Это была тень Ким Хонджуна

«Очень приятно, что ты снова приобщился к музыке». «Мне так хорошо здесь. Что бы не говорили, а в церквях и правда ощущаешь Бога над собой». «Что ты хотел бы выучить? Может, попробуем в четыре руки? Я знаю пару композиций». «А ещё я надеюсь, что ты заметишь, как делаешься здесь светлее». Конечно, Хонджун учился играть не потому, что ему вдруг полюбилась нотная грамота. Его руки ложились к рукам Юнхо на бело-чёрные клавиши, и обе души — демона и человека — обращались в ликование. «Знаешь, я не осознавал, насколько сильно мне нужен был отпуск, пока не стал приезжать сюда. Спасибо за то, что возишься со мной». «В детском саду спокойно. Когда выхожу во двор и слышу шелест ветра, сразу становится хорошо». Демон унимался, когда играла музыка — человек это чувствовал, но, слабо зная о бесах, опять же, не понимал что делать с этой обнаруженной слабостью. Демон помогал видеть в темноте. Помогал избавляться от усталости. Каждый раз, когда Хонджун думал о том, чтобы покончить со всем и сознаться Юнхо, чужой голос в голове поливал его патокой, от которой ломило зубы. «Мы одно. Ты ни за что не вытуришь меня теперь». Человек, конечно, спрашивал его о том что они теперь могут делать со своей похотью. И сидящий в нём осыпал обещаниями — раскалёнными снежинками, от которых голова, на которую они приземлялись, закипала мыслями о коже Юнхо, его ушах и губах. «Но прежде всего, мы должны думать о желаниях Юнхо. Мы хотим совратить его, значит он — наша главная цель. Ты не беспокойся, я вижу насквозь желания людей». Демон не стал говорить всего сразу. Хонджун сидел в машине — они вновь подъехали к гимназии в выходной день. Гимназия не монастырь; ни уроки, ни занятия детского сада по воскресеньям не проходили, и светом горел лишь храм, а значит, актовый зал был свободен для их уроков пианино. Юнхо пошёл открывать двери и теперь уже наверняка ждал внутри. Но Хонджун уронил голову на руль и негромко спрашивал самого себя. «Но я-то не вижу. Я до сих пор без понятия почему он не вернулся на свою съёмную квартиру от меня, как только обзавёлся деньгами. Он меня терпит?.. Он… в тот день, когда я принял тебя в своё тело, он кажется, видел, как я…?» «О нет, нет, не стоит думать об этом. Не беги вперёд паровоза — так вы говорите?» «Так говорили лет двадцать назад». «Упс, промахнулся. Вы, люди, такие переменчивые! Мы пользуемся одними и теми же словами столетиями». Человек уныло вздохнул. В здании детского сада зажглось одно окно — но потом свет потух. И Хонджун почувствовал внутри горячую тяжесть; слова демона теперь не просто раздавались в голове — рвались из горла. «Он не просто терпит — скоро он будет просить ещё». Какой ужасный гулкий хрипящий голос. Даже если Хонджуну изрезать связки, он такое не выдаст. Он закрыл рот рукой, вперив взгляд в очищенную от снега дорожку к саду. Его мысли отражались для демона, и он думал — нет, нет, это зашло слишком далеко. Можно сколько угодно предаваться развлечениям, преобразуя фантазии о Юнхо в образы, реалистичные до больного, но тревожить чужую жизнь — это уже слишком. Так нельзя. Он осквернит Юнхо, если прикоснётся к нему хоть однажды. «Ты должен отдать мне контроль над своим телом». «Нет!» Хонджун пискнул и теперь заткнул рот себе двумя руками — но демон рвался наружу слезинками, раздражающими слизистую горячей температурой. Это была борьба Ада и зимнего холода, свойственного людям. Хонджун ни за что бы не дал этому волю, но теперь его рвало на части прямо на пыльном сидении автомобиля, потому что демоническая душа думала о том, чем мог заниматься Юнхо в темноте детского сада. Человек — ни один человек в мире, кроме самых преданных святых отцов, — не нашёл бы в себе сил сопротивляться злу, пустившему внутри корни. Хонджун задыхался, вновь припав к рулю. Он хотел забежать внутрь и коснуться крестов, если они там есть, но демон сказал, что он хочет туда потому что там Юнхо, и Юнхо ждёт их. Поэтому через некоторое время Хонджун поднял голову и, увидев откинутые назад солнцезащитные козырьки, прозрел. Или, если взять во внимание то, что прозрение дают только ангелы, то наоборот, ослеп. «Я… Да. Нам нужно сделать это. Там пусто, там никого нет и нас никто не услышит». «Ты вверишь мне своё тело, потому что сам можешь помешать мне. Это должен делать я один, иначе ты развеешь колдовство и всё пропадёт». «Я доверяю тебе». «Говори — я доверяю тебе, демон». «Я доверяю тебе, Хонджун». Если рядом находились бы люди, они бы увидели человека в пальто, выбежавшего из машины и забывшего даже поставить её на сигнализацию. Снег под его ногами таял. Когда он оказался внутри детского сада, сориентироваться не составляло труда; Демон подсказывал где искать Юнхо, знал, что тот сейчас забылся, протирая клавиши. «Ну наконец-то!» Он даже не повернулся, когда Хонджун появился на пороге. «Опять стеклоочистители налаживал? Как-то ты долго. В прошлый раз опять не пойми как сделали, да? На пять минут». Он медленно подходил к Юнхо, вообразив себя подбирающимся к добыче бесшумным хищником, пока Юнхо стоял к нему спиной и собирал страницы старой нотной книжки с несложными, но занимательными песнями. «Поздно мы выехали, поэтому в пробку попали. Ох, уже без двадцати шесть! На самом деле, мы можем остаться ночевать здесь, я смогу потом объяснить всё заведующей. Я хотел сегодня устроить сессию — как считаешь, ты готов? Или просто потренируем ту рождественскую песню… Подумал, лучше не включать здесь свет — а то окна будет видно, в храме могут заметить и начать беспокоиться, потому что в саду никого не должно быть. Но это просто мы, нам можно». Свет горел в участке коридора, не выходящем к окнам. Через двери в актовый зал оттуда проходила широкая полоса тёплого света, который падал на рояль, давно потерявший блеск. «Смотри же, человек. Смотри за тем, что я делаю, — завтра он будет боготворить нас. Тебя. Меня». В темноте виднелись десятка три детских стульев, стоявших в несколько рядов — на них не попадал свет из коридора. Когда Юнхо соизволил-таки повернуться, Хонджун уже был близко. То, что сидело в нём, было ещё ближе; Юнхо аккуратно отложил сухую тряпку и сел на банкетку, встретившись со взглядом этого и тут же поняв в чём дело. Он в такие моменты с интересом рассматривал друга, в котором пряталось существо, и пытался отыскать в нём остатки того, что относилось к человеческому. Ни сейчас, ни раньше в такие моменты найти ничего родного, знакомого не удавалось; Юнхо трогал будто бы другой человек. Ну, не человек, вернее. Безумие. Это всё безумно — но Хонджун, просыпаясь от наваждения, ничего не помнил. Не помнил ни слов, которые говорил, ни прикосновений, которые смел оставлять на Юнхо. Хонджун опустился перед ним на колени; холодный актовый зал быстро наполнялся жаром, и Юнхо чувствовал, как соображать становится всё тяжелее. Чужой искрящийся взгляд ни разу не спасал положение. «Да, я думаю, мы могли бы сегодня провести сессию». Он положил руки на колени, обтянутые чёрными брюками, — для них обоих этих брюк не существовало. Человеческая душа в Хонджуне всё видела и слышала, пусть и обрывочно; он никогда не смог бы воплотить ничего подобного. Возвратившись в тело, он наверняка вспомнит это сном, если вспомнит вообще. Его руки, управляемые демоном, поднимались по бёдрам Юнхо. И тот ни слова не сказал против, выдыхал светом, показывая что доволен. Рождённый в аду Хонджун видел, что ему очень нравится иметь кого-то подле своих ног — пусть даже собственного друга с большими глазами. В этом крылось что-то очевидно странное. Прихожане католических церквей разве могут так быстро оттолкнуть то, что для них свято? Кажется, что нет. Теперь, когда от его друга не осталось ничего в том, что перед ним сидело, Юнхо открывался с другой стороны — родной греху и совершенно бессовестной. «Юнхо, скажи кем мне сейчас быть — я буду кем ты захочешь». И у этого Юнхо хватало душевных сил сохранять спокойствие. Пылинки танцевали в воздухе, когда кто-то из них двоих нарушал тишину, а так они замирали. В детском саду было тихо, но остальные комнаты вряд ли могли подслушивать. «Кто ты сейчас? Будь тем, кто ты есть». Юнхо не позволял подняться до своего лица, но открыто наслаждался видом чужих подогнутых коленей и тёмной крови, приливающей Хонджуну к щекам и выступающей на шее пятнами. Юнхо и сам румянился в прохладном зале, не подозревая, что выглядит совершенно очаровательно. «Раз просишь — я буду. Но про себя ничего не скажу». Юнхо не нужно было объяснять; он чувствовал возбуждение, хотя Хонджун даже не добрался до него, а сам Юнхо был не из тех, кто падок на всякое прикосновение. Дело было даже не во взгляде — скорее, в воздухе, наполнившемся искрами нетерпеливой похоти. Демону не нужно было намеренно их создавать, они шли из потаённого в человеке. Юнхо сам двинулся ближе; руки Хонджуна оказались в его больших ладонях, и демон насладился этим мгновением сполна. Юнхо рвано выдохнул; Хонджун подумал, что он, вероятно, впервые испытывает такие чувства, так сильно желает чтоб его коснулась чужая рука, — но не мог знать точно. «Я хочу, чтобы ты отдавал себе отчёт в этом». В полутьме блеснули его зубы — Юнхо содрогнулся, но не от страха. Демон, улыбнувшись, подобрался пальцами к выступающей ширинке и надавил; теперь можно было наверняка сказать, что это адское существо — Хонджуна там за эту натренированную улыбку хвалили, поэтому он принёс её и сюда, наверх. Юнхо закивал, соединив слабые движения головы в согласие сам не понимал на что, — кажется, на то, чтобы эта рука не останавливалась. Он пожалеет об этом, очень скоро пожалеет. К святому отцу путь уже заказан. «Чего киваешь? Юнхо, я только корейский понимаю». «Нет. Нет… ты знаешь ещё древ…» «Я знаю ещё твой язык — это ты хотел сказать?» В нём всё становилось острее, и Юнхо желал, чтобы одно из этих острых мест погрузилось в плоть, обнажая последние из грехов, которые он ещё не признал в себе. Он отозвался неразборчивым согласием; ладони Хонджуна нагревались с каждой секундой, танцуя на нём и вытаскивая тихие вздохи. Мелодичные звуки, которые Юнхо доставал из рояля, быстро-быстро перебирая пальцами по клавишам, теперь летели из него самого — демон тоже был своего рода музыкантом. «Ты зефир, Юнхо». Он хотел сказать, что демоны говорят на латыни и на, ещё может быть, арамейском или древнегреческом, но румянец расползался по щекам, и Юнхо хотел, чтобы Хонджун добрался до его кожи, потрогал, сравнил с зефиром по-настоящему. Глаза, казалось, были ближе и ближе, хотя демон не двигался с места. Но, намучив Юнхо достаточно, он поднялся на коленях, оказавшись почти на уровне его груди. Глаза светились красными огнями — Боже правый, они светились! «Ты таешь в моих руках». Пальцы Юнхо, подрагивавшие и рассыпчато-белые, спустились к ширинке, чтобы высвободить из ремня энергию для Хонджуна. Демон направлял взглядом. Когда Юнхо справился с пуговицей, он отвёл пояс брюк и провёл рукой, согревая возбуждённый член. Юнхо увёл голову наверх, бегая взглядом по потолку старого детского сада. «О, ты разве стесняешься меня?» Тот опустил глаза, сверкая смущением, но оно быстро потонуло под весом плохо скрываемого гнева. А демон чувствовал, что Юнхо всё ещё робеет. Боится того, что может быть слишком очевидным, просвечивающим насквозь, — и вместе с тем, ему нравится так бояться. Ещё бы! Кто кроме Хонджуна мог бы попробовать его? Кто оказался бы достаточно смелым, чтобы сделать это в полукилометре от храма? Он помог Юнхо высвободиться из ткани, потянув за резинку трусов; брюки застряли под коленями и так и остались там, звякая ремнём по полу; Хонджун не спеша наклонился, упираясь руками в чужие бёдра, и провёл языком по члену — но в глазах Юнхо это выглядело так, будто бы он набрасывался. В этот детский сад не ходили светские дети, но икон не хранили здесь — по крайней мере, на видных местах. Это помогало демону, думал Юнхо, хотя ему было не вполне известно, как будет он будет чувствовать себя, если встретится взглядом с ликом святого. Проверять не хотелось; Юнхо понимал, что его тянут в самое настоящее зло, но очевидно поддавался. Хонджун радостно вбирал длину и не заботился о том, чтобы сперва размять челюсть; боль будет проблемой человека, когда тот вернёт контроль над своим телом. Юнхо сначала не знал куда деть руки, но потом одна, оставив вторую на бедре, пристроилась на качающемся тёмном затылке, и Юнхо услышал довольное мычание, рассыпающее дрожь по ногам. Хонджун оглаживал бёдра, но успокоить не удавалось; Юнхо зажмурился, сжимая в пальцах разогретые чёрные пряди. Он ощущал, как энергия скапливается в животе, но демон собирал её лишь для того, чтоб высосать вместе со спермой; скоро, совсем скоро. Чем светлее была душа, тем ярче вкус она имела; Хонджун отрывался от члена, чтобы поднять глаза на человека, содрогающегося во вздохах и пятнах света, а затем снова совал головку за щеку, и предэякулят, смешиваясь со слюной Хонджуна, казался холодным. Юнхо открыл глаза и увидел свет в коридоре; золотой свет, предназначенный здесь отнюдь не для того, чтобы освещать скверные дела. «Хонджун, ты не мог бы подняться? Я… не справляюсь. Я не могу дышать». Юнхо следил за каждым новым ощущением в себе и теперь решил, что это его предел, хотя Хонджун только начал, — желание копилось внутри и опускалось к ногам, словно капли по запотевшему стеклу. Хонджун выпустил член, и тогда они увидели на банкетке тёмные пятна того, что выходило из его рта вместе со слюной. Юнхо покачнулся и упёрся рукой в клавиатурный клап; мысль о том, что это маленькое бесовское создание вымазало его своими омерзительными жидкостями, вызывала головокружение. По залу расходились частые шумные вдохи и выдохи, а Хонджун поднял на него глаза, обнимая член в ладони, и с его губ стекало это, чем бы оно ни было. Возможно, кровь потемнела — но почему она тогда делалась такой вязкой? «Дай мне попробовать». Это было то, что хотел услышать демон, раз он улыбнулся и разжал руку, в последний раз проведя пальцами по стволу. Он показал Юнхо язык, с которого готовилась упасть вниз крохотная капля; их тела соприкоснулись, и вокруг взорвалось облако пепельной пыли. Хонджун никаким монстром не казался по сравнению с Юнхо — его бока можно было в руках сжать, зацепить подбородок пальцами, заставляя поднять голову и смотреть в глаза. Но ладони Юнхо оставались робкими и робели ещё больше от вида чужой улыбки; Хонджун вдавливал его спиной в клап и смотрел прыгающим взглядом. «Это не убьёт меня?» «Нет. Могло бы, вернее, но я того не хочу — если пожелаешь умереть от моего яда, скажи мне, и я всё сделаю». Юнхо подался навстречу его губам, поддерживая Хонджуна руками, потому что тот всё ещё не стоял, а валял ботинки по полу, упираясь руками в чужие бёдра. Он поил Хонджуна тихим мычанием, знакомясь со вкусом, который человеку невозможно было с чем-то сравнить. Этот вкус вызывал мгновенное привыкание, и Хонджун с трудом оторвал Юнхо от себя, чтобы оглядеть снова — его губы, еле заметно двигающиеся невысказанными словами, его грудь, прятавшую частое сердцебиение под пуговицами и карманами. «Хонджун, я мёртв». Тот рассмеялся, подняв во взгляде снисхождение. «Я мёртв, ты обманул меня». «Избави тебя от лукавого, наваждением не увлекай». Юнхо вздрогнул и даже выпрямился, а потом увёл взгляд вперёд, в стену, когда Хонджун сунул пальцы себе в рот, потому что слюна и кровь высохли и стали неприятно липнуть, больше не помогая скользить. Как демон мог складывать язык в подобные слова? Церковь в полукилометре. Хонджун растягивал улыбку, потешаясь над наивным человеком, будто над сальными шуточками своего брата-инкуба. «Я здесь, Юнхо». Он улыбнулся, вновь коснувшись рукой пульсирующего члена — желание всё это время не утихало в Юнхо, и его выдавало неровное дыхание и пальцы, беспокойно бегающие по неровной поверхности рояля в поисках отвлечения, — и провёл рукой по шее, доходя до затылка и опуская голову, чтобы Юнхо встретился с большими глазами Хонджуна, которые были чёрными и без присутствия демона, но теперь усилились в своей черноте и поселили в зрачках красные огни. Стрелы, готовые вылететь наружу. «Как тебя называл Хонджун?.. Друг мой? Друг мой, Юнхо». Он пробовал на вкус эти два слова, но видно было, что гораздо охотнее он вернул бы язык на член — его влажная сладость хотя бы обещала напитать энергией. Человеческая душа внутри Хонджуна забилась между лёгкими, и демон почти не ощущал её, насмехаясь. «Мы с тобой не друзья. Мой свет — было бы сказать правильнее». Чёрные брюки упали на пол. Хонджун же ещё не расстегнул ни одной пуговицы и, кажется, не собирался этого делать; Юнхо невольно вспоминал средневековые гравюры с растягивающимися в постели людьми в полупрозрачных одеждах и уродливыми монстрами с зелёной или красной кожей, с мохнатыми мордами и крыльями за спиной. Юнхо нетрудно было вжиться в роль жертвы, поглощаемой инкубом, вот только он не был до конца уверен, что в Хонджуне инкуб. Даже если инкуб — и даже если не он — его никак это не оправдает перед церковью. «Я не могу быть светом. То, что ты творил и собираешься творить дальше, — не делай меня святым, я хочу этого». Юнхо не сразу понял, что не чувствует пол под подошвами надетых не по погоде туфель, — Хонджуну с его адской силой ничего не стоило приподнять его. Юнхо послушно сел на рояль, чуть не открыв пюпитр голой задницей, и невольно выдохнул от вида глядевшего на него, приоткрыв губы, Хонджуна; тот теперь стоял, но всё равно был ниже. Юнхо хотелось сгорбиться, стать меньше, но от сжавшихся на головке пальцев он прогнулся в спине, откинувшись на руки. «Ты первостихия. Ты впускаешь в себя свет, чтобы затем отдать его». Хонджун снова опалил член дыханием, и Юнхо стал пылать по новой. «Ты ведь сделаешь это для меня? Света в тебе не станет меньше, если ты чуть поделишься». В ответ раздался всхлип — Юнхо смотрел на него во все глаза, изогнув брови и зажав себе рот. Совсем как Хонджун сегодня в машине. «Убери руку — продолжай звучать, мне так понравилось это». «Кто ты?» Его голос был тихим; Юнхо весь уходил в дрожь и продолжал замечать в себе каждый укол в теле, потому что так было привычнее. «Тебе не нужно знать… Да, я не скажу тебе, мой свет». «Мой свет». Юнхо повторял, завороженный, прикрывая влажные глаза, а потом открывая их снова. «Забери у меня всё». Хонджун втянул щёки, надеясь, что дрожащий человек внутри сейчас это слышал. Юнхо ждал разрядки, подгибая ноги, и вскользь думал о том, что похож на тех людей с гравюр, только без прозрачных одежд, потому что успел расстегнуть рубашку, возясь руками на груди, — удивительно, как он додумался до того, чтобы выглядеть ещё более вкусно дьявольскому злу. Рассыпчато… зефиром? Светом. Его стоны, пробуждающее истоки адского пламени, говорили демону о том, что Юнхо уже близко; но существовало несколько тонкостей, которые нужно было соблюдать, чтобы собрать не только то, чем очевидно кормит член, но и сладость, которая прокатывает по телу за несколько мгновений до этого. Поэтому Хонджун оторвался, слыша нетерпеливое хныканье, и заменил рот быстрой рукой. Юнхо опустил на него взгляд, плывущий от невытекающих слёз, и не мог разглядеть возбуждение под ширинкой тёмного костюма — свет из коридора падал Хонджуну на спину и совершенно не помогал, но, кажется, тот был спокоен от похоти и пробуждал её только в Юнхо. И Юнхо справлялся великолепно, и Хонджун предвкушал, как устроит язык на его коже, чтобы собрать жар, — но пока что смотрел в чужое лицо, беспокойное от приближающегося тепла. Этот человек болен; и как же весело! Хонджун откинется от стыда и напряжения в паху, когда вновь вернётся в тело. «Если я однажды буду нужен тебе ещё раз, мы можем придумать тайный знак». Юнхо зашевелил губами, чтобы ответить, но наружу вышел только шипящий выдох: Хонджун опустился к головке — в последний раз, точно последний — слизывая капли, аперитив, которым Юнхо поил его. «Тебе знакомы языки, которые не знает Хонджун». Он вновь поднял голову, сжимая руку на члене и улыбаясь довольно, когда Юнхо беспомощно просипел в ответ… его имя, кажется? Молитву? «Понимаешь, о чём я?» «Да». Юнхо был готов — и разум его, и тело. Одно слово было всем, на что его могло хватить. «Теперь поделись со мной, святой человек». Хонджун отвёл прохладную ткань рубашки, чтобы приставить губы к боку, под рёбра. Юнхо от неожиданного ощущения попытался увернуться, изгибаясь, и застонал, почувствовав резкие уколы зубов, — словно ему было физически больно от того, что становится меньше сил. Он излился в чужой кулак спустя мгновение, как Хонджун и думал, дыша часто и прерывисто и подняв голову к потолку. Демон собирал на пальцы сперму, вязкую от долгого воздержания, и когда Юнхо проснулся от экстаза, выбившего из него воздух, и захныкал от прикосновений, чувствуя себя зефиром, оставленным на жаре, демон зализал следы от своих зубов, хотя толку в этом было мало, и вернулся к члену. Он не прятал от Юнхо довольное мычание; этому человеку стоило понимать насколько он сладкий и сытный. Он должен знать себе цену. Юнхо позволил себе опуститься спиной на вытертую крышку рояля, восстанавливая дыхание и неприятно ощущая выступ под расслабленным телом. Хонджун слизывал с него остервенело, словно не ел несколько суток. Он справлялся так хорошо, что Юнхо не нужно было искать чем вытереть себя; почти забрался на рояль, упираясь руками в клап, чтобы лучше доставать. «Почему ты это сделал. Кто ты, скажи». «Не поздновато ли интересоваться?» «Скажи! Это дело Хонджуна, а он не последний человек для меня». «Слышишь себя, свет мой? Это дело Хонджуна. Прекрати настаивать». Это были последние слова, которые выпустил демон; Юнхо поднял голову, чтобы ответить, и столкнулся с другими глазами — испуганными, растерянными. Вернулся Хонджун. Вернулся Хонджун, который вместо «света» называл его «другом» и который ни за что подобное бы не провернул. Он с шумом втянул воздух, оглядев представший перед ним вид и сразу начав задыхаться в душном актовом; здесь будто бы включили огромный обогреватель на всю мощность. Дышать этим высушенным воздухом было просто невозможно. Руки Хонджуна были влажными от собственной тёмной слюны, и ей же был вымазан Юнхо — его бока, бёдра, член и шея, на которую стекало с подбородка. Хонджун вылетел из актового зала и понёсся по коридорам, снося углы, чтобы поскорее добраться до выхода, до улицы; Юнхо ни звука издать не успел. Он достаточно сказал своей позой. «Господь милостивый! Как это вообще можно делать на рояле?» Внутри заклокотал смех. Демона развеселило то, как робко Хонджун обращался к Богу, — так, словно не был уверен в том, правильные ли согласные использует. «Посмотри-ка на свой член. Кажется, кто-то сегодня не доедет до дома». «Дьявол…» «О, да! Наконец ты уже ближе — но всё равно мимо. Дьявол мой отец». «Это ты меня возбудил. Меня там чуть не стошнило». «О-о, нет. Я мог возбудиться по своему желанию, когда был инкубом, но теперь — отнюдь, отнюдь. Это всё ты, тебе хватило посмотреть двух секунд, а до этого твой член покоился, можешь поверить мне». «Ни за что я тебе больше не поверю! Ни в жизнь!» «Как жаль, что это меня больше не волнует. Теперь, когда ты позволил контролировать твоё тело однажды, больше твоё позволение мне не нужно». Хонджун опять пробивал себе голову о руль; машина не отзывалась звонким гулом, потому что мотор ещё не был заведён. Хонджун понимал, что демон прав, пусть и признавать это было горько. Юнхо… что он мог сделать с Юнхо, чтобы тот там оказался и смотрел так? Настолько соблазнительной картины Хонджун не смог бы выдумать, даже если бы очень постарался. Насколько ему было известно, Юнхо относился с трепетом к роялю детского сада, потому что это был ветеран, вокруг которого, как говорят, весь сад и построили. Или так говорили тридцать лет назад. Неужели демону удалось вывести из Юнхо все мысли, так что он не считал ценным ничего, кроме страстного момента? Юнхо появился в машине через несколько минут — с пальто Хонджуна в руках, всё ещё смущённый. Он сел в тишину и выдохнул; чужое напряжение тут же передалось ему, и от его ласковой разнеженности не осталось и следа. «Хонджун. Это было…» Тот обернулся, словно только что заметил рядом нового человека. Он кивнул в сторону задних сидений, прося бросить туда своё пальто, и вернул взгляд к Юнхо. Они молчали неизвестно долго — Юнхо показалось, что все слова, которые хотели скатиться с языка, были не для Хонджуна, не для его доброго друга — а после он всё-таки сдался и попросил ехать. Для Хонджуна начало фразы, вырвавшееся на воздух, было похоже на оскорбление. Он чудом смог довезти их до дома, хотя, замечая грузовые вереницы на встречке, не мог отделаться от мыслей о том, чтобы резко повернуть, — но их селил не демон. Демон насытился и уснул; Хонджун сам себя мучил. Он надеялся, что новый день поможет ему мыслить здраво. Так и случилось; понедельник с внеплановой рабочей встречей подарил всё, что только мог подарить ему. Хонджун вышел из дома, пока Юнхо спал, не заботясь о том, что ему снова придётся ходить где-то добрых два часа — ходить, не ездить, потому что водительское место заставляло его вспоминать о Юнхо, который разделся и позволял касаться себя. Нет, этого не было на самом деле. Этого не было. Вернувшись домой, Хонджун не нашёл там Юнхо и пропал на бесполезных интернет-форумах, а потом, когда Юнхо вернулся, они распылили по квартире удушающую неловкость, делая вид, что этого не было. Сначала ни один не мог заговорить из-за того, что воспоминания были ещё слишком свежи; односекундные, и то воспламеняли Хонджуна, а Юнхо и подавно. Потом, мысленно проиграв сценарий ожидаемого нужного разговора миллион раз, они убедили мозг в том, что уже объяснились и смогли проглотить это. Объяснение Хонджуна в том, кто он есть, и Юнхо — в том, что не так с его желаниями, повисло дополнительной шторой на окнах, закрывая их от солнца, которое зимой было и без того скупо на свет. А кое-кто вот на свет не поскупился. Юнхо мог наврать святому отцу о том, что продолжает молиться, мог наврать Хонджуну — если тот вдруг спросил бы — о том, что это всё действительно было просто сном; но себе он не врал. Ему понравилось. Он хотел ещё. Он вспоминал короткий курс латыни в университете, на котором они едва ли успели разобрать склонения, а сдавали, кажется, жалкие десять афоризмов. Что нужно сказать Хонджуну, чтобы то, что в нём есть, вышло снова? «Тайный знак»… Тайный знак — это слишком размыто, нужно было спросить конкретнее, но Юнхо тогда едва ли мог думать. Он садился за компьютер Хонджуна и лазал по интернету в поисках чего-нибудь приемлемого. «Invocare ignus», «Ignis potens», «In gloria daemonum»,… Форумы помогают. Но Юнхо ничего не нравилось. Что Хонджун — то огненное и голодное, что в нём, — ждал услышать? Юнхо очень боялся, что друг лишь посмотрит на него странно и ничего не произойдёт. Если так и будет, он вряд ли отважится пробовать ещё раз. Юнхо не писал перевод; Хонджуну нельзя понимать о чём там написано, если вдруг он залезет сюда. Хонджун никогда не лазал в его вещах — но Юнхо становился подозрительным. Они отдалялись; прошла целая неделя драгоценного отпуска или даже больше, и Хонджун это время растрачивал впустую. Однажды он увидел Юнхо в своей комнате — тот вернулся пораньше из сада, потому что вечерние пробки были менее жестокими, чем обычно, — за своим столом, за своим компьютером-монстром кубической формы. Но в этом не было ничего такого; вообще-то, Хонджун был не против делиться, позволять смотреть что-то в интернете. Другое дело, что Юнхо никогда без разрешения сюда даже не заходил. Они были сначала соседями, а лишь потом друзьями — и друзьями довольно смутной прочности, если уж говорить об этом. «Что делаешь?» Юнхо забыл зажечь потолочный свет, когда стемнело, и его освещало лишь настольной лампой и холодным рабочим столом с парой папок и стандартными обоями windows xp. На столе лежал блокнот, но Хонджун не смог разглядеть даже были там записи или вдруг какие-нибудь рисунки — резкий свет монитора бил в глаза, и Юнхо закрыл блокнот, отозвавшись на чужой голос. «А! Хонджун, я заходил на сайт журнала по демографии. У них каждый день свежие новости в шапке, представляешь? Иногда по несколько штук за день. И оформление мне очень нравится, удобно, красиво! Много смайликов для тех, кто хочет оставить комментарий. Я немного не разобрался как выходить обратно на меню сайта — и туда, и сюда тыкал. Надеюсь, тебе не использовал весь трафик, а то мне будет неловко. Но я заплачу, если вдруг! Я заплачу за телефон в этом месяце». Хонджун в который раз потерялся в потоке слов. Возможно, Юнхо на это и рассчитывал? С чего бы… демография? «Чтобы меньше накапало, найди несколько страниц сразу, а потом отключи модем и уже после этого читай». Юнхо поднял глаза, словно не ожидая ответа на свою тираду, — и воздух опять зазвенел. Никакая демография никого уже не волновала. Хонджун сжал губы, подозревая, что настало время поговорить о висящем над ними, перестав игнорировать и убеждать себя в том, что этого не было. Он переживал зря. Юнхо сказал другое. «Ter oro te». Сказал почти неслышно, одними губами — Хонджун не смог даже отделить звуки друг от друга. Но ему вдруг стало печь за ушами и внутри заскребло, словно он сунул под рубашку непослушного котёнка. Шея сама собой отбросила назад голову с отвратительным хрустом — и сознание от него ушло. Юнхо поджал губы в подобии довольной улыбки: глаза напротив закатились на секунду, а затем показали красные огни. Вот что ему было нужно. Из Хонджуна вырвались ревущие слова; он смотрел прямо на Юнхо, не скрывая того, как сильно рад его видеть. «Я — то, чего ты хотел?» «Тайный знак». «Ты приятно удивил меня латынью. Я не строил ожиданий — но это любопытно». Юнхо приоткрыл рот, наблюдая, как Хонджун тихой поступью идёт к нему через комнату; на нём было то, что он одевал в свой офисный кабинет, где зимой всё было плохо с отоплением, — водолазка и джемпер сверху. «Не представляешь, я ещё и катехизис изучал. Я много чего знаю». «Гордыня — смертный грех». Их глаза были почти на одном уровне; сидя на низком кресле Хонджуна, Юнхо неловко подбивал ноги под стол. Маленький демон подошёл и коснулся рукой плеча, и Юнхо не смог сдержать облегчённого выдоха, который вышел рваным и очевидно жаждущим. Он так устал от напряжения в этой квартире, что тоже готов был коротать время где угодно — в церкви, в детском саду, — лишь бы не возвращаться сюда. «Я могу проводить тебя к Люциферу, чтобы он принял тебя как сына своего». «Он поотрывает мне конечности». Теперь он мог улыбнуться и откинуть голову на верхушку кресла, давая ей отдохнуть, пока любопытные пальцы касались шеи, согревая её тёмной силой и пуская знакомую морось стекать по коже. «Ты хочешь поцеловать меня?» Юнхо открыл глаза и ухмыльнулся — наверняка непроизвольно. «Ты можешь сделать так, чтобы Хонджун не вспомнил этого?» Хонджун нагнулся, чтобы сложить руки на спинке кресла, и завис над человеком, пока тот видел его вверх ногами. «Могу. Или не могу. Смотря что я получу за это». Юнхо прикрыл глаза и заулыбался в тихих смешках. Когда он нырнул в красный водоворот, увидев демона, — тот ещё не взял его, и вода не забилась в лёгкие, но это было делом времени, — ему стало так легко. Он вновь посмотрел на Хонджуна и пожал плечами, изображая из себя глупого. «Не знаю что я мог бы дать тебе. Ты и так можешь взять все, что хотел бы». Хонджун обогнул небольшое кресло, чтобы подобраться ближе к губам и дать Юнхо ощутить запах пепла, идущий у него изо рта. «Если после всего оставим его спать, он ничего не вспомнит наутро. Ты был очень вкусным в прошлый раз, поэтому я готов заранее поощрить тебя». «Мы называем это авансом». «О? Похоже на avārus». Юнхо вынырнул из-под Хонджуна, чтобы заглянуть ему в глаза, с улыбкой давая понять, что он всё ещё не являлся профессором, пусть и смыслил в латыни больше, чем его друг, которому принадлежала эта комната. «Это значит алчный». Когда Хонджун улыбался не показывая зубов, его было не отличить от человека и можно было даже назвать милым. Но Юнхо не обманывался; демон сказал ему, что за авансовое обещание придётся сделать кое-что особенное, и потянул к кровати — полуторной, короткой. Юнхо на ней, кажется, ни разу не сидел с тех пор, как приехал к Хонджуну. Он устроился на середине, но демон не сел рядом, сразу начав сбрасывать одежду с себя. Юнхо уставился на него огромными глазами; не успел он отсчитать и десяти секунд, как Хонджун остался голым и оказался в паре сантиметров от его лица, приподнявшись на коленях для того, чтобы они были на одном уровне. «Есть одна трудность, с которой нам нужно разобраться». Такое серьёзное обращение заставило Юнхо вспомнить о детали, которую он заметил в тёмном актовом, — теперь всё складывалось в картину, имеющую смысл. «У тебя не стоит». «Меня поражает твоя сообразительность». Хонджун мурлыкал почти поверх губ Юнхо и хотел вжаться в него грудью — наверное, чтобы сразу вызвать сердечный удар, — но тот отодвигался назад, заставляя демона красться навстречу, утопая пальцами в складках одеяла. На щеках Юнхо краснело смущение; вот так, сразу? ..С другой стороны, что ещё нужно? В горло от каждого вдоха попадала пепельная пыль; витала энергия, заставляющая вспоминать Хонджуна, сидевшего на коленях подле рояля. В его глазах было не какое-то абстрактное желание, а желание здесь и сейчас искупать в океане удовольствия — и не кого-нибудь, а конкретного человека, Юнхо. «В этот раз мне нужно немного больше, свет мой. И я ведь тебя вижу; не стоит пытаться скрыть. Ты хочешь дать мне это сам. Ты хочешь, чтобы я познал тебя изнутри. Но я не могу поднять этот член — такая реакция свойственна только людям». «И… ты уже придумал что-то, правда?» Самодовольный Хонджун кивнул, улыбаясь. «Я погружу это тело в сон и отдам его человеку. Так ты сможешь возбудить его и, когда я заберу контроль опять, всё будет готово». Юнхо с трудом обрабатывал сказанное, хлопая глазами, и демон воспользовался этим, чтобы сунуть руки под домашнюю футболку, к тёплому животу. «Думаю, это будет мешать». Юнхо послушно снял её, и Хонджун облизнулся, оглядывая розовеющие бока. «Значит… тебе нужно просто уснуть? Я должен что-то сделать перед этим?» «Я хочу слизать смущение с твоих губ. Ты должен поцеловать меня, мой свет». Последние два слова, которые предполагались приятными звуками, резали слух и походили на шипение змеи. С-свет… Юнхо подался вперёд, тихо бросив, что он будет смущён перманентно, пока Хонджун раздет. Тот простонал, пуская к Юнхо ядовитый язык и обнимая за шею, чтобы подняться к нему на колени и стать ещё ближе. Пальцы осторожно зацепили цепь с крестом, и Хонджун стащил крест с чужой головы, цокнув языком. Не нужны ему такие опасности, правда? Одно неосторожное прикосновение могло испортить всё веселье. «Ты знаешь что делать, чтобы у Хонджуна встал?» Было непривычно слышать, как Хонджун говорит о самом себе так, словно о другом. Юнхо сжал губы, избегая его взгляда, и этого было достаточно, чтобы предугадать ответ. «Да». «Ты уже делал это когда-то, правда, мой свет?» Хонджун сидел прямо на нём, и для Юнхо это было слишком, забирало воздух из груди, напоминало о тревоге и страхе, которые были в нём давно — кажется, в прошлой жизни, — когда он был ещё более грязным, чем сейчас, и сам бросался на кол, зная, что будет страдать. Он опустил руки на чужие аккуратные колени, пытаясь успокоиться. В нём не было мыслей о том, что с демоном будет неправильно, больно и страшно, — Хонджун великолепно выполнял свою работу. Юнхо встретился с его взглядом, и тот провёл рукой по своей груди, намеренно задевая ногтями, чтобы оставить краснеющие следы и показать что всё это время было у Юнхо прямо под носом. «Пожалуйста, я не хотел бы рассказывать об этом». «Жаль, что я не могу забраться в твоё прошлое настолько далеко. Кажется, там было что-то интересное». Хонджун ухмыльнулся — и с этой ухмылкой закрыл глаза, повалившись на кровать. Поцелуя ему оказалось достаточно. Голова упала далеко от подушки, и демоническая ухмылка растворилась на лице, когда оно вверилось человеку. Юнхо выдохнул и аккуратно вылез из-под чужих ног. Колени Хонджуна упали по сторонам, раскрывая его, и сложно было отвести взгляд. Резкие тени от настольной лампы и яркого экрана компьютера рисовали изгибы на груди, медленно двигающейся от вдохов и выдохов. Юнхо был заворожен — хотя знал, что теперь дело не в демоническом присутствии. Демон сидел в этом теле где-то между позвонками и ждал, пока Юнхо подготовит Хонджуна. Осталось лишь спящее тело, ожидающее прикосновений, высыхающее без внимания. Юнхо вытер лицо, пытаясь взять себя в руки, и заглянул в прикроватную тумбочку. Он особо ни на что не надеялся, потому что не лазал никогда в вещах Хонджуна и понятия не имел, как тот их хранит, — но смог угадать. Всё-таки место рядом с кроватью подходило довольно очевидно. Тюбик с лубрикантом подмигнул из угла, почти спрятанный. Юнхо схватил его, зыркнув назад, — никакого уличения в краже не было. Он заставил себя встать и прохлопал босыми ногами до ванной. События прошлого напоминали о том, что сначала подготовить нужно не Хонджуна, а себя. Конечности не слушались, врезаясь во всё, что стояло в ванной; руки роняли вещи на плитку и, а ноги напряглись только под тёплым душем — тогда Юнхо наконец смог выпрямиться из своего жалко-согнутого положения и вдохнуть полной грудью. Руки горели; он ими трогал чужие бёдра. Юнхо казалось, что у него на пальцах теперь сидят маленькие кипячёные демонята, желающие оказаться внутри, — и он сделал это, как делал раньше. Осторожно раздвигая стенки пальцами и жмурясь под струями душа; вместе с водой голову поливали мысли о том, что в этот раз будет по-другому. Юнхо вспоминал перед собой Хонджуна, который лежал сейчас с поднятыми коленом и раскинутыми по простыни руками, и ощущал, как постепенно твердеет, но не трогал член. Он хотел копить ощущения в себе, чтобы его трясло от переизбытка, чтобы Хонджун увидел, сколько в нём чувств, которые можно будет выскребать изнутри или которые сами потекут из него растопленным маслом. Демон похвалит и поблагодарит его. Юнхо появился на пороге спальни Хонджуна, робко переступая в одном халате; человек всё так же спал, ничего не изменилось. Демон не вышел из него, чтобы поторопить. На мгновение Юнхо показалось, что демона вовсе нет — но уже, конечно, не было так, как до его появления. Юнхо подобрался к кровати и, отодвинув края халата, сел, чтобы аккуратно провести вдоль чужого остывшего бока. Возбудить Хонджуна, не потревожив при этом его сон, — задача не из лёгких. Он позволил себе чуть сжать пальцы на бедре, ещё не изнеженном глубоким сном, и оно дрогнуло, испугав Юнхо. И он подумал, взяв принесённый из ванной тюбик: «Я ведь мог и соврать ему про то, что знаком с таким делом. Как он себе это представлял? Разве я блудный ночной человек? Откуда во мне столько уверенности, чтобы возбудить спящего человека?» Член умещался в руке и приятно скользил, раскрывая слабый запах смазки; Юнхо даже наклонился из любопытства, пытаясь понять чем она пахнет, но так и не разобрал. Хонджун изредка сбивал дыхание; Юнхо старался рукой, вспоминая движения демона тогда, у рояля, но член Хонджуна оставался безнадёжно вялым. Тогда он попробовал лизнуть. Смазка осталась на языке каплей непривычной субстанции; он двигался по головке, запоминая приятное ощущение гладкости и тепла. Темнота спальни заставляла воображение пробуждать фантасмагории; казалось, что их двоих окружают инкубы и суккубы, шепчущие подсказки своими дурно пахнущими ртами. Юнхо верил в то, что его ведёт иное, а не он сам, — но это работало, потому что Хонджун шевелил пальцами и еле заметно хмурил брови, а до тех пор неважно было, во что Юнхо верил. Он прикрыл глаза, не упуская, тем не менее, шум учащающегося дыхания — если Хонджун начинал волноваться во сне, Юнхо тут же замирал, — но постепенно забылся, вылизывая член в медленном темпе. Он думал о том, что мог бы сказать демон, вот только, увы, не знал, что единственное удовольствие для них — забирать из людей силы. Впрочем, Хонджун обязательно постонал бы для вида, увидев эти старания. «Хоть бы демон держал его от того, чтобы проснуться. Хоть бы демон помогал мне сейчас». Чувствуя пульсирующие венки под губами и замечая, как член твердеет и тяжелеет на языке невыпущенным желанием, Юнхо отвлекался всё меньше на чужие вздохи и собственные мысли. Прямо сейчас он сосал Хонджуну — своему другу, а не тому, что в нём сидело, — и делал это не в наваждении. Его смущала разве что тишина; даже когда Хонджун повёл поднятым коленом и приоткрыл глаза, Юнхо не очнулся. Он встретился с сонным взглядом, и мысли о том, что друг вновь видит его в совсем недружеской ситуации, мелькнули где-то далеко, не взывая к совести. Но потом по лицу Хонджуна растеклась непозволительно знакомая ухмылка, и то напряжение, что мог ощущать Юнхо, пропало. «Он вообще в курсе того, как ты любишь члены? Вы могли бы отлично решить всё сами». Демон усмехнулся, поднимаясь; Юнхо ничего не ответил, но хотелось возразить. Его друг прятался в своём офисе и всю страсть хранил в голове, не выпуская наружу, так что Юнхо и не подозревал о ней. А ведь ему нравилось, когда говорили прямо; нравилось всегда, несмотря на то, что не все люди, которые делали так, вызывали у него радостные мысли. «Я готов принять тебя». За вечность, которую Юнхо, казалось, провёл в тишине наедине с собственным возбуждением и единственной миссией, собственный голос оказался забыт и теперь звучал непривычно мягко по сравнению с шумом, идущим из демона. «Вам, людям, лишь бы избавить себя от боли, да?» Он придвинулся к Юнхо — тот ждал этого так долго, что теперь с готовностью открыл губы, впуская его, и простонал, когда Хонджун резко подался вперёд, прикусив нижнюю губу. Поцелуй разорвался с мычанием Юнхо, и демон изобразил на лице заботу, ожидаемо переборщив. «Я должен проверить». В Юнхо быстро скользнули два пальца, и он охнул от неожиданности — ему было приятно; пальцы Хонджуна были заметно меньше и тоньше в нём, чем собственные. Он протяжно простонал, поддразнивая Юнхо, который разгорелся за несколько секунд. Добавив третий палец и продолжая двигать рукой без чёткого ритма, Хонджун провёл языком по зубам — они определённо были человеческими, но Юнхо уже успел удивиться их остроте — и, подняв ко рту свою руку, вгрызся посередине предплечья. Между ними брызнула кровь; её капли и запах придавали ситуации масленую атмосферу романтики — так считал демон. А Юнхо почему-то раскрыл глаза; сначала в изумлении, а потом в экстазе, когда Хонджун согнул пальцы в нём — он отлично знал куда их стоит повернуть. «Господи, Хонджун! Что ты творишь! Ах… нет, остановись, подожди… Здесь всё будет в крови сейчас. Нет, не вытаскивай… Ещё, да!» «Того, чем ты себя намазал, нам не хватит». Юнхо откинулся на руки, концентрируясь на движении внутри. Теперь, когда демон снова был с ним, вернулось и его мастерство угождать, не доступное ни одному из людей; ощущения обострялись, и Юнхо чувствовал себя ненасытным как никогда. Он постанывал, разглядывая Хонджуна, который сейчас присасывался к собственной руке, словно та ему доставляла столько же удовольствия. Он подвёл её к лицу Юнхо, и тот, недолго думая, подставил язык. Хонджун несколько раз провёл рукой по своему члену. Кровь была неприятной на вкус, и Юнхо захныкал. Когда пальцы в нём приостановились, он наконец смог выдавить из себя слово и протянул Хонджуну лубрикант. «Держи». Демон усмехнулся, надавливая на крышку пальцами, скользкими и без смазки. «Смотря на эту вещь, он вспоминал о своих неудачных свиданиях. А я всё думал что это такое». «Тебе не нужно рвать себя и пускать кровь. Не делай этого, пожалуйста». Он резко поднял глаза на Юнхо — словно тот не просил тихо, а приказывал. Ему, демону, приказывал? Хонджун надавил на крышку, закрывая тюбик и запирая там вытекающую каплю; раз Юнхо решил, что знает как лучше, ему хватит и этого. Тот, опустив на мгновение глаза, сразу же поднял их к чужому лицу; было сомнение, которое не сразу получилось сложить в слова. «Он… он был меньше». Юнхо не нашёл ничего умнее, чем констатировать факт, задушено вздохнув; член, блестящий от влаги, теперь совсем иначе ощущался в пальцах. Хонджун принял его слова за комплимент своим способностям быстро и безболезненно подвергать оболочку метаморфозам. «Заметил. Несправедливо, что я могу менять его размер и форму, но не могу налить кровью! Я сделал его идеальным для тебя». Вопрос о том, может ли демон менять вот так любую конечность, так и остался у Юнхо на языке; он о нём забыл, почувствовав в себе влажную головку, пахнущую смесью человеческого и того, что демон принёс из нижнего астрала. От этих запахов кружилась голова. Хонджун не собирался медлить; голова Юнхо устроилась на подушке, и плечи чуть напряглись от холода простыни. «Есть что-то в том, как вы, люди, любите питаться светом друг друга на кровати». «Не знаю. Я никогда не делал этого на кровати». «Не глотал чужой свет?» «Не занимался сексом». «Жаль — тепло и мягко, и тебе здесь идёт быть таким податливым. Тебе понравится, если эти маленькие руки станут сильнее?» Юнхо прикрыл глаза, утопая в свистящих согласных. Член и правда ощущался подходящим, растягивал в приятном темпе; Юнхо так долго скучал в ванной и здесь, пока Хонджун спал, что теперь ему оставалось немного до конца. Рядом с ухом возник юркий язык, с которого капала ядовитая смола. «Но я знаю что кроется за этой мягкостью. Ты такой сильный, мой свет. Я не могу заглянуть в твоё прошлое и узнать что ты пережил — но я уверен, ты позовёшь меня снова». «Если будешь со мной дальше, то узнаешь всё. С тобой я… ах, Хонджун, я не могу ни о чём думать». «Знал бы ты, как сейчас сияешь в этом халате. От тебя расходятся искры». Слова Хонджуна, его движения и прикосновения — всё шло топливом в один костёр. Юнхо чувствовал его прямо в груди; пламя спускалось, приближая оргазм. Хонджун вёл рукой по животу, будто направляя его. «Скажи, когда будешь близко». «Ты издеваешься надо мной! Когда я думаю, что мне наконец-то хорошо, ты замедляешься, уходишь от меня, — или что ты там делаешь, убираешь свои феромоны». «Феромоны? Что это?» Демон разрезал рот улыбкой — это слово казалось ему смешным, потому что позволяло предположить, что возникло от «fera», — и перевернул Юнхо на живот. Тот, перестав чувствовать член в себе, чуть не начал вырываться, чтобы понять в чём дело, и сбил на себе халат, а потом вовсе его выкинул. Ему было плевать на то, что он выдаёт свою уязвимость; он сам вызвал это создание похоти и уже показал этим то, что уязвим и нуждается в горящем удовольствии, которое сняло бы с его волос слой паутины. «У тебя сегодня капризное настроение, мой свет? Надо было предупредить, я бы тоже немного покапризничал. Приподнимись-ка… На его месте я бы посвящал песни твоим ногам». Какой ужас — слышать это от самого Хонджуна; голос чуть менялся, а манера речи так совсем его не напоминала, но Хонджуна всё ещё было можно узнать. Юнхо передавил стон, развернув голову назад, и увидел демона, который упивался его чувствами и предвкушал скорое насыщение; он удерживал бедро маленькой ладонью, не давая Юнхо сдвинуть колени — и вовремя, потому что ноги разъезжались. На спину падали раскалённые капли, и казалось, что это и правда течёт огонь; когда кровь скатывалась к плечам, просясь на простынь, Юнхо слизывал её. «Пора поделиться, человек». Юнхо растёкся по подушке от одного этого слова — поделитьц-ц-цся. Демон, когда хотелось ему, мог делать голос зазывающим, обволакивающим. У настоящего Хонджуна в голосе не было столько яда, хотя их тембры совпадали. Юнхо спрятал беспомощный стон в мягком теле подушки, и тогда на лопатке оказался скользкий язык, готовый вбирать чужую силу. Трение о постель было бы ничтожной стимуляцией в ином случае, но сейчас Юнхо понимал, что кончит не прикасаясь к себе. Кончает. Он сквозь толстую плёнку слышал гулкие звуки демона, который пустил зубы под лопатку; если бы оргазм был кровью, то эта боль стала бы алкоголем; из Юнхо выходили шипящие выдохи, пока он сосредоточенно тонул в том, что ощущалось таким же вязким, как чужая кровь. «Твоя кровь — эликсир жизни. Я хочу съесть собственный рот, испачканный ею». «Убери от меня зубы, Хонджун». Того это только подстегнуло; Юнхо вскрикнул от новой боли в уже вырытом котловане, когда демон оторвал кожу ошмётками с краёв раны. Он был похож на зверя, продолжая врываться в него, чтобы достать последнее из того, что считалось за свет, и вдавливая руки в бока и спину, на которой краснел вход к самому вкусному из того, что было у людей. «Не плачь. Повернись ко мне, не плачь, мой свет». Юнхо обратил голову назад, и его нашли смягчённые губы; Хонджун весь обратился в нежность. Он медленно вытащил, и Юнхо не заметил, как наружу снова стал проситься стон, хотя от возбуждения осталось только пятно, которую нужно было убрать. Хонджун забирал у него воздух, заставляя дрожать; Юнхо пробовал его зубы языком и не понимал, как можно ими так легко прокусить кожу. Спина кровоточила, и по ней растекалось зло. Оторвавшись от губ, демон собрал остывшие капли с простыни, а потом быстро изучил член Юнхо языком, проверяя, всё ли поглотил. Он выпрямился; теперь в его глазах лежало сытое спокойствие. Юнхо, сам не зная как, смог устроиться на боку; демон, вероятно, покрыл его чем-то вроде магического отвлечения от болезненных выстрелов. Хонджун лежал перед ним, устроившись на подушке, словно настоящий человек. «Я не мог остановиться. И не хотел, по правде говоря». Он не умел говорить «прости» и подобные слова, но Юнхо уловил посыл его фраз, откопал извинение в песке эгоизма. Ему самому предстояло рассыпаться песком, потому что жуткие ощущения снова захлёстывали и Хонджун окружал его со всех сторон. «Сегодня ты был ещё слаще, мой свет. Поэтому твой друг ничего не узнает, как мы и договаривались, — это чтобы ты не думал, что демоны не держат обещаний». «Ты демон?» «Мы их держим получше людей». «Ты демон, правда?» Лицо улыбнулось с подушки, и Юнхо прочёл в этой улыбке ехидное замечание о своей сообразительности. В следующий миг черты разгладились; Хонджун отправился в сон, всё ещё возбуждённый. Юнхо поднялся; рану на лопатке теперь стало бить болью от каждого движения. Прежде всего, её нужно было изучить в зеркале ванной. Юнхо вышел, оставив Хонджуна спать, и мысль застала его врасплох в темноте коридора — он не успел даже нажать выключатель, чтобы кошмарные видения рассеялись. Перед ним снова мерцал огонь, кусая воздух — огонь Сатаны, что был владыкой сердец; в ушах звучали мольбы грешных зажечь их разум этим огнём и испепелить тех, кто стоит у них на пути. Юнхо был тих и сохранял спокойствие; о природе и характере демонов ему было известно не только со слов святого отца. Его не порождала тьма, как всех демонов, но теперь вновь казалось, что с Сатаной их всё-таки связывает что-то, потому что как было объяснить то, что он вновь падал вместе с кровавым водопадом? Он падал на дно. Снова.

Демоны ни в коем случае не могут овладеть чьим-то духом или телом и не имеют никакой власти врываться в чью-либо душу, если сначала не лишают её святых помышлений и не сделают её пустой и лишённой духовных созерцаний.