Темная Империя. Ритуальный Круг

Хатссах, домен ДарГештар, Ад              Подошедшая к дверям Нэрисса уже кладет руку на ручку двери, но замирает, прислушиваясь.        — …Они ставят условия… Бельтэйр требует встречи…       Доносится из коридора голосом Эллохара, и Нэри морщится — новых конфликтов Рэна с Рагдаром ей для полного комплекта личной Бездны не хватало. Тяжко выдохнув, она распахивает дверь, делает шаг вперед и внимательно оглядывает предупредительно замолкших спорщиков.        — Нисколько не хочу прерывать вашего прочувствованного общения, лорды, — начинает предельно саркастично Нэрисса, — но, возможно, вы вспомните о наличии у вас мозгов и прекратите вести себя как старые демоницы в базарный день. И переместитесь хотя бы в кабинет?       Асмодей выразительно фыркает в ответ на ее слова, Даррэн обращает на нее вопросительный взгляд, вздергивает бровь вопросительно. И так устало, тоскливо смотрят на нее родные серые глаза, что Нэрисса невольно смягчается: не время ругаться. Потому что сама она соскучилась так, что, кажется, от желания обнять Рэна сводит каждую мышцу. И не только сводит…        — Я, вроде бы, еще не успел покусать тебя сегодня, радость моя… — начинает магистр Смерти с улыбкой, но Нэри прерывает его, с трудом сдерживая ответную улыбку и указывая на дверь:        — В кабинет.        — Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, — насмешливо проговаривает Эллохар.       На входе в кабинет он успевает перехватить и поднести к губам руку Нэриссы, на что сама она закатывает глаза, а хранитель хмыкает ехидно. Когда Нэри наконец-то занимает место за столом, лорды уже сидят в креслах и выжидательно наблюдают за ней. И если в глазах Асма написано скорее ехидное веселье, то в глазах Рэна она отчетливо читает пусть и замаскированную, но тревогу. И так же четко ощущает ее по связи.        — Все хорошо, Рэн, — не решаясь прибегать к связи, чтобы не выдать чувств касательно требований драконов и пройденного испытания, вслух обозначает Нэрисса. И переходит к обсуждаемой в коридоре теме: — Драконы обнаглели настолько, что решились не только требовать встречи от самого принца Хаоса, но и просят о свидании со мной?       Эллохар закономерно мрачнеет, прищелкивает обозначившимися на руке когтями, выдавая свое раздражение. Асмодей кидает на него многозначительный взгляд, напоминая о Нэриссе беседе по ее пробуждении, и она вздыхает тяжко.        — Они хотят поучаствовать в переходе во Мрак, — цедит недовольно магистр Смерти и закатывает глаза, когда Нэри вздергивает удивленно бровь. — Почему-то они решили, что точно не станут обузой и не рехнутся в процессе пересечения Эесаона.        — Любопытно.       Пока это все, что может высказать Нэри. Но теперь встреча с драконами переходит из разряда неожиданных и неприятных обстоятельств в необходимые действия. Ибо выяснить причины их уверенности в невредимости собственных сознаний, прежде чем тащить с собой, действительно нужно. Даже несмотря на то, что обстоятельствами встречи совершенно точно воспользуется Рагдар. А значит эту встречу нужно провести инкогнито и в месте, которое точно никак не заинтересует и не вызовет подозрений у Рэна… Просто безопасности ради. «Интересная задачка, и вагонетки мне здесь точно не помогут», — меланхолично подытоживает Нэрисса.        — Не любопытно, радость моя, — морщится магистр Смерти, тяжело глядя на Нэриссу. — Тебе необходимо отдыхать и готовиться к испытаниям и ритуалу, а не бегать к драконам на сомнительные свидания по первому щелчку чешуйчатых пальцев.        — Согласна, — решает заблаговременно смягчить вторую часть своего высказывания Нэри — реакция Рэна вполне ожидаема, — однако выяснить причины их столь сильной уверенности в собственной невредимости важно, Рэн. Никому из нас не нужна свихнувшаяся обуза в пустоши Отреченных…        Даррэн вздергивает бровь, изгибает губы в ехидной усмешке, но проговаривает вполне себе очевидное:        — Нет, радость моя. Даже не пытайся.        — А я пытаюсь?        — Ты приводишь аргументы сомнительной состоятельности, Нэрюш, чтобы убедить меня в чем? — он расслабленно откидывается на спинку кресла, укладывает ладони на подлокотники, но в его глазах Нэрисса видит нарастающий гнев. — Что тебе жизненно необходимо встретиться с драконами? Чтобы что? Уберечь всех нас? Обойдутся. И ты тоже обойдешься.       Асмодей с любопытством наблюдает за пикировкой, переводит взгляд с Нэриссы на Эллохара и обратно, коварная улыбка на его губах ширится. Он хмыкает негромко, привлекая к себе внимание, и проговаривает негромко:        — Аргументы вполне себе состоятельны, Эллохар. Просто ты не видишь их состоятельности за собственной ревностью.        — Хочешь сказать, моя ревность безосновательна? — нарочито меланхолично, так, словно ему действительно интересно мнение хранителя, интересуется магистр Смерти, но продолжает он уже раздраженно и зло: — Если твоя память столь коротка, то я напомню, коврик: тебя тоже обеспокоило поведение этого драконова недоноска в битве при Шассаде.       Напряжение сковывает Нэриссу — Рэн тоже заметил реакцию Рагдара на нее там, в пустыне у храма-обманки. И пусть даже перехватить их контакт по связи он не смог, но определенно что-то почувствовал. И если не успел осмыслить произошедшее, собрать элементы мозаики в цельную картинку, то сделает это в самое ближайшее время. И ей к этому моменту лучше иметь ответы на все возникшие у него вопросы.       Но не это вызывает напряжение, а то, что Эллохар, снова провалившись в приступ ревности, отрицает саму возможность ее права на самостоятельные решения.        — Ты всерьез полагаешь свою ревность обоснованной, Рэн?       Нэрисса, задав вопрос, поднимается из кресла. Сдерживая охватившее ее раздражение, проходится мимо книжных полок, старается не смотреть в сторону Эллохара. И, все же сдержавшись, задает еще один вопрос:        — Ты думаешь, что я кинусь в койку к Бельтэйру по старой памяти? Или что ты там себе придумал?       А когда Нэри оборачивается к магистру Смерти, замечает: Асмодея в кабинете нет. И усмехается печально — даже верный хранитель не пожелал поприсутствовать в качестве буфера безопасности и гласа разума при семейном скандале.        — Нет, прелесть моя. Я не думаю, что ты сподобишься прыгнуть к чешуйчатому в койку. Но и не учитывать твоего врожденного сочувствия и жалости я не могу. А ведь ты сама когда-то утверждала, — напоминает Эллохар, — что не столько любовь, как жалость и выгода толкает женщин на постельные приключения…       Он глубоко вздыхает, и столько беспричинного осуждения слышит в этом вздохе Нэрисса… Она поворачивается к Даррэну спиной, выдыхает, стараясь успокоиться. Но слова вырываются прежде, чем она успевает осмыслить и отфильтровать их:        — Тебе действительно так интересно копаться в грязном белье моего прошлого? Потому что никак иначе я не могу объяснить твою реакцию, Рэн. Да, Бельтэйр, если уж тебе так интересно, помогал мне справиться с зависимостью от веществ и вытаскивал из чувства полной никчемности, обреченности и ненужности. Но я ни разу не давала тебе повод для ревности. Да, возможно, я не самая лучшая жена, но тебе не кажется, что такой подозрительности и недоверия я не заслуживаю?        — Моя реакция и любопытство, радость моя, — невероятно едко замечает Эллохар, помрачнев, — вполне закономерны. Особенно, если учесть то, что каждая твоя попытка в искренность была примерно настолько же честна и прозрачна, как попытка торговаться с гномом.       По ощущениям это напоминает пощечину — это первое, о чем думает Нэри, справившись с первой волной обжигающего вала чувств. Обида и гнев накатывают волнами, попеременно сшибая друг друга, но сильнее всего разочарование — сложно принять то, что своего обещания не бить по самому больному Эллохар не сдержал. Нэрисса выдыхает медленно, почти бесшумно, не зная, что выбивает ее из колеи больше: то, насколько Рэн обесценил ее попытки быть откровенной с ним, наконец выложить все, или то, что он просто не принимает в расчет ее мнения на счет ситуации с драконами.       В груди противно скребет, словно внутри кто-то остервенело точит когти, и она снова делает медленный вдох. Не поддаваться обиде, гневу, раздражению сложно, поддаться невозможно — сила из-за отката просто не дает прежнего доступа к эмоциям. Именно поэтому Нэри находит в себе силы повернуться к магистру Смерти лицом.        — Наверное, поэтому у меня и не получается быть с тобой откровенной полностью, Рэн, — негромко проговаривает Нэрисса, глядя в его глаза. — Потому что моя искренность будет обесценена, а все сказанное будет, в конечном итоге, использовано против меня.       Она печально, но без слов смотрит на то, как Даррэн бессильно прикрывает глаза и сжимает ладонь в кулак. Ей добавить совершенно нечего. Ну, кроме элементарного озвучивания планов, чтобы он так не мучил себя бессмысленной ревностью:       — Надеюсь, ты понимаешь, что я не отрицаю того, что использовала Бельтэйра, и честно признаюсь в этом, Рэн. Но это не значит, что мне приятно вспоминать тот период моей жизни. Советую задуматься над тем, так ли тебе выгодно и полезно расшатывать мое и без того не сильно-то крепкое эмоциональное состояние перед испытанием в подземельях. А я предпочту заняться кодексом, изучение которого поможет нам всем больше, чем копание в давно залежавшемся исподнем моего прошлого.       Нэрисса подхватывает тяжелый талмуд кодекса и, не обернувшись, выходит из кабинета. Магистр Смерти смотрит ей вслед, но понимает: первая семейная ссора прошла успешно. Вот только знак минус от этого «успешно» убираться никак не хочет, и он расстроенно прикрывает глаза. «Перегнул», — приходит на пару с сожалением запоздалое осознание. Дверь кабинета тихо хлопает перед самым носом, но Эллохар придерживает ее рукой. Вот только выйти не дает Асмодей: зайдя внутрь и подвинув магистра Смерти плечом, он покачивает головой.        — Да не лезь ты, — раздраженно выплевывает хранитель, недовольно косясь на магистра. — Дай ей перекипеть нормально хоть раз, не насильничай. Ты — редкостный болван, Эллохар. И претензии Нэри вполне заслужены. Вместо того, чтобы сориться, ты мог бы помочь ей скинуть напряжение, которое, по-хорошему, надо бы скинуть… Но теперь уже поздно.       Хранитель придерживает двинувшегося к двери магистра Смерти за плечо. И снова качает головой — ну не понимает демон, как обижает его девочку. Совсем не понимает.        — Оставь ты ее, дай остыть. Иначе вы оба наговорите того, чего совсем не хотите сказать. А коль чувствуешь себя плохо и виноватым, то разберись с этим сам, не маленький, поди.        — Следующее испытание? — только и может спросить Даррэн.       Это единственно важное сейчас, потому что Нэри нужно быть к нему готовой. Эмоционально — особенно. И раз уж сам он расшатал ее хрупкое равновесие, то ему и приводить в порядок.        — Я предупрежу. Но опять же, — ставит перед фактом Асмодей, припечатывая строгим взглядом, — с ее согласия. Не захочет Нэрисса ставить тебя в известность, и я не смогу ослушаться.        — Контроль с ее стороны стал жестче, — понятливо кивает Эллохар.        — Стал, — подтверждает спокойно хранитель. — И не то чтобы я расстроен, если откровенно.       Даррэн просто кивает на еще одно откровенное признание кота — он не может не согласиться с его словами на счет обиды Нэри. А затем пламя вспыхивает, и он исчезает из кабинета главы рода Блэк.       

***

      

Академия проклятий, Ардам, Приграничье Темной Империи       Синее пламя, яростно ревя и рассыпая искры, расступается кольцом на серых, залитых дождевой водой плитах широкого двора. Вышедший из перехода магистр Смерти осматривается. Окно директорского кабинета тускло горит, выделяясь на фоне темных провалов окон административного корпуса Академии Проклятий.       Невесело хмыкнув, Эллохар стоит еще несколько мгновений под мерно заливающим Ардам дождем. В груди неприятно ноет, и он потирает ноющее место ладонью, словно это может облегчить неприятное чувство.        — Так вот, как ты ощущаешься, — негромко бормочет он себе под нос.       Чувство вины — а сейчас оно ощущается как никогда сильно — при практическом его познании на самом себе, оказывается весьма надоедливым и очень малоприятным.       Дверь негромко хлопает за спиной, темный административный корпус академии сегодня кажется ему слишком уж унылым. Нэрисса на той стороне связи не ощущается.       «Обиделась», — понимает Эллохар.       Настроение портится все сильнее. Магистр, ощутив натяжение сигнальной нити защитной системы, легонько щелкает по ней кончиком когтя. «Да ладно тебе, Тьер», — неожиданно проносится в голове злобно-веселое, — «Снял бы уже эту гадость — все равно мне твоя адепточка больше не нужна. Со своей бы разобраться…».       За мысли о возможной ревности друга цепляются мысли о собственной ревности. Представлять Нэри с Бельтэйром все так же невыносимо раздражающе. Демоническая суть рвется из внутренних оков с ревом «моя», требует голову несостоявшегося, но достаточно ретивого соперника, давит, треплет нервы. Эллохар, резко дернув головой и сжав ладонь рук в кулак, ускоряется. Темная двустворчатая дверь уже виднеется в темном коридоре.       Распахивает ее магистр Смерти с уже ставшим для него традиционным:        — Предлагаю выпить.       Отвлекшийся от документов и поднявший голову Тьер оглядывает его, на вкус самого Даррэна, излишне внимательно. Он откладывает документы: педантично собирает их по столу и укладывает в папку, а после прячет папку в ящик стола. И только после спрашивает с негромким вздохом:        — Причина, Эллохар? Не то чтобы я был против, но…        — Ой, вот давай без догадок, предположений и инсинуаций? Меня от этого уже воротит, — раздраженно бросает магистр Смерти, проходя к бару.       Раскрыв его, демон с пару минут крайне печально осматривает содержимое полок. Душераздирающе вздохнув ассортименту, он закатывает глаза и разворачивается к Риану.        — Я, конечно, все понимаю, Тьер: ты женился, примерный муж и семьянин… Но в рабочем-то шкафу можно иметь что-то крепче привычных и безопасных для прелестных адепточек напитков?       Риан тихо фыркает, но бровь вопросительно вздергивает, видимо, не считая содержимое своего бара хоть сколь-нибудь грустным. Однако поведение и настроение Эллохара его, очевидно, настораживает.        — Подожди минутку, — хмыкнув в ответ, просит Даррэн.       Его рука окутывается синим пламенем, пробивая переход. Горном взвывает защита, Тьер, раздраженно ругаясь под нос, утихомиривает защитную систему, а затем поднимает далекий от довольного вопросительный взгляд на друга.        — Ну не буду же я бегать туда-сюда, как наивная девица? — оправдывается Эллохар ехидно.        — Не по статусу? — иронизирует Риан, таки вынимая стаканы и смиряясь с тем, что пить все же придется.        — Именно, — широко и очень мстительно ухмыляется Даррэн, присаживаясь в кресло у стола. — А еще хотелось нарушить работу твоей системы. Бесит, знаешь ли.        — Вот в это поверю, — кивает совершенно серьезно Тьер и возвращается к причине, когда Эллохар передает ему откупоренную бутылку: — Причина?        — Чего? — нарочито небрежно изображает непонимание магистр Смерти.       Говорить о своей ревности к Бельтэйру не хочется. Тема не для трезвого разговора, уж точно. Но и унять едкого, разъедающего внутри кислотой чувства Даррэн не может, чем, видимо, себя и выдает. Сам он понимает, что давно не контролирует выражение лица, и мрачно отпивает из поданного Тьером стакана.        — Твоего столь неожиданного, но уже привычного и почти традиционного желания напиться, Рэн, — фыркает тихо Тьер. — Что-то с Нэриссой?        — Нет, — слишком поспешно отзывается Эллохар для того, чтобы его слова выглядели правдиво. — Да, — признается он под пристальным взглядом Риана. — Неважно, Тьер. Я недостаточно пьян, чтобы вот так легко трепаться об этом. Скучно, — выдает удобоваримую версию магистр, — хочу развеяться.       Риан кивает понимающе — уже знает, насколько тяжело Эллохару говорить о личном. А потом все же допытывается, сочтя вопрос важным:        — Что-то связанное с испытаниями?       Даррэн позабавлено, но заметно раздраженно хмыкает — Тьер явно не из тех, кто отступит, приступив к допросу. Вот только и на него можно найти управу, и демон хитро усмехается, прежде чем сказать:        — А ты отлучись со мной в Хаос, пройдемся рейдом по приграничным местечкам, а то там орки слегка расшалились, и я тебе расскажу.       Тьер на это лишь закатывает глаза и покачивает головой — учитель в своем неподражаемом репертуаре, впрочем, как и всегда.        — Давай, Риан, — подстрекает его Эллохар, — пойдем, выпьем в одной из чудесных таверенок фирменной бормотухи, разомнемся…       Бутылка весомо звякает о край стакана, магистр Смерти весело опрокидывает в себя очередную порцию огневодки. Тьер хмуро наблюдает за разворачивающимся представлением, подозревая, что причина поведения Даррэна вовсе не в скуке.        — Пьяными? — уточняет он, отпивая из своего бокала, и бутылка с грохотом приземляется на крышку стола.        — Не будь занудой, Тьер, — стонет раздосадовано Эллохар. — Пойдешь со мной, и я тебе даже часть сверхсекретного планирования перехода во Мрак поведаю, — предпринимает последнюю попытку заманить друга он.       Риан явно задумывается — это Даррэн подмечает с истинно демонически-коварной усмешкой. Так и хочется потереть ноющее и зудящее место в груди, но он сдерживается. И связи не касается, как бы не тянуло тревогой сердце — Нэриссе нужно остыть. А ему самому признать собственную ошибку, проникнуться очередным провалом на любовно-семейном поприще и придумать, как эффективно извиниться.       «Ввалиться пьяным вдрызг пред ясны очи драгоценной, но от этого не менее суровой супруги несколько проще», — с тяжким вздохом признает магистр Смерти, все же понимая, что данный план заведомо провальный.        — Приграничные местечки? — уточняет Тьер, и Эллохар, поняв, что друг вот-вот согласится, уверенно кивает:        — Да. Хочу посмотреть, что там орки вытворяют в весеннем помутнении, да и за драконами присмотреть не помешает.        — За драконами присмотреть, говоришь? — прищуривается Тьер, и Эллохар видит на его лице крайне понимающий оскал.       «Спалился», — признает очередной провал он.        — Драконы — это уже совсем другое дело, — сообщает ему Риан, поднимаясь с места.       Его бокал с огневодкой остается на столе недопитым.        — Отправляемся?       Тьер вскидывает брови в ожидании, и магистр Смерти театрально указывает во вспыхнувший пламенем под рев защиты переход:        — Прошу.       Огненный переход, немного поболтав, выплевывает их в пыльную степь прямо посреди орочьей стоянки. Теплая ночь расцвечивается ярким пламенем костров, гомон голосов доносится отовсюду — у орков праздник. Вино и настойки льются рекой, орчанки под бой барабанов и низкий перебор струн танцуют у костров, стоящие в отдалении, под навесами, столы ломятся от угощений. В целом, их появление проходит практически незамеченным, лишь некоторые уважительно кланяются, прижав кулаки к груди.        — Так ты меня сюда просто напиться затащил? — нисколько не удивленно интересуется Тьер, когда Эллохар забирает с подноса подошедшего с поклоном орка две глиняные кружки и вручает ему одну.        — И не только, — столкнув свою чарку с чаркой Риана, загадочно усмехается Эллохар. — Напомни-ка мне, Тьер, на какой балл ты у меня сдал историю народностей Хаоса?       Риан усмехается позабавлено, но все же поддерживает этот издевательский диалог:        — На высший.        — Тогда ты должен помнить, почему мне так важны орки в разрезе истории с дружественным визитом к старым, но не забытым соседям, — намекает Даррэн и, заметив проблеск мысли на лице Риана, хитро прищуривается. — То-то же.        — И поэтому с ними поддерживает связь Нэрисса… — задумчиво озвучивает предположение Тьер.        — Именно! — довольно подтверждает верность его замечания магистр Смерти и указывает в сторону одного из шатров. — И да, нас тут уже ждут.        — Надеюсь, не с целью приобщить к женитьбе?       Тьер указывает рукой в сторону орка, вскинувшего на плечо избранницу под шум и хохот толпы. Эллохар усмехается, но внутри стягивает тоской — на собственной свадьбе погулять очень хочется. А учитывая истовую и ничем не замутненную «любовь» Нэри к увеселительным мероприятиям, вероятность этого стремиться к нулю. Связь магистр трогает непредумышленно, инстинктивно, но попытка контакта остается безответной, и он печально дергает уголком губ.        — Нет, Тьер, да и тебе это не грозит. Для орчанок ты не очень перспективный жених, — искренне сообщает ему печальную правду Даррэн.        — Статью и размером не вышел? — весело косится на него Риан.        — Это потому что у тебя личного гартаха нет, ну или завалящего коня на крайний случай. Ты ее залихватски украсть и под гогот толпы увезли в горы не сможешь, а других ухаживаний здесь не приемлют, знаешь ли, — вздыхает невесело магистр Смерти. — Да и многоженство не принято.       Эллохар, развернувшись, уверенно направляется в сторону одной из самых крупных палаток, Тьер, задумчиво хмыкнув, направляется за ним. Крайне сурово выглядящая охрана, стоящая на входе, уважительно склоняется перед магистром Смерти, а вот Риана крайне одаривает внимательными взглядами. Полог отдергивается изнутри, и магистр Смерти комментирует негромкий говор охранников, донесшийся им вслед:        — Они удивлены увидеть живого и невредимого аргатаэрра, тем более в моей компании.        — Да я просто главный номер сегодняшней программы, — фыркает чуть слышно Риан в ответ.        — Несомненно, это было бы так, лорд Тьер, — доносится откуда-то сбоку, и Риан оборачивается на голос, — не ощущай мой народ столь опасной близости исконного мира.       Тьер резко разворачивается на голос, и Эллохар усмехается: Гортарр любит эффектные появления. Вот и сейчас он сидит на низком, устеленном ковром, диванчике, скрываясь в полумраке внутреннего полога шатра. Однако сегодня его слова вызывают подспудную тревогу, да и сам орк выглядит обеспокоенным. Кивнув ему, магистр первым проходит к низким пуфам у стола и присаживается, проговаривая:        — Вот любишь ты с небес на землю спустить, Гортарр.        — Не могу отрицать, — усмехается орк клыкасто, — особенно таких молодчиков, как вы, — и обращается уже к Риану: — присаживайтесь, лорд Тьер. Серьезные разговоры ног не любят.       Тьер нахмуривается — Эллохар это замечает тут же. Ему самому не нравится столь неожиданное и вроде как завуалированно поданное приглашение — обычно орки справляются со своими проблемами сами. Так уж сложилось со времен объединения Ада: орки, так и не выбравшие себе покровителя среди демонов, ставших дараями, редко обращались с просьбами. И уж тем более о помощи.        — Проблема в Мраке? — прямо спрашивает магистр Смерти, понимая, что смысла тянуть с расшаркиваниями нет. — На вас он должен действовать ощутимо…       Гортарр хмурится, сводит широкие, кустистые брови к переносице, но смотрит прямо, тяжело, твердо.       «Плохой знак», — признает Эллохар и исправляет самого себя: — «Очень плохой».        — Разлом во Мрак манит нас, — вздыхает тяжело старейшина совета орков, — все верно. Сила активизировавшегося разлома велика, Смерть. Велика настолько, — он кивает в сторону гор, — что дотягивается до земель крылатых. И беспокоит и нас, и их.       Эллохар наконец понимает, почему драконы так отчаянно просят встречи: эманации разлома затрагивают их, пробуждая жалкие остатки древней крови крылатых. На краткий миг ему даже становится жалко их: небезопасными и пугающими кажутся резкие и неконтролируемые изменения собственной силы, реакций, самоощущения. А еще измененные Мраком в битве при Шассада… Само собой, им нужен поводырь, который подскажет и направит. Однако это не меняет его собственного мнения на счет соответствия Нэриссы этой роли: ее дело — заниматься родом и собой, а не держать чешуйчатых за разные места, даже будь это в качестве поддержки. Говорит ли в нем ревность? Определенно, да. Готов ли Эллохар с нею справляться — возможно. Но не сейчас. Слишком мало времени прошло, и он кристально понимает это, признает это честно. С самим собой смысла лукавить нет.        — Насколько это точная информация? — все же уточняет Даррэн — сейчас важна точность данных: присоединение драконов к миссии зависит от любой незначительной мелочи. И не то чтобы он искал причины отстранить их, но… — В чем суть этого «беспокойства»?       Предполагать можно всякое — это понимает сам Эллохар, это же читается в напряженном, темном взгляде Риана. Миры Хаоса меняются: неумолимо, незаметно и как будто бы исподволь, но влияние Мрака, если задуматься и вглядеться внимательней, уже ощущается. Вампиры, Хедуши, дараи, из тех, что послабее — все они, так или иначе, получили свою «дозу» Мрака Изначального в битве, и это привело к изменениям в них. И неизвестно, какие долговременные последствия повлечет это легкое прикосновение Колыбели Жизни, а уж спуск туда…        — Молодые орки, — махнув в сторону стоянки, делится Гортарр, — их коснулось сильнее всего…        — Весьма опасный период, — кивает понимающе магистр Смерти, — кровь изменчива, психика нестабильна.        — Они стремятся уйти в степи, Смерть, — продолжает орк, — в сторону ДарГештара. Мрак родственен нам, — поясняет он для вопросительно взглянувшего на него Риана, — но уже давно чужд — слишком давно мы покинули Изначальный мир. Он как лучшее из удовольствий и опаснейший яд одновременно: эйфория, прилив сил, чувство вседозволенности и всемогущества. Молодежь, как самая чувствительная из нас, ведет себя необдуманно: устраивают побеги и столкновения, ведут себя агрессивно. Число боев чести выросло многократно.       Магистр Смерти кивает на слова Гортарра, однако понимает одно: не разлом, открытый в бойне при Шассаде виной всему. Совсем не он. Если орки непроизвольно движутся в сторону ДарГештара — а об этом говорит даже новая зона размещения стоянки, и ее наверняка выбрали непроизвольно, но очень точно, — то виной всему разлом под дворцом Блэков — Хатссахом. И погружения Нэриссы в сопредельную естественному разлому зону, с которой она взаимодействует в процессе подготовки к испытанию. Эта догадка, одна мысль об этом заставляет Эллохара откровенно напрячься — если уже сейчас, лишь потревожив сопредельную зону, Нэрисса вызывает такую реакцию у орков и драконов… «Сдам ее песчаникам — те умеют прикопать на время так, чтобы и следов эманаций не осталось», — решает он категорично, ибо сами ситуация и время такие, что совсем не до мягких и аккуратных решений. А решения принимать нужно. И в идеале — еще вчера.        — Чем я могу помочь? — спрашивает он прямо и видит, как Тьер на краткое мгновение приподнимает вопросительно брови.       «Да, ты правильно догадался, Риан», — направляет ему мысленный посыл Эллохар. — «Нэрисса и тут поспела, так сказать. Невольно, конечно, но…».       Впрочем, закончить с цепочкой доступных Тьеру рассуждений он не успевает, потому что орк проговаривает напряженно:        — Пока совет старейшин справляется, Смерть, но мы очень благодарны тебе за внимание к нашим проблемам. Однако если ситуация усугубится, нам могут понадобиться земли подальше от эпицентра соприкосновения тонких планов миров.       «Пески», — понимает Эллохар мгновенно. А следом понимает еще одну вещь: песчаников придется потеснить, если события продолжат развиваться так же. И они вряд ли отреагируют на такие перемены позитивно.       «Только дележки собственных территорий мне не хватало для пришествия полной Бездны», — хмыкает невесело Даррэн про себя.        — Найдем земли, — кивает уверенно он орку, и тот склоняет голову и прислоняет сжатую в кулак ладонь к груди в знаке уважения.        — Совет старейшин выражает тебе свою благодарность, Смерть, в моем лице.        — Я рад, что ты обратился ко мне с этим, — кивает в ответ магистр Смерти и спрашивает нарочито безразлично, стараясь не выдать собственного любопытства: — Что слышно из драконьих земель? Насколько их коснулся всплеск силы после открытия разлома?       На этот вопрос орк отвечать не спешит: он будто бы неловко пожевывает губами, хмурится и косится на Тьера. А потом спрашивает с некоторым лукавством:        — А твой ученик еще не рассказал тебе, Смерть, что крылатые наконец отступились от источников, которые ранее считали священными?       Этот вопрос Даррэну не нравится. Даже очень. Потому что источники для драконов на самом деле не просто священны — они жизненно необходимы. Без них невозможны ни заключения брачных союзов среди обретших друг друга пар, ни посвящения в силу новорожденных, ни, порой, само зачатие — с демографией у драконов давно проблемы. И если сейчас, так скоро после выплеска силы из разлома во Мрак, они наконец-то отступились от источников, то вывод следует один: им они больше не нужны. Риан косится предупреждающе, но магистр Смерти не спешит с обвинениями и вопросами — в деле с источниками возможны неочевидные на первый взгляд нюансы.        — Кажется, у нас проблемы, — не таясь, проговаривает на выдохе Эллохар.       И взгляд Тьера, крайне выразительный, ему подсказывает, что проблемы у них даже обширнее, чем он сам полагает.        — Спасибо за информацию, Гортарр, — поднявшись, кивает Даррэн орку.        — Еще одно, Смерть, — добавляет орк словно бы безразлично, — крылатые выходят на наши земли. В Хаос. Беспрепятственно.        — Понял, — едва не скрежещет зубами магистр Смерти.       Он знает — Гортарр здесь просто вестник. Наблюдатель. Вопрос в другом: почему дед, наверняка осведомленный о проблеме, скрывал это от него? Предположения закрадываются одно другого хуже, но лидирует единственное: деду почему-то выгодно, чтобы Нэри встретилась с драконам. Иначе он был сообщил о том, что граница с Грозовым Нагорьем больше не является неприступной для драконов.       Шатер старейшины они покидают в полной тишине, так же минуют и часть лагеря до пустыря, на который их перенесло пламя. Только там Тьер проговаривает негромко и явно предупреждающе:        — Они не отказались от источников полностью, Рэн, только сдали позиции.        — Ты не понимаешь, Риан, — хмыкает Эллохар и покачивает головой. Кажется, пришло время поделиться некоторыми подробностями: — Бельтэйр так цеплялся за источники в том числе и из-за Нэриссы: чтобы создать с ней связь, подобную связи истинных пар. Усиление за счет Мрака лишь отчасти повлияло на их решение. Драконы вырождаются довольно давно, следующим поколениям источники бы просто не помогли — они были бы слишком слабы, чтобы контактировать с их водами.        — И сейчас, за счет контакта с эманациями Изначального мира… — начинает Тьер, делая совершенно правильные выводы, и Даррэн перебивает его:        — Все верно, Риан. Я практически уверен в том, что не только контактировавшие с Мраком напрямую драконы получили усиление — все они стали сильнее. А значит, мирные договоренности, заключенные совсем недавно, придется подтвердить и обновить, — и тут же, резко, меняет тему: — А теперь предлагаю все же напиться. Ну, чтобы не так обидно было: я же тебя под этим предлогом в Ад выманил.       Напиваются, на манер Риана, они весьма своеобразно: сначала Эллохар затаскивает его в пару-тройку кабаков поприличнее, где они скупают разнообразную выпивку, кажется, делая владельцам заведений недельную выручку — Даррэн по обыкновению не щадит никого и поит всех посетителей заведения за свой счет. Потом, нагрузившись бутылками и бутылями по самые уши, переносятся в пустыню.        — Эх, и не поохотимся сегодня, — протягивает опечалено Эллохар, когда синее пламя опадает.       Он тоскливо оглядывает бескрайние черные пески — в отсутствие бури нет и желающих посидеть в засаде. Да и место пустынное. Опустившийся на песок Тьер, кажется, не разделяет его грусти — просто откупоривает бутыль с ДарЭмейнским крепленым вином и, отхлебнув, проговаривает, вызывая у магистра Смерти вящее удивление:        — Ну, а теперь к делу: в чем твоя очередная проблема с Нэриссой?        — Что, — кисло уточняет Даррэн, присаживаясь рядом и подхватывая бутыль с отменной брагой, — все так очевидно? Или ты поскорее спешишь под теплый бочок супруги, в постельку?        — Дэя на отчетной практике у Окено под защитой Дары, — фыркает Риан расслабленно. — Так что спешить мне некуда. А вот тебе — есть, но ты не спешишь, предпочитая решать совсем не срочные проблемы орков и носится по тавернам в поисках редкой выпивки. Так в чем проблема?       Эллохар тяжело вздыхает — на язык просится постылое и пошлое «проблема во мне». И он это прекрасно осознает, но… Слишком много «но» для него одного, и от этого почти тошно. «Никто не обещал, что будет просто», — звучит насмешливое в голове почему-то голосом деда, и Даррэн морщится.        — Проблема в ревности, Риан, — признается неожиданно для себя магистр Смерти и усмехается криво. — Я уже начинаю подозревать себя в комплексах и неуверенности в себе, потому что любое упоминание Бельтэйра…       Короткий, хриплый рык срывается с его губ, и Эллохар жадно отпивает из бутыли. Тьер, кажется, хмыкает очень понимающе — он не может разобрать. Пытаясь проанализировать собственные ощущения, магистр Смерти приходит к выводу, что бесит его не столько сам факт чувств Нэри к дракону в прошлом, а будто бы само драконово существование. Его претензии на принадлежащую ему, Эллохару, женщину.        — Нэрисса единственная женщина, которой я не готов дать право выбора, Риан, — признается в сделанном открытии магистр Смерти и жадно опустошает бутыль с брагой, чтобы запить странное, почти пугающее чувство, возникшее вдруг внутри. — Видит Бездна, я отпустил Василену осознанно и ни разу не пожалел — я понимал, что так правильно. Я отпустил Дэю, зная, что переживу, что я ей не нужен. Но с Нэри… — он покачивает головой и замолкает, тянется рукой к следующей бутыли. — Это другое. Меня злит не то, что она испытывала чувства к Бельтэйру — она имела на них право, как и на его помощь, поддержку, заботу и Бездна знает что еще, — выдыхает тяжело Эллохар. — Но вот Бельтэйр…        — Не имел права думать о ней, как о своей? — предполагает Риан, и Даррэн слышит в его голосе что-то, что подсказывает ему — друг понимает его чувства. — Не имел права стоить планы, мечтать, хотеть сделать ее своей? А ты не думал, Рэн, — вдруг усмехается Риан, пока Эллохар опустошает еще одну бутыль: быстро и залпом, — что ты так считаешь только потому, что Бельтэйр не пришел к тебе тогда? Не рассказал о происходящем с Нэри, хотя мог и должен был, как ее куратор? Присвоил ее беду, ее тяжелое состояние, попытался воспользоваться ее слабостью, чтобы завоевать? Занял твое место?        — Полагаешь, это собственничество? И я настолько хочу владеть Нэриссой, что ревную даже к крохам ее внимания и информации о ней, недоступных мне? Месту рядом с ней, чье бы они ни было?       Даррэн спрашивает серьезно, задумчиво, даже только откупоренную бутыль с огневодкой отставляет, втыкая донышком в песок. Мысли путаются — алкоголь наконец-то начинает свое коварное действие на организм, но к некоторым выводам он приходит. Ощупывает свои мысли, прикасаясь к особенно острым чувствам, контакт с которыми не слишком приятен, а зачастую и вообще болезнен. Он делает несколько обжигающих нутро глотков из бутыли и переводит дух. Сделанные выводы бесят своей правдивостью. А еще выводы эти магистру Смерти совсем не нравятся, но от все равно озвучивает их, меланхолично уставляясь в бескрайнюю гладь песков:        — Я ревную к доверию, — слова льются достаточно пьяно: медленно и растянуто. — Она как будто доверяет всем, кроме меня, Риан. Друзьям, деду и бабушке, проклятому Бездной Бельтэйру, но не мне…       Тьер на это хмыкает негромко:        — Наверное, так происходит потому, что больше всего мы боимся разочаровать любимых. Ей страшно открыть тебе самое темное в себе, Рэн. Как и тебе.        — Я знаю, что она примет меня даже в самых худших проявлениях, — упрямо заявляет Эллохар, и Риан покачивает головой.        — Это потому, что Нэри вейла. Она не сможет тебя не принять, ты — ее пара, избранник, Рэн. А вот в обратном она не уверена. И, скорее всего, не без причины, — все же решается на правду Тьер и, встретив мрачный взгляд Эллохара, еще раз убеждается в своей правоте. — Так подумай над тем, что ты делаешь не так. Потому что, вероятнее всего, что-то все же есть. И это что-то не дает ей довериться тебе. И уже поэтому тебе так хочется быть на месте Бельтэйра: это зависть к ее доверию ему.       Вместо ответа Даррэн откидывается на песок, закладывает руку за голову, рассматривает пьяно покачивающиеся звезды в темном небе. Сказать Тьеру нечего — он до Бездны прав. И в том, что Нэри наверняка боится столкнуться с его осуждением, хотя сам он много раз обещал не осуждать. И в том, что он делает что-то нет так, потому что свое обещание Эллохар не сдержал.       «Почему?», — задает себе вопрос магистр Смерти — ответ на него кажется ему важным.       Но до ответа докопаться не успевает: гул песка доносится издали, стремительно приближаясь, и губы Эллохара растягиваются в сардонической улыбке.        — По мою душу прибыли, Тьер, — фыркает он весело, но веселость эта полна усталости. — Хочешь посмотреть величественный нагоняй или отправишься восвояси, чтобы не огрести рикошетом Повелительской злости?       Эллохар даже головы не поворачивает — чувствует на себе задумчивый взгляд Риана. А затем шуршание песка становится ближе, и он сам поторапливает друга:        — Вали уже, разговор будет не из вежливых.        — Да я и не собирался оставаться, знаешь ли, — фыркает негромко Тьер, — нет мне резона смотреть, как Владыка намыливает тебе уши.       Риан поднимается, отряхивает песок с брюк и мундира. Даррэн косо оглядывает его, усмехаясь про себя — еще бы тому захотелось остаться и предстать пред дедовы очи. Как никак способствовал переговорам по источникам, а дед демон мстительный, не преминет напомнить. Поэтому Эллохар вздыхает огорченно, но не то чтобы совсем серьезно:        — Эх, а я так рассчитывал на твою поддержку! Предатель!       Тьер лишь брови приподнимает выразительно, вперившись в Эллохара насмешливым взглядом. Пламя, взревев, окутывает его фигуру, перебивая приближающийся гул песчаного вихря деда. Миг спустя вихрь адова пламени уносит Риана, а еще мгновением позже рухнувшая с небес черная воронка песка распадается, выпуская разгневанного Повелителя.        — Опять, — устало выдыхает древний демон, оглядывая полулежащего на песке внука. — И что же на это раз? Лунное затмение застило тебе разум? Парад планет не сошелся с твоим настроением? Или ты снова не поделил свою невесту со своими же комплексами, Р-р-рэн?       Эллохар, хмыкнув перечислению деда, разводит руками и откидывается на песок. Усмехается правдивости его слов: таки последнее удивительно точно попало в точку. И спрашивает лениво, разглядывая едва-едва окрашивающийся в предрассветный лиловый горизонт:        — Так ли важно, дед? Что там у тебя? Новое поручение? Очередной приказ? Или ты ратовать за мой брак пришел?       Владыка, кажется, воспринимает ответный пассаж с юмором и свойственным ему стоицизмом. А еще — очевидно привычно: он присаживается рядом с магистром Смерти, тяжко вздыхает, так же как и внук обозревая горизонт, и спрашивает:        — Вот что тебе в Хатссахе не сидится, Рэн? Молодая жена под боком, никто не донимает, я, опять же, дал передышку… Так что на этот раз, Даррэн?        — Я идиот, — легко признается Эллохар и усаживается, упираясь локтями в колени. — И, кажется, даже расту над собой, потому что уже могу признаться в этом не только себе, но и тебе.        — Вот только исправлять свои оплошности так и не научился, — покачивает головой Арвиэль, оглядываясь на внука через плечо. — Ревность еще никого не делала счастливее, тем более ревность беспричинная и бессмысленная, Рэн.       Эллохар со ехидным смешком падает обратно на песок.       Ну конечно! Чтобы Коврик, и не доложил!       Скорее уж его пламя откажется подчиняться.        — Асмодей и здесь успел? — словно бы безразлично уточняет магистр, разглядывая спину поднявшегося деда. — И что же сболтнуло его мохнатое двуличество? Что я причина всех бед Нэриссы? Так я это и сам знаю, дед, не совсем уж тупой, слава Бездне…       Тон Эллохара звучит печально и почти смиренно, настолько, что Владыка в удивлении оборачивается. А затем, сдержавшись и не шлепнув ладонью себя по лицу, взмахивает рукой.       Вихрь песка поднимается, захватывая громко и очень уж невежливо ругнувшегося магистра Смерти, а после подхватывает и самого Повелителя, хитро ухмыльнувшегося на ругань наследника.

***

      Перемещение оказывается достаточно жестким. Вихрь песка опадает у ступеней дворца, и магистр Смерти, ощутимо протрезвевший, покачнувшись и подавив волну подкатившей к горлу горечи, с трудом выпрямляется, глядя на деда тяжело и почти зло.        — Ну и зачем? — хрипло спрашивает он, пропуская выдох сквозь стиснутые зубы. — Или это очередная воспитательная акция для отбившихся от рук отроков?       Владыка стоически игнорирует его выпад. Тонко, но не то чтобы добро улыбается, оглядывая вымощенный камнем двор, хмыкает негромко его словам, а затем выдыхает, обернувшись к внуку:        — Подумал, что тебе нужно проветриться, Даррэн.       Арвиэль разворачивается, окидывает Эллохара внимательным взглядом, но никак не комментирует его состояние. Понимает, что внук осознает ошибочность своих поступков, реакций и выборов, но от ядовитого комментария удержаться не может:        — Вероятно, западные ветра сработают не только как предвестники песчаных смерчей, но и выметут из твоей головы очередной приступ жалости к себе.        — Это не жалость, дед, — фыркает саркастически магистр Смерти.       Но призадумывается, отмечая на лице Владыки откровенный скепсис. Чувство вины накатывает следом, противное и горчащее на языке и в горле, и Даррэн нахмуривается.        — Думаешь, я не понимаю последствий своих действий? — выплевывает он мрачно, его голос почти срывается на рычание. — Прекрасно понимаю.       Сейчас ему плевать на вампиров, чутко прислушивающихся к их разговору, на облетающих дворец Хедуши, явно знающих, о чем идет речь. Злость жжет внутри каленым в Бездне клинком, вот только злость эта не на деда, и Даррэн прекрасно понимает это. Это злость на себя, на собственное смятение, на собственное промедление, на собственные чувства, на незнание, как справиться с собой так, чтобы не задеть Нэри.       Нэри, которая сейчас нуждается в поддержке, в его плече, в нем рядом без всяких разборок и скандалов. Без упоминаний прошлого, которое сейчас не имеет никакого значения.       «А ведь она меня ни разу не попрекнула», — мрачно признает очевидное магистр. — «Ну и кто здесь ревнивица?», — спрашивает он себя издевательски.       И Арвиэль, кажется, понимает переживания внука. В его алых, с тройным зрачком глазах мелькает что-то неуловимое, едва заметное, но оно задевает Эллохара. Задевает больше, чем того хочет сам магистр Смерти.       Владыка снова пронзает его взглядом, а следом Даррэна захватывает воронка песка. В этот раз жестче, не в пример грубее. А еще очень отрезвляюще. Эллохар хмыкает про себя: это слишком напоминает незримую оплеуху, безотказно возвращающую мозги на место.       «Даже хорошо», — с тонкой сардонической улыбкой оценивает он свои ощущения, — «Как в детство вернулся, и действует прекрасно».       Однако улыбается он недолго — дед, пройдя через кабинет и остановившись у стола, вздыхает тяжело. А затем разворачивается, и произносит то, что работает лучше любой оплеухи:        — Ты понимаешь, — хмыкает, криво усмехнувшись, Арвиэль. Узнает во внуке себя почти пятисотлетней давности, поэтому не выбирает выражений. — Ты понимаешь, но ответственности брать на себя не хочешь. Везде ты взваливаешь ответственность на себя, но не здесь. Ты задеваешь Нэриссу и ты же страдаешь по этому поводу. Твои чувства в приоритете, и это правильно, вот только не в этом случае, Даррэн. Ты не хочешь соприкасаться с ее чувствами, потому что понимаешь — ты их причина. Лучше подумай над этим, чем бесконечно жалей себя.       Даррэну хочется хмыкнуть саркастически, ответить что-то колкое, но он понимает: дед прав. Вместо бессмысленных ядовитых ответов, он проходит к бару, прикрытому темным стеклом створки. Ощущает на себе внимательный взгляд деда, знает, что тот буквально видит, как движутся шестеренки в его голове. Но молчит.        — Осуждаешь? — неожиданно спрашивает Эллохар, гремя бутылками на полках и, вытащив кажущееся безобидным вино, разливает его по бокалам.        — Скорее недоумеваю, — признается Арвиэль.       Владыка умалчивает о том, что рассчитывал как минимум на то, что внук прекратит свои страдательные возлияния, заполучив Нэриссу. «Девочке придется туго», — вздыхает про себя древний демон, — «Взрастить этого балбеса не удалось даже мне. Но эстафетная палочка уже передана».       Эстафетная палочка же, в лице Эллохара, награждает Владыку бокалом, усаживается в кресло и вздыхает саркастично:        — Вот давай не будем о личном? — и тут же продолжает к удивлению Арвиэля: — Как продвигается подготовка к добрососедскому визиту на родину предков?        — Ты, кажется, еще недавно страдал из-за переговоров с драконами и ничего не желал слышать о Мраке, Рэн, — словно не совсем умному и совсем нездоровому напоминает Повелитель, склонив голову к плечу. — Или это твоя политика избегания работает таким странным образом?       Магистр Смерти закатывает глаза. Показательно, выразительно, но совершенно трезво. Владыка усмехается на его откровенное ребячество, покачивает головой и спрашивает ехидно так:        — Когда взрослеть будем, Рэн? — и добавляет насмешливо, не в силах утерпеть — уж слишком забавным, пусть и раздражающим, кажется ему внук, переживающий семейные неурядицы: — Детская песочница интриг и заговоров оказалась значительно проще взрослых и таких сложных супружеских отношений, поэтому ты так бежишь из супружеской спальни навстречу политическим игрищам? Оказывается, в браке нужно идти на уступки? И компромисс больше не работает по твоим правилам? Любопытно получается, правда?       Даррэн лишь брови издевательски вздергивает на замечание деда. Усмехается тонко, делая глоток вина — ехидные попытки деда наставить на путь истинный ностальгические и почти приятные. «Определенно приятные», — улыбается про себя Даррэн, — «Но раздражающие».        — Не даешь мне удариться в детство, дед, — со смешком покачивает головой он. — Я не хочу навредить ей. В том числе своей порывистостью и резкостью реакций. Иногда чувства идут впереди разума, а Нэрисса…       «Другая», — вдруг приходит в голову Эллохару, и он замирает на мгновение, будто бы впервые серьезно осмысляя это. — «Именно поэтому она задевает мои чувства реже и в меньшей степени, но если задевает…Мы похожи, но мы разные», — хмыкает он про себя, повторяя то, что и без того знал.       Но вот осознал, на самом деле осознал, только сейчас.        — Она другая, Рэн, — усмехается Владыка криво. — И я не раз говорил тебе об этом, но ты, как всегда, не прислушивался. С ней нужно по-другому.       Арвиэль смотрит насмешливо и будто бы ехидно. А еще очень понимающе. Склоняет голову к плечу, рассматривает внука то ли с сомнением, то ли с ожиданием, и Даррэн спрашивает, понимая, что вопрос напрашивается сам:        — С бабушкой тоже так сложно было в первое время?        — Было, — с ухмылкой кивает Арвиэль и прищуривается: — Так в чем проблема, Рэн? Как прошла встреча с драконами?       Понимая, что второй вопрос не просто так задан в связке с первым, магистр Смерти едва сдерживает смешок. Ехидный такой, саркастический, но беззлобный. «Чтобы дед, и не раскусил?», — фыркает он про себя. Но признается честно:       — Все хотят Нэриссу, а не меня, дед — в этом причина, — вздыхает удрученно Эллохар, салютуя бокалом с вином — причину дед отыскал с полувзгляда, хватки не теряет. — Переживаю кризис отрицательной популярности, как видишь.       Он вытаскивает зубами пробку из бутыли с вином, стоящей на столе, сплевывает ее в камин, наливает ее вина и удобнее устраивается в кресле, с усталым выдохом откидываясь на спинку. Раз уж не дали надраться в лоскуты в гордом, но тоскливом одиночестве, то можно надраться весело, но с риском для жизни и гордости в компании деда.        — А она хоть когда-то была положительной? — недоумевает вслух Владыка, косясь на внука подозрительно. — Мне казалось, ты получаешь искреннее удовольствие от своей отрицательной популярности…        — Не тогда, когда эта популярность может стать причиной похищения моей жены или влияния на нее ввиду заполучения драконами усиления в виде Мрака, дед, — отрезает Эллохар, но не то чтобы злобно.       «Не похитят — кишка тонковата», — решает он про себя. Ощути Бельтэйр в Нэри пару — украл бы сразу. Да даже если бы сомневался и не спешил — действовал бы активнее. «Похитить или попытаться надавить на чувство ответственности могут только в связи с Мраком», — то ли успокаивает себя Даррэн, то ли призывает к разуму, — «Поэтому допускать давления на совесть не стоит», — принимает для себя решение он.        — Мрак, — хмыкает негромко Владыка, глядя на мрачно усмехающегося внука. — Кто ожидал, что драконы еще способны принять силу своего исконного мира?        — Я, — склоняет голову к плечу Эллохар. — Ты, — указывает на Арвиэля бокалом, и тот прищуривается хитро. — Ты же знал, дед, я уверен. Как уверен и в том, что ты знал, к кому драконы обратятся за помощью.        — Точно не к нам, Рэн, — фыркает Владыка насмешливо. — И в том их ошибка. Вот скажи мне, — неожиданно спрашивает он, и Даррэн вскидывает брови, — обратись они ко мне или через меня, пусть даже с необходимостью консультации Нэриссы, согласись они на наши условия, реагировал бы ты так остро?        — Нет, — не задумываясь отвечает Эллохар. — Но они решили идти другим путем. И Нэрисса… — начинает он, нахмурившись, но Арвиэль прерывает его:        — Действует сообразно ситуации, Даррэн. Вот уж от кого не ожидал в данной ситуации такой прозорливости, хитрости и присутствия политической жилки, но Нэрисса полностью пошла в деда. И в отца, — серьезно резюмирует ситуацию Владыка. — Ты растил ее как принцессу, оберегая от сложностей и проблем, но свою ответственность она нашла. И взяла ее сама. И несет ее она тоже сама.        И Эллохар хмыкает задумчивости деда:        — А того ли ты взял в наследники, дед? Так и вижу на твоем властительском челе этот вопрос!        — Ты просто идешь в комплекте к умной жене, — с тяжким вздохом признается искренне Повелитель Ада. — Иногда так бывает, — говорит он глядящему на него в издевательском восхищении внуку, — что отроки умом не удались, вот и приходится суетится с умными и хитрыми женами для них.        — А, —в издевательском понимании кивает магистр Смерти, — ты просто реализуешь свою влажную политическую фантазию? — и поясняет на вопросительный и откровенно удивленный взгляд деда: — Ну, в которой ты за троном, связанный и с кляпом во рту, а бабушка вся такая всесильная и невероятная Повелительница?       Звук, с которым владыческая ладонь встречается с владыческим же лбом, Эллохар сопровождает искренним, но полным издевки смехом. И едва не давится вином, когда Арвиэль задумчиво и вполне искренне признается:        — Вероятно. Ибо до равноправного правления тебе, как показывает практика, еще расти и расти, Рэн. Но вернемся к драконам, — меняет тему он, — они действуют через Нэри по нескольким причинам. И одна их них — ты.       На это магистр Смерти искренне фыркает, насмешливо заявляя:        — Я не настолько значимая и полезная для драконов фигура, дед, чтобы они пытались играть на моих чувствах.        — Но это не отменяет того, что на твоих чувствах и нежелании Нэриссы подчиняться сыграть проще, чем искать встречи официальным путем и через меня.        — Бельтэйр… — мрачно выплевывает Эллохар.        — Он политик, Даррэн, — серьезно проговаривает Арвиэль, — пусть и политик влюбленный. И в первую очередь он будет руководствоваться пользой Нэриссы и пользой своих чувств к ней по политическим причинам. В этом они похожи, не скрою, — признает Владыка негромко. — Но что-то мне подсказывает, что заправляет всем не он.       — Арратион? — вопросительно изгибает бровь Эллохар.        — Уверен, — с опасной усмешкой отзывается Повелитель. — Это в его привычках: играть на чувствах близких в политических целях.        — И поэтому они отказались от источников… — доходит до магистра Смерти.       Владыка прищуривается многозначительно и вместо ответа делает глоток из поданного внуком бокала. «Мальчик учится», — довольно протягивает он про себя, а затем все же озвучивает имеющиеся у него выводы:        — Не совсем так, Рэн, — Арвиэль хмыкает снисходительно, но снисходительность эта направлена на предмет беседы, а не на внука. — Ты прав в том, что источники они удерживали исключительно для привязки пар, в том числе и Нэриссы, именно поэтому ими и занимался Бельтэйр, а не глава их дипмиссии.       Удивленный взгляд Даррэна Владыка встречает еще одной усмешкой. Покачивает головой, когда внук прищуривается опасно, и широко, клыкасто улыбается, стоит тому произнести:        — Поразительно уже то, что наши выводы на счет источников так красиво совпали, дед.        — Тогда ты, как и я, должен понимать, что отказ от источников — это не только сугубо политический ход, избавляющий Грозовое Нагорье от территориальных распрей с Империей, но и выразительный щелчок Владыки Драконьих земель по носу своего братца, — хмыкает, довольно откидываясь на спинку кресла Арвиэль.        — Хочешь сказать, — прищуривается магистр Смерти в сомнении, — Арратион решил приструнить братца за поведение в битве при Шассада? Но за что? За то, что тот рискнул своими ради помощи бывшей возлюбленной? Это даже звучит смешно, дед.        — Ты сам знаешь, что не за помощь, Рэн, — загадочно откликается Владыка, поднимаясь из кресла. — Уж не ты ли заподозрил Бельтэйра в возможности как-то влиять на Нэриссу? Не ты ли уделил ему столь много внимания в битве при Шассада?       Магистр Смерти, поднявшись следом и отойдя к окну, фыркает чуть слышно:        — У меня в этом и сомнений не было. Это, знаешь ли, ощущается, — он постукивает кончиком ногтя по виску, — когда в твою связь с истинной врывается кто-то посторонний. Вот только я не собираюсь предъявлять это Нэри, дед, — в ответ на вопросительный и даже удивленный взгляд Владыки, Эллохар криво, определенно мрачно улыбается. — Потому что проблема не в ней, и это я, к твоему удивлению, понимаю. Не знаю лишь одного: чего именно от нее хочет добиться Бельтэйр. И это не взаимность, кто бы что ни думал. Меня волнует другое, — резко меняет тему беседы он, — то, что тебя не волнует потеря неприкосновенности наших границ. А ведь ты был в курсе.       По взгляду Повелителя Даррэн понимает: был. Определенно был, вот только дед усмехается на предъявленное обвинение как-то очень довольно, и опасные смешинки в его глазах лишь сильнее раззадоривают любопытство.        — Рэн, — неожиданно покачивает головой Арвиэль, смеясь, — неужели ты думал, что драконы позволили бы себе продемонстрировать свои возможности, будь они полезны для них? Нет, — покачивает снова Владыка головой, — они боятся. И они так напуганы легким касанием Мрака Изначального, своей новой-старой силой, что не пришли к нам для налаживания контактов с Нэриссой.        — Полагаешь, — весело хмыкает Эллохар, — они так испугались изменений в себе и своих сородичах, что восприняли их скорее как слабость? Вряд ли, дед. Скорее…       Эллохар задумывается, и коварно усмехающийся Владыка продолжает за него, явно предугадав, о чем подумает наследник:        — Скорее, они ищут встречи с Нэриссой, чтобы задобрить бессмысленной лестью то единственное существо в этих Мирах, что способно на них влиять. Влиять настолько сильно, Рэн, — коварно улыбается Владыка, — что они рассчитывают на ее контроль на ними при переход во Мрак.        — На их месте я бы уже отозвал своих представителей, — фыркает насмешливо Даррэн, впрочем, понимая, что драконий вопрос обстоит много серьезнее, чем они затрагивают его сейчас. — Такие риски…        — Эти риски необходимы исключительно для того, чтобы предсказать, что будет с их популяцией в ближайшем будущем, Рэн. Они меняются — Мрак прикоснулся не только к побывавшим в бою, ко всем. Знаешь, сколько пар, истинных пар, образовалось за последнюю неделю? Шесть, — весомо проговаривает Владыка на вопросительно приподнятые брови внука и продолжает уже серьезно: — И сколь сильным будет потомство данных пар предсказать не может никто.        — Из чего следует вывод, — не слишком довольно тянет магистр Смерти, откидываясь на спинку кресла, — что Нэри придется консультировать их еще с пару столетий. И курировать подрастающий молодняк — только она во всех мирах Хаоса в курсе, как справляться с раскрывающимся Мраком.        — Именно поэтому, — удовлетворенно кивает на слова внука Арвиэль, — мы обязаны взять их с собой. Чтобы драконы поняли, что никто во Мраке не будет помогать им вот так просто — а никто и не будет. И чтобы показать, что теперь они очень крепко привязаны к Хаосу, его будущей Повелительнице, а значит, должны. Очень крупно, много и по всем фронтам.       Улыбка деда, клыкастая, крайне многозначительная и просто концентрированно коварная, забавляет Эллохара. Он даже усмехается в ответ, пусть и не совсем согласен с дедом, салютуя ему бокалом. Вот только блаженное довольство очередной многоходовкой сходит на нет слишком быстро. Ровно с резким стуком в дверь и громким, нервным, донесшимся из-за нее:        — Владыка! — голос демона Хедуши не похож на самое себя. — Сотрудники всех ведомств ведут себя странно — все признаки поражения паразитами!       Раздраженно качнувший головой Повелитель разворачивается к двери с тихим, но очевидно злым выдохом:        — А вот и наши последствия.

***

      Если в крыле Повелителя стоит гулкая тишина и спокойствие — многочисленная охрана да и всецелое благоговение требуют, то уже при спуске в холл Эллохара встречает паника и гомон. Отряды демонов, глухо хлопая крыльями и цокая копытами по каменным полам, перемещаются по административному крылу, пакуя особенно активных. Вампиры скользят темными тенями, появляясь то тут, то там, помогая конвоировать задержанных на нижние уровни дворцовых казематов.       Мимо проносятся трое бадзуллов, зачем-то спасающих документацию их огнеупорных сейфов. «Снова СэХарэль подбил отчетность под шумок подправить», — сетует, подсмотрев в бумаги мимоходом, магистр Смерти, отыскивая взглядом управителя всего этого истинного Мрака. Хардар показывается из-за угла, чуть подкопченный, злой, как тысяча низших чертей, проигравшихся в карты, но целый и вроде как даже готовый к сотрудничеству.        — Скольких потеряли? — уточняет магистр, стоит демону поравняться с ним, и тот раздраженно подергивает крылом.        — В том и дело, что нисколько, — докладывает он глухо. — Похоже, Повелитель был прав, и установки должны были сойти с захваченных сами, когда связь с Блэком истончится достаточно.       Эллохар усмехается криво, но мрачное довольство тона не скрывает:        — Выходит, старина Бальтазар решил не рисковать и привязал всех свои пешек к себе…        — Вероятнее всего, так, — кивает коротко Хардар. — Вот только нам от этого не легче: приходится весь правительственный кабинет экстренно эвакуировать в уютные камеры на нижних уровнях дворца во избежание эксцессов.        — Стало быть, куклы выкинули сюрприз напоследок, — хмыкает Эллохар негромко.       Он было приподнимет ладонь, чтобы вызвать Нэриссу и сообщить, что она таки, как всегда, оказалась права в своих предположениях, но почти сразу опускает руку. Недолго глядит на свои пальцы, погружаясь в себя и нащупывая ее на той стороне связи, но не получает никакого отклика.       Ему кажется, что его раздосадованный вздох слышат все присутствующие здесь сейчас существа, но магистр лишь головой дергает раздраженно. Сначала — культисты, отношения — после. И вид вынырнувшего из-за угла деда только укрепляет его в этих мыслях: мрачный Владыка, появившийся в сопровождении охраны, даже двигается резко и как будто бы порывисто.       «Недоволен», — констатирует отстраненно Эллохар, но излишнего внимания этому не придает. Кто будет доволен, когда в твоем собственном дворце, под твоим собственным все чувствующим носом происходит такое?        — Их слишком много, Рэн, ты нужен в подземельях, — бросает мрачно Арвиэль и, когда магистр приподнимает брови, добавляет с нажимом: — Карган уже внизу.       Нахмурившийся Даррэн встряхивает головой и, махнув двум Хедуши, направляется вниз. Понимает: если дед недоволен настолько, то срыв установок, который они предвидели — не главная проблема. Внутри дергает тревогой, когда в мыслях проносится вероятность наличия кукол в Хатссах, и он снова приподнимает ладонь, почти прочерчивает по ней когтем. Но обрывает себя — если бы что-то случилось, Нэри бы связалась.       «Ну не совсем же она чокнутая?», — пытается убедить себя Эллохар, но самоубеждение не то чтобы хочет работать.       Темные подземелья окутывают прохладой и тишиной, лишь где-то вдалеке гулко капает вода, с грохотом разбивая капли о камень. Он морщится от пронзившей висок боли — сейчас тишина раздражает, а маячащая впереди необходимость многократного использования руки Смерти низводит отметку на шкале настроения до уровня «отвратительно».       «В таком настроении с Нэри лучше не связываться», — мрачно проговаривает сам себе Даррэн.       И снова приподнимает ладонь, словно бы не убеждал себя парой минут назад, что для вызова сейчас не время. Ухватив направленный на него сомневающийся взгляд Хардара, Эллохар хмыкает тихо, а затем резко взрезает кожу, выдавливая каплю кровь для вызова.       «В Хатссах все тихо? У нас тут куколки Бальтазара разбушевались: мальчик не наигрался в детстве и решил начинить свои игрушки сюрпризом напоследок», — сообщает он быстро.       Раздражение так и плещется в его тоне, сам себя магистр сейчас ощущает сплошным комком раздражения, ожидания и нетерпения. Он едва не срывается на рык, когда томный, по-кошачьему мурлыкающий голос лениво хмыкает:       «А у вас там весело, как я погляжу… Это срыв установок: Бальтазар слишком далеко от своих кукол, вот система и сбилась. Ставлю на то, что установок ты не обнаружишь».       Хранитель, словно издеваясь, тянет с ответом, и по мере того, как он медленно и неспешно растягивает слова, Даррэн ощущает, как глаза застилает алым. «Убил бы!..», — выдыхает он про себя, крепко стиснув зубы, но сдержаться оказывается нереальным.       «Я уважаю твою страсть к словоблудию, Асмодей», — ехидно протягивает он. — «Но тебе не кажется, что не всегда твой словесный понос уместен, даже если ты не в силах его сдержать? Мне плевать, что я обнаружу, Коврик», — все же срывается на рык магистр Смерти. — «Ближе к делу!»       «У нас все спокойно, Эллохар», — устало, словно магистр его утомил, вздыхает Асмодей. — «Когда я здесь, у нас всегда все спокойно».       Пламя гудит внутри, Даррэн едва не впечатывает ладонь в дверь ближайшего каземата. Он зло взрыкивает, резко дергая створку на себя. Дуга скобы наливается сначала синим, после — алым, а затем, с шипением оплавляясь, остается в руке магистра Смерти.        — Мой принц…       Осторожно выглянувший из-за раскалившейся двери Карган окидывает коридор, стоящих молчаливыми памятниками самим себе Хедуши, а затем самого магистра Смерти. Магистр Смерти вопросительно приподнимает брови, ожидающе глядя на Каргана, и тот продолжает:        — Здесь я уже закончил, но вы…        — Перепроверю, раз ты разрешил, — ехидно отзывается Эллохар.       Отодвинув мастера Сущностей плечом, он проходит в камеру и в удивлении замирает. Низший демон, взлохмаченный, окровавленный, с уже отрастающими передними зубами, смотрит на него невероятно трезво. Спокойно, как будто бы ничего не произошло.        — А вот это уже интересно… — прищуривается на плененного ныне секретаря канцелярии. — Карган!       Демон стремительно возвращается в камеру, всматривается сначала в прикованного к стене клерка, после переводит взгляд на Эллохара, и тот фыркает издевательски:        — Ты не на меня смотри, а на болезного, к стульчику прикованного. Тебе не кажется, что наш голубчик слишком спокоен для только что пережившего пытки и осознавшего себя жертвой подчинения паразита?       Магистр тенью продвигается вперед. Рука Смерти сплетается непроизвольно, он лишь прищелкивает когтями, проверяя ее готовность. Касание ослепляет Даррэна на миг, а затем…       Затем приходит ясность.       Кристально-чистая ясность помыслов. Нет ни чувств, ни мыслей — есть лишь цель. Вот только для его здорового разума она непонятна, но… «Наблюдение», — догадывается Эллохар.       Дернув на себя пронзенную темными всполохами нить, он стряхивает с ладони морок руки Смерти и уставляется на допрашиваемого демона максимально трезво.        — Стало быть, наблюдал?       Кивок.       Тяжелый, усталый, но этого Эллохару достаточно.        — Твоя установка не сильно разнилась с уже имеющимся мнением и видением. Ты выбирал себе Владыку, не так ли?       Кивок — вот что получает в ответ магистр Смерти. Короткий, решительный, пусть и под воздействием, он значит многое, если не все.        — Оставляем этого здесь, — объявляет вслух Даррэн.       Ничто в камере не сдвигается с места. То ли Карган понимает его с полуслова, то ли мастер достаточно хорошо его изучил, чтобы читать его мысли не то что с полуслова — с полувзгляда.        — Этот остается в камере, — еще раз, словно бы для себя, повторяет Эллохар.       И замирает, слыша из-за спины хриплое, но такое уверенное:        — Мой Владыка вы, Смерть. И да проклянут меня боги, но вы — мой единственный Владыка. И я жизнь и посмертие отдам за вас — лишь прикажите.       Сбивчивая речь, сорванное дыхание пленника за спиной — они, по опыту Эллохара, говорят о многом. Вот только слова…       Магистр Смерти разворачивается, еще раз сплетает руку Смерти.        — Действительно готов подвергнуться углубленному допросу, говоришь? — прищуривается он.        — Готов, мой Владыка!       В голосе пленника звучит столько уверенности и силы, столь много истины доступной магистру Смерти посредством магии Истины, что он на миг поддается.       Пальцы касаются виска пленника уверенно, быстро, но лишь с касанием Эллохар понимает, насколько влип.       Насколько серьезно влип.       «А я ведь не намеревался вступать в права наследия в ближайшие лет сто…», — мелькает крайне запоздалая мысля в его голове.       Эллохар обреченно признает ее крайне запоздание.       Так же, как признает отклик допрашиваемого демона на силу Мрака в себе.       Не на приказы Бальтазара — больше нет.       На свой Мрак, о котором вообще старается не думать.       «Это должна была быть Нэрисса», — проскальзывает в мыслях недовольное. — «На нее мы ставили. Даже в ситуации с драконами мы ставили на нее».       «Дед», — мрачно понимает он, — «Без него не обошлось!..»       Однако мысль продолжить не получается. Спустившийся в подземелья Повелитель прерывает столь опасную в его присутствии мысленную цепочку. Даррэн окидывает деда задумчивым взглядом и быстро покидает камеру.       От греха подальше, лишь бы следующим приговоренным не оказаться.       С настроением деда — станется.       Следующая камера не обнадеживает: в ней находится такой же ничего не понимающий демон. Он недоуменно хлопает глазами, подергивает рогами и хлопает крыльями. Но причины своего ареста не осознает.       «Да твою ж…», — мрачно взрыкивает про себя магистр Смерти.       Рука Смерти привычно сплетается, окутывая длинную ладонь темными нитями. Темные, смутные видения, полное бездействие зараженного… Все намекает на очередного наблюдателя.        — Наблюдение, — уже без вопросительных интонаций проговаривает Эллохар.        — Да, ваше Смертейшество, — склоняет голову демон.        — И что же, — вдруг криво усмехается магистр, наконец признавая, как его все это достало, — ты тоже испытываешь неожиданное желание подчиняться и служить мне, как своему владыке?       Демон под взглядом Даррэна замирает, задумывается. Сам он осматривает пленника с чувством тоскливого ожидания. Но ровно до тех пор, пока плененный демон не проговаривает:        — Вы мой Владыка.        — Дед!       Его собственный рявк получается настолько громким и раздраженным, что Эллохар на миг прикрывает глаза и растирает лицо ладонью. Появление Владыки в камере он скорее ощущает, нежели видит и, нисколько не стесняясь присутствующего пленника, спрашивает устало:        — Твоя работа, дед?        — Рэн?       Интонации Повелителя звуча настолько удивленно, что магистр Смерти оборачивается. И, напоровшись на вопросительный взгляд алых, с тройным зрачком глаз, проговаривает издевательски:        — Я спросил, — выдыхает он устало, — ваш ли это с Караганом проект по переподчинению кукол мне? Потому что уже второй пленник, дед, — мрачно вперивается во Владыку взглядом Даррэн, — вдруг почему-то признается вслух в желании служить мне. И в длительном наблюдении, в том числе за мной, как за своим будущим Повелителем.       Арвиэль, выслушав крайне, просто невероятно подозрительно спокойную речь внука, недоуменно хмыкает. А присмотревшись к сотруднику канцелярии, прикованному к стене, протягивает задумчиво:        — Неожиданно. То есть ты, Рэн, — обращается он к внуку, — подозреваешь меня в том, что я сам себя подсидел с твоей помощью? Или в том, что я в тайне от тебя обзавелся Мраком, наградил им Карагана и научился крайне трудоемкому переподчинению паразитов?        — Сомнительно, — бросает ехидно магистр, оглядываясь на деда через плечо. — Но в твоем стиле, разве нет?        — В моем, — соглашается неожиданно Владыка. — Если бы мог — что-то такое вытворил бы. Но увы — не моих рук дело. Хотя умение переподчинять паразитов было бы полезно.       Магистр уставляется на деда с подозрением, но все же понимает — даже если дед с Караганом нашли способ переподчинения, он ему не скажет. Вот только…       Это может быть и Нэрисса — вот уж кто поднаторел в переподчинении и контроле. Однако зачем ей это, Даррэн придумать не может.       Бессмысленно.       Она бы переподчиняла себе.        — Значит…        — Это вряд ли Нэри, Рэн, — останавливает виток параноидальных мыслей внука Владыка. — Но спросить не помешает — она наверняка знает об этом что-то. Я пока подержу твоих пленников, — он ухмыляется выразительно, — в камерах. А ты проконсультируешься, что с ними делать.        — Сейчас? — со скепсисом уточняет Эллохар.       Владыка усмехается — под скепсисом внука он отчетливо видит сомнение и опаску. «Сложно же тебе приходится в отношениях с собственной женой, Рэн. Даже помириться не знаешь как», — ехидно думает Арвиэль, скрывая хитрую улыбку. «Ну да ничего, дело наживное», — продолжает он про себя.        — Сейчас-сейчас, — кивает терпеливо Повелитель. — Заодно слова подберешь, подумаешь, и тянуть с извинениями возможности не будет.       Магистр Смерти, тяжко вздохнув, закатывает глаза — дед явно лезет не в свое дело, причем лезет с явным удовольствием, которое искренне можно назвать садистским. Однако не признать вмешательство деда отрезвляющим не может, поэтому вздыхает тяжело.       Пламя, недовольно зашипев, взвивается в шаге от него. Он с сомнением поглядывает в синие всполохи и уже делает шаг, как Арвиэль негромко проговаривает, вынуждая Эллохара замереть:        — Ты раздражен больше необходимого, внук. Подумай, чего ты опасаешься больше, Даррэн: непрогнозируемого пока усиления драконов и изменений на политической арене или того, что Нэри согласится на встречу с драконами, вопреки твоим требованиям и собственно безопасности?       Дельным вопрос магистр Смерти признает уже ступив в пламя. Изменение политической обстановки на границе с Грозовым Нагорьем может повлечь вопросы безопасности, вот только даже они для него связаны в первую очередь с Нэриссой.       Все для него, с искренним удивлением признает Эллохар, сейчас в большей степени связано с Нэриссой. «Она бы настоятельно порекомендовала провериться у менталиста», — хмыкает он про себя ехидно. — «Но делать этого я, конечно, не стану», — вдруг насмешливо фыркает магистр.

***

Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад       То, что разборки оказались утомительными и раздражающими в большей степени, чем ему думалось изначально, Эллохар понимает, только когда ощущает взъяряющийся внутри Мрак. Стоит магистру пройти первый порог защиты дворца Хатссах, он просыпается и струится по жилам, шевелится внутри, ведомый эмоциями, питающийся ими.       «Все же стоило заглянуть в школу», — мелькает походя мысль, но Даррэн отталкивает ее — сначала нужно поговорить с Нэри. И не только по поводу странного поведения паразитов и их жертв, хотя этот вопрос один из важных на повестке дня. Однако не на повестке их отношений — это он признает с прискорбием и некоторой опаской.       «Боишься быть отвергнутым, Эллохар?», — проскакивает язвительное в голове, почему-то голосом Асмодея, да так и застревает, не желая выветриваться. Эта мысль, такая острая и кажущаяся противно откровенной, сворачивается клубком змей и тихо, мерно шипит.       Шипит ровно до тех пор, пока магистр не ступает, наконец, на глянцево-темные полы приемного холла дворца Хатссах. И не принимает эту мысль, какой бы раздражающе правдивой она ни была.       Пламя, вынесшее его в холл, взметается снова, более спокойно, словно бы определившись. А опадает уже в гостиной покоев Нэриссы. Магистр, бесшумно переведя дух, всматривается в темную фигуру Нэри, сидящую поперек кресла, но подходить не спешит.       «Что там нужно помимо извинений и признания вины? Цветы? Свежеубиенный труп врага? Очередной многоуровневый торт с конфитюром из каррисы?», — с тягостной самоиронией раздумывает он, не сводя глаз с Нэриссы. Извинятся и признавать свою неправоту оказывается удивительно сложно, особенно если виноват и не прав оказался именно перед ней.       Тяжелый фолиант кодекса в руках Нэри вызывает у Эллохара странную смесь тревоги и сожаления. Она вряд ли захочет говорить о них и их отношениях когда впереди испытание и крайне сомнительное в своей приятности путешествие в относительно родные для нее пенаты. «И политическая обстановка не внушает ровным счетом никакого спокойствия», — хмыкает он про себя мрачно.        — Во дворце остатки кукол твоего дядюшки взбесились, — проговаривает магистр негромко, мягко приближаясь к Нэриссе.       Но она, кажется, остается совершенно безучастной к его словам: размеренно перелистывает страницу, легким движением пальцев приглаживает желтоватый лист кодекса и кивает ровно.       «Будет сложно», — удрученно признает Эллохар, подступая на еще один шаг.        — Я знаю, Рэн, Асмодей уже доложил.       Нэрисса проговаривает только это, и тон ее совершенно спокоен, но что-то подсказывает Даррэну — подобное, пусть и было для нее ожидаемо, но все же удивило.        — Твои предположения, идеи, мысли?.. — спрашивает он, чувствуя поразительную для себя самого неловкость.       Эллохар останавливается на миг, давая себе возможность и время пережить это странное чувство: останавливается у диванчика, стаскивает камзол, устало разминает плечи. Ждет ответа Нэри, бросает взгляд искоса и замечает: она больше не смотрит на страницу кодекса, ее взгляд, устремленный в пространство, скорее можно назвать задумчивым.        — Если тебе интересно, — Нэри все же бросает на магистра Смерти короткий взгляд, а затем снова разглаживает норовящую перевернуться страницу кодекса, — то, по моему мнению, это просто естественное схождение установок. По крайней мере, одной: скрывать наличие паразита. Бальтазар пересек границу миров, причем одну из самых устойчивых и плотных, не склонных к разрыву. Она, в некотором роде, работает как защитный экран у алхимиков: не позволяет в полной мере просачиваться материи и силе.        — Ну, — хмыкает, пожав плечами, Эллохар, — или его там сожрали нам всем на радость.       Негромкий, но очевидно задорный смешок становится ему ответом, и он снова внимательно всматривается в Нэриссу. Но она, словно бы ничего и не было, продолжает читать Безднов кодекс!       И все же она произносит, когда Даррэн ощущает раздражение на его вящее игнорирование:        — А было бы неплохо! Могли бы пожелать монстрам Мрака приятного аппетита, потому что, знаешь ли, не люблю я разгребать реликтовое дерьмо, насранное еще предками. Но, — вздыхает она тяжело, с усмешкой глядя на магистра Смерти, — всегда есть то самое «но».        — Зовущееся правом кровной мести? — догадывается он, останавливаясь совсем рядом с креслом Нэри. — Что это вообще значит, радость моя? Какие у этого мероприятия правила, законы, подзаконные пункты?       Нэрисса в ответ приподнимает весомый фолиант, искренне тяжело вздыхая:        — Вот, пытаюсь разобраться.       Даррэн, хмыкнув и приняв тот факт, что задушевные беседы о них и их отношениях откладываются, подступает ближе. Осторожно отодвинув длинные пряди ее волос с подлокотника, он присаживается на него и, склонившись, заглядывает в фолиант. Ожидаемо, ни один символ на страницах не кажется ему знакомым. Содержимое кодекса все больше напоминает ему странный сборник пиктограмм, перемешанных непостижимым логике способом, и он спрашивает без особого энтузиазма:        — И как идет?        — С попеременным успехом, — признается не то чтобы весело Нэрисса. — Но ты уже можешь выбирать тех, кого хочешь возвысить, приблизить к себе, или кому хочешь продемонстрировать лояльность — именно их по традиции и приглашают поучаствовать в кровной мести и сопутствующей ей охоте. Я тоже предоставлю список Владыке. Или тебе.        — А вот это уже интересно… — тянет Эллохар задумчиво.       Тут действительно есть над чем подумать. И дело даже не в том, что традиции Мрака оказались близки и к древним, давно уже не используемым традициям Хаоса и Бездны. «Получается, драконы во главе с Арратионом не просто так напрашиваются на развлекательную прогулку во Мрак?», — хмыкает про себя магистр Смерти.        — Более чем, — зевает чуть слышно Нэри, — поэтому я и оставляю мозговой штурм на вас с Владыкой: вы лучше знаете, кого привлечь, завлечь и далее по списку.        — В общем и целом, если перефразировать: кого взять в соучастники и кому помочь замарать руки? — с ехидцей озвучивает неприглядную истину Эллохар.       Нэрисса неожиданно усмехается, а затем запрокидывает голову на подлокотнике, глядя ему прямо в глаза. Смотрит недолго, как-то слишком устало, протягивает руку, осторожно касаясь кончиками пальцев его руки. А после, вздохнув, возвращается к кодексу и добавляет:        — В целом, в древности повсеместно, а во Мраке и до сих пор, посредством приобщения других родов к внутриклановой кровной мести заключались разнообразные союзы, договоры, мировые, помолвки… Так что так оно и есть…        — Кто лучший партнер, как не сообщник по кровавой бойне, — с пониманием усмехается магистр. — Кстати, — вспоминает он, хотя такое вряд ли забудешь, даже если захочешь, — на счет сообщников, прелесть моя: не объяснишь мне, почему куклы Блэка вдруг вознамерились менять повелителя и управителя и предлагать свои сомнительные услуги мне?       Нэрисса снова запрокидывает голову, удивленно воззряясь на магистра. Все с тем же удивлением рассматривает его с пару секунд, а затем с веселым смешком выпрямляется, усаживаясь в кресле как положено — ровно и спиной к спинке. Еще раз окинув Эллохара ехидным и более чем насмешливым взглядом, она все же не выдерживает — не поржать с выражения его лица не получается:        — Серьезно? Тогда тебя можно поздравить — растешь!        — Подозрительно, моя ехидная радость: складывается ощущение, что вы с дедом сговорились на почве поздравлений меня по надуманным поводам в моем интеллектуальном росте, — склоняется к ее лицу магистр Смерти.       Склоняется, чтобы провести кончиками пальцев по ее щеке. Чтобы просто коснуться, потому что себе – да и ей — он признаться в силах: он до Бездны соскучился. Соскучился до тихого, монотонного воя демона в груди, но ждет. Прикосновения, взгляда, слова… Не то дозволения, не то очередной ее попытки оттолкнуть — не знает. И замирает, стоит Нэриссе тихо прошептать одними губами:        — Рэн…        — Не хочу с тобой ссориться, маленькая… — шепчет он, прижимаясь лбом к ее лбу и прикрывая глаза. — Совсем не хочу. Но знаю, что ты сделаешь так, как решишь сама, и я тебе совершенно не указ.        — И это тебя бесит, — подсказывает Нэрисса.       Подсказывает, а сама скользит пальцами по его предплечью, плечу, выше. Чтобы обнять. Потому что злиться на него не получается — как можно злиться на его чувства? Он просто так чувствует, и вся его ревность, вся злость, все раздражение — они в нем и гложут его. Так почему бы не проявить мягкость хоть раз и не сделать первого шага навстречу? Тем более, если этого так хочется?        — Бесит, — согласно выдыхает Эллохар.       Горячая ладонь обвивает ее талию, и Нэрисса только выдыхает резко, когда перед глазами все расплывается, а положение тела в пространстве стремительно меняется. Теперь уже две сильные руки обвивают талию, притягивая к широкой груди, обтянутой стального цвета рубашкой.       Нэри с тихим выдохом откидывается на его плечо. Длинные, пронизываемые крохотными синими язычками пламени пряди волос падают ей на грудь, Эллохар склоняет голову к ее плечу, касаясь обнаженной кожи в вырезе рубашки губами.        — И не просто бесит, прелесть моя, — шепчет он, согревая кожу плеча дыханием. — Я же прекрасно понимаю, что ты пойдешь на встречу с драконами. Пойдешь, даже если там будет Бельтэйр, пойдешь не потому что чувствуешь к нему что-то, а потому что…        — Это политика, — вздыхает согласно Нэрисса.       Чувствует, как Даррэна понемногу отпускает, как его руки на ее талии постепенно расслабляются. Но пообещать не ходить, не соглашаться, не встречаться с драконами — не может. Потому что это важно. Особенно в свете вскрывшихся правил приглашения на кровную месть.        — Арратион, Рэн, — признается честно Нэри, и даже не пытается обернуться, чтобы заглянуть ему в лицо — просто чувствует, — он моя причина для встречи. Он почему-то ищет связи с Блэками, и я не могу понять, почему. Но у меня есть догадки и…        Магистр Смерти прикасается кончиком пальца к ее губам, прерывая. Понимает, о чем говорит Нэрисса, и высказывает свое предположение:        — Кровная связь, Нэри. А еще привязка Мраком.        — Дед ставит на нее, — кивает Нэри удрученно.        — Да, — выдохом подтверждает Даррэн и просит тихо: — Просто скажи мне, что ты не можешь быть его парой, что вас не мог связать Мрак — и я поверю, Нэри. Просто поверю. И даже убивать чешуйчатого не стану, возможно.       Даррэн смотрит ей в глаза прямо, не скрывая причины своих переживаний, и Нэри теряется. Смотрит в его глаза, понимая, что врать не станет. Сама не знает, могли ли ее с Бельтэйром связать спящие в нем крохи Мрака тогда, после боя в Академии, когда она помогла ему кое-что забыть. Но уверена: даже если и так, это ничего не меняет. К тому же…        — Неужели ты не чувствуешь, Рэн? — Нэрисса спрашивает тихо, и магистр Смерти напрягается.       Всматривается в ее лицо в ожидании объяснений. Но Нэри только ладонь к его груди прикладывает; по пальцам, медленно сочась, струится темный дымок, просачивается через плотный стальной шелк рубашки.       Это прикосновение, не ладони — Мрака, Эллохар ждет. Ждет и опасается результата, однако первозданная сила просто просачивается сквозь кожу, не вызывания ни отторжения, ни каких-либо других ощущений. Мрак просто есть, он просто проникает в его, и Даррэн устало прикрывает глаза.       Устало, а еще успокоено.       Потому что само это слияние Мрака в них — ответ на все вопросы.       «Все же дед не подвел: его план сработал во всех направлениях», — признает он с некоторой долей самоиронии. — «Невероятный уровень многоходовки, дед, мое искреннее уважение».        — Даже если бы жалкая капля Мрака в Рагдаре выбрала меня, Рэн, — тихо проговаривает Нэри, запрокидывая голову и глядя ему в глаза, — то есть еще и совпадение силы, есть еще и выбор. Выбор, который делаешь трезво, основываясь лишь на собственных чувствах, мнении, осознании ситуации. И если вейла выбрала тебя без моего контроля и управления, то, когда я лечила тебя тогда, после бойни и твоего ранения оружием из Мрака, я сделала осознанный выбор. Мой выбор — ты, Рэн, и это не изменится. Не уверена, — в ее тоне звучит горькая усмешка скорее над самой собой, — что это убедит тебя в полно мере, но…        — От встречи с Арратионом ты не откажешься, — делает вывод магистр Смерти с тяжким вздохом.       Он понимает, что это невозможно. Еще бы она отказалась — такой шанс привязать драконов к Хаосу долгом, Нэри это понимает, как никто другой, и шанса не упустит. И Эллохар не совсем понимает, как на это реагировать: с одной стороны, он, как и дед, чувствует гордость, с другой — нестерпимое желание запретить ей ввязываться во все эти подковерные многоходовки с непрогнозируемым результатом.        — Почему же? — удивляется Нэрисса. — Откажусь, но если для встречи будет причина…        — То мне придется разыскивать твое инкогнито по всему Хаосу, чтобы вытащить из лап ушлого драконища, — закатывает язвительно глаза Эллохар.        — Да, — кивает согласно Нэри, — но сделаю я это только лишь для того, чтобы внести их в список своих должников на долгие лета, ты меня знаешь. Это необходимо элементарно из-за их усиления, Рэн, ты понимаешь это как никто другой.        — И это нисколько не успокаивает, чтобы ты знала, радость моя, — признается искренне, но заметно саркастично магистр Смерти.       Нэрисса только усмехается лукаво, чтобы в следующий миг приняться за пуговицы на его рубашке.        — Я понимаю, что тебе неприятно наличие тайн и секретов между нами, Рэн, — признает спокойно она, когда на рубашке остается одна не расстегнутая пуговица. — И многие недоговоренности из моего прошлого тебя не радуют, это очевидно. Правда. Вот только твои чувства важны для меня, и я не совершенно точно не делаю ничего тебе во вред. Поэтому давай, — Нэри вздыхает, когда поднявшийся из кресла Эллохар подхватывает ее на руки, — сначала разберемся со всем этим, — она выразительно обводит помещение гостиной рукой, — а потом будем разбираться между нами и со всем заметно подтухшим бельем тайн и секретов?        — Если откровенно, Нэрюш, — с усталым смешком протягивает магистр Смерти, — я готов согласиться на все условия, лишь бы ты не выгоняла меня сегодня из спальни.       Нэри тихо хмыкает в ответ — еще бы. Но даже такое согласие — уже хорошо. Поэтому ей остается расслабиться, прижаться щекой к его плечу и прикрыть глаза. И с выдохом облегчения в очередной раз признать, что не хотела быть ни в чьих руках, кроме его. Признать, но не признаться, хотя сегодня она сказала, кажется, уже все. И пусть поначалу Рэн был ее выбором без выбора, теперь он ее осознанный выбор. Теперь и всегда, потому что только с ним рядом хочется разбираться с собой и со всем миром.

***

Хатссах, Кровавый Излом, домен ДарГештар, Ад       Пробуждение для Нэриссы оказывается невероятно приятным, особенно если взять для сравнения последние недели. Ленивое, растомленное под тяжелыми простынями тело не хочет просыпаться окончательно — еще помнит жадный жар ласк, неспешную, чувственную пытку касаний, поцелуи… Нэри лишь вздыхает тихо, понимая, что повторить не выйдет — Рэн уже отбыл в школу. А ей самой пора переговорить с Асмодеем.       Спустя полчаса она спускается в холл уже более бодрой и почти проснувшейся, лишь выпитые зелья неприятно горчат на языке. Все томные мысли и чувства остаются в душе вместе с голосом Эллохара, пошло комментирующим ее состояние и ментальный разброд. Единственным напутствием, звучащим на подкорке, остается его максимально серьезное: «Сосредоточься, дыхание мое, осталось совсем немного».       Кажется, Асмодей тоже сомневается в ее готовности к следующему спуску вниз — в истинную вотчину Блэков. Он, в этот раз облаченный в простой и закрытый по моде Хаоса костюм, стоит у уже открытого уже спуска. И смотрит так, что Нэриссе невольно думается: а не написаны ли на ее лице все мысли и чувства. Один взгляд хранителя на нее, один ее собственный взгляд в темный зев спуска подсказывают: сегодня будет непросто.       И дело даже не в том, что есть опасение повторения видений или чего-то такого, совсем нет. Просто сгустившийся на ступенях, поднявшийся выше Мрак словно колеблется нетерпеливо в ожидании ее спуска.        — Кошмарного утра, — подступает чуть ближе к ступеням Асмодей, указывая на распахнутый спуск затянутой в укороченную перчатку рукой. — Надеюсь, присутствие Эллохара помогло тебе снять напряжение, потому что, судя по настрою Мрака, — он кивает на лестницу, — сегодня тебя может ждать ментальное испытание.       «Опять», — хочется тяжело вздохнуть Нэри, но она сдерживается. Нет смысла стенать, особенно сейчас, когда они уже на финишной прямой. Да и испытание… «С этим могут возникнуть трудности», — понимает она спустя мгновение, когда осознает, что с момента в душе все еще прислушивается к связи с Рэном.        — Что на этот раз? — совершенно безразлично интересуется Нэри.       Асмодей вопросительно вздергивает бровь — держится девочка хорошо. «Или слишком устала от всего происходящего, чтоб хоть как-то реагировать», — приходит мысль следом, и хранитель согласно кивает себе, оценивая ее, как верную.        — Вероятнее всего, — не совсем уверенно начинает дух, и Нэрисса прищуривается, не совсем веря его показательному спектаклю, — проверка на ментальную целостность и испытание прошлым.        — Прошлое, значит… — хмыкает тихо Нэри.       Это почему-то не вызывает совершенно никакого удивления. Скорее наоборот: ощущается чем-то очень ожидаемым, едва ли не освобождением. Словно бы испытание там, внизу, в подземельях наконец-то закроет все еще приоткрытую дверь в болезненное прошлое. Прекратит пытку постоянными воспоминаниями, сомнениями, чувствами, которые совсем не хотелось бы испытывать.        — В таком случае, — тихо проговаривает, словно бы самой себе, Нэри, — я закроюсь от Рэна. И очень прошу тебя, — она обращает взгляд на хранителя, — не пускать его за мной вниз, Асмодей. Даже если он будет ломиться и грозиться разнести здесь все.       Дух лишь кивает молча, но по выражению его лица, по блеснувшим в полумраке холла глазам Нэри понимает — тот знает причины, по которым она так хочет не допускать Эллохара к своим чувствам в момент испытания.        — Отправляйся, — проговаривает коротко хранитель.       Он говорит негромко, но голос его эхом прокатывается по стенам тревожным предупреждением. Нэри, кивнув, поддергивает капюшон ритуального одеяния и делает глубокий вдох.       Тянуть бессмысленно.       Первый шаг дается слишком легко. «Видимо, затравочка перед самой жестью», — хмыкает она про себя, ступая на первую, плотно затянутую черно-серой дымкой ступень. Босая нога, погрузившись в неощутимый Мрак, тут же тяжелеет. Пола мантии-балахона тянется следом, дергая за собой. Спуск до площадки проходит почти привычно, если бы не тяжесть.       Она пропитывает накидку, ноги, само тело, тянет к каменно-земляному полу, подсвеченному зелеными огоньками. Все внутри противно, но так знакомо сжимается не то тревогой, не то предчувствием чего-то нехорошего. Эти ощущения небезопасности, преследования, едва ли не паники Нэрисса хорошо помнит: они неотступно следовали за ней на протяжении первых двух лет в Академии. Сжимали нутро, душили первым вдохом поутру, стягивали горло обреченностью, стоило закрыть глаза в попытке уснуть.       «Это в прошлом», — уговаривает она саму себя, — «Это просто память».       Но убеждения не помогают. С каждым новым шагом, каждым привычным уже, знакомым поворотом, каждой аркой и проходом, которые в этот раз она быстро и без какого-либо интереса минует, чувства накатывают все сильнее, помрачая и без того замутненное зельями сознание. Все болезненней стискивает в груди, мешая делать вдох и совершенно не позволяя выдохнуть. Коридор все чаще смазывается возникающими перед глазами смутными видениями. Они мельтешат, мелькают, наслаиваются дымкой, совсем не желая отступать. Отпустить ее наконец, дать свободу от этой застарелой, но такой важной боли.       Первое, отчетливое и сильное, видение настигает ее у затопленной части перехода. В груди сдавливает так, что Нэрисса, вцепившись пальцами и прорезавшимися когтями в ткань, медленно оседает вдоль стены.       «Издевательство», — фыркает она про себя саркастично.       Но не смотреть не может — даже закрой глаза и вот оно, под веками.       Раздирает изнутри тупыми крючьями боли, разъедает давно позабытой кислотой чувств, смешивает реальность и прошлое. Нэри хватает губами воздух, опирается ободранной собственными когтями до крови ладонью о стену и смотрит.       Не может не смотреть, потому что она снова там — в самой себе пятилетней давности. В том слабом, сходящем от боли и желания теле, маленькая, разбитая, ничего не понимающая девочка. И в следующую секунду уже проснувшаяся, ощутившая шквал чувств запечатления вейла. Вейла, смотрящая на своего избранника. Единственного, с кем бы хотелось разделить жизнь, каждый вздох, каждый удар сердца… И понимающая, что этого никогда, никогда не будет.       Кровь еще качает по венам память огня запечатления, сводит с ума чувствами и инстинктами, но Нэрисса уже открывает глаза. Открывает, чтобы понять — ее испытание в этом: снова пережить все прожитое, снова до последней капли испить эту чашу, чтобы…       Чтобы принять — приходит тягостное, неприятно сжимающее в груди осознание. Но разве она уже не приняла? Не прочувствовала все и не отпустила?       Нэри медленно, на дрожащих ногах перебирается к стене, усаживается, прислонившись спиной. Вот рту пустыня, страшно хочется пить, и она в странном помутнении смотрит на воду, так заманчиво колышущуюся у верхней ступени затопленной лестницы.       «Нельзя», — шепчет голос в голове, такой знакомый и незнакомый одновременно. — «Нельзя».       Растерев руками лицо, она негромко хмыкает в насмешку над собой — то, что ощущалось только испариной, оказывается еще и слезами. «Когда я плакала последний раз?», — чувствуя подкатившую нездоровую веселость, спрашивает себя Нэри. Спрашивает и поднимается, понимая, что сидеть на месте смысла нет — нужно идти дальше.       А вернее — плыть.       Двигаться, чтобы пережить это снова и стать, наконец, свободной.       «Седьмая попытка», — хмыкает она про себя, — «Седьмая попытка утопления. Пора ставить зарубки хотя бы на столбике кровати».       Густая, зеленоватая вода обнимает щиколотки послушно и мягко, но Нэри не обманывается — знает, что она может утянуть на глубину, стоит лишь немного зазеваться. Далеко не заходит: сделав пару шагов тут же ныряет, загребая в сторону залов, надеясь выплыть как можно скорее. Сегодня почему-то Храм кажется недостижимо далеким, а воздух в горящих легких заканчивается быстрее.       Уже на третьем сильном гребке вниз и в сторону ритуальное одеяние становится неподъемно тяжелым. Такая легкая на вид, но плотная ткань неумолимо тянет вниз, сковывает ноги. Страх спеленывает: горло тут же сжимается, легкие пытаются втянуть так нужный воздух, но…        — Нет!.. — с бульканьем вырывается из груди Нэри.       Крик вырывает столь необходимые остатки кислорода. Отчаянно работая ногами и руками, она быстрее гребет вверх, против уносящего вглубь катакомб течения. Всплывает, когтями раздирая завязку балахона на шее, и замирает. Прислушивается. Тишина небольшой кишки коридора тонет в едва-едва расцвеченной зеленоватым свечением тьме. Она оглушает своей давящей полнотой так, что хочется сглотнуть, потереть уши, чтобы услышать хоть что-то.       Вот только делать ничего не приходится. Звук настигает Нэриссу сам.       Тихий, щелкающий, он раздается сверху. Сначала один щелчок, за ним еще, и еще все быстрее. Нэрисса вскидывает голову, пытаясь рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте под высоким, недостижимым взгляду потолком.       Глаза. Они, кажется, смотрят в ответ так же непонимающе. А еще голодно.        — А вот и первое «испытание»… — проговаривает Нэри едва слышно, скорее самой себе и про себя, зная, что нельзя издавать ни звука.       Оглушающее щелканье жвал наваливается противным, разрывающим перепонки стрекотом. Огромный, мохнатый до отвращения паук оказывается поразительно шустрым: отпустив выступу стен, на которые опирался цепкими лапами, всей своей тушей он падает в воду, распахнув конечности на манер уродливого зонтика.       Нэрисса резко уходит под воду, вытаскивая из рукава короткий родовой кинжал. Замах под водой сделать не получится, но хоть какая-то защита — уже хлеб. Легкие снова припекает, глубокий вдох сделать не выходит, но она позволяет себе снова уйти на дно. Иначе неведомую тварь, очень напоминающую внешне старых знакомцев из сада при замке, не изучить, а значит — не убить.       Паук, упавший на воду и севший на нее подобно водомерке, осматривается. Щелканье жвал стихает — он, вероятно, потерял столь желанный обед из виду. Наконец, пусть и практическим путем, до Нэри доходит причина, по которой часть подземелий затопили: плотоядные соседи, поселенные здесь для защиты акведуков, не брезгуют побаловать себя парной лордятиной по праздникам. И то, что вода является преградой для его органов чувств, даже если они основаны на магии, только радует.       «Лишь бы под водой чего-то подобного не оказалось», — фыркает про себя Нэрисса ехидно.       То, что попытка утопления единственной претендентки в главы рода и появление паука действительно могли быть еще одним испытанием, доходит до Нэри, лишь когда она тяжело поднимается по ступеням с обратной стороны затопленной части катакомб. Напряженно оглянувшись по сторонам, она максимально тихо ступает на площадку у ступеней и принимается отжимать балахон. Капли ударяются о вытоптанную до твердости камня землю слишком громко в гулкой, словно бы живой темноте подземелий, и Нэрисса вздрагивает каждый раз, стоит раздаться тревожному «кап».       Далеко в темноте тускло светится очерченный рунами круг переноса, но использовать его почему-то кажется небезопасным. «Доверяй интуиции», — двоится в сознании, звуча то голосом Эллохара, то мурлыкающими нотками Асмодея. Ощущение некого подвоха и чувство чьего-то присуствия лишь усиливается, когда Нэрисса, остановившись у распутья, прислоняет ладонь к стене. Веки опускаются сами, Мрак приятно и знакомо проносится по венам чувством темного могущества, почти всесилия, а еще голода. Вот только ничего не подсказывает, и эмоции так приятно не отключает, остается безмолвным наблюдателем, и она нахмуривается, прислушиваясь к малейшим оттенкам ощущений.       «Я должна знать дорогу», — уверенно тянет Нэри про себя, но уверенности этой становится все меньше. — «Прошлый раз я же прошла по ней…».       Но Мрак остается все так же молчалив к ее зову, лишь наблюдает отстраненно. Открыв глаза и пару раз моргнув, чтобы скинуть серо-монохромную муть, Нэрисса сворачивает направо. И почти сразу понимает, что выбрала верное направление: как и в прошлый раз из-за поворота выходят закутанные в темные хламиды с ног до головы фигуры. Высокие и тощие, они медленно плывут по коридору, кристаллы на тонких цепочках в их руках медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, покачиваются.       Уже зная, что они не видят и не чувствуют ее, Нэрисса осторожно проскальзывает мимо них, стараясь не зацепить и края подола ветхих на вид одеяний. Тревога на миг вздымается в груди, сжимает горло — фигуры замедляются, поводят головами и, словно принюхиваясь, сипло втягивают в себя воздух. А затем одна из фигур спрашивает, и Нэри замирает, прислушиваясь:        — Ард‘эрх Хассар’д?..        — Эрх. Дахс’ирд Хассар’c архут.       Вторая отвечает словно бы устало и даже как-то сочувствующе, и Нэри все сильнее жалеет, что не выучила и это наречие Мрака. Уж больно заковыристым и сложным тогда оно ей показалось, а теперь… Теперь уже не было смысла жалеть, оставалось лишь мучиться любопытством. Нужно было как можно скорее дойти до портального круга, обнесенного сияющей рунной вязью, и не свалиться от очередного видения, чувством тревоги в груди сообщающего о своем приближении.       И ощущения не обманывают ее — стоит Нэри подойди к тускло светящемуся кругу, как зрение снова подергивается мутью, рябит скачущими, размытыми образами. Она устало опирается ладонью о стену, понимая, что только в кругу будет в полной безопасности и пытается опуститься в него, но видение накатывает быстрее, буквально толкая ее к стене.       И снова она та девочка: разбитая, испуганная, разрываемая на клочья страшными, горькими чувствами и противоречиями. Но теперь она ищет помощи. Преодолевает границу за границей, нервно трет испачканные чернилами пальцы — так старалась, писала и переписывала письмо Благодати с просьбой встретиться с Верховной. А внутри агония. Жуткая, выжигающая каждый клочок разорванной инициацией души агония и образ: смуглое лицо в ареоле тяжелых белых волос и вопросительная ухмылка. «Что-то не так, прелесть моя?», — спрашивает где-то в голове такой важный, отчаянно рвущий душу голос, и Нэрисса, подавив подкатившее к горлу рыдание, опускается на колени. А вокруг поле, и оно шелестит-шелестит-шелестит: «Что-то не так?.. Что-то не так?.. Что-то…». Вот только на лице Верховной нет ни удивления, ни сочувствия. Нет ни проблеска прежней доброты. И юная, но так резко повзрослевшая Нэри понимает: помощи ждать не стоит. Не здесь. Она не знает, почему стоит и выслушивает угрозы и шантаж, не понимает, почему вообще решила, что здесь ей помогут. Она не знает ничего, но ровно так же точно знает одно: с этим обязательно нужно что-то сделать. Чтобы так больше не болело. Никогда не болело.       Видение отпускает так же резко, как и нахлынуло, оставляя Нэри дрожащей в ознобе и испарине у стены. В этот раз она не стряхивает со лба капли пота, просто усмехается — как же четко память способна сохранять не только слова, но и выражения лиц, мельчайшие перемены в интонациях. Выходит, память не обманула и не подвела. И это не она накрутила себя за годы тихой ненависти — все так и было.       «Так что же это было, Василена?», — спрашивает она про себя, зная, что никогда не спросит вслух, да и если бы спросила — не получила бы честного ответа. — «Что, действительно ревность?».       По всему выходит, что так, и теперь Нэри находит это немного забавным. Великая Верховная испугалась привязанности маленькой вейлы к ее бывшему возлюбленному. Или же привязанности бывшего возлюбленного, что был так удобен во всех смыслах, к маленькой вейле? Теперь уже не узнать, да и любопытство, вспыхнувшее в Нэри на миг, очень быстро гаснет.       Потому что она оглядывается и понимает: круг переноса сработал, пока она была в отключке. И сработал неожиданно, перенеся как можно ближе к переходу в Храм. К переходу во Мрак.       Все тело неприятно ноет, словно воспоминания причиняют не только душевную боль. Нэрисса, сцепив зубы, осторожно, тяжело поднимается, придерживаясь за холодную, покрытую мягким мхом стену. Он приятно пружинит в ладонь, охлаждает исцарапанную когтями кожу, и почему-то даже это приносит небольшое облегчение.       В конце темного коридора призывно светится тусклой синевой арка, и Нэри, зная, что за ней будет, напряженно задумывается. Почему портальный круг, аналог таверхов в замке Владыки Ада, перенес так близко к переходу во Мрак? И может ли это значить, что испытание почти пройдено, и там, в Храме, ее действительно ждут? И хотят видеть, судя по всему.       Путь до арки она преодолевает быстро, но осторожно: на каждом шагу тревожно прислушивается к себе, понимая, что потеряла и чувство времени, и какой-никакой контроль. При приближении Нэри контур арки разгорается ярче, по каменному барельефу с неизвестными полуистертыми символами пробегают язычки пламени. Но за ней все та же картина: бесконечная, незыблемая, черная пустота, искорки звезд и клочки-островки, ведущие к следующему переходу.       Чувство, что новое видение вот-вот нагрянет, проползает противными липкими мурашками между лопаток. Нэри, поежившись, скорее прыгает на первую площадку, подспудно ожидая, что та покачнется, но камень стоит крепко. Несмотря на то, что в этой пустоте нет ничего, кроме каменных островков и нее самой, она оглядывается и замирает. Потому что в этот раз на тонкой грани между кристально ясным восприятием и свойственным Блэкам безумием ощущается пристальный взгляд. Его направление невозможно отследить, а магические эманации почувствовать, но он есть.       Это нечто просто смотрит, но складывается ощущение, что за безразличным взглядом скрывается интерес. Как минимум — исследовательского толка.       Не переставая оборачиваться, оглядываться и прислушиваться к собственным ощущениям, Нэри быстрее перескакивает на следующий островок. И, приняв, что взгляд не исчезнет, ускоряется. Прыжок за прыжком она добирается до платформы с аркой, а перепрыгнув на последнюю, устало падает на гладко отесанный камень площадки.       В этот раз последний островок находится значительно дальше от платформы, нежели в прошлый.       Отдышавшись, дождавшись, пока саднящая боль в груди отступит, Нэри поднимается и приближается к арке. Синие огоньки по контуру камня начинают сиять ярче, выделяя координаты перехода. Нэри присматривается, пытаясь вспомнить, какие из них загорались в прошлый раз и в какой последовательности, но память выдает лишь смутные обрывки. «Доверие роду и его силе. Просто вера», — понимает она, но осознание не пугает. Затягивающая проход пленка слабо колышется, будто от дуновения ветерка, арка начинает подрагивать. Нэрисса сначала осторожно прикасается к расцветившейся синими протуберанцами пленке кончиками пальцев и, не ощутив опасности, уже более уверенно шагает вперед.       В этот раз арка выплевывает ее куда вежливее, выход ощущается как толчок или, скорее, пинок чуть пониже спины. Обернувшись на каменную вредительницу с непростым характером, Нэри только вздыхает — куда уж тут без истинного семейного юмора. Даже древние, созданные самим Мраком артефакты без него не обходятся.       На уже знакомой поляне все так же, как и в прошлый раз, легко порхают бабочки. Нэрисса ступает вперед, ожидая, что они запросят своей дани, но те лишь на миг присаживаются на волосы и рукава балахона, почти сразу разлетаясь по своим делам. Синие цветы, все еще наполненные пламенем, мягко покачивают лепестками, стебельки, пронизанные сосудами, качают Мрак.       Шепот, так ожидаемый Нэриссой, сегодня звучит тише, спокойнее, и она уверенно направляется вперед по горной тропке в сторону уступа. Ноги холодит камень, острые осколки впиваются в стопы, но она почти спокойно идет на шум скрытой в пещере реки. Темнота обнимает дымными полотнищами Мрака, стоит ей ступить под каменные своды. Вода шелестит расслабленно, но достаточно громко, и теперь, уже зная путь, Нэри не зажигает светляк. Просто идет вперед, осторожно переставляя ноги, и, когда впереди разгорается оранжево-алое, с лиловыми всполохами свечение, облегченно выдыхает.       Добралась.       Дошла.       Вот только не отпускает смутное чувство, что это еще не конец.       Не испытания точно.       Пески, а вернее, их клочок — теперь Нэри видит это — парящий в полной неизвестности темноте ночного в этот раз неба, встречает колючими порывами ветра. Сухой и горячий, он обжигает лицо, колет тыльную сторону ладоней. Нэрисса устало запрокидывает голову, прикрывает глаза, но вдыхает раскаленный жар довольно — почему-то именно в этот раз переход сюда ощущается достижением.       Чем-то значимым, важным, знаковым.       Это чувство радости встречи с чем-то очень хорошо и давно знакомым рождается словно бы из ниоткуда. Из ниоткуда, но все же исходит именно изнутри. Оправив капюшон изрядно запачканной и местами порванной хламиды, Нэри осторожно ступает вперед.       В этот раз ей предстоит дойти.       И не только дойти — войти в средоточие Непостижимого.       Она делает первый шаг, и ноги знакомо вязнут в песке. Удивительно прохладном и будто бы шелковистом для местного антуража и погодных условий. Мираж Храма колышется далеко впереди, будто бы отсеченный незримой границей. И чем дальше идет Нэрисса, тем отчетливей понимает: Храм не приближается.       И чувство радости встречи с чем-то родным и давно знакомым постепенно блекнет. Сменяется напряжением. Оно подергивает внутри натянутой нитью, неприятно свербит где-то под ложечкой. Нэрисса замедляется, всматриваясь в далекий, как и прежде, Храм, а затем останавливается и спрашивает громко, будучи уверенной, что ее услышат:        — Ну и в чем смысл? Что еще я должна сделать?       Взгляд.       Он ощущается: внимательно следящий, пристально изучающий.       Секунды под ним превращаются в часы, словно бы кто-то властной рукой придержал стеклянный сосуд часов с песком, перевернул его на бок, не позволяя просочиться и песчинке. Нэри прислушивается к ощущениям, чувствуя, как все внутри замирает словно в ожидании удара. Она застывает, даже дыхание задерживает.       А следом приходит боль.       Она обрушивается сверху, вынуждая безвольно упасть на колени. Терзает не плоть — разум, но телу достается тоже. Видения — десятки, сотни, яркие, как никогда прежде, остро режущие, вспарывающие рубцы зазубренными кромами. Они смешиваются, высыпаясь из истлевших и прохудившихся чертогов памяти, накатывают, голодно набрасываются, не просто позволяя — заставляя вспомнить все. В мельчайших подробностях от чувств до ощущений.       Воспоминания разрывают голову изнутри, снова начинаясь тем самым вечером в гостиной дворца ДарНахесса. Воскрешают все в крохотных, неуловимых деталях улыбок, взглядов, тихого, чуть хриплого тембра голоса, теплого ветерка, играющего со шторами и перебирающего пряди длинных, светлых волос…       «Что-то не так, прелесть моя?», — снова звучит в воспаленном бредом сознании.       Встревоженное, обеспокоенное, такое родное и страшно, опасно чужое в один момент.       Нэрисса лишь глухо простанывает, вцепляясь пальцами в колючий, будто бы раскалившийся песок.       Все слишком живо, слишком по-настоящему, слишком остро, чтобы пережить это все заново. Пережить и остаться в трезвом уме.       Вейла снова горит и беснуется внутри, рвется на волю так, что сознание темной леди отступает перед ее силой. И Нэри лишь остается прорываться сквозь марево бреда, напоминая себе, что это просто память.       Следующее памятное пятно вспыхивает новым шквалом обжигающей боли, не давая и секунды на передышку. Хриплый стон вырывается из горла, тело сводит судорогой, и единственное, что она может делать — смотреть, слышать, чувствовать. Быть там, в своем прошлом, и пытаться не забыть, не потерять связь с реальностью.       Реальность или нереальность — сейчас неважно. Она дробится острыми, колкими кусками, впивается столь отчетливыми фрагментами памяти, что с губ Нэриссы срывается не крик — вой. Сама Нэри, кажется, раскалывается на элементы вместе с воспоминаниями. Вот она сейчас, здесь, и она же — там: маленькая, потерянная, в полном ужасе стоящая на ковре перед массивным, темного дерева столом госпожи Верховной.        — Ты понимаешь, о чем просишь, Нэрисса? — гремит трещоткой змеиного хвоста голос Василены в голове.       Сама она напоминает Нэриссе змею: вальяжная, расслабленная, смотрящая сверху вниз. Отчитывающая и считающая себя в полном праве. Нэри вскидывает голову, желая перебить, так сильно желая переиграть — но никак. Боль в груди давит, не давая сделать вдоха, не позволяя проявить непокорность, не подчиниться, а Василена продолжает, и за строгостью и сочувствием она улавливает тонкую нотку превосходства:        — Я не буду помогать тебе в этом, Нэри. Ты нарушаешь законы самого мироздания своей просьбой, и по праву силы я отказываю тебе. А если ты придешь еще раз — я сообщу о твоем визите лорду Эллохару. Ты ведь так не хочешь этого… Так боишься, что он узнает о твоей маленькой слабости к нему? Откажется от тебя? А ты не думала, что это, вероятно, пойдет тебе на пользу?       Ядовитая задумчивость Василены ядом прожигает полотно памяти, истирает его, растворяет в себе. Но на передышку рассчитывать не приходится.       Боль продолжает выкручивать тело, внутри все горит, и Нэри тяжело сглатывает, даже не пытаясь открыть слезящиеся, затянутые алым полотном безумия глаза. А когда накатывает следующий болезненно острый кусок, и вовсе теряет себя. Ту целую, полноценную, неразделенную себя, снова распадаясь на части, раскалываясь подобно хрупкой хрустальной статуэтке. И больше не пытается бороться и держаться за реальность — испытание заключается не в этом.       В противоположном.       И сквозь все мыслимые и немыслимые защиты, еще оставшиеся в ней самой, ограждающие от боли памяти, Нэри позволяет видениям нахлынуть. Не сопротивляется. Чтобы снова увидеть и почувствовать все то, что было.       И, наверное, отпустить.       Год, прожитый тогда в академии, год, наполненный до предела обостренным чувствованием, проносится за считанные мгновения. Наполненный ужасом от невозможности закрыться, постыдным, пугающим и вызывающим отвращение желанием, выматывающим и выжигающим плоть до праха. Чужими, такими разными и порой отвратительными, чувствами. Растерянностью и ненавистью к себе за невозможность это контролировать.       А затем наступают каникулы. И боль лишь усиливается, вырывая разум из тела, круша его с задором перебравшего тролля. Только теперь, переживая все по новой, Нэрисса убеждается окончательно: слом каналов, становление ритуалистом спасло ее от безумия. Безумия, из которого не было бы возврата.       Снова, так кристально чисто, вспоминаются наставления Циссы. Ее мягкий, такой спокойный голос, не отговаривающий, не осуждающий. Но и не одобряющий. А еще боль, но на этот раз такая чистая и простая — физическая. От чар, приковывающих к камню-алтарю в подземельях родного, но такого пустого и мертвого в своем одиночестве замка, от скользящего по коже и под ней скальпеля, срезающего лоскуты, наносящего острой кромкой руны и письмена по внешней и внутренней ее стороне. Щекотка ручейков крови, горячими полосами текущих по телу. Жар пламени тетки, впечатывающего символы снаружи, и чувство пожара внутри — неконтролируемого, разгорающегося раз за разом и практически уничтожающего, от слома каналов. Каждый из них, исковерканный, изломанный и изувеченный Нэрисса ощущает сейчас. Ровно как и облегчение, принесшее освобождение — после слома каналов и инициации не чувствовать стало проще.       Но позже, не сразу. Только после того, когда она перестала чувствовать вонь протухшей крови и чувствовать закоревшую корку на теле. Только после того, как сотни крупных и мелких шрамов затянулись, позволяя без страха взглянуть на себя в зеркало.       А еще была цель: разделить себя.       Были вопли Асмодея, когда они спорили до хрипоты, и его смиренное принятие, почти согласие, стоило ему понять: если не разделение, то смерть.       И ритуал: страшный, выворачивающий саму душу наизнанку, рвущий ее на части. Но тогда, даже в агонии, даже на пороге смерти и за ним, Нэриссе не сомневалась — так нужно. Иначе никак.       Вот только с последствиями справиться не смогла.       Разочарование накрыло, лишь стоило прийти в себя. Магия: потоки, каналы, структуры — все это словно стерли из ее мира рукой недовольного художника, грязной тряпкой протершего холст. О целительстве и плетениях пришлось на время забыть — необходимо было научиться пользоваться силой, не видя ее. Научиться элементарному, что было как дыхание, тому, что она могла в раннем, едва ли не несознательном возрасте.       И Нэрисса училась.       И учится до сих пор — это удивляет ее настолько, что едва не выдергивает из агонии боли: видение магии так к ней полностью и не вернулось. Осознание этого приходит только сейчас.       Вот только помогает ритуал ненадолго: буквально несколько месяцев проходит, и агония настигает ее снова. Ни есть, ни спать Нэрисса больше не может — все силы уходят лишь на одно: не думать. Не вспоминать, не прокручивать в голове, игнорировать, загнать себя работой и учебой. Силы уходят и на борьбу с так резко сменяющей боль, страх и желание пустотой. И она даже не знает, что из этого хуже: гореть, тлеть, пылать страстью и ненавистью, или же тонуть в полном отсутствии чувств, в пустоте, в пронзительном и бессмысленном ничто. Так на ее столе постепенно появляется выпивка: сначала вино, некрепкое и только по вечерам, чтобы уснуть. После — и днем, в процессе решения префектских вопросов. А затем опьянение становится почти постоянным. Вот только и его мало.       Периодические провалы в бесчувственность становятся все реже, самочувствие и настроение скачут, но она ждет, когда состояние стабилизируется —Асмодей ведь обещал.       А спустя долгие недели борьбы с собой она обнаруживает себя стоящей у порога Дараара: продрогшей, едва ли не безумной, стучащей в дверь в надежде, что здесь она найдет если не спасение, то временную передышку.       И пыль помогает. Сначала понемногу, она прибегает к ней лишь изредка, когда совсем тяжело, чтобы просто притупить боль и желание или раскрасить бесцветную пустоту, найти в ней силы двигаться. Потом — все чаще. Маленькие конвертики начинают ассоциироваться с ужасом и свободой, такой желанной и недостижимой свободой от себя. Нэрисса не знает, в какой момент они начинают быть не просто периодическими помощниками, а часами, строго и четко отсчитывающими ее время без лишних, больных чувств и мыслей, без сковывающего аркана бесчувственности.       Но наркотический дурман спасает: позволяет сконцентрироваться на реальной жизни, а не на мечтаниях и болезненном бреде. Вместе с увеличением дозировки, наконец, достигает хоть какого-то результата ритуал.       А затем в Академии появляется Бельтэйр.       Такой интересный и немного загадочный, такой притягательный и чужой, едва знакомый…       Игра. Это все напоминает глупую женскую игру, но как же это спасает!..       Потому что это только ее, Нэриссы. Ее желания и чувства, ее мысли и действия. Не вейлы. И в этой странной тяге к дракону она находит себя. Тот извращенный, неправильный путь к самой себе, прежней себе, без жуткой привязки и дикой тяги к избраннику.       Но вместе с непозволительным, таким пьянящим чувством свободы приходит стыд. И вина. Вейла давит и душит, беспрестанно напоминая об избраннике, о верности, о выборе. Она тянет жилы, выкручивает мышцы и связки, жжет кожу. И Нэрисса, почти уже отказавшаяся от пыли, снова достает маленький черный конвертик.       Попытка сбежать не удалась.       Да и, видимо, это невозможно.       Известие о нападении на Академию она встречает почти спокойно. Обреченно и облегченно одновременно. Бой ей понятен, битва — что-то приятное и знакомое, почти спасительное. Лишь жалко тех, кто не переживет дней осады. Но и это у нее есть свой козырь. План зреет быстро, действует Нэри, несмотря на усталость, еще быстрее. Именно сейчас она действительно отвлекается — под ее ответственностью жизни, сотни жизней, и на ее совести, как префекта, будут их смерти. Бессмысленные, такие беспощадные.       Страшные, жестокие и кровавые — как монстры, пришедшие по их души.       Мысль об экспериментальном зелье приходит и больше не покидает сознания.       Все словно проносится мимо: и первая атака, встреченная во дворе школы, и битвы, и спасение адептов. Кровавыми, пропитанными ненавистью и болью — хоть какими-то чувствами — выделяются только бойня с оборотнями, куда она с удовольствием подалась живцом, да те минуты, в которые она с не меньшим удовольствием сдирала с них, еще живых, дышащих и не утративших разум, шкуры.       Кровь текла по пальцам и ладоням, по запястьям — в рукава, а дальше по локтям. Жесткая шкура, так приятно отделяясь от мышц, колола пальцы. Вопли и вой превращались в искреннюю, но такую болезненную и горькую песнь возмездия. Песнь скорби по тем, кого уже нельзя вернуть никакими путями и способами. Даже ее невероятным, но таким бесполезным в данном случае зельем.       Иначе было нельзя.       Никак.       Она была в праве и силе карать — и она карала.       Как могла и умела, упиваясь своим могуществом и жестокостью.       А потом смотрела, как живущие в лесу фестрии довершали ее суд, пожирая свой поздний ужин.       А после была лишь мерзлая, защищенная магией самого острова земля, в которую она впивается острием лопаты. Ровные, мерные удары стали в почву, ссохшиеся, смерзшиеся комья темной земли и постепенно углубляющиеся могилы.       Их было много — этих могил.       И был Рагдар.       Он стоял и смотрел, был рядом незримой тенью. Опекал, оберегал и тормозил, когда это было необходимо. Но больше не был нужен. Больше не был спасением от самой себя.       По крайней мере, не таким эффективным.       Тела ложились в ямы ровным рядком, завернутые в саваны, без гробов — их нужно было хоронить. Стазис, как и все чары, не работал под отсекающим магию куполом Отступников.       А после, когда купол пал, истратив весь установленный у моря запас кристаллов-накопителей, сожрав всю силу из сердца Академии — было возвращение.       Нэрисса до сих пор не знает, каких сил ей стоило держаться. Не показывать Рэну, насколько больно, и страшно, и жутко. Было там, есть сейчас и будет, пока время не сотрет ужас такой крохотной по размерам территорий и короткой по протяженности войны.       Скованность чувств, холод и отчужденность не сразу сменяются огнем тяги вейлы. Первым вспыхивает злость. И страх быть раскрытой. Они давят, раскачивают самоконтроль и расшатывают и без того подточенные прутья клетки самообладания. Свобода — вот к чему рвется Нэрисса. И даже сейчас, в иллюзорных песках Мрака, она ощущает на губах горькую, такую сардоническую улыбку — она искала свободу, но не от Эллохара, а от собственных чувств, собственной боли, злобы, стыда, ненависти.       И упивалась ими, как самым сильным ядом и самым крепким вином.       Отравляюще и беспечно.       Но это понятно сейчас, а тогда… Тогда Нэри была не силах признаться, что бежала не от него — от себя. Бежала от себя ровно до тех пор, пока Даррэном владело незнание. А после…       После словно бы не осталось ничего.       Не осталось той зыбкой, но такой крепкой единовременно опоры, построенной из горьких, таких страшных ожиданий, предположений и представлений. Были только злость и ярость, страх, становившийся ужасом, и чувство полной безысходности, через которое едва ли могли пробиться ростки робкой надежды.       Эллохар снова смел всю ее жизнь походя, играючи. Не оставив камня на камне.       И вынудил перестать хвататься за боль и лелеять нарывающие, источающие ядовитый гной шрамы. Построить новое представление, сформировать новый взгляд, сменить призму восприятия.       А после был Владыка и была пустыня. И обряд, о котором Нэри предпочитает не вспоминать.       И штиль.       Такой приятный, но почти отвратительный, вызывающий омерзение и чувство нереальности каждую минуту. Ненастоящий, обманчивый, исследующий — словно живой.       Мрак.       Именно он был ему причиной, но Нэри не боролась — принимала. Такой приятный, спокойный и ровный, как прохладная вода, омывшая израненное, сожженное до неузнаваемости тело. Давший передышку, позволивший исцелиться и спасший от колебаний силы и эмоций.       Но все равно неправильный.       Именно он сейчас захватывает разум: качает на волнах боли и скорби, обжигает страхом и пронзает ужасом. А после дарит успокоение. Нэрисса невольно задерживает дыхание — сковавшая тело судорога, вынуждавшая оставаться на месте, выгибаясь в болезненных сокращениях мышц, отступает.       Испытание, вытянувшее силы, вырвавшее и заново срастившее жилы, мышцы, нервы в теле, выпившее досуха чувства, кровь и саму душу — пройдено.       Вот только подняться сил нет. Нэри приподнимает трясущуюся руку, рассматривает плывущие в рассветном свете пальцы. Их много, куда больше положенных пяти, и она усмехается. С трудом утирает мокрые от слез щеки. Вот сейчас — по-настоящему больно. Именно сейчас, когда дана возможность не просто прожить заново, а посмотреть со стороны, осознать, прочувствовать без ограничений и защит… И вместе с тем легко. Правильно. «Вот это все — зачем?», — задается вопросом она, не ожидая получить ответа, ведь и так его знает — опыт. Опыт и его применение. Возможность почерпнуть мудрость, сравнимую с мудростью Изначального. Сделать выводы. Подняться она и не пытается — каждая клетка тела словно бы пульсирует болью, горит и ноет, вынуждая оставаться в лежачем, но очень некомфортном положении.       Постепенно, когда Мрак снова начинает нормально циркулировать по телу и высвобождает запертый на время испытания огонь, а по телу пробегают противные мурашки от затекших мышц, Нэрисса поворачивает голову. Храм в рассветном розовом свете прекрасен и величественен: на бежевом с темно-синими прожилками мраморе колонн играют солнечные лучи, витраж крыши бликует, резвясь с солнечными зайчиками. Прохлада песка начинает полниться теплом — три солнца греют всяко лучше, чем одно. И Нэрисса медленно, замирая и морщась на каждом движении, присаживается.       Встает.       Потому что он зовет, и это самый правильный, самый искренний зов в ее жизни.       Не храм, не стены — зов идет изнутри, от того, кто уже там. Ждет, пока она поднимется по ступеням. Прочитает призыв, попросит о встрече и встретит с почтением, но как равный равного.       И в этот раз храм приближается. Быстро, стремительно, словно бы пески бросаются ей его под ноги — ступени незаметно оказываются в десятке шагов от места финального испытания.       Поднимается по ним Нэри как древняя старуха: постанывая и ища, на что бы опереться. Пламя охватывает ее на последней ступени, окутывает коконом и распадается уже в святилище, позволяя вздохнуть по-новому: без боли, усталости, жгущей пустоты и неопределенности внутри. Нэри знает, что физическая усталость вернется по возвращении наверх, в реальный мир, но…       Даже так — уже хорошо.       Медленно, неспешно, сравнивая виденный в видениях двойника Рэна (или его Изначального), она зажигает свое пламя в наполненных песком сосудах-подсвечниках. Оно, ярясь, стремится взвиться к потолку, но опадает, так и не облизав своими языками витража купола. Усмиряется силой этого места и покорно плещется в дозволенных ему местах. А Нэри, пойдя к алтарю и главной чаше, опускается на колени и медленно, расслабленно выдыхает — пока ей положено стоять на коленях, как гостье.       До тех пор, пока молитва не будет услышана, и ей не ответят.       Дважды она повторяет свой зов, не сбиваясь, четко проговаривая слова понятного ей, но такого жгущего язык призыва. Несмотря на заученность, повторять речетативом текст молитвы на наречии Мрака непросто.       Вот только никто не приходит.       Отклик — чувствуется. Он есть.       А ответа — нет.       Но само присутствие Мрака Изначального заставляет вибрировать кости, сжимает горло плотной, но не удушливой хваткой, пронзает кожу и мышцы крохотными разрядами. Заряжает на возвращение обессиленное тело и выжатый досуха резерв, изгоняет из тела боль и выжигает сомнения из души.       А затем, достигнув пика, накрывает темной приливной волной, спеленывает полотнищами темной силы и выплевывает в неизвестность.       А это значит, что ей дают время. На осмысление, на раздумья, на возможность решить — как и с чем она войдет в этот храм в следующий раз. Для чего озвучит новый призыв.       Безвольно рухнувшая на колени и опасливо открывшая глаза Нэрисса усмехается. А затем и вовсе хохочет — видеть перед собой ступени, такие знакомые, чуть подернутые зеленой дымкой ступени наверх, в холл дворца, совершенно сюрреалистично.       И она снова поднимается, тяжело вздыхает и медленно, с осторожностью, поднимается наверх, считая ступени.       И чувствует, как что-то внутри опасно, предупреждающе сжимается.       Напряжение наверху подобно напряжению перед битвой. Страшное, замораживающее кровь в венах, оно наполняет холл, и Нэри уверена — кинь она на пробу клинок, и он бы увяз, встрял в нем лезвием, как в прочной криолитовой породе.       Предчувствие не обманывает, не подводит, и она сглатывает, различая в темноте знакомый проблеск серебристой отделки камзола и тусклое сияние белых, седых как лунь волос, сплетенных в косу.       Наверху, у самой кромки невидимой границы во Мрак Изначальный, стоит Эллохар. И то как он смотрит…       Серые глаза, сейчас вспыхнувшие жарким синим маревом по тонкой кромке радужки, поглощенной тройственным зрачком, пульсируют пламенем. Он смотрит так, словно бы и не надеялся увидеть, словно бы…       «Почувствовал», — догадывается, замирая, ощущая, как сковывает тело холод ужаса Нэрисса. — «Я не смогла закрыть связь полностью».       И пронзительно зеленый, с вытянутыми, стреловидными зрачками взгляд Асмодея, подобравшегося и напряженного, только подтверждает ее подозрения.