В объятиях темноты

      Правильный выбор — какой он? Где найти ту грань, переступив которую ты не сможешь вернуться? Приходится искать в слепую, методом проб и ошибок, испытывать предательства, находить надежду и разбиваться вместе с ней об острые скалы реальности. Как же тяжело умирать и воскрешаться каждый раз, когда жизненный урок выбивает почву из-под ног. Он дан для чего-то важного: понять, осознать, переосмыслить и прийти к чему-то новому. Но новое — это всегда страшно. Там темно и царит неизвестность. А все мы ещё с самого детства знаем, что именно в таких местах прячутся они… монстры. Когда в темноте скрипнула половица, мы не думает, что это дом старый, воображение уже рисует уродливый образ чудовища, желающего разорвать нас на куски. Когда мы хотим выйти ночью в туалет, становится не по себе, что из-за тёмного угла кто-то выскочит и схватит нас за руку. Мы смотрим во тьму с подозрением, прислушиваемся к тишине в попытке уловить то, что не предназначалось для нас.              Поэтому так тяжело сделать один единственный шаг. Нити прошлого окутали и крепко-накрепко связали нас, даруя ложное ощущение безопасности. Когда ты долго живешь с чем-то, это кажется нормальным и правильным. Айамэ жила с болью так долго, что вообразила себе, что это её миссия. Только ей под силу хранить в себе всю обиду и ненависть, терпеть к себе плохое отношение и унижения. Она сильная, а потому справится со всем. В этом был её смысл жизни — терпеть, скрывать, запрещать себе. Потому что не умела иначе и боялась сделать тот самый шаг.              Там неизвестность, а здесь всё привычно. Пусть плохо, пусть такая жизнь делала её несчастной. Зато Айамэ точно знала, что справится с этими испытаниями, потому что делала это уже много лет. Выучила каждое действие, каждая мысль ей была знакома. А что впереди — никто не знает. Вдруг нет там никакого счастливого будущего? А что если там ещё больше испытаний и трудностей? И тогда она точно не выдержит. Сломается и уже никогда не сможет восстановить израненную душу.              Эти мысли тормозили и сковывали, не позволяли вдохнуть полной грудью. Айамэ ещё не решилась сделать шаг, но уже посматривала в другую сторону. И всему виной сад, в котором она находилась. Он менялся и постоянно подстраивался под других, исходя из настроения, мыслей и состояния души. Каждый видел это место по-разному, и ей так не нравилось то, что она видела.              Сад умирал. Некогда пышные кусты и цветущие сакуры превратились в голые стволы и ветви, тёмные, покрытые белым налётом и наростами. Айамэ помнила, сколько бабочек было в этом месте, когда пришла впервые и замерла от всего великолепия. Сейчас же здесь не было ни насекомых, ни птиц. Трава сначала пожелтела, а потом просто иссохла; погибли и все цветы. Неизменным остался лишь пруд с тремя карпами.              — Простите. — Айамэ присела прямо на землю и принялась руками чистить пруд.              Рыбы тут же принялись выныривать на поверхность, широко раскрывая рты, таким способом выпрашивая угощение. Но цель Айамэ была очистить пруд. Он был весь в цветущих водорослях и тине, из-за чего прозрачная вода превратилась в болотную жижу. Это была так неправильно, словно оскорбление или пренебрежение вперемешку с безразличием. Душа болела, поэтому она раз за разом опускалась в воду по локоть, не обращая внимание, что одежда намокла.              Стояла зима. Температура уже давно была минусовая, где-то даже выпал снег. Легко было заболеть, ветер пронизывал насквозь, заставляя дрожать, но Айамэ будто не замечала дрожи и мурашек, не ощущала, что пальцы давно онемели. Она лишь продолжала очищать пруд, единственное доказательство своей никчёмной жизни.              Эти карпы — символ, что больно было не всегда и в жизни были люди, любящие её просто так. Пусть не все они живы, но они были. Это не плод воображение, не старый сон, всё было по-настоящему. Душа ещё помнила тепло, которое дарили другие люди, помнила заботу и безусловную любовь. Она тянулась к этому, но Айамэ предпочитала оставаться безучастной. Да, слепая. Да, глухая. Зато живая…              Когда ты глядишь в глаза настоящему злу, очень тяжело оставаться по ту сторону. Тьма манит, её речи сладкие и бьющие в саму суть истинных желаний человека. Или она пытается внушить, что это именно то, что ты хочешь? Хотя это кажется не таким важным, если действительно станет легче и проще.              Всё начинается с небольшой лжи во благо. На вопрос: «Ты как?», Айамэ всегда отвечала: «Нормально», хотя сердце кровоточило и болело, молило о милосердии, просило сжалиться. Но на это надо слишком много сил, надо шагнуть вперёд… а это так страшно. Проще надеть маску и заковать сердце в цепи и спрятать глубоко внутри, чтобы не слышать душераздирающий крик, не видеть горькие слёзы и не видеть… надежду.              Надежда — это непозволительная роскошь. Это дурман, который сбивает с толку. А Айамэ хотела твёрдо стоять на ногах. Она встретила его, убийцу её отца. Ощутила его энергию, услышала голос, посмотрела в глаза, полные ненависти, и поняла, что скоро всё закончится. Придёт конец страданиям, возможно, вместе с этим придёт и финал её жизни.              Айамэ вытащила последнюю порцию водорослей и тяжело задышала. Тело била крупная дождь, и виной тому был не холод. Надо было принимать решение, что же делать дальше, но это было так сложно, что даже идея сброситься с обрыва казалась менее травматичной.              Несколько карпов выпрыгнули из пруда, махнув хвостом. Раздался всплеск, отвлекая от мрачных мыслей. Именно в этот момент она увидела небольшого воробушка. Сердце ускорило привычный ритм, тело бросило в холодный пот. Айамэ подскочила на ноги, всматриваясь в птичку и пытаясь понять: показалось ли? Но нет, воробей был реальным. Он летал вдоль убежища, пробиться внутрь не получалось, мешала защита.              Айамэ поспешила на выход из сада, её руки подрагивали, предчувствуя неладное. Воробей тут же радостно подлетел к ней, громко приветствуя и как будто даже жалуясь. От него волнами исходила энергия тревоги, что стало понятно — вести ужасные.              Этот воробей принадлежал Наоки, девочке, с которой она вместе бродяжничала и воровала. Она была рождена в семье шиноби, но из-за смерти родителей попала в приют, потому что родных у неё не было. А там жизнь была ничуть не лучше, чем на улице, даже хуже. Старшие дети издевались, забирали еду и… Даже думать не хотелось, что там пережил этот ангел.              Единственное, что у Наоки осталось от семьи — это свиток с техникой призыва. Но из-за того, что у неё было слишком мало чакры, вызывать она могла только Сузуме, маленького воробья. И вот сейчас он прилетел к Айамэ с какой-то вестью. На его спине был привязан тканевый мешочек, она тут же поспешила снять его. В благодарность раздалось громкое чириканье.              — Вы так похожи с Наоки — две маленькие птички, но с такой сильной волей. — Айамэ погладила воробья. — Можешь возвращаться. Обещаю, что со всем разберусь.              Не успела птичка ответить, как раздался громкий хлопок — Сузуме был призван в свой мир. Видимо, у Наоки закончилась чакра. Что же произошло?              Айамэ закрыла глаза, пытаясь справиться с тревогой. И только спустя некоторое время открыла мешочек, на ладонь выпали два клочка бумаги. На одной из них были знакомые символы, которые тут же загорелись, стоило им соприкоснуться с рукой.              В этот момент весь мир рухнул. Айамэ развернула вторую бумажку — «Акито». Лишь одно слово, одна печать, но она сразу поняла, что это значит — Наоки попала в страшную беду и просит о помощи. Этой печати научила её Айамэ — своеобразный знак, когда они должны бросить все свои дела и примчаться на выручку.              Поэтому Айамэ резко отправилась в дом, на ходу складывая печати, чтобы снять защиту. Теперь она официально член Акацуки, ей открылись многие знания, даже открыли доступ в тайную библиотеку, которая раньше была скрыта печатями. Но насладиться древними знаниями времени не было, она бросилась в комнату, на ходу раздеваясь и сбрасывая мокрую одежду просто на пол. Именно в этот момент в дверях появился Тоби, почувствовал бурлящую чакру напарницы; она даже не пыталась скрыть, что встревожена чем-то.              — Ты куда это? У нас тренировки, — строго произнёс он и скрестил руки на груди, демонстрируя таким способом своё недовольство.              — Мне срочно надо уйти, дня на три, не больше, — ответила Айамэ, с трудом натягивая чёрную водолазку — пальцы онемели и не слушались.              — И куда ты, позволь спросить? — Тоби вошёл в комнату и сел на кровать, наблюдая, как напарница скидывала в сумку всё подряд — какие-то баночки, бинты и корешки. — Что-то случилось?              — Мне просто надо… к подруге, — уклончиво ответила Айамэ.              Закончив собирать сумку, она бросилась к шкафу, чтобы надеть новый тёплый плащ. Тоби задумчиво смотрел за её резкими и нервными движениями, потом его взгляд переместился на брошенные в углу вещи. А ведь Айамэ была чрезмерно чистоплотна: убиралась, даже если не было сил, мыла посуду за всеми членами организации, каждый раз стирала одежду, даже если на ней было пятнышко, которое можно было просто протереть. Это всё выбивалось из привычного поведения, а значит, произошло что-то непоправимое.              — Я с тобой, — просто ответил Тоби. — Мне скучно, нет ни дел, ни миссий.              Айамэ резко остановилась и с нескрываемым раздражением посмотрела на Тоби, желая высказать ему всё, что он нём думает. А потом просто выдохнула и кивнула. Напарник не из тех, кто мешался под ногами, пусть идёт вместе с ней. Так даже спокойнее, ведь он был единственным человеком, ради которого хотелось замедлиться и перестать куда-то бежать. И он чувствовал то же самое, она знала. Просто знала.              — Мне надо в Акито, — сказала она и поспешила застегнуть пальто и взять в руки сумку.              — Отлично, по пути заглянем в деревню, мне надо забрать один свиток.              — Хорошо и… спасибо. — Айамэ улыбнулась, но улыбка вышла такой вымученной, и тут Тоби понял, что не зря решил пойти с ней.