Имени твоего ради

Собака ткнулась носом в раскрытые ладони, и Лидия почувствовала пальцами влажный от слез мех. Старый пес почти ослеп, животное мучали артритные боли и бессонница, но как бы ему ни было сложно даже просто стоять на лапах, питомец всегда встречал своего хозяина, когда тот приходил с мессы. — Bene, Vitus, bene, — приговаривал пастор, поглаживая чуть свалявшуюся по округлым бокам шерсть. Пес тихонько взвизгнул и поковылял на кухню, едва до слуха донесся звук, с которым из холодильника извлекают на свет божий что-то по-настоящему вкусное. Толстые длинные когти животного ощутимо царапали пол. Отварное филе с легкостью распалось на волокна, стоило лишь ножу прикоснуться к нему. Витус не двигался, лишь легонько размахивал хвостом в такт выверенным движеньям рук. На пол капали две длинные ниточки слюны, да так интенсивно, что через пять минут возле лапы собаки образовалась крохотная лужица. Когда мясо было порезано, пастор соединил его с тушеным кабачком и положил в миску. Пес с благодарностью принял из рук хозяина ужин, и только когда по кухне разнеслось удовлетворенное чавканье, пастор Бернадотт сделал кофе себе и гостье. Близилась полночь и постепенно воздух наполнялся грозовыми раскатами. Лидия это знала, она предвидела бурю, но девушка не была готова. Ей показалось совершенно безумным видеть, как тяжелые кустистые тучи вспарывают свои животы о неприветливые хребты сосен, будто им это вовсе ничего не стоит. Что это за сила неотвратимо движет мокрые войлочные облака навстречу ей — лишь перышку, выпавшему из крыла зимородка? В голове хрустели и искрились осколки зеркал. Сталкиваясь, они разламывались еще больше, смешиваясь с крошевом, что еще пару мгновений назад было частью них. — Мы, клерки, — кивнул пастор на Витуса, — истинные собаки. Наша доля — беззаветно служить хозяину, — Бернадотт передал гостье чашку и присел рядом. — Мы — настоящие цепные псы, католические гончие...Господь питает нас, на него одного уповаем. Нами движет вера и только она. Без веры нет порядка и процветания, без веры нет благодати, нет счастья на Земле, — хозяин дома развел руками, будто для него эта мысль была чем-то самим собой разумеющимся. — А эти колдуны и чародеи, — последние слова были сказаны с презрением, — они есть в сути своей коты. Не признают авторитет и правила, лишь делают, что вздумается, в угоду личным амбициям, а потом ни за какие последствия не отвечают. Привороты, порча, жертвоприношения, осквернения могил, падеж скота...хула на святых мучеников! — К концу предложения старик повысил голос, и последние слова он почти выкрикивал, но вовремя себя одернул, перекрестился и сжал челюсти. Его мутные усталые глаза, наконец, взглянули на гостью. Лидия молчала. Она смотрела в окно. — Но раз такие, как они, все еще коптят небо и творят чернь, значит милость Господа безгранична, и есть спасение даже для таких насквозь прогнивших сердец. В похожей на келью кухне пахло постной выпечкой и смолистым деревом. Старый пузатый холодильник, похоже, видел закат прошлого века, и судя по упругому гудению, он полон сил пережить и век нынешний. Крепкий стол из просто обработанного орешника слегка скрипел под своей тяжестью, будто пожилая сеньора, что по-доброму журит непоседливых внуков, стащивших из кладовки сладкие яблоки. Зной, мучавший город весь день, отступил, впитался в поля и лощины, залег на дно в болота и топи, чтобы переждать эту холодную ночь. В рассохшиеся от времени деревянные окна просачивалась мгла. Отголоски грозы доходили сильной вибрацией. Она неприятно прокатывалась в горле и с запозданием падала внутрь, в трахею, словно неумело забитый в лузу шар. Закончив с трапезой, Витус положил голову на колени священника, чтобы получить причитающуюся ему порцию скупых ласк. Теплая жилистая ладонь поглаживала серебристый мех, и он проходил сквозь пальцы, будто нити черного речного жемчуга. Лишенный напускной идеальности, он мог бы украсить престол божий, но вместо этого его касались пропахшие табаком и ладаном пальцы пьянчуги-священника. Лидия сглотнула от щемящего чувства безответного одиночества. Она вспомнила отца. — Скажи, дитя, как ты думаешь, почему демон был именно в кукле? Почему он не вселился в картину, к примеру, или не в тебя? Ведь у него был шанс тогда, около моста, — пригревшаяся на уютной кухне Лидия сразу встрепенулась. Она сжала в руках стремительно опустевшую кружку и попыталась припомнить детали событий. — Ну... Может, его давно заточил туда кто-то из экзорцистов, — священник попробовал остывший кофе на сладость и, удовлетворенный вкусом, прихлебнул побольше. Девушка нахмурила лоб, размышляя. — Возможно, кукла пролежала где-то на чердаке, а потом ее снова достали и кому-то подарили. Я не знаю, отче. На самом деле, здесь может быть, что угодно: куклу могли уронить, и кусок фарфора каким-то образом откололся, в следствие чего целостность печати или предмета нарушилась. Если честно, когда я рассматривала куклу, самой печати я не видела, и возможно ее не было вовсе, просто кто-то по ошибке прочел заклинание или сказал фразу, выпускающую зло. А потом начались смерти. Таким образом, кукла постоянно меняла хозяев, и в каждой семье были убиты люди. Заметно занервничав, Лидия подперла подбородок рукой. От осознания того, как все запутанно, проснулось тяжелейшее чувство вины. Она должна была изначально во всем разобраться и найти способ уничтожить куклу, а вместе с ней и демона, но отчего-то решила просто сжечь обувную коробку вместе с ее содержимым. Почему Лидия так сделала? Ответ лежал на поверхности нефтяным пятном: экзорцист испугалась. Она боялась оставлять куклу рядом с собой ещё хоть на день, боялась энергии, которую чувствовала даже вне дома. Ее поджилки тряслись каждый раз, когда наступала ночь. Потому что такого мощного и обезоруживающего зла ей не доводилось чувствовать никогда. Тот шепот, что крался к ней по половицам, тот глухой вздох и свист... Это сводило с ума. Пастор нахмурился, обдумывая версию гостьи. Он размеренно отстукивал на столешнице какой-то ритм, словно впадая в некоторое подобие транса. Затем он снова посмотрел на Лидию. — Нет, это не логично. Если бы печать исчезла, то демон бы перестал быть частью куклы, так? — Дождавшись осознанного кивка, пастор продолжил. — Значит, тогда дух бы начал использовать людей для своей выгоды, вселяться в них. Очевидно же, что в теле живого человека возможностей было бы гораздо больше, нежели в маленьком предмете, — Бернадотт продолжил уже увереннее. Казалось, ему не меньше Лидии было интересно, что за сущность имеет такую силу. — То есть разрушение печати было бы демону благом, и он бы получил долгожданную свободу. Зачем тогда ему снова возвращаться в свою тюрьму? — Лидия хотела что-то сказать, но лишь открыла рот и закрыла его обратно. — Я поищу сводку с именами жертв этой бесовской куклы и посмотрю, были ли среди потерпевших одержимые, но держу пари, что с этим все чисто, — мужчина отломил кусочек пресной лепешки и с короткой молитвой отправил его в рот. — Все же что-то мне подсказывает, что демону было комфортно сидеть в кукле. Сама рассуди: сущность не гуляла по чужим телам, а добровольно выжидала в тесноте долгие годы. Она все еще была там, когда ты принесла покупку домой. — Поэтому демон и разозлился, когда я сожгла куклу? Я разрушила его дом, а не тюрьму, и он захотел так изощренно отомстить мне, — пастор лишь кивнул. — Может, из-за этого дух не вселился в меня сразу. Демон просто захотел извести меня перед смертью. Он ведь обещал мучения, — Бернадотт убрал грязную посуду со стола и снова присел. — Ну или у него ничего не получилось, потому что на мне мощная защита, — про природу этой защиты Лидия предпочла умолчать. Ещё одну лекцию о том, что с ведьмами нельзя дружить она не выдержит. — Может быть и третий вариант: ему просто неудобен человек, поэтому он выбирает вещь. Телефон слишком громко оповестил о входящем сообщении. Не успела Дитц разблокировать экран, как из чёрного зеркала на нее посмотрел сонм неоновых рекламных глаз. Криво оформленные пестрые картинки заполонили пространство всего рабочего стола. Нелепые, карикатурные, они неуместно светились в приглушенной темноте аскетичной кухни, будто пин-ап модель, посетившая репетицию церковного хора. Открыв первую попавшуюся рекламу, Лидия увидела знакомую фигуру в полосатом пиджаке. БиДжей возлежал на кинг-сайз сердце с черной розой в зубах. Ярко-желтая вывеска со стрелкой зазывающе указывала на вторую половину кровати. Изображение сопровождалось надписью: Одолевает одиночество? Не проблема! Вас просто надо отбитлджусить. Лидия едва не поперхнулась, но из-за уважения к хозяину дома, сдержалась. Несмотря на безвкусное оформление рекламы, глаза экзорциста заинтересованно изучали оголенный торс демона. После целой минуты жадного изучения Дитц едва не отвесила себе затрещину, но все равно вопреки воли открыла следующую картинку. Эта реклама была еще более откровенной. Здесь Би Джей предстал в образе ковбоя. Видит бог, девушке было бы достаточно смотреть только на высокие сапоги со шпорами или на широкополую шляпу, но глаза упорно возвращались к узеньким плавкам с коровьим принтом. По точеному прессу демона стекало молоко. Супер-пупер секси-шмекси биоэкзорцист. Оседлает даже самую непокорную тёлочку. Чтобы успокоиться, Лидия глубоко вздохнула, но от этого ее голова ещё сильнее пошла кругом. Девушка яростно закрыла и эту рекламу, но без ее ведома открылась третья. Дитц пообещала себе, что эта точно станет последней, иначе телефон полетит в стену. Здесь Битлджус был уже в привычном полосатом костюме и с зачесанными назад белыми волосами. Его рот скривился в победной ухмылке, обнажая непомерно длинный язык. В руках демона была губная гармошка. С лёгкостью нахожу ноту G на любом инструменте. Абсолютно все картинки были неуместными, слишком пошлыми и местами даже мерзкими, но когда она откладывала телефон в сторону, ее уши горели. — Все это странно. Пока у нас больше вопросов чем ответов, а действовать на основе обычных догадок мы не можем, слишком высок риск, — пастор как-то рассеянно пригладил зачесанные назад волосы. Было видно, как священник продирается через дебри своих размышлений, словно перед ним лежал в снегу огромный яблоневый сад. Раздвигая ветки запачканными рукавами, он, будто бы, вовсе не видел выхода. На осунувшемся лице, словно стигматы, проступили признаки застаревших мучений. Как долог и тяжел был его путь? Скольких он спас, а сколько обрек на гибель? Лидия вздохнула. Ей было жаль этого человека. — Но действительно, почему кукла? Почему не кинжал или антикварный фолиант? — Задала она, наконец, вопрос. — Предположу, что это как-то связано с детьми. Может демону нравится их пугать и изводить. Возможно, это богомерзкое существо привыкло действовать именно через слабых и неразумных, потому что их волю легче сломить. Если ребенок и расскажет обо всем, то родители, скорее всего, ему не поверят. Я попытаюсь найти информацию о таких демонах в библиотеках Церкви, — священник снял очки и протёр линзы. Уставшая от долгого сидения, Лидия поерзала на стуле. — Сейчас, конечно, все компьютеризировано, не нужно ехать за сведениями в монастырь на другой конец страны и просить разрешения поработать с библиотекой, но мозг у меня один, поэтому, чтобы систематизировать всю эту информацию, нужно время, которого у нас крайне мало. — Святой отец, скажите... Что будет, если мы так и не узнаем его имя? — после продолжительного молчания спросила Лидия. Она знала ответ, но ей до болезненных мурашек хотелось ошибиться. — В нашем ремесле приходится чем-то жертвовать, особенно, когда нужно исправлять свои же ошибки, — пастор укоризненно, но совершенно понимающе в последний раз взглянул на гостью. — Или кем-то, — протянув свою визитку, девушка поднялась из-за стола. Дремавший на лежанке пес взвизгнул во сне, будто все слышал и понимал, будто имел сострадание скорбеть по обреченным. Лидия отчаянно не хотела, чтобы по ней скорбели. — На все воля божья, — пастор перекрестил на прощание гостью и закрыл за ней дверь.