В пятнадцатый день седьмого лунного месяца

Последние слова Императора Небес Вэй Усяню не были понятны до конца. Что такого он должен осознать? О чём ещё должен задуматься? Он ведь задал конкретный вопрос, но никакого ответа так и не получил! Признал, что Лань Ванцзи дорог ему, важен, что же ещё такого нужно понять? Однако оставшись в темноте один, он ничем не мог развлечь себя, кроме воспоминаний. И, конечно, так как тревожился он не о себе сейчас, а о Лань Ванцзи, то и обратился к тому, что открылось снова, к собственной памяти, которая относилась к уже прожитой, так ужасно закончившейся прошлой жизни. Не всё он помнил по-настоящему чётко, но вот Лань Ванцзи увидел так, как будто снова стоял на тропе у входа в Облачные глубины. В тот день они спорили с упрямым старшим учеником, что никак не хотел пропустить их без нефритовых жетонов, затерявшихся, должно быть, в тот самый момент, когда в гостевом доме они столкнулись с людьми клана Цзинь. Тогда в разгар спора по тропе поднялся заклинатель их лет, что был одет в белые ученические одежды, которые носил с небывалым достоинством. При нём был меч, а волосы уже украшал гуань, на лбу красовалась белая лента с облачным знаком. Благородный и даже изысканный облик мгновенно запечатлелся где-то в глубине души, Вэй Усянь тогда замер и смотрел на этого заклинателя так внимательно, может, и чересчур внимательно, что почти забыл, кто он сам и зачем вообще стоит перед входом в Облачные глубины. Мгновением позже он ощутил небывалое желание заговорить с этим молодым господином, он и не знал точно, как его зовут, только видел, что тот из клана Лань, а по поведению старшего ученика понял, что, должно быть, он ещё и имеет необходимое влияние. Однако стоило начать привычно болтать, как этот господин пронзил Вэй Усяня холодным взглядом, от которого, должно быть, и сердце на миг покрылось коркой льда и биться перестало. Таким он впервые увидел Лань Ванцзи, и этот образ словно навечно остался заперт под веками. — Что я должен понять? — заворчал Вэй Усянь вслух, ни к кому не обращаясь в своей пустоте и темноте. — С самого начала мне хотелось подружиться с ним. А особенно после, когда я понял, что он — тот самый, о чьих выдающихся способностях и успехах я столько слышал. Мне давно хотелось найти кого-то равного, ведь к Цзян Чэну я относился как к шиди… как к младшему брату, с ним в соперничестве всегда хотел хоть немного, но отступить, уступить, только бы он не ворчал, а порадовался своим успехам, увереннее себя почувствовал… Темнота молчала, пустота оставалась пустой, не изменилось ничего совсем. — Может, я не помню чего-то? — предположил Вэй Усянь, и голос прозвучал печально. — Впрочем, не сосчитать раз, когда мы стояли спиной к спине, когда предлагали друг другу помощь. И всегда для него это словно и не значило ничего. Я звал его другом, а он вечно отрицал это. Что-то не складывалось. В прежней жизни он и представить себе не мог, чтобы Лань Ванцзи когда-нибудь сказал бы ему: «Если тебе нужна моя душа, так она только тебе и принадлежит. Если хочешь выпить её до капли — так забирай, потому что без тебя моё сердце всё равно не будет биться. Слышишь? Вся моя жизнь была лишь ожиданием тебя». Эти слова как будто бы намекали, что Лань Ванцзи, которого он помнил, испытывал к нему более глубокие чувства, чем сам Вэй Усянь предполагал. — Да разве что-то можно было разобрать по его холодному лицу, — заворчал он снова, ощутив отчего-то жгучий стыд. Но чего именно стыдился?.. И снова осёкся, потому что почувствовал, будто темнота и пустота насмехаются над ним. Точно и мрак, и это ощущение одиночества на самом деле проистекали из его слепоты. Может, Император Небес ослепил его и, решив пошутить над демоническим лисом, поднял в собственный дворец? Может, сейчас другие небожители смотрят на его метания и смеются потихоньку, что он, глупец, не способен чего-то увидеть и что-то понять? Вдруг он ощущает эти настырные взгляды, вот и смущён до крайности? Но было слишком уж тихо для Небесной столицы. Он сосредоточился, перебирая снова яркие картинки в памяти. Отчего всегда так хотелось, чтобы Лань Ванцзи обратил на него внимание, посмотрел не так холодно, послушал рассуждения, согласился вместе выпить вина? Почему так больно было видеть в его глазах осуждение, почему таким жгучим было желание ему одному объяснить, чего Вэй Усянь на самом деле хочет добиться? Он ведь всегда искал внимания Лань Ванцзи, а потом… Но никак не получилось вспомнить, какой была их последняя встреча. Только туман и виделся, мороком загораживал события, приглушённой болью отзывался. — Должно быть, тогда я уже сошёл с ума, — решил Вэй Усянь, — а раз был безумным, наверное, прогнать его хотел. Неудивительно, если впасть в безумие под действием энергии инь, каждому рядом находиться будет опасно! Тогда ведь и своих от чужих больше не отличаешь… А он… Лань Ванцзи был последним, кто… Нестерпимо заломило виски, дышать стало трудно, хоть Вэй Ин вспомнить не мог, а нужно ли ему, демону, вообще дышать. Забывшись, что никому его не услышать, Вэй Усянь наконец сказал громко, отчётливо: — Ты… Лань Ванцзи, ты был мне так дорог, что иногда казался дороже, чем собственная семья. Прав был Цзян Чэн, обвиняя меня в подобном. Где теперь Цзян Чэн? Мы отчего-то не оказались связаны, а ты… ты… снова встретился мне. Да если бы только можно было повернуть время вспять, я бы, должно быть, послушал бы тебя… или, — он сглотнул и продолжил намного тише: — Или объяснил бы тебе наконец, отчего больше никогда не смогу стать тебе равным, отчего мне остаётся только тот путь, на котором попутчиков не встретить. Он засмеялся и закашлялся почти как безумный. Ничего уже было не изменить, прошлая боль на мгновение окутала и принялась душить, но всё же схлынула, отступила, откатилась обратно во тьму. — Что ж, ты тогда был прав, посмотри, ты всё так же чист и благороден, пусть и забыл, что такое счастье, я же — жалкий демонический лис, которого бог войны по своей прихоти заключил под горой. Когда-то я мечтал стоять с тобой плечом к плечу, из виду тебя не упускать, а теперь… Разве на такое ты согласишься? Да это только звуки праздника свели тебя с ума, что ты душу мне предложил свою, странные вещи говорил о том, что будто бы сердце без меня… — сами собой выступили слёзы. Вэй Усянь замолчал, чтобы сдержать рыдание. Долгое время спустя он добавил: — Мне только хотелось, чтобы ты был рядом и не смотрел на меня больше с таким ледяным отвержением… Отчего же?.. Этого ли хотел от него Император Небес? Это требовал осознать наконец?.. Высказать вслух такое простое пожелание?.. — Должно быть, ещё тогда, на тропе в горах, где воздух дышал прохладой, а солнечный свет скользил рассеянно, ещё тогда я отдал своё сердце тебе, Лань Ванцзи, — пробормотал Вэй Усянь. — Отдал и забыл, никогда не умел следить за своими вещами, слишком уж привык, что у меня их не бывает, один только меч, да и тот в конце концов стал только безделкой… Отдал сердце и унёсся прочь, даже не думая, хранить ты его будешь или выбросишь с мусором. А ты?.. Ты хранил? Глубоко вздохнув, он замолчал, так и не договорив кое-что, но пустоте-то это было без надобности. Да и что-то неправильное было в том, что первым такие слова услышат или чернота, или злобное одиночество, или холодные стены пещеры на Луаньцзан. Где бы там Вэй Усянь ни находился на самом деле, Лань Ванцзи сейчас рядом с ним не было.