяется старым, темным сараем с дровами. Здесь пахнет нагретым деревом и пылью. Шарик за дверью лает изо всех сил, лапами щенячьими стучится. Влад внизу видит железное ведро, выбитое из-под ног, носками дотянуться не может, как и до дощатого пола. Ему снова двенадцать. Всё как тогда. Он снова маленький и снова висит в петле. Дышать не может. Но в этот раз не плачет, а только ждет и отсчитывает удары пульса в висках. Заходится в кашле раз за разом. Он помнит: вот-вот должна явиться Сила, предложить свободу, славу, богатство и — главное — отмщение. Но проходит минута, другая, в глазах темнеет, а сил не остается даже хрипеть. Легкие горят пламенем.       Шарик за дверью жалобно скулит, воет, шкребет когтями землю. Влад ощущает, как его тело обмякает, и понимает — слишком поздно. В этот раз никто не придет. И веревка не оборвется. Он здесь так и сдохнет. Как и хотел когда-то. Но не хочет теперь.       Череватый дергается на кровати, как током ударенный, вздыхает судорожно. Кашель раздирает горло. Во рту сухо, а подушку с простыней хоть выжимай. Душно. Подрывается открыть окно, но ноги не слушаются, а голова кружится. Как пьяный.       Отдышавшись немного, приходит в себя ото сна. Бредет на кухню, собирая по пути боками и плечами все углы. Уши заложены, как в вакууме. Кажется, если он сейчас не присядет на ближайшую табуретку — рухнет прямо на пол. Но, выдавив из себя остатки сил, сначала выпивает стакан воды залпом, и только затем садится за стол, сразу роняя голову на сложенные руки. Тяжело.       Только сейчас замечает перед собой мужской силуэт. Илья сидит к нему спиной у открытого настежь окна, поджав к груди колени. Сидит здесь, видимо, долго, раз его так заметно трясет. На дворе зима, как ни как, а он в легкой майке. Сидит тихо, неподвижно. Интересно, он не заметил Влада или игнорирует? Ни то, ни другое на Илью не похоже. Чуть позже парень замечает еще одну удивительную странность — сигарету с обваливающимся пеплом, зажатую меж дрожащих пальцев Ларионова.       — Холодно шо пиздец, — заводит Влад разговор охрипшим голосом.       Илья пугается. Замирает в миг, затем медленно оборачивается с квадратными глазами. Узнает соседа — выдыхает сразу. Делает последнюю, короткую затяжку, и быстро тушит бычок. Второй рукой выгоняет сизый дым в окно.       — Доброе утро, — говорит Илья, натягивая свою улыбку, но сегодня она совсем ему не поддается. — Прости, не заметил тебя.       — Та я вижу. Больно серьезный сидишь, — отвечает Влад без упрека. Снова заходится кашлем.       — Что с тобой?       Илья старается быть участным, но хмурый вид и стеклянный взгляд в никуда выдают его отчужденность. Таким Влад мужчину еще не видел. И ему ужасно сильно хочется узнать, что с ним произошло.       — Такое… Захварал, видать. Хуево мне.       Ларионов всматривается в лицо напротив, хмурится сильнее.       — Выглядишь соответственно.       — От дякую!       — Сильно румяный. Дай-ка… — Илья тянется ладонью ко лбу Влада, одновременно ощупывая собственный для сравнения, и констатирует:       — У тебя жар.       — Походу, — пожимает плечами парень.       Владу безразлично. Он знает, что не умрет от этого, а всё, что не убивает, делает сильнее. Поэтому переживать тут не о чем. Пройдет как-нибудь.       Сейчас он куда более заинтересован в том, что так повлияло на Илью. От него веет холодом загробным. И еще тянет страхом — тонкий, горький аромат, который, как показывает практика, носом никто из обычных людей не может почувствовать.       — Давай, бегом в душ. Будем тебя лечить. Только, пожалуйста, послушай совет, и не мойся в горячей воде.       — Ла-адно, мам, — на автомате отшучивается Влад, и послушно топает за полотенцем.       Илья на эту шутку сегодня не реагирует, как вчера. Отвечает сухо:       — И руку не забудь замотать.        Влад даже будто бы улавливает нотки раздражения на свойственное ребячество. Это настораживает сильнее. И подстегивает интерес.       Парень отвечает снова:       — Ла-а-адно, мам.       И Илья, всё-таки, поддается лёгкости, и, немного улыбнувшись, кричит уже через стенку:       — И не мамкай!       — Ладно!

***

      Влад потягивает свой черный чай с медом и лимоном, ложкой зачерпывает очередной раз кислое малиновое варенье — кривится то от одного, то от другого. Илья закинул лимон со шкуркой прямо в чашку — чай теперь горчит. Невкусно. Но парень рот свой не открывает, молча сёрбает, и рассматривает иногда свою раненую руку, которую Илья старательно обрабатывает. Но в основном рассматривает самого Илью. Тот сосредоточен, хотя взгляд его теряет фокусировку раз за разом, а действия скорее автоматические. Очевидно, что мужчина о чем-то размышляет. И смотрит словно сквозь, то и дело отвлекаясь, тормозя, повторяя действия.       Чашка пустеет, а без него есть это кислючее варенье просто невозможно. Владу быстро становится скучно, задача сидеть на одном месте уже превращается в пытку. Еще и телефон в своей комнате оставил… Но он же не свинья последняя — ныть, капризничать, подгонять, когда его тут выхаживают за спасибо. С этой мыслью Влад почти спокойно сидит еще несколько минут, а потом-таки находит себе занятие. Точнее, возвращается к старому — разглядыванию Ильи.       Сегодня он какой-то другой. Непривычный, живой, настоящий. Интересный.       Темные круги под глазами, дрожащие ресницы. Губы потрескались. Щеки запали, как будто и без того худой мужчина за ночь скинул несколько кило. Даже морщин будто бы прибавилось. Дышит судорожно. Весь натянут, как струна. В общем, смотреть страшно.       Влад лучше считывает негатив, деструктив, низкие вибрации, чем фальшивый позитив, с которым по соседству уже несколько дней живет. Влад же весь скроен из другой ткани. Вот с той самой, в которую сейчас укутан Ларионов. Поэтому они сегодня, так сказать, на одной волне. И по этой же причине — Влад уверен — Илья себя чувствует плохо. Для него-то подобное состояние непривычно, в отличие от Череватого. И он не знает, как с ним справится. А Влад знает. Он специалист.       К тому же, ничего ведь плохого не случится, если Череватый попытается помочь человеку в ответ, в благодарность за заботу. В конце концов, у Влада работа такая — искать корень проблем людей и уничтожать его (или подсаживать — как придется). Поэтому единственный выход, который он видит в этой ситуации с Ильей — узнать для начала, что произошло, и помочь разобраться.       — Не знал, что ты куришь, — начинает он издалека.       Ларионов отвечает сдержанно, равнодушно:       — Дурацкая привычка. Очень редко это делаю.       — Только по важному поводу, да?       Ларионов, едва кивая, мычит: «Угум», снова укатываясь в глубины своих мыслей.       — А сегодня шо случилось?       Илья с усмешкой, но без веселья отвечает:       — Пару седых волос нашел.       «Брешет он!» — звучит знакомый голос на границе сознания. Бесы проснулись.       Влад ловит эту подсказку, но продолжает отыгрывать моральную поддержку:       — Нашел, за что парится! Тебе сколько лет?       — Тридцать три.       — Вот, а так и скажешь. Думал, младше.       Илья улыбается уголками рта. Слабо, но уже что-то.       «Что ты с ним сюсюкаешься? Пусть расскажет, как мы в гости к нему ходили!»       От этой новости Влада как холодной водой окатывает. Нахуй они к нему лезли? Что они с ним успели сделать?       Парень осторожно пробивает:       — И откуда это у тебя седина взялась?       — Думаю, из-за стресса.       Черти ехидничают: «Еще бы! Ты б видел его рожу!»       «Так покажи», — мысленно предлагает Череватый, вторит, как мантру: «Покажи, покажи, покажи…» — затягивая и себя, и демонов в транс сразу, чтобы не отвертелись.       Слышит ответное: «Покажу, покажу, покажу!»       Затылок морозит привычно, тело тяжелеет, млеет. Все контуры перед глазами размываются, смазываются, смешиваются. Свет меркнет, будто солнце затмевается разом. Мгновение, второе. Влад видит, как Илья перед ним застывает, бегая глазами по комнате. Не по кухне уже. Что Влад сейчас увидит — то и Илье показывают снова и снова. То Илья видел и ночью.       А именно спальню, погруженную во мрак кромешный. Одна только тонкая струя желтого света льется из-под штор по полу, слегка очерчивая край кровати, ворох одеял и ноги. Влад смотрит глазами Ильи, не в силах вмешаться.       Темно и холодно. Пахнет серой, сыростью и гнилью. Мерзкий, но привычный чернокнижнику запах. Из стены слева выползает монстр, помогает себе выкарабкаться длинными конечностями, выкрученными неестественно, как паучьи лапы. Выскальзывает на пол с грохотом, весь в черной слизи, и начинает кричать оглушительно, свирепо, голосом не мужчины, не женщины, не ребенка, не даже зверя дикого. От этого звука пространство вокруг дрожит. Существо бьется лапами огромными по ковру, пытается равновесие найти. Размером со здорового, взрослого человека, с вывернутыми наизнанку ребрами, с головой, прибитой к туловищу без шеи, с глазницами пустыми, бездонными, и пастью, полной острых клыков. Человекоподобная, мертворожденная сколопендра.       Влад в лицо её знает, но ужас животный испытывает — не свой — Ильи. Дыхание сбившееся грудь сжимает и сердце. Илья лежит бездвижно, скованный, наблюдает только, а в мыслях молится, чтобы это оказалось лишь сном. Молится всем известным богами, всеми известными молитвами. Но дальше первых строчек «Отче наш» ничего на ум не приходит. Монстр бегает тем временем по комнате быстро, на стены вскарабкивается с легкостью. Илья жмурится — а без толку. Под закрытыми веками всё то же видит.       Кричать пытается, на деле только мычит. Губы склеились, не слушаются. Он бессилен. И дышать становится невозможно. Воздух быстро заканчивается и организм паникует сильнее, мозг колышется в агонии. Илья головой вертит, старается не смотреть, пробует отвлечься, как учили: перечисляет названия окружающих предметов, обходя глазами существо, что уже подобралось к молитвенному уголку. Не помогает. Старается считать от одного до десяти и обратно. На счет «восемь» монстр выбивает с полки иконы — те разлетаются по комнате с треском.       Илья понимает, что существо — не галлюцинация, раз оно может кидаться предметами. Значит, может убить и его по-настоящему. Больше не думая, Илья кричит истошно:       — Помогите! Пожалуйста! Помогите!       Мужчина в истерике, глядя, насколько позволяют глаза, в сторону двери, вопит:       — Влад! Вла-ад! Пожалуйста!       Но своими ушами слышит вместо слов лишь тихие, нечленораздельные звуки. Понимает: никто не придет. Он здесь так и умрет. Влад ощущает, как не в его глазах собираются горячие слезы, как они стекают по щекам в уши. Щекотно и совсем не смешно.       Резко по ногам растекается тупая боль. Не церемонясь, на кровать одним прыжком приземляется это огромное, отвратительное и страшное существо. Нависает сверху. С его пасти капает густая слизь, а челюсти раздвигаются шире и шире. Похожие на плотоядный цветок. Илья переводит взгляд с множества зубов на черные дыры там, где по логике должны быть глаза. И — от осознанного там желания уничтожить — сердце становится.       Влад выныривает в реальность. Илья перед ним оборачивается мельком за спину, как будто высматривает кого-то. Руку свою не контролирует, которой аккуратно до этого обводил края раны — и ватная палочка с зеленкой вдавливается в рану, прорывая всё, что успело стянуться за ночь.       Влад шикает сдержанно. Ларионов тут же реагирует — видит, что натворил.       — Блять! Влад, прости! Я случайно! Сейчас-сейчас, потерпи, я исправлю…       Череватый смотрит на него и в один момент понимает, что Илью ночное видение напугало настолько, что сейчас перед ним не взрослый мужчина, а зашуганный, маленький мальчик.       — Не суетись, успокойся. С кем не бывает, — говорит Влад равнодушно, чтобы хотя бы грамм спокойствия передать Илье. — Не так уж и больно.       — Прости.       — Только если ты ненарочно, — и смеется, сбивая градус напряжения.       — Ты что! Я не хотел… — Илья откидывается устало на спинку стула, закрывает руками лицо. — Н-не понимаю, что со мной.       — Сам же сказал. Стресс.       — Не знаю…       «Какие мы нежные, тьфу! Знает он всё, тебе ссыт признаваться. Думает, ты его за больного на голову примешь.»       Влад говорит с напускной беззаботностью:       — Ладно. Может, это меня не касается. Но я же не дурак слепой. Вижу, шо ты дерганный весь. Не хочешь — не рассказывай, — и улыбается затем доброжелательно, как ему кажется. Знает, что после этих слов Илья признается. Смотрит и ждет.       Ларионов же косится на него недоверчиво, вздыхает тяжело. А потом решается и спрашивает осторожно, почти шепотом:       — Скажи, а ты… Ты веришь во что-то потустороннее?       Влад едва сдерживает усмешку: «Всегда срабатывает!». Отвечает:       — Во что-то верю, конечно. Ты полтергейста увидел чи шо?       — Не знаю, что я видел…       «Опять пиздит! Забыл, что ли, как иконы с утра собирал и причитал: «О Боже! Это был не сон! О боже!»?» — хохочет бес, едва ли не хрюкая.       Влад мысленно одергивает его, раздраженный: «Всё, завязывайте. Мешаете!»       Вслух Илье говорит:       — То кошмар, наверное был. Меня знаешь, как в детстве учили? К окну подходишь и говоришь: «Куда ночь — туда и сон» — три раза. Как рукой снимет!       «Ебать, само благородство! Что за рыцарь! Зачем ты за него вступаешься?! Непуганый ходит, нетронутый, как у Христа за пазухой. Ничего не видел никогда, пусть привыкает!»       Илья улыбается:       — Боюсь, мое подсознание на такое не поведется.       — Ты ж не пробував.       — Хорошо, в следующий раз обязательно.       «Владик, ты глянь, уже к повтору готовится. Понравилось, видать»       — Не, никаких следующих разов! — отвечает Череватый и Илье, и чертям. — Давай похаваем и отвлечемся. Мне тоже всю ночь хуйня снилась. Фильмец глянем, м? Под пивко. Чего ж ему зря валяться.       — Ага, тебе с твоей температурой и соплями только пивко пить, Влад. А поесть надо бы, да. Тебе силы нужны.       — Та и ты какой-то зеленый.       Илья кидает взгляд многословный на подкол Влада. Тот наигранно себя по губам хлопает пару раз:       — Молчу, молчу, — но следом сразу же ржет.       Илья поднимается к холодильнику, договаривая:       — А отвлекусь уже, наверное, на работе. Так что, сегодня и без пива, и без фильма.       — Эх, опять… — с досадой вздыхает Влад.       Солнце поднимается выше на небе и развеивает холод, стоящий колом в комнате всё это время. В комнате постепенно перестает нести падалью. Ларионов заметно расслабляется. Чего не сказать про Влада.       Пока Илья кашеварит, Череватый спешно думает о том, как огородить соседа от дурного влияния его «коллег». Злится: «Чего они вообще к нему полезли?!»       «Ты сам дорожку к нему прочистил, на блюдце нам подал. Чем не фрукт — чистенький, светленький, добрый, аж зубы сводит. Тебе ль не охота узнать, что за грехи у нашего ангелочка?»       «Мне дела нет до него. А вы как тупеете — чуть унюхаете мясо живое. Нельзя, чтоб он понял, откуда ноги растут. Присмотрится получше, прознает, и выгонит. И прав будет.»       — Расскажи про свою работу, — внезапно и для себя, и для Ильи вдруг предлагает Череватый. Что угодно, лишь бы прервать неприятный разговор с неприятным существом о неприятных фактах.       Мужчина не скрывает своего удивления проявленному интересу, но сразу находит, что сказать:       — Ну… То, что я работаю в театре — ты и так знаешь. Сейчас у нас начинается сезон сказок. Серия адаптированных спектаклей для взрослых и детей. Тематика — сказочные персонажи, вписанные в контекст новогодних праздников. Два представления в неделю. Так что, домой теперь буду прибегать только чтобы поспать и искупаться. Это в лучшем случае.       — Ты там актер?       — И не только. Как говорится, и чтец и жнец, и на дуде игрец, — Илья опирается на столешницу, вертит ножом лихо, жестикулируя, перечисляет: — Актер, ведущий, куратор, сценарист… То есть, помощник сценариста. Еще помощник режиссера, помощник реквизитора…       Влад увлекается разговором:       — Боже, Илья, это ж скока всего ты делаешь… На тебе там все держится?       — Не всё, конечно. Просто сам лезу везде, а они уже привыкли. Я вот на днях предложил пару фокусов вставить. Сказки, как никак. И никто, кроме меня, оказывается, и не умеет их показывать.       — О, прям как в школе. Первое правило — никому не говорить, что умеешь рисовать — не то все стенгазеты твои.       — Точно. Инициатива…       — … Ебет инициатора, да!       — …Наказуема. Да.       — И как у тебя времени на всё хватает?       — А вот и всё, не хватает с сегодняшнего дня. Репетиции, отчеты, подготовки…       — Жесть, — делает вывод Влад. — Новый год на носу, а ты света белого не увидишь.       — Кстати, тут ты неправ. Наоборот, у меня теперь Новый год два раза в неделю, считай. Я поэтому закулисье и люблю. Там почти всё время витает атмосфера праздника. Каждый концерт, каждая отыгранная постановка — это отдельное торжество с кучей эмоций. К тому же, у нас труппа из алкашей-любителей состоит, ей Богу. Если организация не выделяет на афтерпати, они сами себе в гримерке устраивают.       — И всё равно, мне кажется, это ж работа. Не те ощущения.       Илья отрицательно мотает головой:       — Не для меня, Влад. Я, к счастью, вовремя решил на хобби зарабатывать. Театр — моя отдушина. А работал я в последний раз лет… — он замолкает, подсчитывая, — лет пять назад. Стоял на баре ночами в караоке. Весело было, даже на зарплату грех жаловаться. А все равно — не то. Еще до этого репетитором у школьников пытался быть. Надо же образование свое куда-то пристроить было…       — А ты кто?       — Филолог. Русский язык и литература.       — Ну, я мог бы и догадаться.       Ларионов вопросительно ведет бровью.       — Балакаешь дуже гарно, — говорит Влад по-украински, не ожидая, что Илья его поймет. А тот смущенно улыбаясь, отвечает:       — Широ дакую.       Влад на это смеется от души:       — Ой, ну нашою мовою не очень гарно, конечно… Не говори так больше.       — Как жаль! А я надеялся поразить тебя своими знаниями.       — Давай по-украински шперахать только я буду. У тебя на русском лучше выходит.       — И то верно. Спасибо моей маме, — подмечает Илья, — она меня с детства заставляла заниматься речью.       — А я думал, просто выпендриваешься.       — Ни в коем случае! Вот, какого ты обо мне мнения!       — Та с тобой рядом волей неволей себя колхозником почувствуешь.       — Зря. Мне нравится твой диалект. Это же твоя изюминка.       — Илья, — Влад вдруг принюхивается и хмурится, — горим.       Выругавшись, Ларионов, увлеченный беседой, кидается к дымящейся сковородке.

***

      Через пару часов Илья, окончательно пришедший в чувство, наводит марафет и уходит, напоследок попросив Влада постараться не умереть, пока его тут не будет. Череватый отвечает, что тот не дождется, и закрывает дверь.       Позитивный настрой выветривается разом. Даже лампы в квартире словно тускнеют.       Парень пытается настроится на работу, но так или иначе возвращается к словам, брошенным ему недавно: «…сам дорожку прочистил…на блюдце нам подал». Значит, надо замести обратно.       «Совесть проснулась?» — подначивает бес.       Влад скалится. Наговорил бы уже рогатому с три короба, но нельзя. У них отношения зековские сложились. Слабину не показывай, не перечь, делай, что говорят, не то опустят — хуй отмоешься. Образно говоря, конечно. Но последние разы, когда Влад пытался огрызаться и делать так, сам сам считает нужным, пиздюлей получал нормально. Помнит, как однажды домой еле живым добрался. И кирпичи залетные на голову падали, и машину заносило на ровном месте. Ученные уже, нельзя напролом идти. Только хитростью.       Чернокнижник спускается на пол, принимается расставлять рабочий алтарь. Зеркало свое битое ставит ровно. Достает вещи ритуальные. А затем идет в комнату Ильи и выискивает то, что может быть тому дорого. Делает ставку на фото в рамке с каким-то ребенком. И следом прихватывает фото, где Илья один стоит на побережье. В этот раз не задумывается о том, заметит ли хозяин пропажу, без стеснения забирает вещь. Руководствуется лишь мыслью, что без фотографии тот проживет, а без ритуала — может и нет. Он своих придурошных же знает: если что-то приглянулось демонам — заберут, искалечат, растопчут. Не абстрактно выражаясь.       Гасит лампу, зашторивает окна, зажигает свечи. В чашу с водой живой щедро сыплет землю с погоста. Стерильной иглой прокалывает палец, скидывает несколько капель крови. Омывает там же руку, умывает лицо. Зажимает ладонью глаза и читает молитву-перевертыш. Та от зубов отскакивает. Влад вызывает чертей на переговоры. Они нехотя выползают в отражении, наружу, как гиены из своих пещер, рычат и обнажают клыки сразу, зная, о чем собирается просить чернокнижник.       — …За Илюшку Ларионова откупаю…       Парень сначала топит в мутном растворе фотографию мужчины с ребенком, а затем её поджигает от фитиля самой толстой свечи, самодельной, отлитой в редкую ночь лунного цикла из чистого пчелиного воска, сухоцветов особых трав, собранных на Ивана-купала, камней заговоренных. И мокрая бумага, вопреки законам физики, загорается, пусть и не сразу — только после обещания Влада притащить вместо Ильи пару других людей на корм. Бесы принимают жертву, берут откуп.       «Куда ж вы денетесь»       Череватый успевает подумать, что двоих зайцев один выстрелом убил. И Илью защитил, и заказ сейчас один отработает. Обвел вокруг пальца нечисть.       А черти на это отвечают: «Где ты учился, мы преподавали!» — доказывая, что всегда на чеку, и никого он не одурил, а они лишь позволяют играться. Обламывают гордость на корню. Напоминают, что Влад без них — никто.       Неприятно. Но Череватый не раскисает. Закончив один ритуал, плавно переходит к следующему. Ставит защиту на Илью, отчитывает спокойно, как на рядового клиента, крови льет только больше обычного. Сосед же, постоянно рядом будет — значит, защита сильнее должна быть. Пусть лучше всё внимание бесовщины на самого Влада перейдет.       «Одни плюсы»       Чернокнижник, спустя час, на финальной прямой капает закопченным воском на фотографию, на лицо улыбающегося Ларионова, на весь его силуэт так, чтобы ни одной бреши не осталось. И гасит фитиль пальцами.       Улавливает эхо уже слабое: «Зря, Владик, старался. Илюшка на днях батюшку сюда притащит…»       — Да ёб твою мать! Идиот!

***

      Оставшийся день чернокнижник посвящает своему блогу и некоторым отдельным подписчикам, которые выиграли бесплатный расклад в тупом опросе. Владу таро не нравится. Но всё, что пользуется спросом, он готов терпеть. Три расклада сделать ему ничего толком не стоит, а пораженные наповал дамочки обязательно побегут хвастаться подружкам, какой Чери крутой маг! Сарафанное радио наше всё.       Ларионов пишет пару раз напоминалки о том, что надо выпить терафлю. После второй кружки Влад не может больше противится раскумаренному состоянию. Его клонит в сон. Злится на это (но впрочем, не сильно). Понимает, что сон лишним не будет, но ему настолько сильно не нравится спать, что даже когда веки слипаться начнут — он до последнего не ляжет. По устоявшемуся мнению Влада, сон — пустая трата времени. К тому же, по пробуждению он всегда чувствует себя плохо. Никакой бодрости, жизненной энергии и прочей радостной бурды он не ощущает. Поэтому засыпает поздно и встает рано. Всегда завидует Калленам из «Сумерек». Убежден, что был бы таким же богатым, если бы ему не надо было спать.       Решает провести разговорный эфир в инстаграме. В итоге подписчики разводят его на два прямых включения с разбором их типичных проблем. У него сил нет реально входить в астрал и отвечать устами нечисти, но этого и не надо, чтобы консультировать людей на темы: «Почему от меня ушел муж», и: «Как заработать все деньги мира». Это у Влада любимое. Всех их интересует одно и то же. Если не любовь, то деньги. Еще иногда покойники. Реже — домовые. По-настоящему интересные вопросы попадаются крайне редко. Поэтому Влад людей не любит. Искренне, всем сердцем не любит. На этой ноте десять лет назад с адскими приспешниками и сошлись. Люди, если не гадкие, то просто скучные. И бесконечно тупые.       Но то мысли Череватого Владислава. А Чери Бесогон улыбается на камеру и желает своим «дорогим друзьям» доброй ночи, не болеть и вообще всего самого хорошего. Выключает эфир, вздыхает устало, и откидывает телефон подальше. Не знает, что его выматывает больше: ритуалы или ведение канала.       Время переваливает за полночь. Ильи нет.       «Как и обещал»       Видимо, теперь Влад может расписать график приема клиентов очно. Хотя бы на ближайшие пару недель, когда у соседа сто процентов будут дела.       Телефон звенит уведомлением. Влад тянется рукой за ним, расползаясь по кровати.       0:52 Сообщение от Илья на Выхино:       «Спишь, надеюсь?»       Парень хмыкает, строчит:

0:52

«Не надейся»

      0:53       «Ну и зря) Во сне выздоравливают быстрее.»

0:53

«Боюсь, моя психика на такое не купиться)))»

      0:53

«или как ты там говорил»

      Илья больше не отвечает. Взамен только звенит ключами в замке. Больше ж некому.       Влад выбирается в коридор, встречает его назло, хоть и зевая. Илья выглядит тоже не самым лучшим образом. Как утром. Разница только в улыбке и блестящих глазах.       «Выпивший, что ли?»       — Привет!       — Та виделись, вроде.       Ларионов передразнивает, кривляется. Влад на это улыбается снисходительно. Думает, что если и выглядит сосед вымотано, то настроение у него, очевидно, приподнятое. Илья же продолжает ерничать, разуваясь:       — «Тся». Не ку-пи-тся. Без мягкого знака.       Влад глаза закатывает, цокает:       — От он, фи-ло-лога включил.       — Я, вообще, рад, что ты не спишь.       — Еще и брехун.       — Ничего страшного, переживешь. Так вот. Как ты смотришь на то, что к нам завтра священник зайдет?       Улыбка на лице парня сползает. Он отшучивается:       — Ебать, шо тебе там такое приснилось?       Илья мнется:       — Ничего… Квартира старая, мало ли, что тут было. Я считаю, что лучше перестраховаться.       — Хозяин барин, — Влад поднимает руки, — твоя ж квартира. Я могу пойти погулять куда-то.       — Спасибо. Он же тут, наверное, и ладан жечь будет. Я переживал, у тебя ж аллергия…       — Проветрю голову как раз. Кафешки изучу местные. Скучать не буду.       — Хорошо, — кивает Илья. Когда парень, снова зевая, разворачивается к своей двери, Ларионов снова его окликает: — Влад? Я не подумал… У тебя деньги есть на это?       Череватый усмехается:       — Денег не было б — я бы еще на станции в Ростове вышел. А раз здесь стою, знал, значит, куда ехал. Всё, давай! До завтра.              Прикрывая за собой дверь, Влад кривится в непонимании. Какой странный, всё-таки, Илья человек.