Shadows Of The Possessed

Life's too short to be dancing with the Devil

Life's too short to be dancing with the Devil

You best sleep with a blanket and a shovel

'Cause life's too short to be dancing with the Devil

Set It Off

      Был восхитительный вечер. Настолько восхитительный, что испортить его не могло просто ничто. Ни неровности дороги, ни лень лошадей и извозчика.       На светлом небе медленно плыли мелкие ватные облачка. Солнце, вроде, пока и не думающие заходить, светило просто великолепно, выгодно окрашивая в ярчайшие, тёплые тона не только уже пожелтевшие клёны, траву и подржавелые крыши домов горожан, но и, частично, внутренность коляски: кожаные сиденья, раздвинутые шторки, лениво витающую в тёплом воздухе пыль, ткань небесно-голубого платья самой Лизы, нежные оборки-облачка, и светящиеся, как само солнце, пряди золотистых вьющихся волос, собранных в замысловатую причёску.       Колёса равномерно поскрипывали по камням дороги, раздавались редкие оклики извозчика: — Эй, любезные! Н-но! На лицо Тушиной ещё давно легко наскочила мягкая добрая улыбка, и до сих пор не желала от туда слезать. В предвкушении праздника и бала в голове была приятная пустота, на какую мысль ни посмотри — все были, как на подбор, лучистые и мягкие.       Неожиданно колёса скрипнули в последний раз и коляска, дёрнувшись напоследок, остановилась. Извозчик, расторопно соскочив с козел, распахнул дверцы и помог даме спуститься с подножки, на что она ласково улыбнулась и подала ему сумму, несколько превышавшую плату за проезд.       Лизавета подошла к калитке, и несколько раз постучала в неё. Ждать долго не пришлось. Дверь тут же распахнулась, и из неё выглянул дворовой Прохор: — Заходите, барыня, заходите. Бал ещё не начался, но скоро будет. Хозяева уже готовы. Он проводил Лизу до самого поместья, учтиво пропустив внутрь, и сняв с неё и унёсши плащ.       В зале не были зажжены свечи, так как было ещё светло, но было уже довольно много народу. Многие собирались в кучки и обсуждали каждодневные дела, улыбаясь и шутя, повсюду уже раздавался звонкий смех дам.       В уголке, у пианино, уже готовился играть приглашённый на празднество тапёр, налаживая ноты. В зале царила всеобщая атмосфера праздника и веселья. Были приглашены почти всё общество города: от губернаторской семьи фон Лембке до даже капитана Лебядкина.       Только ни Верховенского, ни Ставрогина пока видно не было. Верховенский-то ладно, и без его хитрой мины здесь было хорошо, но Ставрогин… Тушина знала, что он просто обязан быть на балу, и старательно выискивала в толпе его хорошо сложенную, высокую фигуру.       Но тот, кого Лиза увидеть не то что желала, но даже мечтала, в этой пёстрой разноликой толпе появляться не хотел.       Его силуэт всегда был для Лизы загадкой, мистической, неприступной, но от того ещё более привлекательной. Он имел просто идеальную внешность, какую-то демоническую привлекательность, казалось, он знает, что-то знает, чего знать никому другому не дано…       Вдруг кто-то тронул Лизу за плечо, резко вырывая из захватывающего водоворота мыслей о Николае. Она, вздрогнув, развернулась, и перед ней предстало довольное и улыбающееся лицо Воронец, её давней знакомой: — Лизонька, милая, что же ты в уголочке стоишь, невесела? Может, лучше побеседуешь с нами? Ах, представляешь, говорят, сестра Лебядкина… — Но девушка не успела договорить, как вдруг на небольшой подиум вышла, освещаемая зажжёнными свечами, Варвара Петровна Ставрогина. Все сразу приковали внимание к хозяйке Скворечников.       Она была в чудесном туалете по петербургской моде, одетая со вкусом, её платье переливалось золотым шитьём, а на лице было выражение крайней радости и участия ко всем лицам, находящимся в зале. Давно уже она не была в таком свежем виде и хорошем расположении духа. Ставрогина улыбнулась и начала: — Дамы и господа! Все, приглашённые на этот чудесный вечер! Я надеюсь, все здесь присутствующие имеют представление, зачем же мы все здесь собрались? В любом случае, спешу объявить о великолепном событии— тут Варвара Петровна, схватив за руку до этого витающего в облаках Степана Трофимовича, быстро привлекла его на импровизированную сцену — наш дорогой Степан Трофимович отмечает свой очередной день рождения, на этот раз юбилей! Так поздравим же нашего юбиляра!!!       Тут вся публика разразилась криками, овациями Варваре Петровне и поздравлениями в адрес Степана Трофимовича. Он смущённо благодарил всех поздравляющих. Его тут же кинулись обнимать, дарить что-нибудь, говорить комплименты, снова и снова поздравлять. Вскоре он уже совсем ошалел от всего этого счастья, все его руки были заняты подарками, а на поздравления, не устававшие сыпаться со всех сторон, он отвечал уже невпопад.       На выручку пришла та же Варвара Петровна. Она вновь привлекла внимание сборища: — Предлагаю всем сейчас посмотреть на великолепный закат! Сегодня прекрасные тона на небе, и всё это отлично видно с нашей веранды!       Дамы, взглянув в окна, восторженно воскликнули в один голос, и повлекли за собой своих кавалеров, подруг, знакомых, всех, кто только попал под руку, на веранду, поглядеть на закат.       Степан Трофимович, наконец, освобождённый от такого пристального общего внимания, пошёл к себе в комнаты положить все подарки и затем присоединился к остальным.       Все, кто только уместился на веранде, глядели во все глаза, переговариваясь и шушукаясь. Кто-то из толпы выкрикнул: — Ах! Какой чудесный!       Закат и вправду был чудесный — солнце, яркое, красно-оранжевое, одаривало землю последними своими лучами, разливая повсюду неземные краски розово-жёлтых тонов. Под ним становилось розовым всё: от верхушек садовых деревьев до птиц, караванами пролетавших где-то в воздушной глубине. На востоке небо было уже сине-фиолетовым: надвигался вечер. В глубинах оврагов уже разливалась тьма, ещё призрачная, некрепкая, но… Уже ощутимая.

***

             За всей этой суматохой Тушина совсем как-то потерялась. Её в толпе немного зажали, не увидев, некий низенький чиновник наступил ей на ногу, потом, конечно, он долго извинялся, протирая лысину платочком и не отставая, пока Лиза несколько раз вымученно не улыбнулась и не сказала, что всё хорошо, и ей не больно, и он не повредил её туфелек…       Всё-таки восхитительный вечер начал портиться.       Волнения добавляло то, что Тушина никак не могла разглядеть в толпе Ставрогина. Либо это просто случайность (как она себя уверяла), либо он не пришел, пока! Но скоро будет, либо, может, он от неё скрывается?..       Когда солнце окончательно село, Ставрогина пригласила гостей обратно в зал, и объявила, что начинаются танцы. Приглашённый тапёр начал играть что-то танцевальное, весёлое и очень затягивающее, но Лиза не могла окончательно подавить своё волнение. Пары кружились по залу, хохоча, мелькали кружева, оборки, фалды сюртуков, всеобщее веселье не утихало, а лишь набирало обороты. В уголке группка господ пила и смеялась дребезжащими голосами над какими-то шутками, кто-то ушёл играть в карты…       Вскоре какой-то франт заметил, что Тушина хорошо поёт, и неплохо бы её попросить показать свой талант, и уже через минуту пол-зала умоляло Лизу спеть, как это часто бывает. Но как её не упрашивали, она отказалась, объяснившись плохим самочувствием. Становилось всё тошнее и тошнее.       Тревога, изъедавшая её червём уже давно, всё не уходила. Предчувствие чего-то плохого роилось в голове, не отпуская.

***

      Лизавета в очередной раз томно обмахнулась разноцветным веером. В зале слишком душно и жарко. За эти несколько минут скуки и глупых предложений потанцевать от самых разных кавалеров на улице успело стать достаточно темно, хотя небо пока было ещё светло, и зажгли свечи.       Вдруг Лиза заметила, что в зал сквозь одну из дверей скользнула тень… Сначала в её голове промелькнула мысль о ком-то страшном, но уже через мгновение она узнала в тут же спрятавшейся в толпу фигуре Ставрогина.       Она, обрадовавшись, чуть ли не бегом поспешила в ту часть зала, где скрылся силуэт Николая, расталкивая всех подряд, чуть не падая и извиняясь. Вскоре она толкнулась кому-то прямо в грудь, уткнувшись в идеально выглаженный тёмно-синий галстук. — Простите, я вас… Взглянув в лицо молодому человеку, на которого случайно налетела, она узнала того, кого искала весь вечер — Николая Ставрогина. Он посмотрел на неё с неким странным огоньком ненависти в глубине потемневших зрачков, но тут же его взгляд принял обычное состояние приятной улыбчивости, с которой он почти всегда на неё смотрел. —Лизавета Николаевна! Какая приятная встреча! Вы сегодня как никогда прекрасны. Она, тут же зардевшись и опустив взгляд, ответила: — Да, встретить Вас здесь совсем неожиданно… — тут же поняв, что сморозила глупость — как же Николай может не прийти на бал собственной матери? — она смутилась ещё больше — Рада Вас видеть.       Её сердце ужасно билось, с каждым ударом всё сильнее и быстрее, скача, не вмещаясь уже в грудную клетку и норовя расколотить рёбра ко всем чертям. Кровь приливала к щекам, горяча всё тело до болезненного жара. Он, он… Это он. Николай Ставрогин.       У Лизы ещё с утра сидело в голове, на самых подкорках сознания, предчувствие, что что-то будет. Ставрогин, таинственный, неизмеримый в своей силе и сложности, наконец покажет ей ту свою сторону, о которой она никогда и даже не подозревала. И она, наконец, его нашла на этом ужасном празднике, она справилась, и это произойдёт сейчас, сейчас… — Как Ваше здоровье, Лизавета Николаевна? Как дела Ваши? — Вырвал её из оцепенения Ставрогин. — Ах, да, всё прекрасно! Даже голова уже почти не болит, хотя здесь очень душно… — Не хотите ли потанцевать? сейчас как раз прелестная мелодия. — Он чуть поклонился и предложил ей руку. — Я совсем не против!       Лиза тут же подала ему свою изящную, нежную ручку. Николай, чуть ухмыльнувшись, поднёс её к губам и тут же завлёк Лизу в танец.       Он кружил её по всему залу, в водовороте оборок закручивая всё дальше и дальше. Её голова начинала чуть-чуть кружиться, по мере танца всё сильнее. Сознание куда-то уплывало, в страну искрящийся музыки, блестящих платьев и, конечно, взора Ставрогина, прикованного к её глазам.       Он смотрел на неё сверху вниз с каким-то мягким вожделением, завлекая в глубину своей ауры, привлекательной, демонической, всепозволяющей. Во внешне светлых голубых глазах кое-где темнели воронки неясных, но таких завлекающих мыслей и желаний.       Николай кружил Лизавету по залу, обхватывая, обволакивая её нежно, легко, но крепко. Девушка, полностью погружённая в такой мимолётный, но вместе с тем несказанно глубокий и утягивающий в себя миг танца, позабыла всё: недавнее смущение, сомнение, подозрения… Существовала только она и Ставрогин.       Он, вроде случайно, увёл из освещённой части зала в какой-то полузакуток, тонущий в серой тьме. Они стояли там, не размыкая рук и глядя друг другу в глаза.       Они были… Боже, глаза Николая светились ярко-голубым, заостряя тьму. Они пылали каким-то совершенно адским огнём вожделения. Лиза чуть напряглась, но тут же вновь впала в тот некий гипноз плавления. Она, даже не отдавая себе отчёта, тихо прошептала: — Николай… Вы всегда будете только со мной?.. — Нет. И никогда не был — прозвучал резкий ответ.       Тушина вскрикнула и, будто отскакивая от сладкого миража, отдёрнула руки. Дым видения рассеялся, и перед девушкой предстал тот Ставрогин, которого она никогда не могла разглядеть за прелестной маской.       Его глаза, несмотря на сказанные слова, только сильнее наполнялись теми тёмными вихрями, что могли затащить неосторожного куда чёрт пожелает. — Вы мерзавец! Бесчувственный!!! — Вскричала бедная девушка. — И что с того? Да, я мерзавец, и всегда был им. И Вы удивлены, дорогая? — Голос Ставрогина стал не приятным и низким, как обычно, а высоким и гадостным, будто во рту у него слова испускает не язык, а склизкая змея.       Его глаза становились страннее и страннее. Голубой свет его привлекательных радужек вдруг сменился на какой-то оранжевый, жутко и неестественно выделяющийся в темноте. Зрачки как-то уменьшились и вытянулись. По лицу начала расползаться улыбка. Не из тех, ангельски прекрасных, чарующих, которыми Ставрогин часто одаривал её во время их свиданий. Нет, эта улыбка скорее походила на оскал, совершенно неестественно расползающийся всё шире и шире, сверкая заострёнными зубами.       Когда же он потянулся к ней кажущимися в темноте когтистыми пальцами, Лиза от какого-то животного ужаса, сковавшего всё её тело в оцепенении, высоко вскрикнула в слепой надежде, что из светящего в дверь зала кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь, придёт, и этот кошмар закончится…       Ставрогин, выглядевший будто уже не он, улыбнулся и быстро произнёс: — Дура. Тут его глаза закрылись, и он, покачнувшись, вдруг медленно осел на пол.       Лиза, ещё больше испугавшись, прижалась к стене, закрыв глаза и переводя дыхание. Боже, боже мой… Что это было… Вскинув руку, девушка осенила себя крёстным знамением и стала тихо шептать молитву.       Через некоторое время она, взяв над собой контроль, наконец приблизилась к телу, лежащему перед ней в какой-то перекорёженной, нечеловеческой позе. Ставрогин… Это же до сих пор он? Чего бояться? Тушина несмело прикоснулась к плечу. Но никакой реакции не последовало. Девушка принялась трясти мужчину за плечи, звать его в лицо — но нет. — Что с ним?..       Безответность всё больше пугала.       Лизу пронзила догадка. Да он в обмороке! Быстрее доктора!

***

      Доктор еле протолкнулся через толпу охающих и ахающих. Прослушав Николая, он авторитетно заявил: — Ничего серьёзного. Простой обморок. Неудивительно, здесь очень душно.       Местный эскулап с совершенно спокойным видом раскрыл свой небольшой чемоданчик и выудил из него длинными пальцами баночку с нашатырным спиртом. Нанеся пару капель на кусочек ваты, седовласый доктор поднёс её к лицу Ставрогина, больше похожего на маску и сохранявшего на себе выражение полного отсутствия.       Николай медленно, щурясь, раскрыл глаза. Поднеся руку к лицу, он смахнул упавшую на него прядь. Опираясь на ту же руку, приподнялся. Доктор учтиво спросил: — Вам лучше? — Гораздо. Спасибо. — Произнёс Ставрогин так, как будто некоторое время назад не упал в обморок по непонятной причине. — Но, боюсь, мне станет хуже, если я останусь здесь. Пожалуй, лучше я удалюсь в комнаты. — Совершенно верное решение! — Одобрил доктор.       Под удивлённые охи, возгласы и шепотки толпы мужчина двинулся в сторону лестницы, прихватив с собой свечу. — Может, Вам помочь? — Что случилось? Наверно… — Ах, кошмар! Шепотки наполняли зал.

***

      Ставрогин шёл по тёмной, поскрипывающей лестнице, слабо освещённый подрагивающей свечой. Её недостоверный свет порождал толпы теней на стенах. Они, благодаря колебанию тонкого пламени, танцевали, дёргались, кружились вокруг Николая в безумной пляске, сверкали глазами, бесновались, лишь изредка путаясь в налёте паутины. Но сам Николай никакого внимания на теней не обращал. Их шепотки вовсе его не волновали. Разве это страшно? Он шёл в кабинет, и всё.       Его лицо казалось маской, ничего не выражающей. В неверном свете оно выглядело фарфоровым.       Преодолев последнюю ступеньку и пройдя по такому же тёмному коридору, Николай свернул в свой кабинет, всегда пребывавший закрытым на все обороты ключа. С невозмутимым видом он зашёл внутрь и закрыл кабинет так же тщательно, как и раньше тот был заперт.       Последний раз повернув ключ в замке, Николай подошёл к своему столу, поставил свечу в подсвечник и устало опустился в кресло. Чуть простонав, Ставрогин закрыл глаза. Перед ними тут же поплыли цветные круги.       Тени на стенах ничуть не успокоились. Они метались друг вокруг друга, крутясь, пока в конце концов не сплелись в одну, отбрасываемую телом мужчины. Шепотки теней становились всё более неразборчивыми, сливаясь в единый гул.       В уголках пустынного кабинета сгущалась тьма. Он казался огромным, тонущим в этом непроглядном нечто. Выделялся, освещённый нестойким пламенем свечки, только письменный стол, заваленный коробками с коллекциями бабочек и разными препаратами, кресло, в котором неподвижно сидел хозяин кабинета, и участок стены, на который легла его тень. Всё остальное не существовало, провалившись в тьму.

***

      Через несколько мгновений тень, отбрасываемая недвижным Ставрогиным, вздрогнула, чуть уменьшившись. Хозяин её, конечно, этого не видел, глаза его всё ещё были прикрыты. Но тень, совершенно не обращая на него внимания, решила совершенно по-иному. Там, где у неё должно располагаться лицо, внезапно зажглись два огонька, искры, отбрасываемые свечой. Равномерный гул поутих, как бы случайно сформировавшись в слова: — Ставрогин… Ты же не забыл о нашем договоре? Ставрогин лишь поморщился, не реагируя. И так достать успеет.       Тень, окончательно сформировавшись и приняв вид человека, скользнула на зеркало. — Николай, дорогой мой, — прошептало отражение — неужели ты не хочешь осуществить задуманное? Ты сам это придумал… И сам же осуществишь. Не правда ли?       Ставрогин с усилием поднял ставшие свинцовыми веки и устало взглянул в сторону зеркала. Он уже знал, что там увидит.       Его, будто фарфоровое, лицо, тяжёлый взгляд, чуть сгорбленная поза медленно изменялись. Перед его взглядом представал некто совсем иной. Тонкое, изящное телосложение, которое при других обстоятельствах можно было посчитать хрупким, болезненным и даже симпатичным. Светлая рубашка, клетчатая жилетка. Светло-русые, чуть длинноватые волосы.       Казалось, будто вокруг головы сияет светлый нимб. Забавно… Особенно когда глаза, светящиеся в тьме неестественно оранжевым, лучились притворной любезностью и даже какой-то влюблённой восхищённостью, но на их дне… На их дне скрывалась бездна ада. Бесконечный голод вседозволенности. Безумие. Рот, растянутый в неестественно широкой улыбке, являл заострённые зубы в выражении противной, притворной покорности. — Nicolas… Дорогой мой… Ангелочек… Ну зачем сдерживаться? — Мурлыкало отражение. — Ты только держишь самого себя в клетке! Ну послушай! Кто, ну кто же желает тебе лучшего, больше любит тебя, чем я? — Отражение вытянуло руку из зеркала, поглаживая Николая по плечу. — Я — это ты… Ты же хочешь… Хочешь власти… Я всё делаю только ради тебя… Ты знаешь это. — Я не могу. Ты ни что иное, как просто фикция, видение. Pierre, да разве могу я такое допустить? — Николай хохотнул. — Разве… — Что? — Отражение напряглось. — Верховенский, да Вы просто на такое не пойдёте. — На всё пойду! Вы же знаете… — Тогда всего одна ночь. И никаких потом кошмаров, ясно?! — Да, да, конечно! Nicolas… Красавец… Мой вы красавец… Идеальный вы…       Ставрогин, не выдерживая причитаний Верховенского, отодвинул кресло и резко встал. «Pierre» чуть отшатнулся, но затем выплыл из зеркала, кружась в нетерпении сзади Николая. Тот открыл один из ящиков стола и стал быстро в нём рыться. — Ну скорее, скорее же… Давайте… — Нетерпеливо подгонял дух.       Николай же, вытащив из ящика почти всё его содержимое, наконец осторожно выудил оттуда небольшую склянку с некой жидкостью оранжевого цвета. Вещество внутри переливалось, с его красноватого дна поднимались мелкие пузырики. Сверху была лимонно-жёлтая плёнка. На стекле сверкали отблески свечи, но и само вещество издавало равномерный оранжевый свет, изменяя пространство. — Казалось бы, выглядит так невинно… — Пробормотал Ставрогин, крутя в пальцах сосуд. — Но знал бы кто, как может мельчайший глоток уничтожить весь свет, оставив внутри лишь ничтожную тьму. Как извратить человека, как выпить все его благие устремления…       Николай усмехнулся. Приложив усилие, вытащил крепкую пробку. Его тут же окружили облака ржавого дыма, мягко светящиеся в темноте. Свет свечки был более не нужен. Ставрогин стоял, окутанный оранжевым светом, и лишь глаза его слабо выделялись синим. — Ну что же ты стоишь… — прошелестела тень сзади, сверкнув глазами. — Пей.       И будто в агонии, подчинившись приказу, Ставрогин поднял колбу, в последний раз на неё взглянул и, зажмурив глаза, быстро вылил содержимое в рот.       «Гадость ужасная…» — пронеслось в его голове, пока он падал навзничь на ковёр. Его внутренности ужасно скрутило, казалось, он выпил серной кислоты. Каждая клеточка тела сигнализировала о своём полном разрыве. Ставрогин заходился в жутком кашле, в следующую секунду крутясь в агонии. Его тело изменялось, медленно, мучительно. Это было в прямом смысле страшнее часа рождения и часа смерти. Через несколько секунд мучений его сознание, наконец, растворилось в блаженном забытьи.