Это была тень Ким Хонджуна

Чонхо был послушным католиком не только в стенах монастыря, но и за его пределами; он любил Бога и всегда помнил о своей любви, и отец Лукиллиан не мог смотреть на него без улыбки. Он говорил, что Чонхо будет одним из достойнейших воспитанников духовной семинарии; в том же были убеждены все вокруг. Каждый мечтал услышать первую проповедь Чонхо, потому что он был олицетворением слова «вера» — чистым, честным и чутким. В его семнадцать лет, возможно, трудно понять было это самому, но Чонхо знал в себе смелость и крепкий стержень. Он помогал своей бабушке переносить вещи — она в который раз переезжала, — когда его передёрнуло от странного неприятного запаха в подъезде. «Хальмони, понюхай — не горит ли что, а?» «А? Чонхо-я, помоги, иди, возьми вот с этой стороны…» Прислушиваясь к слабому запаху, доносящемуся то ли с верхних, то ли с нижних этажей, Чонхо не заметил, как бабушка вытолкала из квартиры грузный деревянный буфет, которому было не меньше ста лет и ста тонн, даже без посуды внутри. «Стой, куда ты! Дай мне, отойди». Он взялся за обе стороны буфета и вынес его на площадку; его хальмони ни за что не признала бы то, что силы в ней уже не те — её жизнь и сейчас была насыщеннее, чем у большей части молодёжи, ведь позавчера она вышла замуж в одиннадцатый раз, — но Чонхо не мог позволить ей перетаскивать вещи одной. Спрашивать, где сейчас её разваливающийся муженёк, живущий тремя этажами ниже, казалось неуместным, да и ничем он не помог бы всё равно. Чонхо справлялся и так, он ведь сильный. «Ой-ой, Чонхо-я, а чем это воняет на весь дом? Мы не горим?» «Нет, это не у нас. Это тут где-то воняет, я же говорил тебе понюхать». «А-а, да ты ж знаешь, как я слышу! Сходи-ка, посмотри, вдруг кому помощь нужна. А я обратно зайду — опять твари мои орут. Скорее бы перенести всё, а то они устали взаперти сидеть, бедненькие…» Тварями бабушка обычно называла своих четырёх кошек; как они будут уживаться в квартире нового ненаглядного старой Госпожи Чхве, Чонхо понятия не имел, но всё это было достаточно забавно. Он перескакивал через ступеньку, чтобы заглядывать на этажи. Двигаясь вниз, он почувствовал, что запах становится слабее, поэтому вернулся обратно и поднялся выше. На шестом этаже — а бабушка Чонхо жила на пятом — он понял, что ему не кажется. Палёный пластик? Как будто чьи-то быстрые шаги унеслись вверх по лестнице, когда Чонхо встал на площадку и огляделся вокруг квартир 601, 602, 603 и 604. Здесь не было не души и ни одного различимого звука. Но поколотив по каждой двери, Чонхо остановился-таки на одной, потому что нос рядом с ней раздражался больше всего. «У вас всё в порядке? Откройте, вы горите! Есть кто внутри? Эй!» Он подустал немного. Кулаки ныли, а ему ещё нужно было дотаскивать бабушкину мебель на второй этаж. Дверь открылась, показывая высокого человека, одетого по-формальному, так, словно он только вернулся из суда; он оглядел Чонхо, молча спрашивая какого дьявола ему здесь надо. С этим серьёзным человеком Чонхо почувствовал себя ребёнком и неловко прокашлялся: «Извините, из квартиры идёт странный запах… У вас ничего не горит?» «Горит? У меня?» Он оглянулся в свою квартиру — Чонхо тоже всмотрелся туда, но не заметил ничего подозрительного, — а затем повернулся обратно и выдал совершенно будничным тоном: «Горит, пожалуй. Чего б не гореть». «Горит…?» На предложение вызвать пожарных человек из шестьсот второй — он представился как Чон Юнхо — согласился, и Чонхо впервые звонил по номеру, про который всегда говорили в школе. Он сбивчиво назвал адрес и не забыл назваться сам. Он смотрел на расширенные зрачки Господина Чона и понимал, что это проблема, — но помимо неё были другие, важнее. «Кроме вас в квартире есть кто-то ещё?» «М-м, нет?» «Я думаю, вам стоит взять из квартиры ценные вещи и документы и… давайте выйдем на улицу». Господин Чон повиновался, словно Чонхо был его учителем в школе; мальчик поглядел по сторонам, войдя в прихожую, но по-прежнему не заметил ничего странного. Дыма не было — только запах, заставивший подтянуть футболку на нос и зажать рукой. Чон Юнхо довольно быстро показался из одной из комнат с бумажным пакетом, в который напиханы были какие-то папки. Чонхо посмотрел на него ободряюще и заверил, что пожарные скоро приедут и всё будет хорошо, и что он помолится за сохранение квартиры от огня. «А вот этого, пожалуйста, не делайте!» Чонхо поднял на него непонимающие глаза. «Я министрант, Господин Чон. Я поступлю в духовную семинарию в следующем году». Эти слова не возымели на Юнхо никакого эффекта — более того, он скривил рот. «Уверен, вы славный министрант, но не молитесь, пожалуйста, за меня. Навлечёте проблемы». Чонхо поднял брови, но молча продолжил спускаться за чужой тёмной макушкой. Он знал от священников, что в молитве нуждается всякий человек, даже если он этого не сознает. Поэтому за неверующих людей молиться разрешалось и даже поощрялось, и Чонхо не видел причин не желать добра Господину Чону. В конце концов, все люди были для него друзьями. Найдя бабушку вываливающей из квартиры свои вещи, Чонхо побежал к ней, бросив Господину Чону: «Я должен помочь бабушке спуститься! Встретимся на улице». Он убедился, что Господин Чон ответит ему согласием и поймёт, что он вообще сказал. «Хальмони, нам нужно выйти на улицу, у этого господина горит квартира. Я вызвал пожарных». Макушка Чон Юнхо, который двигался неторопливо, словно идёт навстречу спешащему к нему другу, скрылась за лифтом. Бабушка расхвалила Чонхо за то, что он быстро сориентировался и спас молодого человека из цепких лап пламени; они вышли под его неловкий смех, и тогда Чонхо осмотрелся в поисках высокого господина. Тот неподвижно стоял посреди дороги. Чонхо подошёл к нему и потрепал по руке, надеясь, что Чон Юнхо очнётся. Это и правда встрепенулся. Опустив глаза на чужое лицо, он сказал: «Не хотите перекусить, молодой священник?» Чонхо смутился, но исправлять не стал; по правде говоря, ему и самому не терпелось примерить на себя роль священника — но он оставался скромным, насколько скромным мог оставаться юноша, любимый всеми. Они зашли в кафе прямо напротив дома — дорогущее, обычно Чонхо туда не ходил, — и Чон Юнхо расположился за дальним столиком и, вручив младшему карту, попросил взять что-нибудь на свой вкус. Чонхо такому щедрому жесту, очевидно, обрадовался. «Два пирожных «Колокольчик» — да-да, те, которые слева, — и малиновое какао. И-и… У вас есть какие-нибудь успокаивающие напитки?» Усталый парень за кассой порекомендовал чай с ромашкой, желая, судя по виду, сам выпить его сейчас. Чонхо, недолго думая, согласился, и встал неподалёку, чтобы дождаться заказа. Через пару минут он получил поднос в руки и отправился в угол, занятый Господином Чоном. Но его там уже не было. «Извините! Извините!» Чонхо бросился к кассовой стойте. «Там сидел мужчина… Он ушёл в туалет? Вы не видели?» «У нас нет туалета для посетителей». На дальнейшие расспросы работник ответил, что ничего не видел. Ожидаемо — он такими сонными глазами и метеорит не увидел бы. Чонхо вылетел на улицу, оставив малиновое какао, хотя пускал слюни на него в меню ещё когда пришёл в это кафе в первый раз. Люди важнее. У дома начал скапливаться народ; видимо, остальные жильцы тоже почуяли запах. Юнхо среди них не было. Чонхо вертел головой и чувствовал, как его охватывает отчаяние; высокий господин специально завёл его под предлогом поесть, чтобы слинять в неизвестном направлении. Очевидно, в таком состоянии ему нельзя было никуда ходить одному. Он поджёг собственную квартиру!.. Его аккуратно постриженная голова и шея в белом воротнике были уже метров за двести от Чонхо, когда тот наконец заметил. Он понёсся вниз по прямой дороге, проклиная свои неудобные туфли. Юнхо двигался всё дальше и дальше и наконец завернул туда, насколько Чонхо помнил, был чёрный вход супермаркета и… всё, тупик. Он добрался до туда, но Божья рука остановила его за углом. Он заглянул в подворотню на секунду и увидел Юнхо; тот стоял у стены, собрав к себе руки. «…не дай превратностям судьбы изменить меня. Пусть самое драгоценное, что есть в нём — его душа — станет моей. Пусть пламя нашей любви горит, не угасая. И пусть испепелён будет каждый, кто осмелится помешать мне… Будь моей карающей дланью и согрей меня в трудный час!.. Ave Sat-» У Чонхо едва волосы не встали дыбом; он никогда не слышал подобных молитв. Юнхо был прерван телефоном из кармана; голос с той стороны мгновенно заставил его забеспокоиться. Чонхо было неловко подслушивать, но теперь он тем более зайти не мог: теперь будет отвлекать от разговора. Господин Чон наворачивал слёзы на глаза и, казалось, слабел в ногах с каждым новым словом с той стороны трубки. «Да!.. Да, но ничего не получилось. Какой-то мальчик- …он вытащил меня, я ничего не понял. Но я отвлёк его, я ушёл!! Я… Нет, Уён! Прошу, не надо! Давай ты закроешь меня и заберёшь ключи-» Юнхо подогнул колени под себя и сел, когда звонок оборвался. Не выпуская телефон из руки, он закрыл глаза ладонями и дал волю рыданиям. И тогда Чонхо решил подойти. «Что у вас случилось? Вам нужна помощь?» Она господину определённо была нужна, но всем известно, что непрошенная помощь — хуже каменного равнодушия. Господин в припылившейся рубашке на миг оторвался от своих страданий и взглянул на Чонхо. Но остался молчать. «Меня... меня зовут Чонхо. Я служу в * монастыре, я-» «Он не любит меня». Слова Юнхо застали врасплох министранта; но он сел на корточки, чтобы заглянуть в чужое лицо и выслушать. «Я делал всё, что он попросит, надеясь получить в ответ хоть что-то; неужели он не видит?! Как он может не видеть, что делает со мной?» Чонхо не понимал, о ком речь, но старался складывать картинку из тех кусочков, что у него были. Господин Чон захотел надымить в своей квартире ради кого-то? Это не делало его более безумным, потому что безумнее было уже некуда. Чонхо ненавидел трагедии. Он коснулся руки Юнхо своей тёплой и постарался говорить мягко, разделяя слова. «Господин, послушайте. Я не могу вас принуждать — слышал кусок вашего разговора, признаться, — но лишь скажу, что на свете есть много людей, готовых вам помочь, и мест, куда вы можете пойти, когда вам кажется, что вы один». Взгляд Юнхо сделался более твёрдым и осознанным как будто. Чонхо полез во внутренний карман куртки почти машинально и выудил молитвенник; его немного жалко, но не более, чем оставленное в кафе какао. Он протянул его Юнхо, и тот, сначала нахмурившись, всё-таки взял и обнял в обеих ладонях. «Но что вам нужно от меня, священник? Зачем вы пошли за мной?» «Господь учит помогать. Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше».

«Надо воздерживаться не только от зла, но и от всего, что кажется злым».