Темная Империя. Ритуальный Круг

      Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад       Сердце отбивает неровную дробь в груди, висках, кончиках пальцев, и Нэри, медленно выдохнув, переводит взгляд обратно на Даррэна. Переводит, чтобы захлебнуться новым вздохом: он застревает где-то в горле, прерывается вспышкой мертвенной синевы, окружившей тройные зрачки в глазах напротив. Даже этот взгляд, несмотря на их связь, на ее добровольность, на ее чувства, дается с неимоверным трудом — все пережитое в лабиринте, там, во Мраке, все еще держит ее раскаленными, выжигающими плоть и душу клещами.       — Какой Бездны здесь происходит?       Эллохар выдыхает этот вопрос слишком спокойно. Невероятно спокойно, но то, что Нэрисса чувствует, то, что происходит у него внутри…       Покачнувшись, она проходит несколько шагов вперед, поднимается по ступеням. Чувствует, как кипит внутри Даррэн, как беснуется в нем не только пламя, но и приобретенный Мрак. Даже шага в холл Нэри сделать не успевает — узкая ладонь с длинными пальцами бескомпромиссно протягивается в ее сторону. Но схватиться за нее или взглянуть в ответ она не может — магистр Смерти, жестко перехватив за запястье, с силой притягивает ее к себе, и касание это опаляет яростной вспышкой памяти.       Взгляд глаза в глаза, такой близкий, такой ощутимо опасный, прожигает ее насквозь. Рука, обхватившая за талию, притягивает ближе, Эллохар прищуривается. Нэрисса едва ощущает, как по телу пробегают примененные им диагностические чары — сейчас все ее внимание занимает его гнев, почти переходящий ярость.       — Ну и, радость моя? — магистр вопросительно вскидывает бровь, и в этом ощущается почти бесконтрольное бешенство. — Я дождусь объяснений, почему я ощущал тебя как минимум запытанной до смерти, как максимум — мертвой, пока ты там развлекалась в подземельях? Или ответы мне снова придется добывать крайне неприятным для тебя методом допросов?       Синее пламя взгляда прожигает насквозь, ровно так же, если не сильнее, прожигает касание ладони к талии, защищенной лишь тонкой тканью ритуального балахона, будит память, ощущения тела, сжимает в груди, не давая вздохнуть. Нэри на миг переводит взгляд на Асмодея, но лишь на миг — длинные, горячие пальцы поддевают подбородок, вынуждая снова взглянуть в глаза Эллохара.       — Нэри… — опасно тихо, до жуткого спокойно начинает он, и Нэрисса перебивает его:       — Это всего лишь одно из испытаний, — выдыхает она сдавлено — сделать вдох не позволяет притиснувшая к раскалившемуся телу рука магистра Смерти, его пламя, ее собственная память, сжимающая кольцо тисков вокруг сердца. — Финального, если быть точнее. Все в порядке.       Но Эллохара это, кажется, нисколько не успокаивает и не удовлетворяет. Это видно по его глазам, все так же полыхающим, по выражению лица, больше напоминающему маску, по стальной хватке, ставшей только крепче, в которой Нэрисса застывает, опасаясь пошевелиться и раздразнить, разозлить демона еще больше. Опасаясь снова почувствовать то, что чувствовала там, внизу.       — Со мной все в порядке, Рэн, — повторяет Нэри негромко.       Словно бы действительно верит, что это сработает. Вот только это не срабатывает. Совсем не срабатывает, и Нэри только тихо вздыхает, даже практически облегченно, когда на полу занимается синее пламя перехода.       И облегченно выдыхает, стоит Асмодею спросить тихо, на грани шепота:       — Получилось? Он отозвался?       Раздраженный, полный бешенства выдох раздается над ухом Нэриссы, и она вздрагивает. Вздрагивает так, что Эллохар не может не ощутить, но все равно оборачивается к хранителю. Смотрит на него пристально: как будто он может быть не в курсе результатов прохождения очередного испытания. Уж он-то не просто может — должен и обязан.       И все равно проговаривает:       — Не ответил. Скорее дал знать, что контакт состоялся, Асм.       — Это хороший знак, — сообщает Асмодей ровно то, что Нэри и так уже знает, но она все равно кивает скупо на его слова. — Обращение к Изначальному нужно будет повторить, — это, как понимает Нэрисса, он озвучивает скорее для Эллохара, нежели для нее самой. — Под утро, на заре, чтобы по всем правилам. Теперь катакомбы должны пропустить тебя беспрепятственно — испытание духа ты прошла успешно.       В ответ на довольство в тоне хранителя огонь под ногами громко взревает. Эллохар, все же оторвавший пристальный взгляд от лица Нэри, коротко оборачивается к нему, бросая скупое и очевидно крайне несогласное:       — Обсудим, коврик.       А следом огонь взревает громче, яростнее, резко вздымаясь ввысь. Он облизывает потолок, накрывает слепящим шквалом, и Нэри прислоняется к магистру Смерти теснее, утыкается лбом в ткань камзола, обтягивающего его грудь. Вот только его объятие остается все таким же каменно-жестким, не смягчается ни на чуть, и Нэри с выдохом понимает: очередной семейный скандал, и на этот раз даже вполне заслуженный, Эллохар приберег на потом. На тот момент, когда они останутся наедине.       И в этом Нэри оказывается права. Настолько права, что, как только пламя, ярко полыхнув, опадает, она отступает в темноту спальни. Шагает назад, делает несколько шагов и, запнувшись за оттоманку в изножье кровати, падает на нее.       А оставшийся у двери Эллохар полыхает. Пламя течет по его волосам, струится по плотной ткани форменного черного камзола, стекает с кончиков пальцев, плещется в его глазах. Он на краткий миг прикрывает их, и сердце Нэриссы пропускает удар.       «В бешенстве», — делает почти отстраненный вывод она и уточняет тут же: — «В крайнем бешенстве».       — Скажи мне, дыхание мое, — совершенно спокойно, тихо, так размеренно начинает Эллохар, все также не открывая глаз, — как ты думаешь, что я испытал, не ощутив тебя живой?       Он распахивает глаза, медленно шагает вперед, но смотрит на Нэри предельно спокойно. Практически равнодушно. Сейчас это мнимое спокойствие, эта тонкая, крайним усилием воли удерживаемая грань отделяет его от сильнейшего приступа гнева. От трансформации. От того, чтобы снова сделать ее своей: жестко, грубо, так, как призывает демоническая, досыта хлебнувшая Мрака, суть. Вот только Нэрисса, кажущаяся ему в этот момент такой хрупкой, слабой, беззащитной, на самом деле ощущается почти обессиленной. Опустошенной настолько, что он на себе ощущает, насколько тяжело ей дается просто удерживать себя в вертикальном положении, в сознании, способной справляться с его гневом, всплеском его силы. «Только это и останавливает», — хмыкает как-то слишком уже отстраненно про себя Даррэн, — «Иначе не остановило бы ничего».       — Рэн…       Ее потерянный, такой тихий шепот пронимает Эллохара до дрожи. Вздыбливает по коже мурашки, и он титаническим усилием удерживает себя на месте. Удерживает, чтобы не превратить нормальную попытку поговорить в желание сорвать гнев страстью. Моргнув, крепко зажмурившись, он снова вперивается в нее тяжелым, требовательным взглядом.       И Нэри, прекрасно осознающая, что с ним происходит, проговаривает тихо, медленно поднимаясь с оттоманки:       — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Правда.       Она делает осторожный шаг вперед, за ним еще один — более уверенный, за ним — еще. Все еще сведенные судорогой бесчувственности пальцы проскальзывают по разогревшейся, едва не начинающей тлеть ткани форменного камзола. Нэрисса не поднимет на него взгляд, но чувствует — он внимательно, предельно пристально следит за каждым ее движением, жестом, вздохом.       — Я просто хотела тебя защитить, — она на миг прислоняется к магистру Смерти всем телом, прижимается крепко, чтобы тут же отстраниться, — но не смогла. Прости меня… Я правда думала, что так будет лучше: я переживу свое прошлое заново. Сама, так, как и должно быть, а ты…       — Снова останусь в стороне?       Хриплый, едва ли не безразличный выдох касается ее уха, но сильные, такие горячие сейчас руки смыкаются на ее талии, и Нэри с некоторым облегчением выдыхает. Эллохар, все такой же каменный, словно застывший, все-таки не сопротивляется, когда она начинает стягивать камзол с его плеч.       Нэрисса лишь на миг вскидывает на него взгляд: короткий, вопрошающий, но и этого достаточно.       Достаточно для того, чтобы в Даррэне ярко, обжигающе, так ослепляюще сильно вспыхнуло пламя. Пламя, переплавляющее ярость, гнев, непонимание, обиду — в бесконтрольное желание обладать, страсть, полное голода нетерпение.       Оно же, сжигающее дотла, обостряющее чувствительность на максимум, вынуждает его обернуться на едва слышный шорох портала.       Время уже так привычно замедляется, чтобы окончательно замереть, что он усмехается криво. Сумрачные ленты мягко разворачиваются в дальнем конце темной спальни, не выпуская хранителя из перехода полностью. Нэрисса в его объятиях замирает, словно выхваченная в моменте, изящно сделанная стеклянная статуэтка, и магистр хмыкает тихо — снова эти хранительские штучки. Асмодей, кажется, словно наблюдает за ними, и Эллохар не выдерживает, издевательски уточняя:       — Коврик, мне тебя в вуайеристских наклонностях подозревать, или ты все же по делу заглянул?       Хранитель, явно оценив его попытку в юмор, лишь протягивает спокойно, впрочем, не торопясь приближаться или покидать разорванного переходом пространства:       — Всего лишь пришел пояснить, Эллохар. Нэрисса…       — Нэрисса ощущается как полутруп, да и выглядит так же, — перебивает ехидно духа магистр, отстранив от себя и внимательно осмотрев Нэри с ног до головы, — потому что?..       Он явно дает попытку оправдаться и предъявить достойные аргументы, чем Асмодей и пользуется:       — Потому что дело в ней самой. Не в испытании, не в катакомбах, и даже не во Мраке — это лишь сила, вытаскивающая из нас самое больное, самое жестокое, страшное и разрушающее, не более того, — проговаривает кот устало. — Впрочем, ты и сам это знаешь и можешь ее спросить, не так ли? Но предпочитаешь полыхать и беситься, потому что по какой-то неизвестной мне причине уверен: Нэри тебе ничего не скажет. И вот с этим тебе придется справляться самому.       Темные полотнища Мрака снова обхватывают смутно проглядывающую в неестественной темени угла спальни фигуру хранителя. Мгновение — и его нет, и Эллохар тихо, медленно, размеренно выдыхает, снова глядя лишь на Нэриссу, любуясь тонкими чертами лица и взъерошенными, рассыпающимися по хрупким плечам волосами.       Слова хранителя, неожиданно для него самого, работают получше ледяного душа и издевательских наставлений-увещеваний деда разом: ярости в нем почти не остается, лишь тонко звенящее связью напряжение. Отмершая Нэри снова вскидывает на него взгляд, хмурится, поглаживая зажатую в тонких пальцах пуговицу, и скорее утверждает, чем спрашивает:       — Асмодей заглянул, как я понимаю…       — Заглянул, — решает не лгать в малом магистр Смерти и тут же возвращается к основной теме их душетрепательного разговора: — Так ты мне объяснишь, почему я ощущал все то, что ощущал, пока ты была там внизу, Нэрюш? Или мне продолжать мучаться невообразимыми, ровно как и моя фантазия, догадками? Учти, — выдыхает он проникновенно, склонившись к ее уху, — надумать я могу всякое, так что тебе лучше сознаться сразу…       По тому, как Нэри утыкается лбом в его грудь и тихо, но так мучительно выдыхает, Эллохар понимает: допрос провалился. Однако всеобъемлющий провал в ведении расследования по части весьма сомнительных приключений Нэри его почти не расстраивает — ее руки, сомкнувшиеся на его талии, крепко сжимают, сама она так тесно прижимается к нему, что дельных мыслей и предположений практически не остается. Остается лишь то самое, огнем выжигающее плоть и терпение, желание. И ему он сейчас всецело готов подчиниться.       — Рэн, — снова тихо выдыхает Нэрисса, — давай потом, хорошо? И расскажу, и даже покажу, и всеми деталями поделюсь…       В процессе выдачи столь широких авансов и обещаний она не прекращает расстегивать его рубашку, и магистр Смерти невольно, но весьма широко улыбается. Само собой, не широте ее посулов, но и о них не забывая: уже если Нэри что-то пообещала — обязательно выполнит.       — Я просто хочу немного отвлечься и отдохнуть, — стянув рубашку с его плеч и принявшись за ремень в брюках, Нэрисса поднимает на него взгляд, — твои вопросы никуда не убегут…       Ее пальцы расстегивают ремень, забираясь за пояс брюк, сама она приподнимается на носочках, и Эллохар не выдерживает. Пламя взъяряется в венах яростной вспышкой, вырывается из тела, опаляя, сжигая и превращая в пепел одежду. Обзаведшиеся когтями руки рывком притягивают Нэриссу вплотную к напряженному, раскалившемуся телу. Пальцы вплетаются в длинные, светлые пряди: он знает, что дергает их, натягивает их почти до боли, но то, как она резко подается вперед, то, как жадно тянется к нему…       Им обоим это нужно. Нужно, как воздух, как пламя в крови, как сила, текущая по венам, и Даррэн уступает себе. И ей — ей он точно не может не уступить. Губы сталкиваются с ее мягкими, полными, приоткрытыми навстречу, и в его груди зарождается стон. Хриплый, животный, Эллохар, выталкивает, выдыхает его из себя в ее рот, и прогнувшаяся, отступившая на шаг и переступившая собственный балахон Нэри простанывает в ответ.       Это слишком остро для нее, слишком горячо, слишком правильно. Так, как нужно, так как должно быть, так, как ей хочется. Прикосновение лопаток и спины, ягодиц к прохладному покрывалу обжигает кожу, но Нэрисса лишь выгибается навстречу сильному, напряженному телу. Хватает ртом раскалившийся воздух, когда Рэн накрывает ее собой, обхватывает его руками, скользя по горячей коже ладонями, с нажимом проводя напряженными, подрагивающими пальцами вдоль позвоночника. И лишь шире распахивает бедра, стоит Эллохару быстро, так жадно толкнуться вперед. В глазах темнеет от резкого вторжения, глубокое проникновение выбивает полыхающие искры вдоль позвоночника, и Нэрисса глухо простанывает в захватившие ее рот губы. Выгибается навстречу сжавшей вершинку груди руке, потирается бедрами, ерзает, безмолвно требуя ускориться, подается вперед, подчиняясь безжалостному, быстрому, отрывистому ритму толчков в себе.       Но Эллохар, кажется, совсем не спешит: резкие толчки не ускоряются, он плавно, размеренно вбивается в ее тело, жадно прикусывая кожу на шее, хрипло шепчет что-то на древнем, известном лишь демонам наречии. Полыхающий жар внизу живота словно бы замирает на одном точке, держится на одном уровне, не позволяя сорваться в ослепительный взрыв оргазма.       — Рэн!       Ее собственный вскрик кажется Нэриссе возмущенным, она сильнее впивается ногтями в его плечи, но Эллохар лишь усмехается криво. Крепкая ладонь перехватывает ее взметнувшиеся руки, заводит вверх, за голову, плотно прижимая к постели. А демон — вот уж истинный демон! — выпрямляется, приподнимая ее бедра, делая проникновение более тесным, ощутимым, чувствительным, и вскидывает ее ноги себе на плечи.       — Нет, радость моя, не так быстро, — хрипло, так коварно выдыхает Эллохар в ритм размеренных, таких сильных толчков, и Нэрисса задыхается, хватая губами раскаленный воздух, — должен же я как-то отомстить за причиненные мне неудобства…       И размеренная, уверенная плавность его движений становится почти жесткой. Пламя удовольствия ползет по ее позвоночнику вверх, вынуждая выгнуться, но никак не концентрируется в единой точке, и Нэри простанывает уже жалостно. А коварный магистр медленно опускает ладонь между их тел, шире раздвигая влажные, припухшие складки, и медленным кругом обводит предельно чувствительный клитор.       — Чтоб тебя, Рэн!..       Судорожно, на выдохе, чертыхается Нэрисса, прежде чем спазм наслаждения сжимает Эллохара в ней. Перед глазами взрываются искры, тело потряхивает раз за разом, вслед усилившимся толчкам внутри и сладким, таким нужным движениям умелых пальцев. Последние, судорожные движения в ней Рэн сопровождает глухим, утробным стоном, прикусывая ее плечо. А после, дождавшись, когда она немного придет в себя, и освободив от тяжести своего тела, выдыхает удовлетворенно и определенно издевательски:       — Ну вот теперь я хоть немного чувствую себя отмщенным, радость моя.       Задыхающаяся Нэрисса фыркает тихо:       — Всего лишь немного?       — Немного, — подтверждает магистр и, приподняв руку, слегка раздвигает пальцы перед ее носом, — совсем чуть-чуть. И, так уж и быть, готов, согласен и в настроении выслушать твою версию событий. Если ты, конечно, — привлекает он к себе Нэри, — готова ей поделиться.       Нэрисса ощущает себя откровенно не готовой и только головой покачивает устало: с такой встряской, какую дали сначала испытание, после нервный и взбесившийся Эллохар, а после Эллохар чрезмерно возбудившийся — сначала восстановиться надо. Поэтому она тяжко вздыхает, надеясь, что благоверный супружник ее поймет — связь-то на что — и прикрывает устало глаза.       — Значит, утром, — вроде как и не настаивает, но все равно ставит перед фактом магистр Смерти. И шепчет на ухо предупреждающе: — И не надейся, что отвертишься, прелесть моя — не выйдет.       А следом сильная рука заворачивает ее в простыню, крепко обхватывает за талию и привлекает к горячему, но уже не такому напряженному телу. Эллохар тихо вздыхает за спиной, но Нэрисса лишь жмурится довольно, уловив его нетерпение — с вопросами и ответами некоторые лорды вполне могут подождать и до утра. Не помрут.       

***

Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад       Пробуждение оказывается резким, словно ее окатили ведром холодной воды. Нэри, вздрогнув, присаживается на постели, растирает ладонями лицо и улавливает тихий, такой знакомый слуху и приятный сердцу смешок.        — Дед пожаловал, — сообщает присевший на постель рядом Эллохар.       Он внимательно вглядывается в ее лицо, мягко проводит костяшками ладони по ее щеке. Нэрисса прикрывает глаза — спросонья не особенно просто собраться, чтобы вот так сходу обдумать возможные темы разговора с Владыкой и варианты обхода острых углов.       Но ничего не поделаешь.        — Встретишь гостя? — криво усмехается она и на приподнятую бровь магистра поясняет, прикоснувшись к его руке и безошибочно найдя искомое: — Воспользуйся этим.        — И снова ты скидываешь на меня неприятное, но необходимое, Нэрюш, — со вздохом сетует Эллохар, но все же поднимается.       Нэрисса только фыркает тихо, впрочем, с Даррэном абсолютно согласная. Однако…        — Ну, дед-то твой, — вслух озвучивает она замечание.       Магистр Смерти лишь глаза выразительно закатывает, берясь за ручку двери:        — Общение с ним от этого приятнее не становится, если откровенно.       Саркастичное замечание благоверного отсекается тихим хлопком двери, и сидевшая на постели Нэри с громким, тяжелым вздохом падает обратно на подушки. Понимание того, что Владыка определенно будет задавать вопросы и требовать ответов, на данный момент достигает отметки «абсолютно». А значит, беседа требует хоть какого-то планирования, вот только…       «Это тебе не заранее оговоренное выступление перед честной публикой, Нэрисса, списка вопросов не будет», — говорит Нэри сама себе почему-то с интонациями то ли Асмодея, то ли Эллохара и сама же себе усмехается.       Отдирание бедной-несчастной себя от кровати и сопровождение сначала в душ, а после в гардеробную она аккомпанирует тихими, заунывными стонами истового страдания, не отказывая себе ни в громкости, ни в экспрессии. Но даже такая похабная театральщина собственных мук не особенно поднимает настроение.       Однако, самой Нэриссе кажется, что ни для обстоятельной беседы с Владыкой, ни для новой молитвы Непостижимому особое настроение и не требуется, поэтому в полутемную гостиную первого этажа она входит мрачно позевывающей и заметно недовольной. И входит, кажется, вовремя, чтобы услышать обрывок любопытного разговора:        — …разберись со своими зараженными сам, дед. Ведь ты сам говорил, что она должна готовиться к принятию главенства над родом. А теперь еще и визит к родственничкам намечается…       В голосе Эллохара отчетливо звучит предостережение, удивительным образом сочетающее в себе усталость и раздражение, и Нэри тихо хмыкает себе под нос. Обернувшийся к ней магистр коротко усмехается, указывая на место рядом с собой, но она покачивает головой и занимает свободное кресло.        — Темной ночи, Владыка, — запоздало приветствует Повелителя Нэрисса, склонив голову к плечу.       Арвиэль, кажется, понимает ее позу верно, потому что, проигнорировав расшаркивания, сразу переходит к сути:        — Я не против степенной беседы, но пришел сюда с конкретной целью, — поясняет он причину своего появления, — мне нужны уточнения по кодексу, Нэрисса.       Внутри проходится неприятным чувством. Когтистой лапой оно пропарывает что-то внутри, и Нэри приподняв бровь и задумчиво уставившись на Владыку, внимательно прислушивается к себе.       «Интересно…», — мелькает отстраненная мысль, и сама она в эту минуту не может точно идентифицировать, к чему именно она относится: к просьбе Владыки или к собственной реакции на эту просьбу.       Прикосновение нечитаемого взгляда Асмодея оказывается неожиданно острым: он словно понимает или догадывается, что именно она сейчас чувствует. Встряхнувшись, Нэри вглядывается во Владыку более осознанно, понимая, что ее взгляд сейчас может казаться совсем уж отсутствующим, и спрашивает:        — Вам в какой редакции?        — А в какой реакции можно?       В глазах Арвиэля на миг мелькает нечто, что раньше вызвало бы у нее ступор или как минимум удивление, но сейчас губы приоткрываются в довольной усмешке.       Признание соперника на его поле весьма приятно!       «И тебя переиграю, дед», — хмыкает Нэрисса про себя.       Удивленный отклик Эллохара не заставляет себя ждать, но Нэри его стоически игнорирует.        — А вот это уже хороший, правильный такой вопрос! — комментирует она и уточняет формулировку: — А в какой надо?       По повисшему в гостиной молчанию Нэри с улыбкой понимает, что подобный формат бесед, где Арвиэль просит, а она еще может и не дать, весьма свеж и необычен для всех присутствующих.       «А ничего, мне нравится», — хмыкает она про себя удовлетворенно, — «А вы привыкните».        — Желательно в той, что без купюр, — отмерев, криво, очень понимающе усмехается ей Владыка.       Его внимательный взгляд почему-то вызывает напряжение, и Нэрисса подбирается, не понимая, что же именно пытается увидеть или не увидеть в ней Арвиэль. Тройные зрачки Владыки на краткое мгновение расходятся, словно ему не нравится то, что он видит, или будто бы он пытается вглядеться в нее и ауру внимательнее. Но Нэри прерывает это докучливо зудящее на коже мурашками разглядывание:        — Вам совсем или интимные подробности всяких родовых ритуалов, в точности переданные летописцами рода, — кивок в сторону Асмодея, — вам не нужны?        — А что, и такое имеется? — подает насмешливо-удивленно голос Эллохар.       Обернувшись к нему, Нэри улыбается шире и с очаровательным оскалом замечает с восторгом:        — Вот всегда знала, что ты знатный любитель эротики и всякой похабщины, драгоценный мой!        — Эту редакцию ты можешь оставить Даррэну, Нэри, — веселится Владыка, насмешливо косясь на внука, — он, кажется, очень заинтересовался!       Игнорируя попытку Владыки задеть Рэна — он демон не маленький, сам справится с такой очевидной подначкой, — Нэри кивает на ожидающий взгляд Асмодея.       Мрак столбом взвивается вокруг фигуры хранителя, отозвавшись на его зов, и Нэрисса чувствительно вздрагивает.       Ощущения от контакта с силой меняются.       Они точно меняются, и Нэрисса пока не знает, как правильно реагировать на это.       «Страха нет», — констатирует она, снова прислушавшись к себе. — «Предвкушение, мандраж, осторожность перед неизвестностью», — анализирует, перебирая свои ощущения.       Касание Эллохара к связи накатывает ощущением его присутствия в ментальном поле спустя миг, и Нэрисса легко отталкивает его, не давая пробраться в себя.       «Не сейчас», — коротко откликается мыслью, зная, что ему это не понравится.       Предупреждающий взгляд прищуренных синих глаз с занимающимся в них пламенем становится ей ответом.       Нэрисса буквально кожей ощущает, насколько это не нравится Эллохару. Ощущает, но… Предпочитает пока не зацикливаться. И тут же замирает со смутной тревогой — что-то в себе, в собственных чувствах как будто настораживает.       «Я объясню ему все позже», — успокаивает она себя, — «И не только объясню…», — тянет мысленно, чувствуя, как губы раскрываются в предвкушающей улыбке.       И собственные планы и настроения очень даже радуют, потому что стихшая, словно бы сдувшаяся, получившая свое вейла в ней вызывает тревогу. Очень хочется списать это все на усталость от подготовки к вступлению в главы рода, но…       Есть какое-то но, и оно цепляет.       «Я обязательно разберусь с этим позже», — обещает себе, но как будто бы больше все же Рэну, Нэрисса.       И снова чувствует в этом неправильность.       Однако это чувство мгновенно истаивает, стоит Мраку дымной лентой скользнуть из холодного камина. Асмодей, плавно скользнув в кресло, под пристальным взглядом Нэри протягивает Владыке том кодекса в толстой, потемневшей от времени обложке.        — Насколько я понимаю, — задержав взгляд на кодексе, медленно осведомляется она, — вам необходимы правила и традиции для организации нашего визита во Мрак?       Прищурившийся Арвиэль коротко кивает, и Эллохар проговаривает:        — Ты сама знаешь, радость моя, что брать с собой нужно тех…        — …кого мы хотим приблизить. Как к трону миров Хаоса, так и к моему роду, — заканчивает с киком Нэрисса. — Предположу, что примерные списки и предложения уже есть?        — Есть, — соглашается Арвиэль, и Нэри различает в его интонациях осторожность. — Но важно то, кого ты бы хотела видеть в списках?       Тяжелый, мрачный вздох Эллохара сгущает атмосферу в гостиной, она почти уверена, что он, закатив глаза, раздраженно и зло уставляется на деда, но никак не комментирует его настроение.        — Предлагаю обойтись без взаимных расшаркиваний и излишних попыток мне угодить, — фыркает она, насмешливо глядя на Владыку. — Ваша повесточка дня — драконы. Их усиление, пробуждение Мрака в сильнейших представителях их расы, образование истинных пар без использования древнейших источников, считающихся ни много ни мало единственным в своем роде и силе историческим достоянием, утрата границы миров Хаоса с Грозовым Нагорьем…       Напряжение в гостиной сгущается еще сильнее. Нэрисса тонко улыбается оказанному эффекту и тихо усмехается, стоит Асмодею заговорить с отменной долей ехидности:        — Понимаешь, Нэри, они очень сомневаются в адекватности драконов на фоне пробуждения силы. Арвиэль, — кивает он на Владыку с ухмылкой, и оглядывает его с исследовательским любопытством, — хочет в истинно-демонической манере вогнать их в неоплатные долги перед тобой, как перед будущей Повелительницей, а, следовательно, и перед всеми мирами Хаоса. А вот Эллохар опасается, и опасается здраво, что драконы могут стать большой подставой при пересечении границ Мрака Изначального.       Высоко оценив анализ Асмодея, Нэрисса благодарно кивает ему и, развалившись поперек кресла, прищуривается:        — А что думаешь ты?        — А я думаю, что только ты сможешь оценить их состояние, чтобы дать отмашку на допуск к делегации. Или не дать.       И усмехается, когда Эллохар злобно выдыхает:        — Нет. Я сказал «нет», радость моя, — цедит сквозь зубы магистр Смерти и, резко наклонившись к Нэри, вперивается в ее глаза пристальным взглядом и произносит угрожающе: — Если ты так хочешь «особых санкций», то тебе достаточно попросить, Нэрюш. И будут тебе и наручники, и полная любви и заботы о твоем благополучии порка…        — И свои влажные фантазии пока оставь при себе, Рэн, — сладко, с издевкой протягивает ему в ответ Нэри. — Мы как бы не одни здесь, имей совесть.        — И тем не менее, — вступает с тяжким вздохом Владыка, — драконы, уж простите мне мой каламбур, пока подвешены в воздухе. Рэн… — начинает он.       Эллохар, скрипнув зубами выразительно и не менее выразительно глянув на Нэри, слегка меняет направление темы:        — Тьер, дараи из числа тех, что приняли активное участие в битве при Шассада, Наавир, как делегат от драконов, Эйзнаран…        — Вампиры… — многозначительно дополняет Асмодей, скалясь магистру Смерти во все зубы.        — Вампиры обойдутся, коврик, — саркастично протягивает Даррэн, — и так дармовой силушки хапнули до отвала, нажравшись вражьей крови. Брать с собой неразумно, вдруг они там во что-то непонятное мутируют, а нам их потом с собой обратно забирай.        — И ты даже на минуту не оценил прекрасную возможность заполучить такие удивительные экземпляры на опыты для своих адептов? — с искренним удивлением спрашивает Владыка и ухмыляется, стоит магистру закатить глаза. — Вампиры могут быть полезны, Рэн. Особенно высшие.        Понаблюдав за пикировкой Владыки и Рэна, Нэри проговаривает задумчиво:        — Вампиры могут стать силой в Хаосе, с которой надо будет считаться, — Эллохар мрачно кивает на это, но Нэри продолжает все так же неторопливо: — Но это не представит сложностей и проблем, если помочь нужным вампирам взять власть.       Владыка смотрит на нее задумчиво и очень внимательно, но улыбается одобрительно и уважительно кивает, оценив идею. Нэри кивает в ответ — в поддержке Арвиэля по этому вопросу она не сомневалась ни минуты. Между ними может быть сколь угодно сложно, но в данном вопросе понимание абсолютно.        — Переворот и революция в отдельно взятых Серых пустошах, моя мятежная радость? — хохотнув, весело изгибает бровь Эллохар.       Нэрисса вопросительно вздергивает бровь в ответ, но все же поясняет лукаво, зная, что он оценит коварность ее идеи:        — Скорее желание продвинуть тех, кто выгоден и в ком заинтересованы мы лично, Рэн. Они получили усиление, теперь нужно подтолкнуть их к мысли, что это усиление можно обернуть против них же, если они не пойдут на выгодные нам все условия…        — Паразиты? — приподнимает бровь Даррэн.        — И они в том числе, — отвечает за Нэри Асмодей. — Ситуация с вампирами очень похожа на «драконий кризис»: вслед за усилением всегда идет передел власти, и мы им просто воспользуемся. Влияние крови Бездны в вампирах не абсолютно и уж точно не вечно, паразиты в них не приживаются. Но мы можем предложить закрепить и стабилизировать эффект нечаянного усиления. Само собой, далеко не всем.        — А еще, — хитро усмехнувшись, продолжает за хранителя Нэрисса, — они совершенно точно, как и драконы, будут нуждаться в обучении или хотя бы направлении от более опытных в овладении силой. И, я уверена, уже понимают, что по глупости хватанули и сколько будет стоить моя помощь.        — Лорды Бездны также желают присоединиться, передали весточку на днях с пожеланиями всего кошмарного и заверениями в жаркой и крепкой дружбе, — насмешничает Асмодей.       Внимательный, пристальный взгляд Нэриссы он игнорирует будто бы случайно, и оттого он становится подозрительным.       «И вот как его схватить за пушистый зад с поличным?», — задается философским вопросом она, понимая, что уж кто-кто, а Асмодей понимает как никто, что он под подозрением как ее, так и Эллохара.       И. судя по взгляду. Эллохар думает о том же — встретившись с Нэри взглядом, он искоса поглядывает на Асмодея и, кивнув, мягко касается ее мысленно.        — Интересное предложение, — задумчиво протягивает молчавший Владыка, впериваясь в кота нечитаемым взглядом.       — Мы уже обсуждали это, Арвиэль, — вздыхает хранитель, — миры Хаоса меняются, баланс видоизменился, многие связи должны быть восстановлены тем или иным образом. А сближение с Бездной в мирном или даже союзническом ключе — еще один залог власти Дакрэа в Хаосе.       В ровных, таких спокойных интонациях Асмодея Нэри улавливает тонко скользнувшее раздражение и прищуривается. Мысль вспышкой мелькает в сознании и кажется такой точной, что она не упускает возможности уточнить ехидно:       «Асм, дорогой, поделись, будь добр… Уж не через Ирдахарра ли ты связь поддерживаешь не только с Бездной, но и с Мраком, мм? Сам лорд, кажется, обмолвился об этом… Ничего не хочешь мне рассказать?».       Хранитель прищуривается в ответ, оглядывает ее так, словно бы оценивает, может ли ответить на этот вопрос и как, а затем все же отвечает:       «Ты все поймешь потом», — завуалированно отвечает Асмодей с заметным напряжением.       «А я все понимаю потом, Асмодей. Но зачастую это «потом» оказывается слишком поздним», — парирует Нэрисса легко, но добавляет уже жестче: — «Учти, Асмодей, статус главы рода позволит мне казнить и миловать по своему усмотрению, а также спрашивать с тебя так, чтобы не оставалось возможности уйти от ответов».       И, кажется, Эллохар с Арвиэлем чувствуют как минимум изменение атмосферы в гостиной. По крайней мере, переглядываются они со значением. На взгляд магистра Смерти Нэри только плечами пожимает, а вот Асмодей со вздохом просит, снова обращаясь только к ней:       «Лишь попрошу оставить мне немного личного».       В тоне его голоса, удивительно серьезного сейчас, звучит действительно слишком много личного. Чего именно, Нэри не может понять, но осознает одно: такие просьбы не озвучивают про так, чтобы прикрыть свой пушистый зад от закономерного возмездия.       И со вздохом кивает хранителю, соглашаясь на его условие.        — В любом случае, — начинает уже вслух Асмодей под пристальным взглядом чуть прищурившегося Эллохара, — утвердить список делегации Нэрисса сможет только после становления главой рода. Не раньше. Только после она сможет увидеть не только подчиненны паразитами более точно, но и тех, кто хоть как-то связан с Мраком по крови или силой.       Нэрисса со вздохом кивает, встречаясь с напряженным, вопросительным взглядом Рэна:        — Мрак оставляет свой след, который я сейчас не вижу. Но смогу увидеть потом.        — Ты уверена?       В голосе Рэна звучит неприкрытая надежда. Нэри прикрывает на миг глаза: кажется, он больше нее надеется на возвращение ей способности видеть магию полноценно.        — Это должно сработать, Эллохар, — отвечает за нее Асмодей, но судя по серьезности тона, он имеет в этом некоторые сомнения. — Я постараюсь сделать все возможное, но…        — Ты мог сделать все возможное еще лет пять назад, хранитель, но не сделал, — ядовито парирует Эллохар.       Асмодей не отвечает — на это ему ответить явно нечего, кроме всего озвученного ранее.       Вот только теперь Нэри говорит за Асмодея, чувствуя странную несправедливостью обвинения:        — И он сделал, Рэн. Он сделал то, что на тот момент являлось возможностью для меня.        — Тебе подсказать, где я видал такие возможности, Нэрюш? — устало огрызается Эллохар и, заметив, как устало опустила веки Нэрисса, проговаривает тише: — Прости, радость моя. Неприятная тема, знаю.        — Пролетели.       Нэри отмахивается, почему-то снова ощущая себя не только выжатой, как лимон, но еще и отбитой, как кусок мяса для сочной отбивной. Судя по ощущениям, перемены в ее настроении не проходят мимо внимания Эллохара. Он оборачивается в дверях, выходя из гостиной вслед за возвращающимся во дворец Владыкой, и в его взгляде мелькает что-то, что Нэрисса может охарактеризовать, как тревожное.       И эта тревога не унимается так легко, как ей хотелось бы. Она поднимается из кресла, проходясь по гостиной, останавливается ненадолго у окна — рассвет уже скоро. Почему-то новый спуск в катакомбы не вызывает такого волнения, как предстоящий разговор с Рэном. Что-то внутри словно шевелится неприятно, трогая липкими отростками ребра изнутри, и она поеживается, прикрывая глаза.       Тихий щелчок двери знаменует начало очередной попытки обсудить вчерашнее ее «приключение» под Хатссахом, но она не ощущает себя морально готовой.       «Бездна, это же Рэн!», — рявкает она на себя, не совсем понимая, пытается ли она себя убедить в том, что с Рэном ни к чему нельзя быть готовой, или в том, что все не так страшно и тревожно, как ей представляется.       Касание руки, легкое, мягкое, взрывается томными мурашками по телу, и Нэри оборачивается к магистру Смерти, запрокидывая голову и вопросительно уставляясь в ответ.        — Ты не спросила, зачем ему столь подробная редакция, Нэрюш, — столь же мягко, как и коснулся, напоминает Эллохар, и в его констатации факта Нэри отчетливо слышит вопрос.        — Это сложно объяснить просто, Рэн, — вздыхает Нэрисса, на миг прикрывая глаза.       Это действительно отдельная тема для разговора, который ей бы хотелось провести спокойно и обстоятельно, но…        — Объясни сложно, прелесть моя. Потому что в последнее время ты все больше отталкиваешь, не давая возможности понять, что с тобой происходит.       Он произносит это ровным, чуть глухим тоном, но слышится в нем такой надрыв, что Нэри внутренне сжимается, опасаясь коснуться его, его чувств, обжечься об них. Но и желает утешить, успокоить тоже. Не потому что не хочет касаться его таким, нет — не хочет, чтобы он чувствовал это по ее вине.        — Ты ощущаешь это как отвержение? — прямо, глядя в глаза спрашивает Нэрисса, и глаза магистра Смерти на долгий миг прикрываются.       Он обрубает зрительный контакт, явно не желая выдавать истинных чувств и мнения по данному вопросу, но ментал скрыть не успевает: коснувшись всего на секунду, Нэри едва не отдергивает себя.       Слишком много всего.       Слишком остро.       И эту бурю нужно остановить, успокоить, пока она не вломила по ним обоим.        — Тебя нет, Нэрюш, — печально покачивает головой он, притягивая к себе, так и не давая заглянуть себе в глаза. — Физически ты есть, ты рядом, и я могу коснуться тебя, целовать, ласкать, любить, даже ментально ты в доступе, но… — его шепот шевелит выпавшие из косы тонкие прядки, обжигает судорожным выдохом ухо, и хватка на талии становится сильнее. — Но тебя нет. И ты все дальше, сердце мое, а я не знаю, как тебя остановить в этот раз.       Он сглатывает, выпуская ее из кольца своих рук, отступает на шаг, и остановившись в полуобороте у книжного шкафа, спрашивает с тоскливой, пронзительно печальной задумчивостью:        — Почему я чувствую, что теряю тебя? И это не морок, не иллюзия, в коих я мастер, это больно, Нэри. Почему я чувствую тебя так? Вернее, совсем не чувствую?       Это больно — все, что может понять и ощутить Нэрисса. Понимает, ощущает, соглашается, но… все, что испытывает в ответ, это сожаление.       И это бьет ее еще сильнее. Именно из-за этой эмоциональной кастрированности хочется просто вырвать сердце из груди и швырнуть его Эллохару в ноги, потому что… Она просто не может ничего с этим поделать. Не сейчас точно.       В горле встает ком, упрямо не желая проталкиваться, и Нэри прикрывает глаза, не желая, чтобы он видел страшный, горький момент осознания, начало ее агонии.       «Я так долго бежала от чувств к нему, от любых чувств, наконец пришла к себе и хоть какой-то гармонии, а всего-то, что мне нужно было сделать — начать вступать в права главы рода?!», — ледяной, вымораживающей вспышкой взрывается в ее плотно закупоренном от вторжения Эллохара сознании, и этот холод, такой желанный ранее, ползет по телу, сковывая мышцы.       Чувствуя, что не может почувствовать ничего, она протягивает ему руку, старательно удерживая ее от дрожи, чтобы хоть ощутить хоть что-то. Его касание, теплое, уверенное, его чувства, снова коснувшиеся ментально, горько-болезненные, но такие проникновенные, окутывают коконом, накрывают, не давая вздохнуть. И на контрасте с его чувствами она осознает окончательно: не чувствует. Знает, что любит его, что он самый родной, самый близкий, что он в ней, но… Ничего.       Ком в горле давит сильнее.        — Возможно, я просто слишком погружена в подготовку к ритуалу, — она сжимает его пальцы, у тускло улыбается, ощущая трепетное поглаживание его пальцев, пытается никак не выдать себя.       Смирение. Оно приходит слишком быстро, сталкивается с вспышкой какой-то слишком ровной обреченности и оседает нерастворимым осадком. Паника появляется лишь на миг, но сразу же пропадает, сменяясь рационалом: мыслями о подготовке к ритуалу, о Мраке, который нужно будет впустить в себя, о правах и обязанностях главы. И Нэри никак не может остановить их мерное, словно бы отупляющее, отвлекающее от попыток снова почувствовать Рэна, течение.       «Почему это не пугает меня?!», — кричит Нэрисса мысленно, но ответа нет, словно этот вопрос не входит в список хоть сколько-то значимых.       «Я чудовище…», — приходит очередное осознание.        — Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя так, — произносит Нэри, растягивая губы в мягкой улыбке, и понимает: не лжет. Это правда. Но следом происходит то, осознание чего ударяет еще сильнее, и Нэри, не в силах сопротивляться себе, проговаривает: — Мы обязательно обсудим все, что тебя беспокоит, чуть позже, хорошо? А пока…        — Тебе нужно спускаться вниз, — кивает Эллохар, вглядываясь в нее так, что все внутри сжимается.       Его глухим, каким-то смиренным, столь похожим на ее собственное, отчаянием ударяет наотмашь.       На миг Нэри кажется, что сейчас Рэн все поймет, почувствует, догадается…       Она быстрее кивает, сжимая все так же удерживающую ее пальцы ладонь и, мягко коснувшись его губ поцелуем, выдыхает:        — Дождись меня, ладно?       «Я сбегаю», — констатирует она совершенно бесчувственно, и паника снова на секунду сжимает ее в своих тисках. «Я бегу от него, от разговора, от…».       От чего еще она бежит, думать не хочется — слишком страшно лезть в это, анализировать, разбирать.       «Так не должно быть. Не должно быть! Я ведь люблю его, Бездна побери! Люблю ведь?..».       

***

       Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад       Обеспокоенный, полный боли и тревоги взгляд Рэна преследует Нэриссу до самого холла, прилипнув где-то между лопаток. Остановившись у первой ступени лестницы, ведущей в катакомбы, она прикрывает глаза и медленно выдыхает, пытаясь вернуть хоть какое-то подобие спокойствия.       Собственное состояние, поразительно двойственное и однозначное одновременно, прошибает дрожью. Полная бесчувственность, стоит к ней прикоснуться, попытаться ощутить хоть что-то, расцветает болезненными вспышками обрывков чувств. Они мельтешат, впиваясь острыми жалами в мозг и между ребрами.       Дыхание спирает так, что перед глазами на мгновение темнеет, и Нэрисса отпускает себя. Раскачивать себя так перед очередным спуском, пусть Асмодей и считает его безопасным и простым, глупейшая затея.        — Нэри, ты…       Голос Асмодея, его взгляд, пристальный, крайне внимательный, как будто он знает, понимает, что с ней происходит, вынуждают ее обернуться. Нэрисса встречается с его глазами, привычно холодными, чуть фосфоресцирующими в темноте зала, и коротко кивает.        — Нам нужно будет поговорить, Асм, — проговаривает она, и на краткий миг растерянность, почти паника звучит в ее интонациях.        — Хорошо, — чуть нервно кивает хранитель, — если я смогу дать тебе ответы, то…        — А ты не сможешь? — с истеричным смешком, кажущимся ей самой таким ненатуральным, неестественным, спрашивает Нэри. — Ты — и не сможешь?.. Асм, я…       Асмодея передергивает под ее потерянным, полным отчаяния взглядом. Он дергается, делая попытку шагнуть ближе, но передумывает.        — Ты… — его голос падает до шепота, срываясь, — ты сможешь сейчас?..       Нэрисса сжимает губы, прикусывает их, чтобы не сказать лишнего, не выдать истерический сумбур, бурлящий внутри.        — Да, — кивает. — Смогу.        — Я поищу пока информацию, — выдыхает Асм и все же подступает ближе.       Он коротко сжимает ее ладони в своих в жесте поддержки и, когда Нэри, осторожно освободив руки, разворачивается и делает шаг вперед, окликает:        — Мы справимся с этим и найдем способ решения проблемы, Нэри. Ты веришь мне?       Нэри оглядывается, встречается глазами с хранителем и хрипло, на грани едва различимого шепота, произносит:        — Мы справимся, Асм. Он — нет. Я не хотела этого, — прерывисто выдыхает она, и горло снова сдавливает судорогой. — Я боюсь этого, Асм. Я не хочу… делать ему больно, не могу, понимаешь?        — Эллохар не истеричный мальчишка, — пытается успокоить ее хранитель, — он справится.       Нэри только усмехается горько и проговаривает тихо, спускаясь еще на ступень:        — Он уже не справляется, Асм. Я в нем, я его чувствую.       Ответа хранителя она уже не слышит — взвившийся непроглядным полотнищем Мрак окутывает ее, отрезает от Асмодея, Хатссаха, а, возможно, и миров Хаоса. Страх, стоит ноге ощутить невесомость, не найдя ступени ниже, охватывает Нэриссу, стискивая до тошноты что-то внутри. Он разворачивает свои мерзкие щупальца, поглаживая кожу до противных, саднящих мурашек.       «Это просто сила», — напоминает себе Нэрисса, с горькой усмешкой — недостойно без пяти минут главе рода бояться проявления силы и сути, что течет в крови.       Вздохнув и выровняв дыхание, медленно подышав для восстановления ровного сердцебиения, Нэрисса уже более уверенно шагает вниз. Понимает, что это просто нужно принять, осознать, что это часть ее самой, неотъемлемая, такая же естественная, как пламя. Но впервые это не удается сделать: касания силы, ощущающиеся так необычно, словно отбрасывают в те минуты в гостиной, в которые она еще не осознавала, не понимала, но уже чувствовала, как меняется ее отношение к Эллохару, как меняется сама ее суть.       Не думать, не прокручивать в голове сложившуюся ситуацию не получается: Нэрисса не может принять того, что с ней происходит, и того, к чему это может привести. Даже страх отступает немного перед назойливыми, такими тревожно-болезненными мыслями. Поворот за поворотом она проходит не в ужасе ожидая, что память накатит, как предполагала она сама, а скорее в задумчиво-отстраненном созерцании нового внутреннего устройства. Любопытного, этого она отрицать не может, но крайне неудобного и пугающего. Непривычного.       Земляные, кое-где выложенные камнем, коридоры теперь не тянутся бесконечно долгими путями, да и пугающими своей неожиданностью не ощущаются — все словно отходит на второй план в новой для нее и некогда такой желанной пустоте. Краем сознания Нэрисса улавливает знакомые места и сворачивает на нужных развилках. Не отстраняется, пропуская призрачные, не существующие на этом плане бытия фигуры в балахонах, просачиваясь насквозь. Ритм ритуальной мелодии, доносящийся из круглого зала с амфитеатром больше не мутит ее сознания, лишь служит ориентиром.       Во всем этом: в каждом шаге и повороте, в эмоциональной холодности и отстраненности, в уверенности в своих действиях, совершаемых будто бы подсознательно — есть какая-то новая, незнакомая ей сила. И она, определенно, радует, но голову не кружит совершенно. Скорее, дает осознание, чем и за что было, в итоге, заплачено.       Цена оказалась непомерно высока.       Запутавшись в мыслях, потонув в полной глухоте и пустоте внутри, Нэрисса не сразу понимает, почему остановилась. А проморгавшись и осмотревшись, лишь едва заметно кривит губы в сардонической, очень невеселой улыбке. Зал пустоты с арками и крохотными островками для перемещения смотрит на нее зияющими провалами отсутствующих глаз, впервые вызывая смесь какого-то совершенно мрачного, инфернального спокойствия. Вдохновенного ужаса и восторга, остро замешанного на желании таки оступиться и рухнуть в эту завлекательную, такую неизведанную пустоту. Просто чтобы посмотреть, что же случится.       Передернувшись и крепко зажмурившись, Нэрисса стоит несколько минут, избавляясь от становящегося все назойливее желания сигануть в заманчивое и таинственное никуда. Подступив к самому краю, она пару раз раскачивается с пятки на носок. Крохотные камешки, откалываясь от края, бесшумно срываются в пустоту, посверкивая блестящими гранями в бликах сотен огоньков-звезд. Абсолютно уверенная в своем предположении и удивленная им же, Нэри не ступает на островок — подманивает его пальцем. И хмыкает негромко, видя, как услужливо он подплывает к ее краю.        — Какая покорность, — фыркает она негромко.       Пески в очередной раз встречают ее теплом, маревом, извивающим и изгибающим воздух, создающим миражи, и таким неожиданно близким в этот раз храмом. Вот только в этот раз Нэрисса не может сказать, что чувствует что-то особенное. Нет ни восхищения, ни преклонения, ни трепета — скорее, так чувствуют себя, когда приходят к вызывающему искреннее уважение равному.       И это, вероятно, удивило бы ее, но сейчас внутри словно существует какое-то пока недоступное на осознанном уровне знание, что так оно, по сути, и есть. Поэтому в храм она поднимается без излишнего пиетета.       Синее пламя, ее собственное, вздымается по стенам, облизывая рассыпающий хрустальные блики прозрачный купол, закрывая проход, и опадает. Постаменты с чашами для огня медленно занимаются синим, чтобы смениться черным, живым извивом Мрака. Нэрисса проходит к алтарю напротив входа, длинному, больше всего напоминающему черное надгробие без статуи-памятника, и опускается на колени.       В голове нет ни слов воззвания к силе, ни молитвы, ни просьб, ни амбиций — пусто. Словно бы эта пустота — и ментальная, и эмоциональная, — необходима для чего-то… Чего-то, что неотвратимо, неизменно придет и займет освобожденное место. Неузнаваемо поменяет ее. Перекроит если не по прообразу и подобию, то в угоду высшей силе.       И Нэрисса не сопротивляется.       Глаза закрываются сами собой — в этом эфемерном ничто, в полной тишине и так четко ощущающейся пустоте, она не знает, сколько уже сидит так.       До тех пор, пока…        — Полы холодные, — раздается ровный, такой неживой, нереальный, но при этом вещественный, почти физически ощутимый всем телом        голос. — Не советую сидеть на них долго. Да и не тебе встречать меня на коленях.       Нэрисса, вздрогнув всем занемевшим от долгого сидения в неудобной позе телом, оборачивается.        — Поднимись, — отдает приказание голос.       И приказание это звучит легко, ровно. Как просьба равному.       Но ей невозможно не подчиниться.       Нэри недолго, но крайне пристально обозревает высокую, изящную мужскую фигуру в черном балахоне, ровно таком же, как у нее. Он — а это точно Мрак Изначальный, Непостижимый, как его именуют в Колыбели Жизни, — расслабленно сидит на постаменте пониже, явно ожидая, пока она будет готова к беседе.       Черные, длинные, его волосы покрывают плащом плечи, сливаясь с балахоном, словно состоят из Мрака, принявшего иллюзию вещественной формы. Темные, синие глаза смотрят безразлично, но будто бы пристально, слишком внимательно для мертвенной ровности лица — Нэри почему-то уверена, что он наблюдает за каждым ее жестом и движением.       Поднявшись под этим внимательным, будто препарирующим взглядом, она присаживается на постамент, у которого мигом ранее сидела на коленях.       Он оглядывает ее будто бы привычно, словно видел уже не раз. И это кажется ей очень органичным и понятным.        — Полагаю, ты здесь за ответами.       Его голос не шелестит и не шепчет, что было бы ожидаемо. Ровный, спокойный, он отдается глухим, чуть слышным эхом, проносится вдоль колонн, поддерживающих купол храма, и затихает.        — И за ними тоже, — кивает осторожно Нэрисса, но опасности не ощущает. — Но, в целом, скорее, за дозволением.       Изначальный лишь бровь вздергивает на краткий миг. Будто недоумевает.        — Оно у тебя есть, — короткий кивок не отображает и доли чувств Непостижимого божества. — К чему условности?       Нэрисса лишь плечами пожимает, не зная, что чувствует в эту минуту:        — Традиции.        — Ох уж эти традиции, — хмыкает невесело сущность. — Запретил бы, но, ты сама понимаешь…       Он, словно извиняясь, разводит руками и удобнее устраивается на постаменте.        — Ты готова, к чему все эти расшаркивания? Для антуража? Иди и возьми то, что твое по праву — это тебе по силе. И поторопись — вот тебе мой совет. Почему бы не решить вопрос сегодня-завтра…       Он не рекомендует и не настаивает, говорит спокойно, в его голосе нет вопросительных интонаций. Но почему-то это ощущается приказом, не терпящим оспаривания, и по спине Нэри проползает панический морозец.       «Сегодня-завтра…», — мелькает какая-то пустая, словно бы глухая мысль в ее голове.       Нэрисса, все же замявшись, оглядывает божественного визитера, смотрит в его пронзительно-синие глаза, неожиданно осознавая, что никакого пиетета, восторга или восхищения не испытывает. Ничего. Как с равным: просто, спокойно, уверенно. Можно излагать свои мысли и чувства, не боясь осуждения или гнева.       «Как с Рэном…», — мелькает тонко уколовшая за грудиной мысль.        — Я не уверена, что готова, — признается тихо, но предельно спокойно. И, выдержав его такой ровный, любопытствующе-выжидательный взгляд, решается продолжить: — Все это… — она обводит рукой храм, — принесло мне больше проблем, чем пользы, и…        — Но кроме тебя некому взять за все это ответственность, — кивает понимающе Мрак Изначальный. — И не только потому, что нет выхода, сколько потому, что так хочу я.       Его тонких губ касается хитрая, полная самодовольства, но такая безразличная улыбка, что Нэриссу пронзает дрожью.       «А что, если это его влияние?..», — обдумывает предположение касательно собственной такой неожиданной и неприятной бесчувственности Нэрисса, и Мрак продолжает ее мысль вслух:        — …И мое желание привязать тебя к себе, не позволить патологически заякориться, зафиксироваться на твоем демоне, потому что это может привести тебя к безумию силы? — он осматривает ее чуть насмешливо и будто бы снисходительно, но продолжает очень благосклонно и тепло: — И да, и нет. Я просто даю тебе желаемый тобой опыт. А еще понимание приоритетов, возможность познать и признать свои идентичность и инаковость. Особенность, если хочешь… Ведь твой одаренный демон любит тебя именно такой. А ты затухаешь, Нэрисса. Под гнетом отвественности, силы, чувств… И он чувствует это.        — А я вообще ничего не чувствую! — взрывается неожиданно Нэрисса, разумно полагая, что не убьет Мрак последнюю наследницу своей силы в мирах Хаоса за подобную дерзость. — Что мне делать с этим?       Непостижимый лишь усмехается и спрашивает философски:        — Как вы там говорите? «Многоликий посылает нам только те испытания, которые мы в силах вынести, пройти и извлечь опыт?» Так неужели ты думаешь, что твои испытания начались лишь здесь, в подземельях? Весь наш путь — одни испытания, дитя мое, — и отвечает на незаданный, но так просившийся у Нэриссы вопрос: — Все это было испытанием. Все. С первого дня. Неужели ты думаешь, — усмехается неожиданно так живо он, — что только Арвиэль с Асмодеем могут играть с вероятностями и временем? Нет, дитя. Но у них была приличная фора и мое пособничество в исправлении грубых ошибок прошлого. И все…        — Ради меня? — со скепсисом уточняет Нэрисса.       В это не верится. Совершенно. Но Мрак — какое бы имя он не носил, а он им является, — кивает:        — Мне нужно равновесие — оно суть всего.        — Любая система, стремясь к Хаосу, обретает гармонию, — озвучивает бездумно Нэрисса.        — Как и стремясь к гармонии, обретает Хаос, все верно. Дело лишь в балансе, — на пальцах протянутой руки Мрака возникает так знакомо для Нэри выглядящий клинок и повисает, идеально удерживая равновесие. — Баланс. Он всем нам нужен. Тебе, — он, перехватив кинжал, указывает на нее острым кончиком клинка, — в особенности. И ты к нему способна, что меня безмерно радует.        — Так это все, — машет неопределенно Нэри рукой, имея ввиду прошлое, — тоже испытание? На баланс? Всевидящий и всесильный настолько велик в своей непостижимой божественной мудрости, что готовил меня с самого рождения?        — Эх, вот говоришь ты, — печально и совсем не по-божетвенному вдруг проговаривает Мрак, — и чувствую я, что вся моя непостижимость, всесильность и прочая слишком уж преувеличены… Почем мне знать? — подмигивает он и откровенно так жалуется: — Вот знаю я, что правнуки мои сейчас запертую в безвременье сокровищницу с артефактами растаскивают, трижды внучатые племянники леди поделить не могут, а один из потомков особняк в карты проигрывает… И это не считая того, что еще двое собираются очень хитровымудренно надурить третьего и могут развязать войну… А еще я знаю, что ты готова, и даже не ответственности боишься…        — А чего же тогда? — спрашивает Нэрисса, ей и самой интересен ответ на этот вопрос.       Она в задумчивость замирает, ровнее усевшись на постаменте. Потому что самой ей кажется, что именно ответственность за род, ответственность за силу, тайны, секреты и многое прочее — то, чего она с искренней, полной чистосердечности откровенностью избегает. И не боится себе, да и не только себе, признаться в этом. Вот только…       Потерять себя в этом — кажется намного страшнее, чем просто нести ответственность на себе.       Нэри поднимает взгляд на сидящего на постаменте наискосок Мрака, сейчас выглядящего не сильно-то необычней любого высшего лорда Хаоса. Уголки его губ вздрагивают в намеке на улыбку, и он кивает коротко:        — Подумай сама, у тебя есть ответ, просто ты не хочешь его принимать. И советую не затягивать, — Мрак неожиданно улыбается шире и по-мальчишески подмигивает, вызывая у Нэриссы оторопь: — Взяв власть, ты больше выиграешь, чем проиграешь, Нэрисса. А я поддержу тебя, на это ты можешь рассчитывать, без сомнений. Более того — у меня есть для тебя подарок…       Оставив повисшую в воздухе недосказанность, Мрак исчезает ровно так же, как и появился: без пошлой театральщины и помпы, он просто истаивает темными дымными лентами, словно его и не было. Нэрисса же, стоит Мраку развеяться, выдыхает медленно и чуть судорожно.       Оторопь, накатившая так поздно, только набирает обороты. Да в отсутствие чувств, подобная беседа с самим Изначальным воспринимается как… «Да как Бездна ведает что!..», — ошалело подводит итог Нэрисса, встряхиваясь и соскакивая с постамента.       Она даже примерно не может прикинуть, сколько провела здесь времени сначала в попытке молитвы-воззвания, а после беседуя с Многоликим. Но понимает: времени могло пройти немало, а значит, пищу для размышлений, полученную в ходе разговора, стоит переваривать на ходу. И да, таки подобрать формулировки, чтобы убедить Рэна в необходимости проводить ритуал в ближайшее время. А это будет ой как непросто.       Опавшее с исчезновением Мрака пламя беспрепятственно выпускает ее из храма, быть в котором больше нет нужды. На пороге Нэрисса замирает пораженно, осматриваясь. А после принимается спускаться в доселе невиданную ею, но смутно знакомую не иначе как по снам местность.       Теперь пространство, представлявшее собой клочок песков с храмом, выглядит совершенно по-другому: парящий не иначе как в темном, зеленоватом ночном небе каменный остров-глыба, протыкающий своими острыми, обломанными краями рыхлые, объемные облака. Лиловая трава, мягкая на вид и невысокая, мерно покачивается под легкими порывами ветра, он же колышет и шелестит густо-фиолетовой кроной исполинского дерева, обретающегося на другом конце острова. Из-под корней, бурля по камням, вырывается ключ, превращающийся в довольно широкий ручей. Пересекая остров-глыбу, он водопадом срывается с другого конца. А у него, на постаменте со ступенями, крупная, словно вытесанная из единой глыбы, древняя даже на вид, стоит арка. Озарившись на миг ярким синим всполохом, она приглашающе затягивается черной, глянцево поблескивающей пленкой открытого перехода.       И Нэрисса, кивнув себе, устремляется туда.       Арка заглатывает в себя быстро и практически нечувствительно, а выплевывает уже у ступеней, ведущих наверх, в холл дворца Хатссах. Нэри, все еще находясь в дичайшей по силе прострации, медленно поднимается по ступеням, пытаясь осознать как встречу, прошедшую словно под мороком, так и суть и смысл состоявшейся беседы. А в особенности — последний, столь интригующий и закономерно вызывающий подозрения и опасения, посул Мрака.       Ступив на последнюю ступень и ощутив, как проход в полу закрывается сам, Нэрисса медленно выдыхает и пытается стереть с лица изумленную усмешку. Сам факт встречи и явления самого Непостижимого пока не поддается осмыслению.       Но изумление, как и шокированная усмешка слетают сами, стоит Эллохару в компании Асмодея появиться в холле. Все внутри болезненно, истерично дергается при взгляде на Рэна, и Нэри прикрывает глаза. В который раз прикрывает, словно бы не хочет смотреть на него, видеть его боль, словно боится, что он увидит в ее глазах… Что? Пустоту? Агонию и ужас? Безразличие? Сожаление? Нэри сама не знает, что он может увидеть в ее глазах сейчас.       Хочется скорее подойти к потемневшему от времени, тусклому зеркалу в резной, покрытой рунами раме в углу холла, но Нэри тормозит себя — она и сама боится увидеть в своих глазах то, что ощущает внутри.        — Явился?       Асмодей смотрит пытливо, выжидательно, но Нэри все равно ощущает не связанное с вопросом напряжение.       «Нашел что-то», — понимает она почти ровно, без тревоги, — «И, судя по всему, неутешительное».       Колкая, болезненно сжавшая нутро обреченность стискивает на миг в своих лапах, но отпускает почти сразу — большее ей теперь недоступно. И от чувства этой ровной, гулкой пустоты, такой непонятной, неприятной, но будто бы нескончаемой, хочется скатиться в истерику. Рыдать, биться, разорвать собственную грудную клетку и посмотреть, осталось ли там вообще хоть что-то, кроме бесконечного Мрака.       И чтобы остановить эту пронзающую пустоту истерику, Нэри сглатывает. И отвечает тихо:        — Более того — довелось предметно пообщаться. Он велит начинать подготовку немедленно.       Прожигающий до костей взгляд Эллохара она ощущает на себе так, словно он окунул в ее свое пламя, дав ему указание спалить ее в прах. Магистр подходит ближе, становясь напротив, вплотную. Поддев кончиками пальцев ее подбородок, он запрокидывает голову Нэри, заглядывает в глаза и выдыхает яростно:        — Велит, да, радость моя?        — Рэн…       Нэрисса снова ловит себя на том, что прикрывает глаза, отводит взгляд. Но потом усилием воли поднимает его и проговаривает успокаивающе:        — Он гарантировал мне поддержку. И не только в прохождении ритуала.       Тихое, но весьма и весьма куртуазное ругательство Асмодея Нэри улавливает краем уха, но все равно улыбается. Потому что в собственной пронзительной пустоте четко ощущает, как успокаивается немного Эллохар, как начинают вращаться шестеренки в его гениальной голове.        — Это за что такая щедрость, Нэрюш? — язвительно, но уже более ровно уточняет он.        — Кровь не водица, — пожимает плечами Нэри.       Губы сами растягиваются в улыбке — поглаживающие ее подбородок пальцы Эллохара вызывают какой-то щемящий трепет в груди. «Не все потеряно», — вздрагивает радостью мысль внутри. Облегчение, неверное, призрачное, падает на плечи, и Нэри, покачнувшись, всем телом прислоняется к магистру Смерти. Его руки обхватывают, и ощущения в них… Их, прежних, нет, а те, что есть… Их до болезненного мало. Но они есть. По крайней мере, ровное спокойствие, осознание, что она ему доверяет, что он самый близкий и родной — есть. А остальное…        — Асм, — чуть отстранившись от Рэна, Нэри окликает хранителя, — есть разговор.        — Да, — кивает он скупо, и это кажется ей неутешительным знаком. — Есть. Наедине.       Асмодей кивает в сторону гостиной, и Нэри, прежде чем отстраниться от Даррэна, поднимает на него глаза.        — Я скоро вернусь, — улыбка выходит чуть натянутой, но в ней определенно чуть больше чувств, чем раньше.       Но Эллохар, кажется, чувствует какую-то неправильность между ними, потому что, всмотревшись в ее лицо, спрашивает тихо и почти без привычной язвительности:        — Что за очередные секреты, Нэрюш?       И тонко скользнувший надрыв в его голосе, отразившийся хрипотцой и срезонировавший в ней вспышкой тупой боли, снова вынуждает Нэри прикрыть глаза.       Слишком остро.       Слишком больно делать ему… больно.        — Всего лишь очередной допрос меня, — насмешливо хмыкает, пытаясь разрядить обстановку Асмодей. — Мы быстро, Эллохар. Пойдем, без пяти минут глава.       Хранитель, посмотрев на Нэриссу, снова кивает в сторону гостиной, и Нэри, выскользнув из объятий магистра Смерти, первой заворачивает в коридор.       Путь по темному коридору совершенно не откладывается в ее сознании, и, когда дверь с тихим щелчком захлопывается за ними, Нэри падает на диван. Прикрыв трясущимися ладонями лицо, она медленно дышит, пытаясь остановить вновь накатывающую дрожью истерику. Вслушивается, как Асмодей пробуждает древние защиты гостиной, не дающие подслушать или подсмотреть и тихо, болезненно смеется, когда он подходит ближе.        — Для начала, — как-то не очень уверенно, словно бы тоже нервничая, проговаривает хранитель, — мне нужно знать, что с тобой происходит. Что ты чувствуешь, Нэри?       С губ Нэриссы срывается новый смешок, и она усилием глушит его, чтобы не скатиться в истерику.        — Ты хотел спросить, — тяжело переводит дыхание она, — чего я не чувствую, Асм?       Асмодей, присев рядом, тихо, протяжно вздыхает. Нэри четко ощущает, какое напряжение и даже будто бы страх вызывает в нем этот разговор.        — Я хотел бы узнать, что вообще с тобой происходит, Нэрисса. Чтобы понять, как это исправить, что вообще делать…        — Ты не знаешь, что со мной, так? — облекает в вопрос констатацию факта Нэри.       Хранитель, склонившись к коленям и уперев в них локти, растирает лицо ладонями, и Нэриссе становится очевидно: таким она его не видела никогда.        — Это невозможно как-то изменить или исправить, так? — новый вопрос срывается быстрее, чем Нэри успевает его обдумать.       И все внутри сковывает ужасом и болью, потому что хранитель молчит. И молчит он слишком долго.       А затем оборачивается к ней и, прямо, ровно глядя в глаза, проговаривает тихо:        — Я не знаю, Нэри. Но я нашел кое-что… Упоминания подобных случаев. Лишь упоминания, — выделяет интонацией он, словно это может ее успокоить. — Поэтому мне нужно знать, что именно ты чувствуешь.       Отведя от него взгляд, Нэрисса кивает. Закрывает глаза — так проще прислушиваться к глухой пустоте внутри, лишь изредка пронизываемой странной мешаниной мыслей, чувств и реакций.        — Я… — хрипло начинает она, не зная, как точнее сформулировать. — Это началось после моего вчерашнего возвращения, но поняла я не сразу, Асм. Не уловила, понимаешь? Там, в катакомбах, в испытании у храма было столько чувств!.. Болезненных, глубоких, они будто были даже острее, сильнее, чем тогда, раньше, когда я испытала их впервые…       Нэрисса сглатывает, собираясь с мыслями и ощущениями и продолжает глухо, ровно, почти без эмоций. Или не почти.        — А потом вдруг стало ровно, спокойно внутри, и это было как избавление!.. Мне просто стало легко, и я наждалась этой легкостью, потому что память, она всегда была где-то на краю сознания, она варилась там, и была со мной, а я была в ней, пусть и неосознанно.        Нэрисса, задохнувшись словами, умолкает и снова накрывает руками лицо. Они начинают подрагивать сильнее, и Асмодей, перехватив ее запястья, оттаскивает ледяные ладони, чтобы видеть ее глаза.        — Дальше. Что было дальше, Нэрисса?        — А потом я проснулась, когда Владыка запросил проход, и Рэн прикоснулся ко мне, а я… Я как будто ничего не ощутила — чувства прошли по краю как что-то неважное, и я просто отправила его встретить деда. Не уловила, не схватилась за странное безразличие, понимаешь? — она смотрит в глаза хранителя, но не видит в них ничего, кроме сочувствия. — И в процессе разговора здесь, в гостиной, я вообще не задумывалась о его чувствах. Просто захлопнула связь и, когда он попытался прикоснуться, оттолкнула! — истерические нотки проскальзывают в голосе, и Нэри выдыхает шумно. — Не то чтобы я никогда так не делала, Асм, но в такие моменты я переживала, задумывалась о его чувствах, планировала, как буду объяснять свои решения, а тогда… Просто констатировала как факт, что ему это не понравится. Что он будет переживать. И наблюдала за его чувствами как за предметом исследования, экспериментом, как…        — Как будто тебе плевать, — жестко припечатывает Асмодей, не сводя с нее пристального, изучающего взгляда. — А ночью?.. Возможно, ты не обратила внимание, но… Влечение, — подбирает формулировку он. — Что с этим?        — С этим…       Нэрисса задумывается. Анализировать сейчас, в ее состоянии, значительно проще, и она продолжает на выдохе, снова порываясь прикрыть лицо ладонями, но Асмодей не позволяет ей этого:        — Физическое влечение есть, Асм. Но оно как будто чисто физиологическое, понимаешь? — тоскливо спрашивает Нэри, и кот кивает. — То есть на уровне понимания, осознания, я чувствую, что люблю Рэна, что он мой избранник, что я его хочу, что он самый близкий мне, но… Это просто знание. Никак не подкрепленное чувствами. И вейла…        — Что вейла, Нэри?        — Она должна хотеть чаще, Асм. Больше. А она хочет как будто исключительно в те моменты, когда мне нужно попуститься, как вчера. Мне хорошо в его руках, и внутри появляется трепет, когда он меня касается, и нежность — она есть, но это все кратко, быстро, вспышками, и очень, очень слабо. Это будто ровная, давно остывшая привязанность, когда ты разумом понимаешь, что вот он — твой, а внутри…        — Пусто, — констатирует сухо Асмодей и поднимается. — Кажется, я знаю, что искать.        — Это решаемо? — подскакивает на диване Нэрисса, и хранитель, замерев и помолчав, кивает неуверенно:        — Скорее всего да. Я поищу, но мне нужен будет допуск в ритуальный зал.        — Он твой, — быстро отвечает Нэрисса и поднимается, растерянно замирая на месте.        — Иди, успокой его, он, кажется, что-то подозревает, — качает головой в сторону двери Асмодей, и Нэри хмыкает горько:        — Не просто подозревает, Асм, он чувствует, что меня нет. У нас уже состоялся разговор об этом, и я… — Нэрисса заминается, и Асм, вопросительно вскинув бровь, уточняет неверяще:        — И ты?..        — Сбежала, Асмодей. Я в принципе… избегаю его, не осознавая этого. Мне сложно смотреть ему в глаза, я боюсь…        — Что он видит, что ты ничего не чувствуешь? — прямо спрашивает хранитель.        — Да, — кивает Нэрисса, прикрыв глаза. — Открой проход снова, пожалуйста, я хотела бы ему показать что там, внизу, чтобы он не волновался так и…       Остановившись у двери, Асмодей оглядывается на нее, окидывает внимательным взглядом и проговаривает неожиданно с едва заметной улыбкой:        — А говоришь, что не заботишься о его чувствах.        — Это решение было принято до того, Асм, — качает головой отрицательно Нэри.        — Но оно не изменилось, — словно бы это можно считать позитивным итогом, резюмирует уверенно хранитель.        — Не изменилось, — подтверждает она тихо. — Это можно считать хорошим знаком?        — Не хочу пока тебя обнадеживать, Нэри, — тяжело признается Асмодей, снимая защиту с дверей и стен гостиной. — Просто помни, что ты в любом случае его, а он твой, а с этим… Мы разберемся. И помни, — напоминает он весомо, — сегодня нужный день лунного цикла, так что…       Она лишь кивает в ответ — забыть о ритуале и наставлениях Мрака не просто сложно — невозможно.       Однако утверждение Асма на счет их с Эллохаром отношений не кажется Нэри таким уж уверенным, пусть она и улыбается тускло хранителю. Он бесшумно выходит из гостиной, тихий щелчок затворившейся двери отрезает ее от едва различимого гула ветра в пустом коридоре, и Нэрисса прикрывает глаза.       Она не знает, как будет контактировать с Эллохаром теперь, и что будет делать, чтобы он не понял, что она больше ничего не чувствует к нему. Но контактировать придется — иначе все станет очевидно еще быстрее.       «Я в любом случае его, а он — мой», — успокаивает себя Нэри, понимая, что это не поддающееся опровержению утверждение станет для нее мантрой и молитвой на ближайшее время.       А затем выходит из гостиной, пытаясь ощутить ниточку, ведущую к Эллохару, и собираясь с силами, переводит дух.       «Я знаю, что люблю его. Я люблю его, и он знает об этом», — напоминает она себе, направляясь в его сторону. И очень хочет быть уверенной, что это поможет.       «Пусть это поможет», — просит про себя Нэрисса тихо-тихо.       

***

             К дверям кабинета главы рода, который почему-то еще не привыкла считать своим, Нэрисса подходит почти успокоившейся. Сидящего в кресле там, за дверями, Рэна она ощущает едва ли не кожей — внутренняя пустота способствует обострению чувствительности, как если бы она пыталась, подобно паразиту, подпитаться чужими чувствами в отсутствие собственных.       Подойдя вплотную к двери, Нэри замирает в неуверенности. Касается пальцами холодной эмалевой ручки, покрытой узором, и медленно обрисовывает их кончиками пальцев. В груди, несмотря на эмоциональную пустоту, противно, влажно бухает сердце, и она уверена — Эллохар точно знает, что она стоит за дверью. И явно удивлен такой нерешительности.       Понимая, что ее поведение становится все более подозрительным, Нэри, глубоко вдохнув, нажимает на ручку. Дверь с тихим щелчком открывается, и из-за нее раздается ехидно-насмешливое:        — Восхитительная нерешительность, Нэрюш. Я бы мог сказать, что я не кусаюсь, но сегодня это не будет соответствовать действительности. Так что, — подойдя к двери и распахнув ее шире, Эллохар нависает над Нэри, внимательно вглядываясь в ее лицо, — зайдешь или так и будешь мяться на пороге?       Замершая на пороге Нэрисса медленно поднимает голову, не зная, что будет в ее глазах в этот раз. И улыбается едва заметно — крепкая, смуглая ладонь перехватывает ее за запястье и рывком затягивает в кабинет. Руки Нэри сами смыкаются на его талии, и она, прижавшись к Эллохару крепче, втягивает глубже в легкие аромат его парфюма.       Это сладко и больно одновременно, так хорошо и так плохо в одну секунду, что она едва сдерживает пробежавшую по телу дрожь. Потому что это не так, как раньше, не так, как на самом деле хочется, и это, Бездна все побери, больно! И страшно.       «Я так скучаю, Рэн», — со стоном признается она себе, не имея возможности дать ему доступ к собственному сознанию, — «По тебе, по себе, по нам…».        — Нэрюш, — мягко, с тревогой простанывает Эллохар, чуть отстраняя ее от себя, и, поддев ее подбородок пальцами, вглядывается в ее лицо. — Что не так? Просто скажи мне…       Нервно облизав губы и даже не попытавшись улыбнуться, Нэри перехватывает Даррэна за руку. Подведя его к креслу, в котором он сидел, она толкает его, заставляя сесть, а затем забирается на колени, и стреножив бедрами, прижимается, замирает сверху. Горячая ладонь медленно, так успокаивающе скользит по спине, и Нэрисса позволяет себе минутку слабости: просто уткнуться носом ему в шею, прижаться губами, и дышать им, ловить пульс. Чувствовать оглушающую близость, хоть как-то перекрывающую, уменьшающую пустоту и тревогу. И не думать. Не думать о том, что со всем этим делать.        — Снова бежишь от разговора, сердце мое? — как-то совсем уж тоскливо тянет Эллохар, касаясь губами ее уха.       Нэриссу перетряхивает от нечаянной хрипотцы в его голосе. Прижавшись сильнее, обхватив его руками и ногами, она крепко зажмуривается, потирается щекой о плечо и признается в том, в чем может:        — Я так скучаю по тебе, Рэн.       Интонации звучат так жалко, что ей хочется себя то ли пожалеть, то ли треснуть посильнее. Но хуже всего то, что звучат они виновато, и этого не скрыть.        — По нам с тобой. Но все происходящее… — она с трудом подбирает слова, — отдаляет нас. И я так не хочу этого.       «Почему я могу чувствовать вину перед ним, но не любовь к нему?», — как-то совсем тоненько, почти истерично бьется мысль в ее голове. Даже скольжение его руки по спине и тихий смешок, обозначивший улыбку, мало помогают себя успокоить.        — Удивительная для тебя откровенность, Нэрюш, — фыркает Эллохар, крепче прижимая Нэри к себе.       Кажется, он успокаивается, Нэри не может сказать точно — мельтешение мыслей и тусклых вспышек чувств рядом с ним становится слишком сильным. Нэрисса плотнее утыкается носом ему в шею, размеренно дышит, пытаясь усмирить этот сумбур, и отвечает, когда буря внутри немного стихает:        — Я чувствую, что тебе плохо оттого, что все так, Рэн. И мне не хочется быть виноватой в этом. Но сейчас…       Она отстраняется, совсем позабыв о том, что он может увидеть в ее глазах, и задумчиво изучает его лицо в поисках верной фразы, которая могла бы его успокоить.        — Просто такой период, радость моя, — кивает он, но грустная усмешка, на миг коснувшаяся уголков тонких губ, разубеждает Нэри в том, что он принимает это спокойно. — Я понимаю, правда, но очень не хочу, чтобы ты бегала от меня, опасаясь разговора. Мне ты можешь сказать, все, ты помнишь об этом?       «Не могу, Рэн», — выдыхает про себя Нэри. — «Потому что не могу позволить себе ранить тебя. Кого угодно, но не тебя».       И тут же соглашается вслух, мягко касаясь его губ своими:        — Помню. И, вообще-то, я пришла поговорить и рассказать, но считаю, что лучше все же будет показать.        — Катакомбы? — переспрашивает, будто не совсем уверен в ее решении, Эллохар. — И ты готова допустить меня в самый низ, потому что?..        — Забочусь о твоих чувствах, конечно же, — кивает Нэри серьезно, но все же закатывает глаза, и магистр Смерти улыбается ехидно на это. — Мне не хотелось бы, чтобы ты волновался и переживал из-за моих спусков туда, понимаешь? Для меня это важно.       Прищурившись, Эллохар откидывается на спинку кресла, удобнее устраивает Нэриссу на своих коленях и, поглаживая ее бедра пальцами, вопрошает лукаво:        — Кто ты такая и что ты сделала с моей женой?        — Скорее уж стоит задаваться вопросом, что с ней сделал ты, — поправляет магистра Смерти Нэрисса, плотнее усаживаясь на его бедрах и потираясь о явственно проступившую эрекцию. — Но я пришла поговорить не об этом, Рэн, — приобретает серьезность Нэри и нахмуривается, осторожно подбирая слова. — Сегодня необходимый день цикла…       Эллохар, удивленно вскинув брови, внимательно оглядывает ее, многозначительно прижимает ее бедра к своим крепче, и Нэрисса фыркает насмешливо:        — Лунного, Эллохар! Ритуал необходимо провести сегодня ночью, так что…       По тому, как он замирает, Нэри понимает — сейчас рванет.       В его глазах медленно занимается пламя, зрачки расходятся натрое, магистр делает глубокий, полный скрытой угрозы тяжелый вздох и просто прикрывает глаза. Так он сидит какое-то время, в которое Нэри поглаживает его сжавшие ее бедра ладони пальцами. А затем он выдыхает тихо, твердо, бесчувственно и сухо на грани ярости:        — Я никак не могу повлиять на ситуацию, Нэрисса. Не могу, но все равно не хочу, чтобы ты делала это.       Его гнев, злость, граничащая с бессилием, какая-то совершенно мрачная, тяжелая обреченность и вместе с тем непримиримость ощущаются Нэриссой поразительно больно на фоне почти полной бесчувственности. Она задерживает дыхание в надежде, что это поможет, и рефлекторно прижимает ладонь к горящей, сжатой в тисках его чувств груди.        — Нэрюш… — окликает болезненно Даррэн, пальцы мягко касаются ее щеки, и Нэри понимает: она снова закрыла глаза. Крепко зажмурилась, чтобы сбежать от него, его чувств, собственной, такой острой, пустоты. — Ты хотела мне что-то показать, так?       Он меняет тему, видя ее реакцию, да и закрывается эмоционально, видимо, понимая, что причиняет ей дискомфорт своими такими сильными, такими болезненными переживаниями. Нэри ощущает это, как притворившуюся дверь, из-за которой не выставили, но определенно отодвинули; как полог, опавший и приглушивший происходящее за ним. И это тоже оказывается неприятно, едва ли не болезненнее, чем раньше. Снова прислонившись к нему всем телом, обняв за шею, она утыкается лицом ему в плечо.        — Да, хотела, — спустя пару минут пронзенного его приглушенными чувствами и ее пустотой молчания, проговаривает сипло Нэри и, выбравшись из его объятий, протягивает руку. — Пойдем, пока Асмодей не передумал и не закрыл переход для тебя. Я покажу тебе кое-что, чтобы бы понимал, что там, внизу, я в безопасности, Рэн, — проговаривает негромко Нэрисса, поправляя на плечах сбившийся балахон и пытаясь изобразить улыбку.       Магистр Смерти хмурится на ее расслабленную улыбку — понять, как внизу она может быть в безопасности, он не в состоянии, учитывая все ее рассказы, и то, в каком виде она поднимается после очередной молитвы-воззвания. Но он все же кивает, и Нэри, как будто бы с трудом улыбнувшись еще раз, сжимает его пальцы в своих.       В полном напряжения и тревоги молчании они спускаются в холл, идут медленно, и Даррэн не может понять, кто намеренно тормозит их спуск — он сам или все же странно задумчивая, будто бы отстраненная и погруженная в себя Нэрисса.        — Не рассчитывай, что тебе удастся убедить меня, дыхание мое, — саркастично комментирует он, когда плиты пола начинают разъезжаться в стороны, открывая затянутую Мраком лестницу. Зеленые огоньки мигают и разгораются, кружат в воздухе, планируют на ступени и выстраиваются вдоль стен. — Идем, или ты передумала меня убеждать? — ехидничает Эллохар, кивая на постепенно сползающий со ступеней Мрак.        — Ну тебе же интересно, что на самом деле представляет из себя настоящий храм Мрака, а не та фикция, что Владыка держит у Шассада на потеху публике? — парирует Нэри, искушающе прищурившись, и тянет Даррэна за руку. — Идем.       Ступени они преодолевают снова в молчании. Эллохар в напряженном и тяжелом, Нэрисса скорее в меланхоличном и задумчивом. Звука шагов по ступеням не слышно, Мрак темными клубами расступается у самых ног, стоит сделать шаг, зеленые огоньки вьются у ног. Все это кажется магистру какой-то обманкой, заманухой, необходимой, чтобы снизить бдительность и отвлечь. И так оно и оказывается, стоит им ступить на нижнюю площадку — Мрак начинает скапливаться у ног, ползти вверх, и, когда он добирается до уровня колен, Нэри весело фыркает:        — Не бойся, он не кусается, главное, дыхание задержи.       Не помянуть Бездну, телеса Претемной Праматери и Тьму Эллохару удается лишь чудом — чувство вакуума, накрывшего с головой вместе с Мраком, стремительного падения и завязавшегося узлом желудка совсем не то, что хочется испытать на себе в и без того сомнительных по части безопасности условиях.       Однако падение быстро заканчивается ощущением прыгнувшего в горло желудка, и Мрак отступает. Магистр Смерти оглядывается, фокусируя зрение — полная темнота, разбавляемая тусклым свечением вкраплений кристаллов в стенах, не позволяет рассмотреть каменную кишку подземелья подробнее. Единственное, что он может разглядеть досконально, это выложенный под его ногами зеленоватый круг из все тех же кристаллов. Неприятная догадка мелькает в голове, и Даррэн вытягивает руку за край окружности, чтобы тут же мрачно усмехнуться — там, за границей, сам воздух ощущается тяжелым и плотным киселем. Крепко заваренным на силе киселем.       Нэрисса же на его мрачный взгляд и издевательски приподнятую бровь только плечами пожимает.        — Ну да, приятного мало. Тут еще и с пространством-временем проблемы имеются, то ли соприкосновение, то ли наслоение. Так что если увидишь что-то или кого-то… — тянет она размеренно, и магистр перебивает ее с ироничной подозрительностью:        — Кого-то, радость моя?        — Всякое может быть, — крайне туманно и очень философски отзывается Нэри, делая шаг вперед. — Они же только условно здесь, они меня будто бы даже не видят, когда по я по коридорам перемещаюсь, так что…        — Поразительное наплевательство, — не удерживается от комментария Даррэн. — И что за…       «…они?», — хочет спросить он, но ответ Нэриссы уже не нужен. Потому что ответ медленно движется по темному коридору в количестве целых двух штук. Высокие, затянутые в свободные хламиды с капюшонами и с повязками на лицах, фигуры просто идут к ним, подсвечивая себе путь маленькими зелеными кристаллами на цепочках, свисающих с запястий. Переговариваются тихо, но речь их не похожа ни на одно из наречий Хаоса или Бездны, несмотря на обилие шипящих и рычащих звуков. Магистр тут же утаскивает Нэри обратно в защищенную кристаллами окружность и прикладывает палец к ее губам. Она только кивает согласно, и Эллохар прислушивается. Любопытство пересиливает: пусть он и понимает, что ничего важного не услышит, но разобрать хоть слово кажется очень интересным. А перевести или хотя бы попытаться сделать это можно и потом…        — …ассхар дахра’йид…        — …исс хад’р ассх…        — …Хассар дахра’йисс…       Фигуры приближаются, и в зеленоватом свете кристаллов становится понятно: они не плотные, не вещественные. Лишь тени или энергетические отпечатки существ, никак их не замечающие. Магистр Смерти снова ухмыляется, на этот раз любопытствующе. А затем просто высовывает руку за границу круга, навстречу проходящим мимо существам. И…       Ничего. Ближняя к Эллохару фигура просто проходит его руку насквозь, словно это он, а не неведомое оно — лишь слепок. Темная хламида развеивается клочками сизого тумана, собираясь в полушаге дальше по коридору, не оставляя на руке магистра и толики ощущения от соприкосновения с туманным нечто. Лишь кристалл, висевший за запястье фигуры, чуть покачивается от встречи с его пальцами.        — …дхарра’йир ассх… — как будто бы с удивлением замечает встретившаяся с Эллохаром фигура, склоняя голову к покачивающемуся кристаллу.        — …Хассар хадр’ар… — отвечает вторая безэмоционально.       Магистр, все так же удерживая палец у губ Нэриссы, молча провожает взглядом удаляющихся к ответвлению коридора существ. И, когда они почти доходят до развилки, поворачивается к Нэри, тихо замечая:        — Кристалл покачнулся. Сами они не вещественны, а вот кристаллы у них… Не пояснишь, что здесь происходит, радость моя?        — Кристаллы — часть этих стен, Рэн. Это единственное мое предположение, — тихо бормочет в ответ Нэрисса, не сводя глаз с заворачивающих за угол существ, и тут же умолкает, замерев. — Слышишь? Это повторяется…       Грохот за поворотом, пусть и приглушенный, не услышать невозможно. Эллохар разворачивается, зажигая на ладони синий огонек, и всматривается в темноту коридора.       Теперь вместе с топотом ног звучат и крики. Хриплые и рычащие, отрывистые, они совсем не похожи на подобную человеческой речь. Магистр перехватывает Нэриссу за руку, притягивая к себе ближе, накидывает иллюзию невидимости, и вовремя. Потому что так и не ушедшие за поворот фигуры тоже прислоняются к стене освобождая проход. Из него выбегают трое. Покрытые темной кровью и слизью, в изодранных латах, они хрипло переговариваются, ярче освещая проход кристаллами и поторапливая кого-то, кто идет за ними. Еще четверо в таких же истерзанных кожаных латах и повязках на лицах выныривают следом, неся на растянутом плаще пятого. Его хриплые стоны эхом разносятся по каменному коридору, пальцы на свесившейся из плаща руки конвульсивно подергиваются. Первый из воинов, быстро пробежав мимо прижавшихся к стене Эллохара и Нэриссы, сдергивает с руки перчатку, прикладывает ее к стене и, дождавшись, когда на ней зажгутся графично-острые вытянутые символы, набирает комбинацию. Стена со скрежетом сдвигается, четверо воинов, несущих раненого, поторапливаются, вносят его следом. Проход за ними закрывается, и магистр Смерти, проследив, как два существа наконец-то скрылись за поворотом, покидает защитный круг первым.       Первый шаг дается легко, каждый последующий как сквозь толщу все сильнее густеющей воды. Он подходит к стене, проход в которой открывал один из воинов, ощупывает ее, отыскивая признаки загоравшихся на ней символов. Пусто. Гладкая, покрытая влагой и пылью, ни на ощупь, ни магически стена не выдает ничего.        — Я уже пробовала, Рэн, — касается его локтя подошедшая со спины Нэрисса. — Все, что мы видим здесь, будто существует на другом плане, понимаешь? То, что работает со стороны Мрака, мы можем лишь увидеть, но не потрогать. И наоборот: то, что существует со стороны Хаоса и Хатссаха они даже увидеть не в силах, лишь почувствовать. Это…        — Парадокс соприкосновения миров, — задумчиво протягивает магистр, продолжая за Нэриссой. И резко оборачивается к ней: — Здесь везде так или только в этом месте?       Нэрисса только головой покачивает: чтобы Эллохар с его исследовательской жилкой и не заинтересовался? Да быть такого не может! Поэтому и отвечает с некоторой задумчивостью:        — Не везде, на этом уровне сильнее всего, ниже и выше чуть слабее.        — Так ты меня привела представление посмотреть, Нэрюш? — лукаво усмехается Даррэн, и она покачивает головой укоряюще:        — Нет, драгоценный мой, просто здесь самая стабильная точка выхода.       Магистр тихо хмыкает, и следующий десяток поворотов и переходов они проходят снова в молчании. Даже в зал с ритуалом и десятком ритуалисток, творящих действительно запрещенные вещи, Нэрисса заглядывает без интереса. Эллохар понимает, что, вероятно, Нэри уже рассмотрела и изучила здесь все, особенно если учесть ее оговорку про повторение происходящего в катакомбах, но… Это молчание кажется Даррэну каким-то болезненно тягостным, но он не может обнаружить причины — даже попытки нащупать источник не помогают. Но он догадывается наверняка — дело в Нэриссе. Она слишком задумчива, будто бы погружена в себя, что для подготовки к серьезному ритуалу нормально, не будь она так оторвана от… него?..       Задумавшись, погрузившись в попытку соприкоснуться с Нэри, Эллохар игнорирует даже затопленный переход со здоровенным пауком и место, в котором они, лихо и почти незаметно даже для него перевернувшись, проходят по потолку. А потом он все же спрашивает осторожно — сейчас Нэри ощущается, как переполненный зельем фиал — чуть тронь — перельется:        — И что ты думаешь делать дальше?        — Дальше?       Нэрисса переспрашивает задумчиво, но скорее из необходимости взять время на обдумывание, нежели действительно не зная ответа — магистр чувствует это как никогда четко.        — У тебя на руках как минимум подчиненная Бальтазару ритуалистка, радость моя, — напоминает мягко Эллохар. — А ведь еще и ритуал вступления в главы рода, — его голос опускается, и в нем отчетливо звучат нотки тщательно завуалированного недовольства, — и переход во Мрак, и…        — Поняла, поняла, — обрывает его, фыркнув, Нэрисса. — Я не знаю, что делать с Лиррой, Рэн, — признается откровенно она и тут же продолжает: — а ритуал… С ним все более-менее понятно: механизм изучен, я более чем походящий претендент на силу, одобрение получила. Это может выглядеть страшно и мерзко, но на деле… Все достаточно просто: прийти и взять то, что мне по праву принадлежит и уже обещано.       Эллохар даже теряется на миг: изучив все доступные источники, не понимать, в чем заключается ритуал, он не может. И не допустить его он тоже не может…        — Ты понимаешь… — начинает он, и Нэри перебивает со вздохом:        — Понимаю, Рэн, даже более чем, — вздыхает она и, остановившись, сжимает его ладонь, а затем подступает ближе и, обняв, прижимается все телом. — Но и ты меня пойми: либо так, либо никак. И я готова к этому — не зря же проходила испытания силой, и не раз.       Нэрисса замолкает, прислушиваясь к ощущениям: сейчас в его руках так хорошо, так спокойно, так… Мурашки бегут по телу, когда Эллохар притягивает ближе к себе, прижимает плотно, что Нэрисса на миг забывает, как дышать. Но все это… не такое. Неправильное. Не по-настоящему, что…       Переводит Нэри дыхание с трудом. Слез нет, но они так и просятся, душат где-то глубоко внутри.       Снова взяв его за руку, снова наполнившись этим восхитительным чувством единственного истинно-правильного единения, Нэрисса тянет магистра Смерти за собой.        — Пойдем, я еще не все тебе показала.       Теплый, чуть саркастичный смешок за спиной, крепче сжавшая ее ладонь рука — все это наполняет нежностью… а еще полной, выедающей, уничтожающей безнадегой. Ощущение, что она не выдерживает, не справляется, накатывает. Оно сжимает где-то в груди, и Нэрисса, пытаясь справиться с накатившим приступом почти физически ощутимой боли, крепче сжимает ладонь Эллохара, медленно, судорожно выдыхая.        — Нэрюш…        — Тшшш.       Перебивать его сложно, избегать разговора и опасной темы, которую он явно хочет затронуть — еще тяжелее. Но в целом так как будто бы проще: словно пока это касается только ее, пока об этом знает только она сама, все не так реально. Решаемо и проще.       Но в его оклике, в его тоне так много горькой печали, что Нэри кажется, что Рэн все чувствует. Все на самом деле понимает. Но оставляет за ней выбор: поделиться, посвятить в свою проблему или промолчать, оставив решение вопроса за собой. И это почему-то вызывает благодарность.       А еще боль — не за себя, за него.       Переходы они преодолевают во все том же тягостном, но как будто бы понятном обоим молчании. Оно даже комфортно таким, какое оно есть: тихое, обоюдное и взаимное в своей тоске. Затопленный переход на этот раз, видимо, из-за выданного Мраком одобрения, обзаводится мостиком и точкой перехода за ним. А следом обнаруживается же знакомый выход к клочку реально существующего во Мраке места, и Нэрисса тускло улыбается: Рэну это может понравиться.       Остановившись у пещеры и почти ощущая любопытство Эллохара, Нэри впервые улыбается широко и искренне: заинтересованный чем-то магистр Смерти — это что-то. Она оборачивается к нему, перехватывает его вопросительно-ироничный взгляд, от которого почему-то низ живота наполняется знакомым теплом — вот уж необычная реакция, — и проговаривает:        — Думаю, тебе это понравится. И да, вызовет исследовательское любопытство. Но ощущения в первый раз необычные. Пойдем.       Эллохар лишь хмыкает, но скорее позабавлено, нежели удивленно или вопросительно. Потому что Нэрисса снова улыбается, она снова ощущается хоть немного живой, а еще очень предвкушающей. И он, крепче сжав тонкие, прохладные пальцы в ладони, ступает в темную, подернувшуюся пленкой Мрака арку.       Ощущается пространство странно — с этим Даррэн поспорить не может. В нем столько смерти, что его собственная суть, квинтэссенция этой силы, ощущает себя немного не к месту. А вот Мрак — он явно разворачивается во всю. «Это комфортно», — определяет для себя он, — «Но странно. Любопытно».        — Мы во Мраке? — чувствуя, как нарастает это странное ощущение подтверждает собственные выводы магистр Смерти, и Нэрисса загадочно улыбается в ответ.       Мирная картина стремящихся в высокое густо-сиреневое рассветное небо сосен, травы под ногами, тускло светящихся мелких цветочков у кромки деревьев и ручья, журчащего по камням и уходящего куда-то вглубь чащи поражают своей неожиданностью.        — В одном из его необитаемых клочков, да, — кивает Нэри, протягивая ладонь в сторону.       Тускло светящаяся бабочка, одна из многих порхающих в благоухающей цветами предрассветной темени ночной поляны, мягко опускается на ее пальцы, и магистр ощущает острое чувство дежавю. «Тогда был дед», — успокаивает он сам себя — их разговор в саду бабушки очень отчетливо всплывает из памяти.       — Красиво, правда?       Бабочка на пальцах Нэриссы постепенно тухнет, и магистр Смерти обеспокоенно приближается, чтобы рассмотреть ее подробней. Нэри, поняв, что он хочет, поднимает ладонь выше. Эллохар нахмуривается, следя за тем, как бабочка мягко ощупывает усиками палец Нэриссы. Она будто подхватывает невидимые нити Мрака с ее кожи, и они тянутся, тянутся, тянутся, наполняя сначала ее тельце, а после и крылья. Окончательно почерневшая бабочка хлопает покрывшимися синими искорками крылышками и грузно вздымается в воздух. Отлетает к своим товаркам, кружит с ними, а затем они, осторожно и по одной, приближаются к Нэриссе. Садятся на открытые рукавами балахона ладони, волосы, лицо… Облепленная крупными светящимися бабочками Нэрисса выглядит совершенно нереально и как-то пугающе-странно, но красиво, с этим магистр поспорить не может. Однако все же предлагает негромко:        — А давай я их просто сожгу, радость моя? Потому что мне совсем не кажется, что это безопасно…        — Они милые, Рэн, — фыркает снисходительно Нэрисса и указывает в сторону уже отлепившихся от нее прожорливых красавиц. — Смотри.       Почерневшие бабочки, мерцая темно-синим, летят в сторону цветов, окружающих поляну. Порхают в их слабом свечении, опускаются на раскрытые соцветия, ощупывают их усиками, и цветы начинают светиться сильнее. И спустя пару мгновений Даррэн понимает: это не цветы — это пламя. Маленькие костерки колеблются на толстых сочных стеблях. Костерки, состоящие из глянцево черного Мрака у цветоложа и темно-синие, горящие огнем Блэков на концах лепестков.        — Это какой-то тип питания… — негромко бормочет Эллохар, тревожно оглядываясь на Нэриссу, а затем отходя к цветам. — Но почему они питаются не только Мраком, но и пламенем?        — Потому что Мрак суть одно, Рэн, здесь все взаимосвязано, — пройдя к магистру, Нэрисса опускается рядом с цветами. — Сила к силе, и все такое… О, — указывает Нэрисса на его ладонь, и Даррэн тихо вздыхает — на его пальце уже удобно устроилась парочка жрущих энергию бабочек. — Интересно, какие будут твои?       По руке магистра бабочки ползают дольше и будто бы вдумчивей. Они щупают и щупают его пальцы, но Эллохар готов поклясться своими рогами, что не чувствует ровным счетом ничего, кроме касания тончайших лапок и усиков. А бабочки тем временем наполняются яркой лазоревой синевой его пламени и совсем немного Мраком. Их тельца будто полыхают изнутри, и магистр невольно засматривается, наблюдая, как пламя переползает на крылышки. Бабочки снимаются с его пальцев, потяжелевшие и будто неповоротливые, тяжело планируют к цветкам. Те, бабочек приняв в свои полураскрытые бутоны, медленно наливаются голубым. Переливаются, почти не окрашенные мраком, покачиваются, раскрывая свои лепестки из языков пламени.        — В хрониках написано, — тихо проговаривает поднявшаяся Нэрисса, — что на полях боев растут целые луга таких цветов. Эти бабочки, — машет она рукой в сторону перелетающих с цветка на цветок крылатых красавиц, — не причиняют вреда, если не чувствуют опасности, но если опасность есть, могут сожрать целую армию в кратчайшее время.        — Все взаимосвязано, — повторяет за Нэриссой магистр Смерти, поднимаясь. — И много таких лугов во Мраке согласно хроникам, прелесть моя?        — Достаточно, — пожимает плечами неоднозначно Нэри и. ощутив почти позабытый, но такой пьянящий сейчас азарт, улыбается: — Пойдем. Мне есть что еще тебе показать.       Она уверенно хватает его за ладонь и тянет куда вверх, к обрывистому, утыканному острыми, точно зубы тролля, камнями, склону, и Эллохар улыбается, покорно следуя за ней. В ней, впервые за долго время, ощущается не тотальная усталость, свойственная умирающим и смирившимся со своей кончиной существам, а энтузиазм. И не радоваться, что он направлен на него, магистр не может.       В пещере, в которую его приводит исполненная энтузиазма Нэри, совершенно темно даже для глаз получившего в подарочек Мрак высшего демона. Но это, кажется, совершенно не мешает ей ориентироваться в пространстве. «В этом явно задействован Мрак и особенности слоев пространства», — перестраивая зрение, делает вывод Эллохар. Первое, что он определяет не только на слух, но и на измененное зрение — река, текущая по камням и обрывающаяся водопадом. Та самая, судя по виду, что и под Хатссахом. А вот проход в полусотне шагов впереди словно подернут дымкой, очень напоминающей по структуре иллюзию, созданную при помощи Мрака.        — Нам вперед? — тихо, склонившись к скорее ощутимой, чем различимой в полной темноте Нэри, спрашивает он.        — Ты видишь проход? — удивленно и заметно задумчиво уточняет, а затем тянет вперед. — Да, нам туда. Думаю, тебе понравится.       И Эллохару определенно нравится: он замирает на первой ступени с той стороны арки, медленно обозревая открывшиеся пустынные просторы. Задумчиво обозревает далекий сейчас храм, и проговаривает весело:        — Надо же, а храм-то похож! И все же, радость моя, почему пески? Все же это отчасти не существующее реально пространство.       Нэрисса, оглянувшись на него и улыбнувшись — развлечь и увлечь магистра Смерти задачка с немаленькой такой звездочкой — пожимает плечами:        — Как я полагаю, это пространство выдает нечто привычное каждому претенденту. Мы, обосновавшись в Хаосе, на входе видим пески. А те, кто родом из Мрака, видят что-то привычное им — они тоже проходят всю процедуру полностью.       Магистр Смерти опускает пока и наследничков Мрака, и суть процедуры, вопросы о которых определенно задаст позже, в более располагающей обстановке, и озвучивает важнейшее:        — Ментальное сканирование. Причем не существом — местностью… — его голос опускается, мрачные нотки отчетливо проявляются, глухо звеня металлом. — Еще одна причина полной ментальной уязвимости Блэков.       Он не спрашивает — утверждает, и Нэри вздыхает, прежде чем пояснить:        — Это не то чтобы именно место в прямом смысле, Рэн. Если вспомнить легенду создания мира, то…        — Мрак пожертвовал своей физической оболочкой, чтобы создать мир, и в итоге… — он задумывается на миг, его лицо приобретает крайне скептическое выражение, и он, саркастично вскинув бровь, обращается к Нэриссе: — Радость моя, не хочешь ли ты сказать, что вот это, — магистр Смерти обводит рукой кажущееся и ощущающееся бескрайним пространство, — создано из плоти и силы самого Мрака?        — Скорее, — хмыкает Нэри иронично, — это клочок его сознания. Стабильный, закрепленный ритуальным жертвоприношением его плоти и являющийся и именующийся не иначе как чертогами Сознания. Это буквально прямая линия с божеством, Рэн, — видя, как скепсис на лице Эллохара становится просто запредельным, поясняет Нэри. — Ни один наследник ни с одной стороны не пройдет финальное испытание и не получит дозволения, не побывав в близком контакте с сознанием Непостижимого и не будучи считанным до мелочи. Иначе как ему оценить будущего главу рода или правителя земель?        — Попахивает как минимум тоталитаризмом, радость моя, — признается откровенно магистр Смерти, не в силах сдержать ядовитый сарказм. Притянув ее к себе, он обнимает ее за талию, складывает ладони на ее животе и, водрузив подбородок на светлую, растрепанную макушку, интересуется: — В храм поведешь?       Развернувшись к Даррэну, Нэри недолго осматривает его, склонив голову к плечу. Чувствует на губах улыбку и признает, что сейчас ощущения почти как прежде: вот он Рэн, увлеченный и любопытный, но как всегда скептический и саркастичный, вот она — разделяющая его любопытство… И это так приятно, так хорошо, что Нэри фыркает весело:        — Тоталитаризм? Это, можно сказать, завуалированная диктатура, отягощенная культом личности ко все прочему, Рэн.        — И ты говоришь это в чертогах Сознания бога, Нэрюш? — изумленно вздергивает брови Эллохар. — Побойся бога — может себе позволить и тоталитаризм, и диктатуру! — и уточняет, склонившись и проницательно поглядев в глаза: — В храм ведешь?        — Еще бы! — усмехается Нэри довольно.       Ее почти отпускает: сейчас кажется, что бесчувственность не такая тотальная всепоглощающая, что с ней можно справиться, что эмоции все же есть где-то, просто теперь на них нужно сильнее концентрироваться.       По ступеням храма они поднимаются медленно и почти почтительно, пламя, всколыхнувшись к потолку, приветственно опадает, пропуская. А вот на входе Эллохар, осмотревшись, проговаривает позабавлено:        — Надо же, и внутри похож!       Прежде чем осознать свою реакцию, Нэрисса весело посмеивается в ответ. И замирает, не особенно веря в то, что чувства, все же отсутствующие, хоть как-то проявляются. Вот так, спонтанно, будто бы неуверенно, но…        — Вот только этих могильных плит или что это вообще такое, — магистр Смерти, подойдя к постаменту, действительно формой и размером напоминающему могильную плиту, внимательно изучает его, — не было. И каково это, прелесть моя?       Он оборачивается, впериваясь в Нэри неожиданно серьезным, пристальным взглядом. И она уточняет, пройдя к постаменту, у которого молилась в прошлый свой визит сюда, и присев:        — Ты о собеседовании на должность главы рода? Нормально, — пожимает плечами и, указав на противоположный постамент, усмехается. — Пришел, посидели, по-свойски пообщались. Мрак козырнул знаниями о происходящем в Хаосе, пофилософствовал, толкнул мотивирующую речь, напоследок пожаловался на отбившихся от рук и обнаглевших всякой меры внуков-правнуков…        — Прям пожаловался? — скептически вздергивает бровь Эллохар.        — Да бы присаживайся — как никак постамент, на котором сам Мрак своей божественной жо… седалищем поприсутствовал, — предлагает Нэрисса, вздыхая, и поясняет: — Он вообще такой, хмм… специфический очень, Рэн. Сам поймешь при встрече.       Эллохар, устроившийся на постаменте, недолго оглядывает Нэриссу, склонив голову к плечу, прищуривается и неожиданно делится проникновенно:        — Да я уже, радость моя. В период отключки после заражения Мраком познакомился.       Нэрисса, по его мнению, реагирует неоднозначно: в искреннем удивлении приподнимает брови, кивает, видимо, каким-то своим мыслям, и проговаривает:        — Мммм, неожиданно. Мне, значит, молись и челобитную устраивай, а тебе все на блюдечке… И как впечатления?        — Очень сходны с твоими, сердце мое: философствовал, мотивировал, но вроде не жаловался особо. Пламя, — неожиданно проговаривает магистр, указывая взглядом на мерно перекатывающиеся синие валы, — оно чье? Огонь не может существовать без владельца, а он здесь определенно силен: словно сидишь в гигантском источнике темного как минимум.        — Его, — улыбается тонко Нэрисса. — Вернее — его вместилища. У них…        — Своеобразный добровольный симбиоз до появления более подходящего вместилища. Знаю — дед сказку рассказывал.        — Примерно так, — кивает Нэри согласно. — Вот только вместилища, как я поняла, не ожидается в ближайшее время. Тот, на кого ставил Мрак, сбежал в Хаос, а ограничения миров подавили возможность развиваться силе в нужном объеме, так что…       Нэрисса разводит руками и поднимается с постамента. Магистр следит за ее передвижениями, а затем, поднявшись и предложив руку, первым двигается на выход.        — Что-то мне подсказывает, что он не сильно расстроен данным фактом, Нэрюш.        — Кто знает, кто знает, — как-то задумчиво тянет Нэрисса.       Эллохар, все это время глядевший на нее, переводит взгляд вперед, ожидая снова увидеть пески, и замирает: увиденный им скалистый кусок пространства, висящий в зеленоватом небе среди звезд, покрытый лиловой травой и пересеченный ручьем, очень знаком. Более того: именно здесь они с Мраком общались тогда, когда он переживал последствия отравления Мраком.        — А вот здесь мы и общались, — тянет негромко магистр, и обернувшаяся к нему Нэрисса крайне тяжело вздыхает:        — Вот за что тебе так благоволят, а? И пообщаться забегают при случаи, и истинную форму чертогов Сознания на раз-два раскрывают.        — Ревнуешь? — насмешливо вскидывает брови Эллохар, первым спускаясь по ступеням.        — Именно! — искренне признается Нэри. — Но пока не могу понять кого и к кому…        — Я исключительно верен тебе, дыхание мое, — с улыбкой признается магистр.        Развернувшись к ней, он подхватывает ее с последней ступени и бодрым шагом направляется к уже подернувшейся Мраком арке перехода. Уже на каменной площадке он опускает ее, так и не выпустив из объятий. С коварным прищуром следит за тем, как Нэри сползает по его телу, крепко прижатая к нему, и не позволяет отстраниться, когда ее ноги касаются площадки.        — Мне очень нравятся подобные свидания, Нэрюш, — признается Эллохар хриплым шепотом ей в губы и озадаченно всматривается в ее лицо, заметив, как на долю секунды в ее глазах мелькает нечто, очень напоминающее страх.       Но Нэрисса никак не реагирует на очевидный вопрос, написанный на его лице — просто затягивает за собой в арку. Мучительное мгновение развоплощения, лишающее дыхания, и магистр осматривается уже на площадке у ступеней, ведущих наверх — с холл дворца Хатссах.        — Прогулка была приятной и любопытной, Нэрюш, — проговаривает Эллохар неожиданно, и пытающаяся привести внутренний сумбур в чувства Нэри поднимает на него непонимающий, растерянный взгляд, — но ничто не убедит мня в твоей полной безопасности здесь.       Нэри лишь вздыхает тяжело и, взяв магистра за руку, ведет вверх по ступеням.        — Мне не страшно здесь, Рэн. Не теперь — сейчас не это место имеет влияние на меня, а я — на него.        — Тогда чего ты действительно боишься, радость моя?       Даррэн задает этот вопрос в надежде уловить снова тот проблеск страха в ее глазах, получить неосознанный намек, хоть какую-то зацепку. Но тщетно: Нэрисса оборачивается коротко, но молчит. И лишь тонкая, чуть заметная горькая задумчивость в ее глазах дает понять ему — что-то явно не так. Совсем не так, и Нэри по обыкновению хочет справиться сама, не опускаясь до просьб о помощи. «Сильная женщина самая слабая», — вспоминается магистру Смерти очень точное высказывание деда. Он подступает на шаг ближе к Нэри, нависая над ней, а она рассматривает его с каким-то странным выражением лица, будто ответ на вопрос скрывается в нем самом. А затем проговаривает тихо, едва касаясь его губ своими:        — Когда-то было очень больно и страшно, Рэн, но я смогла посмотреть своим страхам в лицо и победить. Так почему я должна бояться сейчас?        — Это не ответ, Нэрюш, — качает головой Даррэн.        — Это единственный ответ, который я могу дать тебе сейчас, Рэн, — тихо, все так же близко к его губам проговаривает Нэрисса.       А затем отстраняется и, указав рукой на холл, добавляет:        — Тебе — наверх, а мне обратно — медитировать.       Не сказав больше ни слова, Нэри принимается спускаться обратно и быстро исчезает в подсвеченной зеленоваты темной, дымной пустоте. Магистр Смерти провожает ее взглядом и впервые не может понять, насколько искренним был ответ Нэриссы.       

***

             Руки и ноги подрагивают — это Нэри отстраненно подмечает, медленно поднимаясь по темным, покрытым густым сейчас туманом, ступеням.       Все тело дрожит. Вибрирует. Колотится мелкой дрожью.       «Дай мне…», — шепчет внутри сила. — «Разреши мне…», — просит она. — «Возьми!..», — яростно требует.       Нэрисса прямо сейчас готова повернуть к ритуальному залу, но нельзя — все приготовления, время для проверки ее терпения, ее выдержки, необходимо.       Мрак просто испытывает. Просто проверяет.       Безразличным, почти бесчувственным взглядом Нэри обшаривает темный в поздний вечерний час холл. Фигуры Эллохара и Асмодея воспринимаются, как нечто само собой разумеющееся, не вызывающее ровно никаких чувств. В особенности по сравнению с тем, что воет, стонет, орет, требует и жрет изнутри.        — Сейчас.       Нэрисса проходит вперед, в направлении лестницы, еще с десяток шагов, когда тихий, обеспокоенный вопрос Асмодея вынуждает ее обернуться:        — Уверена?        — Уверена. Начинаем приготовления, — ее голос вдруг приобретает более живые, вопросительные и обеспокоенные нотки: — Подношение готово, Асм?       И хранитель, кажется, выдыхает, прежде чем ответить ей:        — Готово.       Ноги сами ускоряются в сторону ступеней лестницы, и зов из-за спины, такой родной зов «Нэри…», остается услышанным, но не отвеченным.       «Не сейчас».       Она не знает, решает это она сама, или же сила, проникшая внутрь из глубины лабиринтов, черным туманом вобравшаяся в тело и обосновавшаяся там.       И это даже не особенно важно. Важно лишь то, что они идут к цели, которая сейчас так близка…       И она должна быть достигнута. Без «но» и «если».       Только в спальне своих покоев, она сбрасывает ненужный теперь балахон, позволив ему соскользнуть шелком по плечам. И отдает себя в руки служанок, так же прочно, как она, повенчанных с Мраком Изначальным.       Их руки скользят по телу, сначала обмывая ее в чаше бассейна, затем нанося специальные масла и кремы, зубцы расчески путаются в длинных волосах. Ко всему этому Нэри почти не прислушивается, пропуская мимо сознательной части — копящаяся, растущая там, внизу, сила, зовет к себе, манит, тянет.       Лишь где-то на фоне тревожным катреном колеблются разорванными, истлевшими полотнищами мысли о Рэне.       Что он подумает, как воспримет, что…       Они вьются, как ленивые по осени мухи, почти не беспокоя, просто присутствуя, и Нэрисса не отмахивается от них, просто наблюдает. Пытается отследить хоть какие-то изменения в своих чувствах к нему, снова анализирует момент осознания, что они, чувства, изменились. И снова ни к чему не приходит.       «Асмодей сказал, что это пройдет. Должно пройти», — напоминает в который раз самой себе Нэрисса, встряхиваясь.       На плечи тяжелым покровом снова падает ритуальный балахон. На этот раз иной — сотканный из нитей пауков Мрака, расшитый серебреными и золочеными нитями, вышитый рунами и символами, он кажется ей донельзя пафосным и парадным.       Как никогда достойным главы рода — венчальная хламида главы, в которой он вступает в брак с силой.       Уместным, правильным и необходимым, как и ее внутреннее состояние, но…       Что «но», Нэрисса не успевает додумать — дверь в ванную приоткрывается, и заглянувшая служанка осторожно оповещает, не поднимая на Нэриссу глаз:        — Повелитель прибыл, моя госпожа. Он желает переговорить с вами.       

***

       Нижние ритуальные залы дворца Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад        — И вся эта атрибутика… — Эллохар с сомнением покачивает в руке высокий, потемневший от времени, но некогда определенно красивый, с широкой чашей кубок в руке, — действительно необходима?       Атрибутика действительно восхищает: зеленоватое свечение мха и лиан по стенам, расставленные на многочисленных поверхностях свечи. Особенно поражают воображение цепи с кандалами и набор скальпелей с тонкими клинками в изголовье алтаря. Вот только впечатлить это может лишь того, кто в жизни не бывал у гадалки в ярморочный день в той же Астора, у Эллохара же это все вызывает изрядный скепсис. А еще напряжение.        — А ты как думаешь? — насмешливо спрашивает Асмодей, который не разгибаясь вот уже час выводит на полу вокруг алтаря одному ему известные символы. — Даже эта чаша, что ты держишь, — он коротко кивает на кубок в руках магистра Смерти, не отвлекаясь от своего занятия, — имеет тысячелетнюю историю и принесен из самого Мрака Изначального. И подарен самим Мраком Непостижимым…        — Родовая реликвия, значит… — хмыкает задумчиво Даррэн, прокручивая кубок за ножку в пальцах и внимательнее приглядывается к нему. — И в чем его смысл и польза в ритуале?        — Увидишь.       Загадочное «увидишь» Эллохар слышит уже раз в десятый за последний час, поэтому лишь кивает, не скрывая, впрочем, своего отношения к творящемуся здесь вертепу.        — Арвиэля я уже вызвал, — проговаривает негромко хранитель.       По его короткому взгляду магистр Смерти догадывается, что тот ждет как минимум характеристики реакции Нэри на подобное самоуправство, но лишь фыркает насмешливо:        — Ты чего ждешь от меня, коврик? Что я деда с Нэри разнимать пойду? Нет, не пойдет — мне в такие свары вмешиваться невыгодно: от обоих прилетит ни за что, так они еще и споются потом на фоне моего вмешательства.        Асмодей выпрямляется, неспешно оттирает руки от странно светящейся дряни, которой вырисовывал символы на полу, и проговаривает размеренно:        — Скорее наоборот — невмешательства. Я, конечно, не жду, что Нэри решит закрыть этот гештальт сегодня, да и смертоубийство твоего деда сейчас лишь разбазаривание полученного в катакомбах резерва… Но поговорить им нужно. Так что, даже если ты услышишь крики и мольбы о помощи…       Весело хохотнувший Эллохар вздергивает бровь и, отставив кубок в сторону, уточняет:        — Крики? Мольбы о помощи? Чьи, коврик?        — А ты сам на кого бы поставил? — усмехается в ответ Асмодей.       В тускло светящихся сейчас, в полумраке зала, глазах хранителя Даррэн отчетливо видит смешинки, а потому отвечает практически не задумываясь:        — Вопил бы дед.        — Уверен?        — Я просто видел Нэри в ярости, — пожимает магистр плечами под веселое пофыркивание хранителя. И тут же меняет тему, понимая, что Асм не отвертится от этого вопроса, когда ритуал на носу: — Так зачем нам дед? Здесь, в момент ритуала…       Сомнение отчетливо слышится в его словах, и Асмодей выразительно вздыхает. Пояснять все в подробностях не вариант: Эллохар может слететь сплетений, схватить Нэриссу и забаррикадироваться в ДарНахесс, даже если пообещать ему ее стопроцентную выживаемость.       И все же хранитель обрисовывает ему причины, внимательно следя не только за выражением лица магистра, но и за его настроением:        — Ритуал сложен, Эллохар. Да, мне не впервой участвовать в нем и проводить его, но в одиночку… — он покачивает головой и, видя как магистр Смерти напрягается, поясняет: — В таких ритуалах нужен ритуалист, Рэн, а у нас его нет.        — Цисса? — тут же предлагает магистр.       По его интонации понятно: он прямо сейчас готов если не договариваться с кузеном, то выкрасть бедную женщину. Но Асмодей только головой покачивает:        — Она больше не Блэк, ты сам все прекрасно понимаешь. Мои познания и форма существования позволяют оттянуть часть на себя, большую на себя возьмет Нэри, а Арвиэль…        — Будет использован как стабилизатор, наблюдатель и…        — И его присутствие здесь — своеобразный гарант того, что Нэри признает его власть в Хаосе и не собирается оспаривать ее в дальнейшем, — тон Асмодея становится серьезным и тяжелым, и он, видя сомнение на лице Эллохара, добавляет: — Да, она твоя жена и в любом случае следующая повелительница, но неизвестно, насколько сильно одарит ее Мрак при слиянии, Эллохар. Никогда не стоит забывать, что богами не рождаются — богами становятся.       Хранитель проговаривает это спокойно, походя расставляя по залу за границей выведенного ритуального круга чаши, наполненные порошками и травами. В границах круга со вписанной в него восьмиконечной звездой устанавливаются круглые каменные пластины, испещренные символами. Магистр Смерти наблюдает за этими мерными, будто бы привычными и набившими уже Асмодею оскомину приготовлениями внимательно, но все же отстраненно. Почему-то именно сейчас повторенные им слова, на деле так много значащие, становятся для него значимыми. Почти пророческими. Не просто истиной, практически законом изначального мира за завесой Марка, а предсказанием. Возможным развитием событий, которого сам Эллохар не может не опасаться.        — Насколько все может измениться? — спрашивает он хрипло.       Кажется, хранитель ощущает перемены в его настроении, потому что разгибается и оборачивается мгновенно. И взгляд его магистру не нравится. Очень не нравится.        — Я не знаю, Эллохар. Правда — не знаю. Все зависит от того, сколько членов рода дадут благословление и одарят ее частичкой своей силы, тенью своего личного дара, который Нэрисса сможет потом развить и использовать на благо рода. А учитывая обстоятельства…       Хранитель, все так же тяжело и мрачно глядя на Эллохара, разводит руками, и он усмехается криво: перспективы восхищают, воодушевляют, но нисколько не радуют. Учитывая, что она единственная , она — надежда на выживание рода, она…       Но и для него она — единственная.       И это самое сложное — осознавать, что столь важное для твоей женщины, как род и власть над ним, для тебя самого — едва ли не самое худшее. Потому что невозможно просчитать риски, и риски эти — исключительно эгоистические.        — Она не утратит контроль после завершения ритуала?       Эллохар задает этот вопрос ровно, спокойно, но Асмодей понимает, какими силами ему дается это спокойствие. «Опасается присутствия Арвиэля», — понимает он со всей отчетливостью.        — Ты же понимаешь, что Арвиэль никогда не стал бы ее уничтожать, не предприняв прежде все возможные действия ей же в помощь? Он слишком привязан к ней, почти как к тебе, принц, пусть тебе и будет сложно в это поверить. И поэтому он хочет с ней поговорить: не затем, чтобы снова прощупать и проверить, — хранитель покачивает головой, — чтобы понять, насколько она готова и понимать, как поддержать, как провести через ритуал безопасно. Ему необходима живая Нэри, и не только потому, что она твоя жена и единственная, а еще потому, что она его внучка, что бы между ними ни было.       Магистр Смерти лишь хмыкает тихо на это, но никак не комментирует — время комментариев прошло. Или же никогда не наставало, но вот-вот настанет. Все зависит исключительно от деда и самой Нэриссы. И сейчас он не может не признавать того, что предсказать поведения деда не может и ставить на его безопасность для собственной жены, несмотря на все уверения Асмодея, тоже.       

***

       Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад        — Пригласи, — кивает Нэрисса потупившейся служанке.       Девушки за спиной напрягаются, служанка кивает. подняв на нее вопросительный взгляд. Нэри давит кривую, недобрую усмешку в уголках губ — напрягаются они неспроста. Сила внутри, и без того взведенная готовой лопнуть пружиной, начинать гудеть громче, практически оглушая. Не зря говорят, что Блэки сообщающиеся сосуды: настроения и отношение главы, или будущего главы, как в ее случае, оказывают влияние на всех. Посчитает глава кого-то подозрительным — наблюдать и следить будут все: от слуг до наследников, даже если тем и года от рождения не минуло. Иногда, почитывая кодексы или дневники членов рода, Нэрисса с усмешкой думала, что мнения и взгляды главы можно сравнить с моровым поветрием, снабженным паразитом для прочности: косит всех одинаково точно и с присущим родовой силе коварством.       Отодвинув стоящую в дверях служанку, Нэрисса откидывает длинную, а оттого мешающуюся сейчас копну волос за спину и выходит в гостиную. Стоящий у высокого, в пол окна Владыка оборачивается, коротко кивает, и она оборачивается на девушек, приказывая:        — Покиньте нас.       Указав Повелителю в сторону дивана и кресел у разожженного вопреки обычаю исполинского камина, Нэри проходит к темному буфету. Откупорив непочатую бутылку с огненным вином, она, отыгрывая хозяйское расположение, наполняет бокал. Один — ей сегодня ни пить, ни есть не положено, и подает его Владыке, присаживаясь напротив и с тонкой улыбкой осознавая, что теперь и язык бы не повернулся назвать его дедом.        — Я рад, что ты согласилась поговорить со мной, Нэри. В последнее время наши разговоры все больше…        — А я могла не согласиться? — весело перебивает Арвиэля Нэрисса. — Повелитель, вы всерьез полагаете, что я бы послала вас, — она позабавлено фыркает, видя, как великовозрастный демон выразительно морщится на ее нарочитое «выканье» и официоз обращения, — учитывая, что от вашего настроения и расположения духа зависит мое выживание сегодня? Серьезно?       Арвиэль, откинувшись на высокую спинку кресла, очень знакомым жестом склоняет голову набок и внимательно оглядывает ее. Но теперь Нэри не ощущает никакого дискомфорта: смысл играть в поддавки и делать вид наедине? Это при Рэне или Асме можно сколько угодно пытаться сглаживать углы, но сейчас же… И глупо, и смысла нет. Да и в целом, зачем? Поиграть? Так оба уже вроде как выросли из подобных игр.       Владыка же улыбается в ответ, тонко, будто бы чуть печально, но улыбается. Когда-то, возможно, даже вчера, эта улыбка могла бы тронуть Нэри, но точно не сегодня, поэтому она лишь кивает Арвиэлю. И он, качнув головой, проговаривает с сожалением:        — Мне кажется, ты слишком переоцениваешь…       И снова Нэрисса насмешливо перебивает его:        — Ваши силы? Здесь, — она обводит рукой помещение гостиной, — вероятно, да. Настроения и вспышки недовольства мной, причем вполне заслуженные? Скорее нет, чем да. Важно лишь то, что я здраво оцениваю свое отношение как к вам, так и к самой ситуации. Этого достаточно, разве нет?       Будь в ее руке бокал, Нэри бы лаконично закончила серию риторических вопросов глотком вина. Но его нет, а потому она укладывает руки на подлокотники кресла, усаживаясь удобнее. Ненамного, конечно: эти доисторические, времен, когда демоны еще осознавали себя лишь как воплощение стихии, кресла комфорта не позволяют даже в мыслях. Но сидит, как равная, а не стоит в поклоне — и то хлеб.        — Ты никогда не простишь мне ту непозволительную резкость, да? — спрашивает устало Повелитель, поднимая на нее вопросительный взгляд.       На дне его глаз явно плещется что-то еще, кроме сожаления и чувства вины, но Нэрисса не вглядывается. Что было — то было, а злопамятно припомнить и не грех: все это так тонко и четко соответствует демонической натуре, что грех не потешится. Чем Нэри, собственно, и пользуется, напоминая иронично, но с изрядной долей наплевательства:        — Владыка, чего вы от меня хотите, тем более так хорошо меня зная? Чертополох-то с кустика недалече падает, а злопамятность и чувствительность Блэков к незаслуженным обидам вы и сами прекрасно знаете… Мы можем партнерствовать, можем быть выгодны друг другу, но… Неужели вы не понимаете, что в моем нынешнем состоянии на близкородственные чувства и всепрощение рассчитывать не стоит?       Арвиэль, явно готовый к подобному развитию разговора, но неготовый к его тону, печально вздыхает. И это даже немного трогает Нэриссу, вот только немного — здесь основная характеристика. Она чуть шире улыбается ему, но этот миг так короток, что Нэри не уверена, что он вообще заметил.       А затем Владыка, видимо, пытаясь вернуть беседу в комфортное ему русло примирения, продолжает:        — Я всего лишь хочу знать, что ты готова к тому, что тебе сегодня предстоит. И заверить тебя в том, что я здесь не для того, чтобы следить, казнить и наказывать, а для того, чтобы сделать все от меня зависящее для твоей безопасности в ритуале.       На что Нэрисса кивает коротко и не скрывая безразличия к словам Владыки, пусть и чуть дрогнувшего:        — Я готова, да это не так уж и важно, раз меня призвал и одобрил сам Мрак, знаю, что мне предстоит и насколько тяжело и неприятно это будет. И благодарна вам за ваше участие, но пока…       Нэрисса поднимается, без слов намекая, что прежних отношений не будет, да и беседа окончена. Время ритуала близится, и опаздывать ей ни к чему — духи рода не оценят.        — А когда-нибудь? — спрашивает Арвиэль, поднимаясь следом.       Отошедшая к дверям Нэри оборачивается на него с сожалением: знать, как и что будет в ней самой после ритуала, не может не то что она, даже сам Мрак Непостижимый.        — А там и посмотрим, — пожимает плечами Нэри философски, выходя из покоев и принимая локоть Владыки.       И вот теперь он смотрит на нее с нескрываемой тревогой — она отчетливо видна в разошедшихся натрое зрачках, ощущается в том, как напрягается плечо этого изящного и почти хрупкого для живущей в нем силы демона.        — Ты точно уверена, что готова, Нэри?       Он спрашивает тихо, но так обеспокоенно, что Нэри неловко запинается, но почти сразу выравнивает шаг. Это беспокойство не может быть притворным и наигранным, а потому она признается тихо:        — Боюсь ли я ритуала? Нет. Боюсь ли я не получить одобрения от духов рода или не справиться с силой? Тоже нет. Больше всего я боюсь себя и тех изменений, что неизбежно произойдут. Терять себя страшно, кем бы ты ни был.       В этом признании звучит слишком много обнаженной, излишне уязвимой горечи, но Нэри допускает ее — уж кто, как не Владыка, принявший в свое время Хаос и его силу, может ее понять?       «Кто, как не Рэн, принявший в себя Мрак не добровольно, волей случая, судьбы, злого рока…», — мелькает горькое в мыслях, и Нэри передергивает плечами, первой поворачивая в сторону лестницы.        — Будет неприятно, — предупреждает она с извиняющейся улыбкой.       Мрак, хлынув словно бы из ниоткуда, обхватывает их черными дымными лентами, но Нэрисса успевает заметить лукавую ухмылку Повелителя. И улыбается сама — давшееся неожиданно легко признание приносит удивительное облегчение.       А еще именно сейчас почему-то очень сильно хочется к Рэну. Ощутить его руки, услышать голос, обнять, прижаться. И так остро простреливает сожалением, потому что сейчас нельзя, а потом, поле ритуала, будет ли ей это нужно? И даже если будет, то так же сильно ли?       На эти вопросы ответов нет, и Нэри тихо вздыхает, пытаясь за них не цепляться — ритуал сейчас самое важное.       

***

       Нижние ритуальные залы дворца Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад              Асмодей наконец отходит от ритуального круга. Эллохар оценив расставленные в лампадах благовония, чадящие в чашах травы и свечи, наполнившие залу, напряженно повторяет вопрос, который хранитель проигнорировал получасом ранее:        — Так в чем основная сложность? Помимо проведения ритуала, это я уже понял, Коврик.       Его тон сочится желчью, и Асмодей тихо вздыхает — просто не будет. Он осматривает магистр Смерти, пытаясь предугадать его реакцию, но понимает, что это бессмысленно. И поясняет наконец, тяжело вздохнув:        — Ты помнишь, как Нэри в процессе своего перекуса создала тень? — Эллохар, прищурившись, кивает, и хранитель продолжает, присев на край родового алтаря: — Ей нужно будет создать еще. Много. Это — не просто часть ритуала, это своеобразный допуск, Рэн. Вынести нанесение особых рун на тело — это одно, а вот создание…        — Проба силы и навык управления, — кивает многозначительно Эллохар.       Данный факт совершенно не радует его, хотя куда уж хуже?        — Именно, — подтверждает хранитель мысли магистра, которые он сам даже и допускать не хочет. — Пойдем, — кивает он в сторону казематов. — Поможешь мне, что ли.       Он первым уходит в темноту переплетений узких, напитанных Мраком коридоров, и магистр Смерти бесшумно тенью следует за ним. Впереди колеблется неверная тень непроглядно черной хламиды Асмодея, и теперь она кажется Даррэну траурной. Хранитель как никто иной понимает, как сложно придется сейчас и в дальнейшем Нэри, понимает, как непросто будет, но он верит. Так почему бы ему самому не верить? В нее, в ее стойкость, силу выдержку?       В круглой зале, расцвеченной лишь тускло светящими зеленоватыми факелами, по-кошачьи мягкая поступь Асмодея звучит громом, разрывающим небеса. Выстрелами пушек, венчающих Смерть на ее костяной престол, и Эллохар бездумно следует за ним, поглощенный собственными переживаниями и мыслями. Он бездумно останавливается за спиной хранителя, напарываясь взглядом на зарешеченное окошечко двери, понимая, что это уже знакомые ему камеры.        — Нам нужно двадцать семь жертв, Эллохар. Это…       «Много. Очень много», — понимает Даррэн, и Асмодей подтверждает его слова:        — Много. Для Нэриссы — даже слишком, не буду скрывать. Но она одна, последняя, надежда рода и…        — Что нужно делать? — просто спрашивает магистр Смерти, но одна лишь Бездна и Мрак Изначальный ведают, каким трудом даются ему эти слова.       Он ведь уже знает, какой платой даются такие тени: трата ресурса, колоссальные силы, вложенные в осознанное сохранение и перерождение личности, ее удержание в новой форме. Он — знает. И все происходящее начинает пугать все сильнее.        — Я смогу ей помочь?       Этот вопрос Эллохар задает почти шепотом. Не обреченным, не смиренным, но понимающим. С осознанием того, что ответ придется принять.        — Нет. Это — ее долг, Рэн, — проговаривает Асмодей, отмыкая камеру и распахивая тихо скрипнувшую дверь. — Просто сковывай их арканом. Они не будут сопротивляться, но могут быть не особенно устойчивы. А я… помогу, насколько смогу.       И в этом тихом, но таком прочувствованном, озвученном на надрыве обещании слышится слишком многое.       «Как же ты умеешь привязывать к себе истинных монстров, радость моя», — с неожиданно горькой гордостью усмехается Эллохар. И сплетает удерживающий аркан, повисающий тонкой, едва заметно светящейся сетью на кончиках увенчанных черными когтями пальцев.       А Асмодей, незаметной тенью скользнув в камеру, сообщает приговоренному к смерти пленнику:        — Волею моей госпожи и Владыки Ада Арвиэля Дакрэа тебе пожаловано помилование. Готов ли ты переродиться и послужить во благо рода, освободившего тебя от смерти без посмертия, и миров Хаоса?       Цепи скрипят и хрипло позвякивают там, в камере. Эллохар подступает на шаг ближе, заглядывая внутрь. Там, в темноте узницы, истощенный смертник тянет руки к когтистой, наконец лишенной непроглядно черной перчатки ладони хранителя рода Блэк.        — Ответь, — приказывает Асмодей.       И пленник хрипит на последнем издыхании:        — Да!.. Да… Готов…       В темноте сверкает граненым боком крохотный фиал — испить его приговоренный теперь уже к перерождению должен сам смертник, это Эллохар понимает тем самым шестым чувством, которое у него представляет Мрак. Смертник, мало напоминающий демона, но, очевидно, являющийся им, трясущимися руками принимает склянку, выдергивает зубами пробку и опрокидывает в себя драгоценные капли. Как только последняя падает ему в рот, фиал растворяется струйкой черного дымка. Мгновение, другое, и он поднимается, явно не по своей воле — сил в нем оставалось чуть. Мрак вздергивает его на ноги, и Асмодей швыряет ему черный, соткавшийся из Мрака в его руку балахон.        — На выход. Тебе оказана величайшая честь — не посрами этой чести.       Стоит демону в камере встать и неуверенно шагнуть вперед, ведомому силой, и с пальцев магистра Смерти срывается аркан. Пленник даже не вздрагивает, только замирает на секунду, сбиваясь с шага и позволяя опутать себя пропитанной синим пламенем и Мраком цепью.       Так они и курсируют от клети к клети: Асмодей проговаривает вопрос ровно, но к десятому пленнику в нем чувствуется усталость. Склянки мелькают в его пальцах, исчезают дымком в непроглядной темени камер, аркан за арканом сплетает Эллохар, чувствуя, как все больше силы, незнакомой ему, не принадлежащей и не предназначающейся ему, но такой аппетитной, скапливается в его руках.        — Идем, — неожиданно хрипло, на грани смертельной усталости выдыхает Асмодей, на миг вцепляясь пальцами в идущее трещинами деревянное полотно двери камеры.       Эллохар видит, что по его пальцам ползут, змеясь и разветвляясь чернотой, выступившие вены. Но он никак не комментирует это — сегодня каждый приносит в жертву что-то свое. И ему лишь останется надеяться, что его жертва и жертва Нэриссы не будет такой уж тяжкой. Непосильной. Страшной.       В зал они входят совершенно странной, сюрреалистичной процессией, но магистр готов признать, что к этой сюрреалистичности он почти привык. Смирился. Принял. И лишь дыхание переводит, когда в двух шагах от расчерченного ритуального круга расползается рухнувший черным дымным столбом Мрак, а из него выступает Нэрисса под руку с дедом.       

***

       Нижние ритуальные залы дворца Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад              Кажется, Нэрисса даже улыбается — ее улыбка в последние дни настолько тонкая и неверная, как тень ее силы, что магистр Смерти и вовсе не уверен, что увидел ее на самом деле.       Она, кивнув деду, отступает от него, делая шаг к Даррэну, и он, шагнув вперед и раскрыв руки для объятий, не может с уверенностью сказать, кто кого обнял первым. Кто первым прижал к себе до хруста и ноющей боли в ребрах. Но ее руки такие теплые, скользят по бокам, шарят, прижимая теснее, и он устало опускает веки, утыкаясь лицом в ее макушку. Вдыхает такой знакомый, пьяный и пьянящий его аромат жасмина и сандала и долго, размеренно, медленно выдыхает.       Бессилие — страшное чувство. Смиренное бессилие, полное понимания, что ничего сделать не можешь, только наблюдать — жуткое. Осознание, что не сможешь помочь — убийственное.       Магистр смотрит ей в глаза, цепляет ее взгляд, непроглядно черный сейчас, и почти слышит, как она уговаривает его поверить. Но связь надежно прикрыта с ее стороны, обрублена, и он только вздыхает, отпуская ее первым.       Сейчас ее место не рядом с ним. Не под его защитой. Этот путь она должна пройти одна.       Кивнув ему и снова изобразив ставшую уже привычной тень улыбки, Нэрисса проходит к алтарю. Пока не ложится — не время. Она еще успеет ощутить под собой леденяще-холодный камень, а пока…       Обряженные в темные хламиды, пленники не выглядят измученными до почти предсмертного состояния. Но слишком уж отчетливо тянутся от каждого из них тонкие ниточки арканов, пропитанных, рожденных такой знакомой ей силой — магией Смерти Рэна.       Нэри снова оглядывается на него, ловит его пристальный взгляд и на этот раз даже не пытается изобразить улыбку. Асмодей гулко повторяет ритуальную фразу, но сейчас, после принятого жертвами внутрь паразита, она не так важна — они уже дали согласие. Сейчас важно справиться с их поглощением. А с этим Асмодей ей уже не сможет помочь.       Нэрисса, передернувшись чудесной перспективе, быстро проходит к первому. Не всматривается под капюшон — представлять их личностями с прошлым, чаяниями и надеждами, планами, семьями, детьми и родителями… страшно. Сложно. Невыносимо тяжело.        — Готов ли ты послужить новому своему господину и силе его — Мраку Непостижимому? — спрашивает отстраненно и, дождавшись кивка, приближается.       Легкое, почти незаметное касание руки, ее приблизившиеся к губами пленника губы, выхватившие последний глоток воздуха, саму жизнь, упавшее бездыханное, мертвое тело, но сколько оно требует сил…       Даже не с моральной точки зрения, с чисто магической, и все же Нэри чувствует, как наполняется и без того наполненный резерв, как обращается по клетке тело смертника под балахоном и как восстает заново — бесплотное, исполненное новой силой, в новой форме. Как сила, отхлынув, резко покидает ее саму, оставляя за собой пустоту и усталость, гудящую в каждой мышце.       И подступает к следующему.       «Экстренная прокачка резерва посредством критической перегрузки резерва», — проносится в голове магистра Смерти, наблюдающего за тем, как Нэри на подкашивающихся ногах упорно шагает от одного смертника к другому.        — Она справится, Рэн. Она, — выделяет интонациями дед, и Эллохар оборачивается н стоящего рядом деда, — справится. Никто кроме нее. Не забывай, — чуть тише проговаривает дед и, указав на темную винтовую лестницу неподалеку, проходит к ней первым, — она готовилась к этому годы.       Даррэн не хочет оставлять ее, но понимает: так надо. Поднимается вверх вслед за дедом, оказываясь на неширокой галерее, и замирает, впиваясь пальцами в холодные кованые перила. Сейчас ему остается лишь наблюдать. И верить, что она справится. Не может не справиться.       На двадцатой жертве такой естественный для ее рода способ питания становится для Нэриссы невыносимым — она ощущает, как начинают плавиться внутренности, стекая куда-то вниз, как воск со свечи. Но она упрямо шагает вперед, задает бессмысленный, но обязательный вопрос и прикасается. Смерть очередного пленника, его жизнь скользят в ее тело, ища свое место, ища вместилища и применения, и Нэри всеми силами удерживает приступ тошноты, сдавливающий, кажется, не горло — все тело.       Но тень восстает уверенно и быстро, склоняет голову, перерожденная и готовая служить. Нэрисса, притормозив на долю мгновения, шагает к следующему, чувствуя на себе пристальный, внимательный взгляд Рэна и спокойный, но такой пронзительный Арвиэля. Асмодей же ощущается ровно такой же, как и новообращенные, тенью за спиной. Но именно это чувство присутствия хранителя успокаивает — он действительно хранит.       К последней, двадцать седьмой жертве Нэри едва ли ощущает себя телесной, настолько ее резерв распирает от силы. Кажется, будто сила течет не просто по венам — пульсирует в каждой клетке, а оттого тело ощущается необъятным и неповоротливым. Зрение размывается, выхватывая лишь всполохи огня свечей. Нэрисса и не знает, что сейчас она сама предстает скорее сгустком Мрака с развевающимися светлыми волосами. Лишь поглотив жизнь и смерть последнего пленника, она делает круг вокруг алтаря, почти бесшумно бормоча клятву, текст которой заучила наизусть, кажется, еще в прошлой жизни. Осторожный шаг к алтарю, направляемый рукой Асмодея, и с тяжелым выдохом Нэри опускается-планирует на него.        — Началось, — тенью шепота обозначает Арвиэль.       «Только сейчас?», — спрашивает магистр Смерти мысленно, впрочем, зная, что его вопрос останется без ответа. И наблюдает, вцепляясь пальцами в острые края ограждения, царапая его отросшими когтями.       Опустившись на алтарь, Нэри едва не простанывает от облегчения — сила, всколыхнувшись внутри, уходит в мертвый, пронзительно-холодный камень, принимая щедрую на жизни и смерти жатву. Поразительно светлый для средоточия Мрака Изначального полог опускается вокруг алтаря, и Асмодей, тихо заведя сложный речитатив, обходит его по кругу. Тени подступают ближе, занимая в кругу свои места, загораживая происходящее от наблюдающих Арвиэля и Даррэна происходящее. Темнота, хлынув в ритуальный зал, остается за пределами круга — ее не пускают и тени, и чуть светящиеся линии начерченного Асмодеем круга.       И есть в этой темноте что-то живое — это магистр Смерти ощущает Мраком, живущим в его собственном теле. Оно, голодное, хищное, жадное, нетерпеливо ждет, то накатываясь на мерцающие грани круга, то подрагивая в сантиметрах от светящихся линий. Выжидает. Покорно подчиняется правилам ритуала и воле тех, кто его проводит. И кто в нем участвует.       Эллохар не успевает отследить, так быстро напитавшийся Мраком Асмодей перемещается за жемчужно светящийся полог, но отчетливо слышит звяканье стали скальпеля. И то, как его острие скользит по обнаженному соскользнувшим балахоном плечу Нэриссы. Тихий, мерный речитатив перекрывает ее почти неслышные вздохи, ее сознание недоступно связи, и Даррэну остается лишь гадать, чувствует ли она хоть что-то.       Нэрисса чувствует. Пока — не боль, скальпель острый, лишь щекотку скользящих по коже струек крови и уверенно-мягкие, легкие надрезы, управляемые опытной рукой.       Что же, кожу с нее уже снимали и изрезали письменами изнутри, причем не раз. Тогда было страшнее — было неизвестно, сколько раз придется это повторить. Сейчас шанс лишь один и она либо умрет, либо справится и примет в себя частичку истинного Мрака Непостижимого.       Но все, кажется, идет как надо: созданные ею тени снова отдают ей себя и свои силы — они тянутся к ней черной дымкой, скальпель уверенно скользит по коже, заканчивая на кончиках пальцев и переходя на грудь, а губы продолжают все громче и уверенней проговаривают слова нескончаемой клятвы.       Вместе с капельками кровь по коже скользит и Мрак, темной дымкой оплетая тело, он поднимается вверх, к пока еще темному потолку.       Когда-то ведь это закончится?       Боль приходит постепенно: она движется по спирали к сердцу, следом за скользящими, легкими, как перышко, касаниями скальпеля. Лицо стягивает от корочки крови, взрезанные веки уже не поднимаются, скованные багровой коростой, обновляемой нескончаемо текущими алыми ручейками. Кажется, только губы и кончики пальцев остаются на самом деле чувствительными, но и в этом Нэри не уверена. Губы продолжают двигаться в так словам клятвы, но голос уже отчетливо подрагивает, и ей стоит немалых сил не сбиваться.       Она не знает, сколько длится ритуал, и когда наступит агония. Но знает точно: она придет. А пока…       Скальпель скользит по бедру… По плечу… по боку, щекоча струйками крови. Нэрисса знает, что кровь, заполняя бороздки в древнем камне алтаря, переливается за его границы и гулким боем капель тонет в поднимающемся вдоль границ ритуального круга Мраке. Он жадно наблюдает за происходящим.       Ждет.       Пока — ждет.       Когда боль коконом обнимает все тело, Нэрисса наконец может видеть. Веки все еще закрыты, залитые уже засыхающей кровью, но она видит.       Звезды — они медленно, неуверенно, но неизменно последовательно загораются под потолком. Одна за другой, они образуют созвездия неизвестного ей мира, складываются в символы и карты, и Нэри чувствует, как губы растягиваются в улыбке. Гобелен рода, сияя искорками, разворачивается перед ее внутренним взором, под потолком ритуального зала, вспыхивая все новыми и новыми звездами.        Затем некоторые гаснут.       Стремительно, резко, неотвратимо.       Не обидно, но непонятно. Нэриссе непонятно.       Одобрение — лишь часть ритуала, несомненно, важная. И большая часть созвездий разгорелась, но…       Оставшихся сиять большинство, вот только прадед, тетка и, самое обидное, мама — потухли.       «Не одобрили», — вздыхает про себя Нэрисса, сквозь муть боли рассматривая темное марево гобелена. К доброй сотне вопросов примешивается обыкновенная обида, щедро сдобренная непониманием. Очень хочется поинтересоваться, почему же они высказались против тогда, когда это единственный шанс для рода быть продолженным, когда это единственная возможность встретиться там, по ту сторону грани, когда предки придут засвидетельствовать уважение и поддержку новой главе… «У них есть причины», — про себя проговаривает Нэри — губы продолжают почти неслышно проговаривать слова клятвы — но это так напоминает попытку утешиться иллюзией…       Однако иллюзии развеиваются, стоит Асмодею вывести последний символ на теле Нэри, а теням отступить за границы ритуального круга и слиться с жадно ждущим Мраком.       Сила, взвывшая, загудевшая, плотной теменью вздымается под потолок, а затем, откатившись почти до каменных плит пола, охватывает алтарный камень.       Крик, громкий, мучительный, обрывается хриплым воем, и пламя свечей, расставленных по зале, дернувшись, разом гаснет.       Связь истинных, трепыхнув последним язычком золотисто-синего пламени, обрывается окончательно.       И вместе с ней обрывается что-то с груди магистра Смерти.        — Так должно быть! Стой, Рэн! — ухватив внука за шкирку и едва не трансформировавшись от придавившей к полу, размазывающей и разрывающей на клетки силы, хрипит Арвиэль. — Стой!       Миг, два, три, бесконечность в темной, пронзенной силой, выворачивающей наизнанку пустоте… И под высоким потолком подземелья вновь разгораются звезды. Сплетаясь причудливым саваном, они медленно планируют вниз, в пустоту на алтарном камне, где только недавно лежала Нэрисса.       Алтарь со скрежетом медленно погружается в пол, на его месте, закручиваясь поземкой по полу, медленно вздымается сотканная из Мрака фигура. Искрящийся саван обхватывает ее, укрывая, окутывая, и свечи снова занимаются пламенем, на этот раз синим.       Воздух, стены, каждый камень, пылинка — начинают мелко подрагивать, дрожь все ускоряется, становясь ритмичной. Сила все сильнее давит к полу, но Эллохар, стряхнув с плеча когтистую руку деда, продравшую не только ткань камзола, но и кожу плеча, пристально, неотрывно, жадно смотрит вниз.       Справилась. Жива.       Жива!       Темная фигура Асмодея собирается из Мрака мгновением позже. Он низко склоняется перед фигурой на алтаре, и в гулкой, подрагивающей от силы тишине ритуального зала раздается его ровное, спокойное и уверенное:        — Мрак и сила рода готовы принять главу за грань для венчания с силой.       И Мрак снова вздымается к потолку, сытый и удовлетворенный, а давление силы наконец спадает. Нэрисса, объятая Мраком, растворяется в пространстве.       Магистр Смерти, проскользнув мимо деда, первым срывается к лестнице, игнорируя сдавленную ругань за спиной, но спуститься не успевает — метнувшийся навстречу Асмодей перехватывает, неожиданно сильной лапищей толкая в грудь.        — Не истери, — шипит он тихо, и Эллохар глухо рычит в ответ, доведенный все происходящим до Бездновых чертей, — она скоро вернется. Ей как минимум нужно получить пару неприятных ответов на пару неудобных вопросов. Ты ей в этом не помощник в нынешнем-то состоянии.       И дед, к удивлению Эллохара, поддерживает хранителя чувствительным тычком во внучью спину и усталым:        — Давай-давай, вперед, а то я расщедрюсь на ускоряющий пинок, и он тебе не понравится.       

***

       Гостиная дворца Хатссах, Кровавый Излом, ДарГештар, Ад       Мрак, объявший всех троих на лестнице, невежливо выплевывает их посреди гостиной первого этажа, и только тогда Владыка и хранитель облегченно выдыхают. Магистр Смерти же, весьма цветасто выругавшись, машет на них заметно подрагивающей и все еще когтистой ручищей и, пнув удачно подвернувшееся кресло, проходит к буфету. Беспардонно брякнув многострадальными дверцами и покопавшись в темном нутре, он вытаскивает оттуда непочатую бутыль огневодки, выхватывает зубами пробку из горлышка и, изрядно глотнув, заваливается в подвергнувшееся его измывательствам кресло.        — Дворец трясется, — озвучивает Эллохар очевидное, прислоняя бутыль к подлокотнику и вслушиваясь в мерзкий звон стекла о дерево. Ползущая по стене трещина, поразительным образом оголяющая не штукатурку и каменную кладку, а свежий слой шелковых обоев, только подтверждает его слова. — И не смотрите так на меня — я нервы лечу! — восклицает он возмущенно. — У меня жена в столбе пламени после жесткого ритуала угнала за грань с дохлыми родственничками за жизнь побалакать — мне позволительно нервы полечить. А, к Бездне вас!        — Стресс, — разводит руками Асмодей.       Впрочем, и он не брезгует попотчеваться содержимым буфета. Правда, добирается он до него с заметным трудом и пошатываясь, да и выглядит бледно до обескровленности, но бутылки захватывает две. Одну из них вручив Владыке всея Ада, хранитель со стоном падает на диван и присасывается к горлышку с чем-то фиолетово-зеленым и светящимся, что Эллохар счел сомнительным и брать не стал.        — Дед, ну ты на яды проверил бы, как маленький, видит Бездна… — вздыхает раздосадовано магистр, видя, как Арвиэль спокойно отпивает из немаленькой по размерам пыльной бутыли. И машет рукой, встречая его ехидный взгляд и приподнятую насмешливо бровь. — Коврик, — обращается он к Асмодею, — ты выглядишь так, словно тобой стадо оголодавших вампиров месяц кормилось. Тебе потом не придется за новорожденной главой рода за грань спускаться? — и поясняет на вопросительный взгляд кота: — Ну, за ту, за которой как в подземельях — все живые немножко так мертвы?       Хранитель, кажется, игнорирует язвительное обращение Эллохара, решившего на нервах докопаться до всех и вся, делая еще несколько глотков из своей бутыли. А откинувшийся на спинку дивана и тяжело вздохнувший Арвиэль обрывает магистр Смерти опасно бесстрастным:        — Хотя бы сейчас ты можешь не язвить, Рэн?        — Вопрос вполне закономерный, Арвиэль, — пожимает Асмодей плечами устало. — Только я, если вдруг Нэрисса не вернется сама, смогу за ней пойти, а это требует сил, резерва и целых магических каналов… Да и часть моих сил уходит сейчас на контроль обновления дома, пока Нэри внизу. А Грань… — продолжает он чуть тише, но его голос звучит увереннее и сильнее, — нечто более сложное и глубокое, чем видел твой внук ранее.       Эллохар, несмотря на то, что Асмодей выдает факты, обязующие его задать как минимум десяток-другой вопросов, так, чисто из вредности и любви к пыткам как минимум, молчит, прислушиваясь к дрожи и гулу стен, пола и потолка. Это молчание поддерживает и Арвиэль, внимательно и с любопытством следящий за тем, как под их ногами волной проходится старый, истертый паркет, превращаясь в совершенно новенький, темный и даже отполированный. Обрывает это совершенно отупленную и какое-то меланхоличную тишину Асмодей, звякнув по подпрыгнувшему и резко обновившемуся столику донышком бутыли.       Все вокруг тут же замирает, даже пылинки застывают в воздухе, который стремительно сгущается и тяжелеет.       «Ощущения как внизу», — мимоходом думает Эллохар, прислушиваясь к своим ощущениям.       Асмодей тем временем накидывает на голову капюшон своего ритуального балахона и, пройдя к двери, проговаривает негромко, но как-то очень весомо:        — Пора приветствовать новую главу рода.       Дверь распахивается сама собой, словно открытая силой, и хранитель первым выходит в коридор. Подоспевший за ним Эллохар внимательно осматривается в тусклом освещении коридора, подмечая, что изменился и он: пропыленные шелковые обои, еще пару часов назад бывшие темно-синими, резко налились пронзительной сумеречной синевой и обзавелись более яркой бронзовой вязью созвездий, каменные полы очистились, на ступенях в холл пропали мелкие выбоинки.       Когда они спускаются вниз, и Асмодей уверенно направляется к медленно раскрывающемуся проходу в катакомбы, Эллохар хочет задать закономерный вопрос, но хранитель, коротко обернувшись, отвечает на него, словно прочитав его мысли:        — Сейчас перенести вас Мраком я не смогу — мне нужно дозволение главы на такие перемещения, Арвиэль не вписан в обновленную систему защиты, а ты…       Он устало машет рукой на магистра Смерти, и тот, снова никак не прокомментировав вящее пренебрежение его великолепной персоной, молча спускается следом. Тихий хмык Арвиэля за его спиной остается незамеченным.       На этот раз долго плутать по лабиринтам катакомб не приходится — Асмодей, явно воспользовавшись имеющейся у него лазейкой, открывает извилистый, короткий он очень пыльный и затянутый паутиной проход. Совместными усилиями продравшись сквозь паучьи украшения к выходу, они выходят на уже знакомую Эллохару галерею, и он подступает к самому краю, вцепляясь в перила.       Язвительного вопроса о том, где же обещанная глава, которая, вообще-то, его жена, магистр не задает — он прекрасно видит, как по полу ритуальной залы, клубясь, собирается клочковатый черный туман. А затем, резко хлынув ввысь, он сворачивается коконом и снова опадает. Чтобы выпустить невысокую, по-женски тонкую фигуру, и покорно растворится у нее в ногах.