Nuntius Lunaris

Черная шелковая ткань скрепляется между собой матовыми черными пуговицами, закрепленными ловкими тонкими пальцами. Черные брюки, такие же черные подтяжки обрамляют худощавое тело существа.  Многие бы сказали, что это человек, но видели ли они мертвенно-бледную кожу под длинными рукавами рубашки? Порой эта мертвенно-бледная кожа украшается мелким белоснежным оперением или нежными жабрами, а может быть и наоборот, грубоватая кожа - словно корка заживающего ожога, а у кого-то прямо из вены вырастает стебель цветка. Многое скрыто под многочисленными слоями ткани, тональных средств и наивностью смотрящих.  Для них это лишь театр - они просто пришли смотреть на шоу, где «протестантская церковь пытается отстоять свои права заставив святого Отца петь под гитару», ведь это интересно, даже смешно.   Но знали бы люди, что происходит на самом деле, пока они завороженно, или же безразлично, но смотрят на представление. Каждый обращенный на протестантов человеческий взгляд автоматически образует связь с существами, коими являются все, кроме солиста. Таинственная, не свойственная церкви музыка вытягивает жизненные силы через людские  глаза, помещая все невидимые нити жизни в стеклянный сосуд под рубашкой каждого существа.  Шесть пар ног направляются в сторону сцены. Тут все ясно и понятно без объяснений - это музыкальная группа, и у них с минуты на минуту начнется концерт.  В зале играет таинственная музыка, предвещая начало выступления, а за портерами слышится гул и голоса людей.  Сегодня они будут собирать души в итальянском театре.  Терцо был очень подавлен наедине с собой. Мало кто обратил внимания на его излишнюю молчаливость, поскольку он и так был достаточно скрытен ото всех, даже от упырей. Хотя, он всегда относился к этим существам с настороженностью. Ко всем, кроме Омеги.  И снова проворная мысль приводит его к лику гладкого лица с добрым, как у ребенка взглядом. И снова сердце ускоряет свой ход, а дышать становится трудно. Он виноват в смерти Омеги. Паническая атака начинает захватывать его трезвое сознание, и он встает на колени, усаживаясь на пятки и хватая себя за голову. Он смотрит в пол, но это не играет ровно никакой роли, когда чувство собственного ничтожества и вины поглощают тебя с ног до головы… Они лежат в обнимку на большой кровати, смотря в потолок и обсуждая абсолютно всё, что только приходит на ум, даже такие глупые вещи, как схожесть луны в ночном небе с кусочком созревшего сыра эмменталь. Далее их разговор перешел к сочетаниям между разными видами сыра и вина, а после этого они вспомнили, как собирали виноград для вина в прошлом месяце.  Все казалось таким родным, теплым и непринужденным, однако Терцо всё ещё был напряжен. Он отказывался верить в то, что он обязан сделать сейчас. В эту ночь. Хотелось бы лежать вот так вместе вечно. Хотя, даже не обязательно лежать. Главное, чтобы они были вместе. Навсегда.  Время подходило к рассвету. Темы для разговора так и не заканчивались. Терцо сильно устал и хотел спать, но он не злился из-за этого, ведь провел эту ночь рядом с любимой душой, а не в угнетающем одиночестве.  Ему дали время до рассвета.  В один момент оба замолчали. Омега прикрыл глаза, хотя упыри не спят по своей природе. Он просто готовился к расставанию с любимым человеком навсегда. Омега знал, что Терцо будет плохо без него, но понимал, что это судьба.  Порой Омеге казалось, что Терцо знал все - он знал каждый угол в аббатстве, множество языков, различные виды танцев, рецепты национальной кухни большинства стран мира, как превосходно спеть любую песню, даже на самом непонятном, забытом языке. Терцо знал, как появился Омега, каким человеком он был до своей «второй жизни», сколько грехов и добрых дел он совершил, какого цвета его душа. А Омега не знал ничего - ни откуда появился Терцо, ведь его просто привели к упырям в обеденный зал - именно тогда Омега влюбился в него. С первого дня, с первого упавшего на изящные пальцы взора, с первого звука, сорвавшегося со слегка пухлых губ, с первого шага, разделившим расстояние между ними раз и навсегда.  Какое же это интересное слово - «навсегда»… А многое ли оно значит для Терцо? А для Омеги? Как часто они произносили это слово? А при каких обстоятельствах?  Клятва в любви и верности - то, что связало две души, которые так похожи, но такие разные. Они очень много раз говорили, что будут вместе до конца. Как же это глупо с их стороны, ведь оба знают, что один из них рано или поздно умрет первым, оставив второго с пустым, холодным и безжизненным пространством в груди вместо чувственного сердца.  Терцо обхватывает лицо Омеги руками. Он не может снять с него маску, как бы этого ни хотелось… Еретик поглаживает упыря по щекам, а после резко приближается и соединяет их губы в чувственном, как их сердца, поцелуе. Омега сразу отвечает на поцелуй, прижимая человека ближе и перенимая инициативу на себя. Их языки сплетаются в страстном танце, и оба забывают про дыхание на неопределенное время, ведь оно сейчас совершенно не важно. Третий отстранился первым, нежно смотря в глаза Омеги из-под трепещущих ресниц. Его щеки и кончик носа покрыты румянцем смущения, что очень забавляет и умиляет упыря, в результате чего Омега коротко целует Терцо в лоб.  -Я люблю тебя, Терцо… -Я люблю тебя, Омега… - этот поцелуй мог бы стать началом новой стадии их отношений, но этот поцелуй стал их первым и последним. Терцо оперся на руку и сел в кровати, отводя взгляд от глаз возлюбленного.  -Прости меня…- из глаз Третьего хлынули слезы, он замахнулся, и серебряный клинок пронзил сердце Омеги. Черная кровь хлынула из его раны, а кожа зашипела от соприкосновения с серебром. Омега не издал ни звука. Он знал, что сегодня умрет. Он знал, что Терцо не виноват и не хочет этого делать. Терцо достал клинок из его груди, после чего откинул его в сторону и  прижал умирающее тело к себе. Омега в последний раз взглянул в глаза любимого человека, прежде чем перед ним появилась пустота.  Мертвое тело в руках Третьего начало рассыпаться на мелкие кусочки, пока от Омеги не осталась лишь одна посеребренная маска.   -Хэй, Отец! Вам пора идти на сцену. Вся группа уже на местах. У вас все…в порядке? - поинтересовался сотрудник театра - молодой парнишка, видно, что только недавно пришел и особой нагрузки ему не дают.  -Оу, я просто задумался… - Терцо поднялся на ноги, и, пошатываясь, вышел на сцену. Он не знал, сколько вот так просидел за кулисами, но превосходно понимал, что через восемь ударов в хай-хет ему нужно будет начать петь. Он судорожно проверил микрофон, после чего постарался забыться в музыке на последующие полтора часа шоу для людей и сбора душ для упырей и Третьего Эмеритуса.