прячет за собою ночь.

Глеб задыхается в немом возмущении, когда вместо классического «поебаться и в совместный душ» он оказывается прижатым животом к кровати, а Серафим сидит на его бедрах и связывает за спиной руки, абсолютно игнорируя копошения парня и его попытки сделать… что-то. Когда Глеб приходит в себя и наконец-то подает голос, спрашивая какого, собственно, хуя происходит, то его без затей опускают на колени на пол — спасибо хоть пледик кинули, пол жесткий и холодный — и шлепают, прижав лицом к пледу. А затем, едва осознающего происходящее, осоловело мигающего своими глазками-шоколадками поднимают на мягкую, особенно после пола, кровать, кладут на бок и оставляют на десять минут одного с горящей от ударов задницей. Вернувшегося Серафим встречает раскрасневшийся и явно безуспешно пытавшийся выбраться из веревок, замученный и отчаявшийся Глеб. Как-будто прошло не десять минут, а несколько часов. Серафим улыбается плотоядно и хитро, ложиться напротив, притягивая к себе за плечо. Он уворачивается от попытки Глеба его поцеловать, прижимаясь губами к шее, чтобы к стирающимся кровоподтекам добавить новых, ярких, алых и горящих, заставляя парня шумно выдохнуть и простонать на грани слышимости. Глебу уже становится плевать на веревки и руки, он притирается ближе к Серафиму в меру возможностей и почти скулит на ухо, чтобы уже взяли и выебали, а не мучали неизвестностью. Но Серафим только начал… Он кладет Глеба к себе спиной, прижимается грудью в упор и раздвигает бедра, чтобы опуститься ладонью на бледную кожу ягодицы, вырывая тихое шипение сжавшего губы парня, а затем толкнуться смазанными лубрикантом пальцами в кружочек тесных мышц. Впрочем, не такие уж они и тесные, раз сразу пропускают два не девичьих пальца по основание с легким сопротивлением. Глеб рефлекторно выгибается, довольно простонав в ожидании того, что его растянут и трахнут наконец-то — и не понимает, зачем были нужны такие трудности. Хотя, учитывая, что член и не думает падать, болезненно ноя от возбуждения — того стоило. А Серафим как ни в чем не бывало растягивает податливые мышцы, толкая два пальца в глубину и подливая еще смазки, что стекает по бедрам на простыни. Третий входит почти свободно, вызывая задушенный стон и мурашки по телу от ощущения растянутости. Глеб запрокидывает голову, пытаясь поймать взгляд Серафима и тихо, жалостливо проскулить просьбу, для пущего эффекта добавляя «пожалуйста». Тот ухмыляется, раздвигая три широко и ловя очаровательное по его мнению выражение лица Глеба. Серафим целует его в губы легким касанием и возвращает голову обратно, удерживая пальцами за кудряшки. Пальцы покидают Глеба со стыдными мокрыми звуками, заставляя невольно заалеть и всхлипнуть, но довольно заелозить, надеясь получить свой член внутрь. И получает, но не совсем то… Ко входу прижимается влажное, круглое и холодное. Парень выгибается, пытаясь увидеть, что происходит у него же между ног, но Серафим держит крепко, а связанные руки не способствуют большой подвижности и свободе, скорее наоборот. Глеб понимает, что это ребристый резиновый член больше интуицией, чем мозгами, когда игрушка оказывается внутри по основание, ощущаясь подлиннее, чем член Серафима. Он выстанывает, когда головка члена прижимается к простате, а Серафим сразу это замечает, расплываясь в довольной улыбке. Парню остается только пытаться глушить стоны и тихо скулить, пока его активно трахают игрушкой, не позволяя свести ноги и совсем не касаясь ноющего члена. Он умоляет, но Серафим остается при своем. Крепко прижимает к себе за связанные руки, покусывает шею и плечи, покрывая следами от зубов, местами втягивая кожу — оставляя кричащие, алеющие засосы, опаляя горячим телом не менее горячее и измученное тело Глеба, шепчет на красное ухо пошлости, с удовольствием слыша в ответ маты и всхлипы. Со временем перестает даже прижиматься, потому что у Глеба не остается сил на сопротивление и любые движения — оргазм откладывается в третий раз, оставляя его бессильной лужей. Серафим сжимает пальцами до будущих синяков его талию, продолжая неумолимо двигать игрушкой внутри, а Глеб тихо подвывает и стонет хрипло перенапряженными связками, неосозанно умоляя об разрядке каждый раз, когда она оказывается близко. — Блять, пожалуйста, сука, пожалуйста, — частит он, ощущая как грубые толчки слишком сильно стимулируют набухшую простату, подгоняя к нему оргазм, — пожалуйста, ну пожалуйста, я так хочу, мне нужно… Он захлебывается словами и стонами, когда его толкают на живот, раздвигая шире бедра и остервенело вбиваются в растраханную тесноту мышц. При каждом толчке головка проходится по простате, Глеб скулит, сжимаясь и умоляя в одних только мыслях об разрядке. И получает ее, изливаясь между своим животом и простынями с распахнутыми в немом крике губами. Долго и сильно, выгибаясь даже со связанными руками и отсутствием сил. Тяжелое тело накрывает поверх, Глебу неудобно из-за веревок, но он молчит, пытаясь отдышаться и наслаждаясь жаром чужого тела. И тихо всхлипывает, ощущая прижавшееся к бедру чужое возбуждение, на котором не остается сил. Он надеется, что Серафим его пожалеет. Зря.