прячет за собою ночь.

Они спотыкаются об чужие и собственные ноги, собирают все углы и притираются друг к другу, не отрываясь. Юра целует грубо, до капель крови на губах, что размазываются в поцелуе, похотью по языкам. Убийственное желание течет по телу, Артем сам срывает с парня одежду, чтобы ощутить сильнее и ближе крепкое, горячее тело и отдаться пороку наконец. Голову кружит от жара, возбуждение пылает и сжигает воздух между ними, все стремительнее тающий в касаниях и поцелуях — рваных, жадных, присваивающих, желающих. Юра остаётся без одежды, и Артем впитывается в него своим телом. Вжимается отчаянно, будто погибнет, если оторвётся хотя бы на мгновение, кусает-целует в шею, царапает по плечам ногтями и не отлипает, пока его роняют на кровать, пока срывают штаны и белье, раздвигают ноги в стороны до надрывного всхлипа и жадно гладят сжимающееся колечко мышц. Артем молит в неконтролируемом желании, оставляет алые полосы по плечам-груди, кусает собственные губы до боли и крови, срывается на хриплые просьбы и отчаянное «Юра-Юра-Юр, пожалуйста». Он извивается по простыням, двигается бедрами навстречу, чтобы хоть как-то утихомирить сжигающее изнутри желание. У Юры во взгляде не черти, он сам черт, адское создание, ангел, дьявол. В глубине зрачков страшный тёмный огонь расплывается, плавит одним своим существованием, разносит желание по телу и разуму; он хватает не сопротивляющегося Артема за бедро до синяков, тянет ниже, кусает-целует, вторгаясь в рот языком, пока пальцы раздвигают стенки напористо, жадно, грязно, до безумия нужно. Вокруг них жарко и мокро, тела вжимаются друг в друга, истекающие члены трутся головками друг об друга, предэякулят капает на живот Артёму, разгоняя возбуждение. Он распахивает глаза широко, ощущая такой близкий оргазм, он царапает Юре шею, отвлекая от истерзанных своих губ, и одним своим видом просит. Юра рычит, давит двумя пальцами на простату внутри, а второй рукой обхватывает член в плотное кольцо. Артёму хватает десяти секунд, чтобы выломаться по кровати дугой, заляпав себя и Юру заодно. Впрочем, это не отвлекает парня, против сопротивления мышц он добавляет третий, растягивая узкие стенки — давно не были вместе, все дела-дела. Артем скулит и мечется под ним на манер ужа, но вопреки чувствительности двигается бедрами на встречу, в следующую секунду пытается уйти и так по кругу, пока пальцы не покидают растянутое отверстие, давая парню выдохнуть буквально мгновение, пока Юра размазывает смазку по члену и одним грубым толчком входит по основание, заставляя Артема судорожно сжаться и сорваться на крик от ощущения наполненности и жгущей боли от растяжения. Он замирает, длинными пальцами сжимает плечи и с усилием расслабляет все тело, давая Юре медленно двигаться туда-обратно, привыкая и смазывая боль в уничтожающее сознание и личность удовольствие. Только желание в каждом движении, грязная похоть по воздуху, забивая лёгкие, сбивая губы в поцелуях и укусах, заставляя терять разум и любые мысли, кроме «еще-еще-еще». Скулящее «Юр, пожалуйста», и парень срывается, беря сходу бешеный темп, и только его горячее тело поверх и руки на бедрах держат Артема прижатым к кровати и в сознании, пока изнутри крупный член плавит стенки и мозги заодно, вбивается безумными рывками в слишком чувствительное нутро. Артем успевает лишь сжиматься от каждого попадания головки по простате, лишь скулить до слез в уголках глаз, что жмурит до звёзд на внутренней стороне век, лишь отпускать в воздух бессвязный лепет-просьбы-имя и сыпаться на крошки. Он вновь кончает первым, на этот раз не коснувшись своего члена, и от яркости и остроты ощущений сжимает Юру внутри до боли и шипения, а потом чувствует, как его талию сжимают до невозможности вдохнуть, чужие зубы смыкаются на плече, и внутренности заливает лавой. Юра хрипло выдыхает ему на ухо, языком вяло зализывая свой укус. И никто не торопится двигаться: Артем пытается увидеть и почувствовать хоть что-то, кроме пелены перед глазами, собственного тела, что болит в каждом кусочке и горячей неги, размазывающей его в лужу, а Юра просто дышит его родным запахом, не выходя из парня, не шевеля даже пальцем — только думая о том, чтобы остаться в этом состоянии на вечность.