В пятнадцатый день седьмого лунного месяца

— Значит, ты не только выбрался, но и начал уже другим головы морочить? Вэй Усянь, забыл, где твоё место до скончания веков?.. Вэй Усянь повернул голову, чтобы встретиться взглядом с богом войны. Тот и не изменился ни капли, всё так же лучился от гордости, всё так же поражал силой. Ослабленному клочку души, которым был сейчас по сути Вэй Усянь, с таким противником не получилось бы справиться. Во всё так же веселящейся толпе никто не обращал на них внимания, и уже одно это говорило, что бог войны щедро использует собственную силу. Что можно такому противопоставить? — Император Небес разрешил мне! — выдохнул он. — Позволил мне покидать заключение. Праздник ещё не подошёл к концу. — Император милосерден, внял твоим молитвам, да не рассмотрел черноту твоей души. Или ты не очаровал этого благородного мужа, или ты не принудил его отдать тебе собственную суть? Чёрные твои дела я вижу насквозь. «Если тебе нужна моя душа, так она только тебе и принадлежит. Если хочешь выпить её до капли — так забирай, потому что без тебя моё сердце всё равно не будет биться. Слышишь?» — так сказал Лань Ванцзи, а Вэй Усянь не понял почему. Он хотел разобраться, а бог войны вмешался и не дал закончить разговор. Да, поначалу Вэй Усянь собирался и лгать, и очаровывать, и обманывать, только бы добиться своего, но всё ведь изменилось! Он совсем о другом задумался! — Всё не так! — возмутился Вэй Усянь, отчаянно дёрнувшись. — Мы… — он оглянулся на Лань Ванцзи, ища в том поддержки. Уж тот точно сумеет объяснить, что случилось, да так, что бог войны осознает свой промах, но понял, что Лань Ванцзи спит прямо посреди толпы. Спит и наверняка видит тревожный сон, насланный со стороны. Глаза его были закрыты, но под веками беспрерывно двигались, словно рассматривая что-то. — Нечестно! — выдохнул Вэй Усянь, и тут же плечо его сжали ещё крепче. — Нечестно, у меня есть свидетель! — Что о честности может знать дух, привыкший только обманывать? — фыркнул бог войны на это. — Кто твой свидетель? Тот, кого ты очаровал настолько, что он считает, что полюбил тебя? Хорошо, что ты слаб как котёнок, не придётся сегодня пачкать руки. Одного дуновения хватит, чтобы запереть тебя под прежней печатью. И он действительно выдохнул. Потоком ветра Вэй Усяня подхватило и подняло над площадью, мгновенно он потерял тело и понёсся к Луаньцзан. Лишённый всякой материальности, он был всего лишь ещё одним ветерком, противостоять порыву никак не мог, и только когда внезапно ощутил на себе вес всей скальной породы, сумел рыкнуть: — Я вовсе не хотел обмануть его! Только некому было услышать его голос во тьме. Вэй Усянь рванулся бы, но печати и такого не позволяли. Оставалось лишь перебирать в памяти недолгие мгновения свободы. Ведь он действительно мог выпить Лань Ванцзи до капли, несколько раз выдавались удачные моменты, так отчего же он такого не сделал? Как так вышло, что он упустил собственную удачу? И что имел в виду бог войны, когда сказал «он считает, что полюбил тебя»? Вот почему Лань Ванцзи сам предложил ему собственную душу? Внезапно Вэй Усянь ощутил жжение — будто вокруг запястья обернулось что-то и жгло, жгло, вгрызалось в кожу. Но он был развоплощённым духом, скованным печатями, он был растворён в толще камня, как же тогда можно чувствовать подобное неудобство. Он и себя-то не мог рассмотреть. Не мог, но всё же понял, что руку обвила красная нить, такая яркая и такая прочная, что ни сорвать её, ни освободиться. — Лань Ванцзи, — прошептал он. — Что ты такое сделал, Лань Ванцзи? Что всё это значит?.. И чёрной волной, заставившейся захлёбываться в немом ужасе, накатили воспоминания — о крови и боли, о войне и печати, о флейте в руках, о безумии. О том, как Золотое ядро перестало трепетать в теле, о том, как отвернулись все, о ярости и гневе в душе… И о заклинателе в белом, который говорил: «Я тебя не оставлю. Уберегу, защищу, позволь быть рядом… Вэй Ин!», а вместо ответа слышал лишь «Убирайся». А ещё — о последних мгновениях, когда собственное безумие уничтожило тело, а душа, выпорхнув, была поймана и лишена воспоминаний. «Переродишься демоническим лисом, ничего не вспомнишь, обретёшь себя лишь когда — и если — он снова тебя найдёт». Он. Лань Ванцзи. Не понимая ещё, что чувствует, Вэй Усянь только бессильно зарычал, но всё это никак не позволило разбить печати. Он был беспомощен и окружён темнотой, обречён на муки! Но неужели и Лань Ванцзи — тоже? Разве для него не мучителен такой исход? Разве его душа не искала так долго, стеная от одиночества? Несправедливо. — Как же Лань Ванцзи? — выдохнул Вэй Усянь тьме в лицо. — Лань Ванцзи? — ответил ему на это голос Императора Небес.