Это Вуншпунш, братишка!

             

○ 🔮 ○

             

[Piano Peace — The Truth Untold; Kristian Kostov — Beautiful Mess]

      Едва только Ангел исчезает из комнаты Зельеварения, Чонвон срывается с места и убегает в свою спальню. Не то, чтобы за ним кто-то, кроме Хисына, бежал, но почему-то желание спрятаться от остальных членов его семьи было слишком ощутимым. Будто, задержись он ещё на несколько секунд, и Сону начал бы очередную нравоучительную тираду. Или Джей влез бы вновь в его сознание без спроса. Хоть он и делает вид, что больше мысли Чонвона ему не интересны, Чонвон прекрасно ощущает это копошение в сознании, когда в него проникает Демон. Знает теперь уже просто, наученный горьким опытом, что нужно делать. Только вот сегодня петь песенки про котят или думать о ещё не распробованных сортах чая — он не смог бы при всём желании, а по кровавой бездне глаз Демона он чётко видел — не сбежит, будет, как на ладони. Вот поэтому, хлопая дверью, едва только в неё проскальзывает чёрный хвост, Чонвон падает лицом вниз на огромную кровать и тяжело вздыхает.       — Ты ведь знаешь, что ему будет достаточно просто подойти к твоей двери, чтобы чётче услышать мысли? — мявчет Хисын, прыгая на постель следом.       — Недостаточно, — бурчит Чонвон. — Я опробовал недавно заклинание тишины на комнате.       — Разве ты не делал этого для того, чтобы нам не было слышно чего-то лишнего извне?       — А разве это не работает в обе стороны? Чонвон приподнимает голову и, к своему разочарованию, натыкается вполне очевидный взгляд золотых глаз.       — Боже, почему всё так сложно…       — Хочешь чаю? — Хисын подбирается к краю постели, готовясь спрыгнуть. — Или поесть чего-нибудь?       — Обойдусь без ужина, — Чонвон переворачивается на спину, складывая руки на животе и глядя в потолочные балки. — Наверняка Сону захочет поговорить о том, что случилось. Или о своём следующем желании. Дёргая пушистым ухом, Хисын прыскает насмешливо:       — Прямо сейчас Сону пытается выяснить у Джея, сколько ещё его близнецов и в каких существах — ходит по этому Свету.       — И надо оно ему — знать это…а какой чай? — украдкой смотрит на кота Чонвон.       — Любой, какой пожелаешь. Но сейчас, я бы посоветовал тебе лаванду с голубикой. Или ромашку с лимоном.       — А у нас остались кремовые пирожные со вчерашнего ужина? — шепчет он, вызывая у Хисына ещё один шипящий смешок.       — Остались.       — Тогда ромашку и пару пирожных.       — Одна лапа здесь, другая там, — мявчет Хисын, спрыгивая с постели и семеня к двери, которую взмахом руки любезно приоткрывает Чонвон, тут же захлопывая сразу после и накладывая невербальное заклинание протекции. Он вздыхает ещё тяжелее, поднимаясь на постели и оглаживая ладонью место, на котором только что ещё сидел Хисын. Пытаясь осознать, оставшись с собой ненадолго наедине, что ничего, как раньше между ними уже не будет. Что Хисын, даже сейчас, когда им нужно было бы поговорить, первым делом заботится о нём и не бередит пока душу откровениями. Понимая, что Чонвону ещё многое нужно переварить, после того, что случилось с Ангелом. Да и вообще за эти несколько дней, в которые жизнь перевернулась с ног на голову. Чонвон слышит эхо голоса брата и низкий рокот Демона, вероятно идущих в спальню старшего, и притихает невольно, обращаясь в слух. Не улавливая ничего особенного, благодаря своему заклинанию, кроме каких-то обрывистых окончаний. Задумываясь о том, что теперь — Джей и впрямь будет частью их семьи. Навсегда. О том, что Хисын был его семьёй — всегда. И о том, как странно чувствовать к нему не просто тепло, нежность и любовь, как к их вечному фамильяру, что был рядом с пелёнок… Чонвон вздрагивает, слыша тихий стук в свою дверь. Напрягаясь ещё сильнее, потому что наложенное заклинание позволяло Хисыну войти без стука, и тот это знал.       — Кто? — Чонвон спрашивает это, но тут же цокает языком, нехотя сползая с кровати. Заклинание тишины…       — Я на мгновение, можно? — рокочет Джей, как только Чонвон поводит в воздухе рукой, снимая ненадолго тишину с каменных стен.       — Чего тебе? Нельзя ко мне.       — Оцени моё уважение к тебе, я ведь мог пробраться вместе с Хисыном. Поджимая губы, Чонвон приоткрывает дверь, мрачно уставляясь на Демона, что на две почти головы выше. И как только у Сону не болит шея…       — Спросишь у него сам, когда перестанешь прятаться, — подмигивает Джей на ведьминские мысли, отчего Чонвон шипит, пытаясь закрыть дверь, но ботинок Демона застревает меж косяком и тяжёлым деревом. — Тишина снаружи не работает, это во-первых.       — В каком это смысле?       — В таком, что я слышу твои мысли, если нахожусь рядом, Хисын был прав. И мне показалось, тебе важно это знать. Чтобы улучшить в будущем заклинание наложенное на комнату и собственную магию.       — Какой тебе резон помогать мне? — щурит тёмные глаза Чонвон, обегая ими коридор. — И где Сону?       — В своей спальне, — хмыкает Джей. — Если ты не забыл, он запретил мне ночевать с ним сегодня. Так вот, о помощи. Мы ведь почти семья, Вон-и, — тянет он елейно, опираясь плечом о дверной косяк и склоняясь ближе, настораживая ведьму кровавой темнотой своих бездонных глаз.       — К сожалению.       — А во-вторых, твои мысли о Хисыне. Я нашёл их крайне интересными для себя. И для тебя. Просто ненавижу драму, после проживания со своей семейкой в Аду, и очень хочу избавить себя от этого и здесь, в людском мире.       — Суёшь, в общем, свой демонический любопытный нос, куда не следует, — закатывает глаза Чонвон. — Но допустим. Что же такого интересного я думал?       — О том, что Хисын был с вами с пелёнок. И технически, это было так. Даже почти фактически, но… — разводя когтистыми руками, Джей поджимает багровые губы. — Смотри в чём суть. Ты восемнадцать лет своей жизни знал, видел и тискал обычную пушистую задницу, что знала лишь невербальные заклинания и жила неизвестно какую кучу лет до твоего появления. В свалянный мех которой ты пускал слюни и сопли с самого детства, что грела твои босые пятки и мурчала на ухо перед сном, но… — Демон кивает себе за спину, как только на лестнице слышится звон чашки о блюдце и шаги. — Сейчас ты лицезреешь перед собой мужчину, любящего тебя. И нет-нет, да отделяешь его кошачью сущность от человеческой.       — И к чему ты ведёшь?       — К тому, что всю твою жизнь рядом был обычный кот. Который оказался человеком, и тянешься ты к человеку, а не к фамильяру. Так что нет смысла драматизировать на тему: «как я мог влюбиться в тысячелетнюю пушистую няньку?» Думай о том, как ты влюбился в тысячелетнего мужчину, которого тебе придётся однажды познакомить с родителями, — усмехается Джей, замолкая, когда Хисын появляется в начале коридора, недобро щуря золотистые глаза. — Хотя, знаешь, будь я вашим с Сону родителем, обрадовался бы Хисыну куда больше, чем себе…       — Как самокритично, — бубнит Чонвон, хмуря брови и невольно уносясь уже мыслями по волнам, подкинутым Демоном.       — В конце концов, для меня это знакомство неизбежно также. Вам двоим хотя бы повезло, — кивает Джей Хисыну. — Доброй ночи. Хисын и Чонвон вздрагивают одновременно от внезапного хлопка и окутывающего коридор багрового дыма.       — В Аду есть курсы по эффектному исчезновению, как думаешь? — фырчит Хисын, сквозь дым пробираясь в комнату. Закрывая за ним дверь, Чонвон уже не накладывает на стены тишину. Этим он займётся уже завтра, со всеми правками, которые ему подбросил Демон. Да и, раз он не ночует у Сону…       — В Аду, как минимум, есть курсы вежливости и человеческой психологии, — кивает Чонвон, возвращаясь к постели, на которую Хисын ставит поднос с чашками чая и пирожными.       — Хочешь, чтобы я снова вернулся в кошачью форму? — предлагает фамильяр, склоняя голову и перехватывая растерянный взгляд ведьмы.       — Я… Чонвон на секунду замирает, глядя в золотистые, переливающиеся глаза. И мотает головой уверенно.       — Нет. Просто дай мне свою руку, если…не против? Улыбаясь клыкасто, Хисын тут же тянет Чонвону свою ладонь, которую тот хватает нетерпеливо, в тот же миг начиная перебирать длинные пальцы. Чувствуя, как от этого успокаивается волнение и стучит размереннее сердце. Или это запах от успокаивающего чая?       — Некоторые привычки у нас не отнять, — усмехается беззлобно Хисын, объясняясь следом. — Ты с детства перебирал мои лапы и нажимал на подушечки, когда хотел успокоиться.       — Боже, — выдыхает Чонвон, застывая. — Извини…       — Всё хорошо. Всё хорошо, если это помогает тебе. Если я всё ещё могу тебе помочь. Чонвон снова поднимает взгляд на фамильяра, скользя им по лёгкой улыбке, за которой прячутся небольшие клыки. По мягкой коже и чуть вздёрнутому носу. Сейчас он в него не ткнёт, как привык делать чёрному коту, забирающемуся к изголовью кровати по утрам. Но сейчас он этого и не хочет. Вместо этого, свободной ладонью Чонвон тянется к лицу Хисына, накрывая тёплую щёку и наблюдая за тем, как к этой осторожной ласке ластятся, прикрывая золотистые глаза и оставляя тень от длинных ресниц на коже. Чонвон тихонько хихикает.       — Да, некоторые привычки не отнять. В кошачьей форме Хисын частенько вбивался мордочкой в его руки, выпрашивая ласку.       — Чай остынет, — вздыхает Хисын, едва ощутимо касаясь при этом губами ладони Чонвона.       — Я подогрею, — шепчет тот, бросая беглый взгляд на поднос и улыбаясь, замечая красную петунию вновь. — Мама оборвёт тебе уши за цветы.       — Теперь, когда я человек и могу говорить, мне даётся куда больше заклинаний. Так что, цветы вашей мамы в порядке. И на месте одного — вырастают сразу два.       — Умно. Боже, у меня столько вопросов…       — Ты можешь задать их все. Только по очереди. Посмеиваясь, Чонвон нехотя отнимает ладонь от лица Хисына, обеими руками теперь сжимая длинные пальцы фамильяра.       — Почему ты приносишь именно этот цветок? — кивает Чонвон на петунию.       — Потому, что именно красная петуния — это символ любви. И, из всех возможных оттенков цветка, этот тот, который может выказать симпатию. Если бы, как и Сону, не пропускал значение цветов и трав в своё время — сразу бы всё понял.       — Кому в детстве хочется учиться, в самом деле?       — Ну, в твоём случае, учёбе, кроме лени, мешали ещё и попытки спастись, — хмыкает Хисын, качая головой. — Это, возможно, предотвратит твой следующий вопрос о том, какие заклинания я знал, будучи котом.       — Именно. И почему ты не расколдовал себя сам?       — Потому, что это было возможно лишь при произнесении заклинания. То, что я мог произнести в своей голове…список работающих заклинаний, не произнесённых вслух, сам знаешь, маловат. И в какой-то момент, я даже боялся, что мне его не хватит.       — Но зачем ты вообще колдовал в шкуре кота? Мы тебя не обижали…вроде как? — приподнимает брови под тёмно-рыжую чёлку Чонвон. Хисын усмехается.       — Нет. Но Сону обижал тебя. А я спасал изо всех сил, как мог. Глаза Чонвона распахиваются в удивлении, а пальцы невольно сжимают чужие сильнее.       — Ты…       — Нередко был единственным, кто оставался с вами. И жалел, что не умею чего-то большего. Потому, что, чем старше становился Сону, тем изощрённее становились и его способы избавиться от тебя. Мне буквально повезло, что ваша разница всего в год. Будь он ещё старше и знай больше…       — Он не со зла, — бормочет Чонвон, поджимая губы и опуская голову. — Он…он любит меня, наверное, где-то очень глубоко в своей тёмной душе. Раз всё-таки не убил.       — Просто так и не смог. Не оправдывай его, Чонвон, твой брат далеко не Ангел.       — Я не могу так, Хис. Не могу злиться на него потому что…я пытаюсь поставить себя на его место.       — Потому, что твоя светлая душа так велит.       — И я рад, что она мне это велит. Я много лет думал о том, каково было бы мне, если бы любовь родителей делилась на меня и кого-то младше. Но мне повезло, и этим младшим был я и, так или иначе, больше любви доставалось мне, а нагоняя ему. Больше ответственности всегда было на нём. Но разве это честно? Он был таким же, как и я, ребёнком. Он хотел шкодить, есть сладости и играть в своё удовольствие…а на него скидывали ответственность за меня. Очевидно, что он пытался от этой навязанной ему ответственности избавиться.       — Чонвон, Сону пытался убить тебя.       — Ну… — поводит плечами Чонвон. — Он тёмная ведьма. Поди тыкни Демону в то, что он радуется убитым и умершим людям, потому что это позволит ему сожрать их души? Это его природа. Это как корить меня за то, что я Сону прощаю. Хисын было открывает рот, чтобы оспорить это, но замолкает. Нехотя кивает, соглашаясь, и осторожно переплетает их с Чонвоном пальцы. Чонвон от этого действия замирает снова, уставляясь на их руки.       — Он просто хотел быть обычным ребёнком, которого любят родители. А не старшим братом, который обязан следить за младшим, — шепчет Чонвон.       — А ты? — тянет их руки к своей груди Хисын. — Разве ты не хотел быть любимым? И не бегать всё своё детство, изучая заклинания защиты от собственного брата?       — Я просто хотел счастливую семью. И, может, теперь…она будет у нас двоих? Когда у Сону есть Джей, а у меня… Чонвон осекается, замолкая. Но Хисын, мягко улыбаясь и прижимая его ладони к своему сердцу, негромко заканчивает:       — У тебя есть я. В ответ на нежную улыбку и поднимающееся в грудной клетке мурчание, Чонвон тянет в подобной свои губы и совсем неслышно решается спросить:       — Останешься сегодня на ночь?       — Я ведь и так каждую ночь с тобой?       — Нет… — щёки Чонвона розовеют, а мурчание становится громче, отдавая вибрацией в его ладонь. — Как человек. Останешься со мной сегодня ночью, как человек?       — Если ты хочешь.       — Хочу. Я хочу узнать тебя, Хисын.