Это была тень Ким Хонджуна

Пак Сонхва был занят с утра до вечера, как правило. Хороших мануальщиков немного было и без того, а пациенты Сонхва так вообще говорили, что он врач от Бога. Тот обычно только улыбался в ответ и продолжал работу, в жизни не реагировал толком ни на критику, ни на похвалу и вёл себя одинаково отстранённо со всеми. Коллеги вряд ли видели его хоть раз говорящим по телефону — будто ему звонить было попросту некому. Пак Сонхва не любил пустые разговоры и мелочных персон, встречая их, уходил. Он был отличным врачом и приятным, пусть и недоступным, человеком. «Вы собираетесь остаться, Доктор Пак?» «У меня ещё один пациент. Пожалуйста, не выключайте свет». «Хорошего вечера, Доктор Пак! Я восхищаюсь вашим трудолюбием». «Монстр». Коллеги, беззлобно смеясь, уходили, клиника пустела. Единственным горящим окном — помимо, конечно, коридоров, — осталось окно кабинета Пак Сонхва. Он ждал последнего пациента. И тот явился. В сопровождении семьи — матери и старшей сестры. И как явился; переступать скованными, будто камень, ногами он не мог. Его вели. Сонхва советовал связывать его, но как-то не взял в голову, что членам семьи всё ещё нужно будет довести его до входа на глазах у улицы. Даже если пациента перевезут в машине обездвиженным, тащить его так и дальше значило бы вызвать подозрения у прохожих. Разум Ёсана был чист в моменты, когда его не било припадками, — но из-за бесконечного липкого потока транквилизаторов, обезболивающих и прочей дряни, которую прописывали ему врачи, парень перестал быть похож на человека. Тем более уж — на здорового. В моменты, когда давление на голову и сознание отступало, он стонал от боли, потому что, забываясь, снова и снова вывихивал кости, набивал шишки и зарабатывал бесконечные порезы — некоторые даже ставил себе сам. Ёсан поднял взгляд на Сонхва, ожидая, пока его благословенные руки сделают своё дело и ненадолго освободят от страданий. Он напряжённо глядел перед собой, пока Сонхва вправлял суставы. Это был немного не его профиль, он ведь не просто костоправ — но семья Кан хорошо платила. Такой предлог Сонхва подготовил на случай, если спросит кто-то с работы. Подлинная же причина была в другом: он искренне желал помочь, потому что мог. Ёсан рвано выдыхал, чувствуя облегчение в теле. Когда Сонхва попросил его сесть, чтобы промять шейный отдел, Ёсан заплакал снова. Мать его тихо говорила по телефону с, кажется, очередным врачом. Положив трубку, она начала бубнить что-то про мученика. Сонхва бросил взгляд на камеру в углу. Ему не следовало говорить лишнего — ни сейчас, ни когда-либо ещё в этой жизни. Именно поэтому большую часть времени он проводил с малознакомыми людьми или вовсе один. «Он страдает, потому что болен. Не потому что святой». «Доктор Пак, прошу, сделайте всё что сможете!» «Я понимаю». «Вы ведь знаете, деньги — это не проблема». «Деньги значат для меня меньше, чем вы можете подумать». «Ёсан так устал от него, мой бедный мальчик». «Будьте осторожны с тем, что говорите в этих стенах». Сонхва поднял взгляд, имея в виду глаза то ли Всевышнего, то ли камер наблюдения. «Теперь суставы Ёсана в порядке». Женщина тяжело вздохнула. «Если такое случится вновь, дайте мне знать». Все в кабинете знали, что он имеет в виду под «таким». Врачи диагностировали Ёсану психоз, но не понимали природу припадков, пробуждающих агрессию и выворачивающих ему конечности. С ними приходилось разбираться Доктору Паку — Госпожа Кан настаивала на его наблюдении за своим сыном, хотя Сонхва был далеко не психиатром. Впрочем, Кан Ёсан принимался всегда последним, затемно, поэтому это всё слышали и видели только камеры. До сих пор Сонхва не сделал ничего, что заставило бы кого-то просматривать записи. А если что вдруг — в них тоже не найдут ничего сверхъестественного. Он позаботился об этом. «Госпожа Кан. Ёсан ещё не закончил курс таблеток, но я вижу, что он уже готов. Можем попробовать особое лечение. Я хочу помочь вам». Сонхва снова привлёк внимание несчастной женщины; сестра пациента обернулась тоже. Эта молодая девушка вызывала в Сонхва жалость; она особенно сильно беспокоилась за Ёсана и упрямо таскалась за ним по врачам и другим местам, безнадёжно теряя сознание от вида крови и истязающегося себя брата. Сонхва отошёл от койки и, взяв свой вечный блокнот, нацарапал тонкой ручкой адрес и время для Госпожи Кан. Церковь. 3 часа после полуночи. В высоких каменных стенах было беспокойно. Тихие голоса и каждый шорох одежды отражался эхом. Люди склонны придумывать то, чего не бывает, чтобы напугать себя или наоборот, создать иллюзию защиты. Сонхва видел всё, но сам выбрал молчать. Ему стоило родиться когда-нибудь в средневековье, чтобы не быть настолько скованным общественными рамками, но он едва ли мог изменить что-то. Он мог всё, кроме этого. Всё, кроме того, чтобы лишить себя этой силы. Сонхва появился в дверях церкви, когда дождь взял свои права на небеса и начал шуметь, притаптывая спящий город. Сонхва распахнул полы пальто, показывая алтарю свой крест — то, о чём не знал никто из клиники. Знали об этом только священники, которые и приводили к нему людей, нуждающихся в помощи особого рода. Помощи, которой не получишь в больницах или у обыкновенного духовника, коль скоро демоны становятся всё сильнее благодаря распространяющемуся среди людей пороку. Люди приходили к Сонхва, когда у них не оставалось иных выходов, — боялись, не верили; но приходили. Двери захлопнулись за ним, и после этого наступила тишина, в которой его шаги казались грохотом конца света. «Подготовьте мальчишку». Сонхва прошёл к алтарю; с ним были вымокшие писания, которые за своё долгое время пережили вещи похуже, чем ливень. Здесь собралась семья одержимого, монастырский врач — неясно зачем — и святой отец с ризничим, широкоплечим услужливым мужчиной, который смешно складывал глаза, когда улыбался. Ёсана подвязали к скамье, но он с лёгкостью вырвался, как только услышал имя Богородицы из уст Сонхва. Одержимый дышал так быстро, словно у него воздух отбирали; его движения были отрывистыми и таили нечеловеческую силу. Скамья отлетела, трахнув по влажной от грязи плитке. Ёсан запрокинул голову назад, хрустнув шеей, и начал хрипеть. Сестра его снова ударилась в истерический плач; снаружи звенел громовой разряд. Под эту какофонию мужчины бросились к одержимому. «Прижми его к полу, Сан!» «Нет, нужно поднять его». Сонхва до этого уже объяснил всем, чтобы его слушались беспрекословно; церковники помогли поставить Ёсана на твёрдые напряжённые ноги — не Ёсана, вернее, а то, что им управляло. Его глаза становились всё более чёрными; рассечённая от вчерашнего падения скула красной полосой продолжала родимое пятно. Ёсан пах потом, грязью и пеплом; хрипел тем, в чём Сонхва, святой отец и Сан узнали латынь. Сонхва видел в этих глазах самого Дьявола. Ёсан смотрел исподлобья, сгорбившись; его держали со всех сторон, но ему было всё равно, казалось. Сонхва держался храбро. Что бы не сидело внутри этого парня — оно ощущало силы, покровительствующие экзорцисту. Силы, против которых идти не имело смысла. «Именем Господа Иисуса Христа, назови своё имя, демон».

«Вы с вашей слабой верой мало придерживаетесь божественных упражнений церкви и часто употребляете запрещённые заговоры и средства врачевания при ваших заболеваниях. Поэтому вы редко телесно исцеляетесь. Ведь ваша душа всегда ранена. Если же вы возложите упование ваше на молитвы, то вы легко излечитесь. Для вашего излечения я воспользовалась ли молитвой Господней и символом веры, и вот вы выздоровели».