Легенда о Волке и лекаре

Когда жизнь троих оборвалась, жалости ещё не было. Чувство ненависти пылало так, что было способно разбить не одну деревню. В какой раз он не смог его уберечь? Ненависть поглотила душу и разошлась по телу неприятной волной. Он ненавидел себя, этот мир, сотворённый кем-то, все эти минуты. Только вот… Он не жалел о сделанном. Он уверял себя в этом не один и не два раза. Он уверял себя год, два, три. Двести лет. Он не разрушил сотворенное собой создание. Он не мог. Его маленькое дитя заменило это существо, что было грубо вырвано из чрева. Маленький ëкай стал большой проблемой и ношей. Кава-акаго запомнил создателя. Запомнил и покидать его не собирался. Едва ли он мог выбирать свою судьбу. Оно просто было привязано. К месту, к человеку, к тончайшей водной глади, по которой плывут неповинные люди, что вот-вот столкнутся с монстром из легенд. Нацуме взрастил этого урода сам. Он был обязан его сдержать. Сдержать, найти новое воплощение Мори и уничтожить. Уничтожить не воплощение. Уничтожить демоническую сущность, что засела в маленьком нерожденном создании. Найти нужно было раньше Фукудзавы. Тут он успел. Но хотелось повременить. Кава-акаго узнал бы родителя. Тогда ему бы пришлось выполнять свои обязанности, а Мори был молод и неопытен в жизни. Решение отложить все это было принято само собой. Пока ему не исполнится чуть больше лет тридцати. Он бы выдал его замуж, позволил прожить хоть немного счастливой жизни, чтобы потом её испортить. Но испортить её он был обязан, иначе это злое нечто, существующее в прибрежных районах деревни, стало бы неуправляемо. Оно уже неуправляемо. Оно не слушает. Нацуме сделал все, лишь бы его подчинить. Не получилось. Он даже имя ему дал: он назвал его «Рао». Стало хуже. Намного. С каждым годом становилось хуже. Оно набирало силу. Оно росло. Сколько ему по человеческим меркам? Нет. По человеческим меркам его возраст не измерить. Теперь он просто уродец. Упырь, пожирающий чужие невинные души. У него есть что-то похожее на кровь и плоть, что-то похожее на мысли.

***

Брэм со всего маху пнул лежащую на полу тушу. Мог бы сильнее, да побоялся, что это и без того бесполезное создание поднимет вой на все поместье, а Брэм был уверен, что такое ничтожество долго в этом поместье не задержится, стоит ему это сделать. Хотя бы раз нужно было ткнуть его носом. Потому что сам Фукучи себе такое позволял. Всегда и везде. Оба, и Стокер, и Оочи, осознавали что в одиночку было бы легче. Но альфа не мог оставить омегу, которого взял в мужья, без веской причины, а омега, если бы ушел, стал бы использованной вещью. Фукучи оставили охранять Мори, а тот позволил ему сбежать. Нет, Брэм не был расстроен из-за этого, но и счастья ему это не принесло. В прошлый раз он помог ему выбраться лишь из жалости. Однако одной жалостью и состраданием не наешься, а есть хочется всем и всегда. Почти. Брэму еда как таковая была не нужна. Вот только если единственный, кто может дать ему столь нужную кровь, сдохнет от алкоголизма, плети и невесть чего ещё, есть будет нечего, и вскоре он отправится следом. Не самый красивый и романтичный прогноз. Если Стокер постоянно будет помогать Мори, то это будет выглядеть так, будто его закинула на ветку огромная птица, а он, вместо попытки слезть с несчастного дерева, начнёт долбить топором или тем, что под руку попадётся, по основанию этой самой ветки. Тело не пошевелилось, получив неплохой удар в бедро. Оно благополучно спало под дверями-сëдзи. Пожалуй, за пять лет жизни с тем, для кого самым ласковым из семейных прозвищ было «Чертова свинья», Брэм либо растерял хватку, либо эта самая «Свинья» перестала воспринимать удары в любом их виде — столько их было сделано. Не теряя надежду на светлое будущее, Стокер принялся долбить его с удвоенной силой. На пятый удар Фукучи загудел и открыл глаз. Потом зашевелился. Вместе с ним зашевелились и три бутылки с саке, одна из которых была наполовину полной. Она-то и упала на пол, когда Фукучи задел её локтем. — Ты вообще собираешься делать в этой жизни что-то, за исключением убийства наших денег? — Прошипел Стокер, у которого с каждой секундой разгоралось желание задушить дорогого муженька. Он едва ли сдерживал себя. Было кое-что, о чем Стокер жалел. О том, что позволил себе уехать с ним. Но ведь уехал. Почему-то уехал. Зачем? Что такого важного он мог забыть за пять лет, чтобы так изменить отношение к нему? Он так устал от всего этого. От взаимных претензий и обвинений. Но с чего-то это все началось? — Брэм? Глаза Фукучи на удивление были трезвыми, будто он не пил в очередной раз. Сколько раз так уже было? Брэм перестал считать. В какой-то момент состояние Фукучи стало нормой. — Когда это кончится? Почему я вообще согласился уехать из Англии тогда? Я едва ли мог с тобой говорить. Ты меня почти не понимал. Что мне тогда так понравилось? — без единой капли стеснения заваливал его вопросами Стокер. Фукучи поднялся и слегка грубо прижал его к себе. Брэм заскулил оттого, насколько это было неожиданно. Ещё и больно, в какой-то мере. Но это было похоже на то, что уже когда-то давно происходило. Точно. Пять лет назад. Или? Нет. — Мне кажется, у тебя провалы в памяти, — прошептал Фукучи. — Ты сам просился со мной. Тебе было тогда тошно там, на том месте, где происходил тот ритуал, ты сам рассказывал. А я предложил твоим родителям маленькую сделку, — нарочито ласковым голосом говорил Фукучи, — я плачу им не одну тысячу золотых, а они отдают мне старшего ребёнка. Какая разница, если они его не увидят больше? У них ещё шестеро! Брэм кивнул. Действительно. Какая разница? Ребёнок, не переносящий прямых солнечных лучей, омега, лишний рот… В обмен на деньги и надежду прокормить младших. Справедливый обмен. Вполне. Стокер мог бы его понять. — Это был правильный поступок. — И ты мне веришь? — Фукучи рассмеялся. — Ты один, Брэм. А знаешь, почему? Мужчина поднялся и положил руки на его плечи, медленно приближая к горлу. — Ты убил их всех тогда. Твои мамаша и папаша так орали. Они не кормили тебя, помнишь? Тебе хотелось крови. А этим тварям было жаль и капли для своего драгоценного первенца. Да ты бы там и подох, если бы не я. Стокер замер. Тело охватило знакомое волнение. В груди зародился пугающий трепет. — А знаешь, почему ты не помнишь? Потому что твой дорогой дедуля передал тебе свою заразу. Потому что любой, кто обретёт проклятье твоего рода, сожрет всех, кто ему важен. А я тебе важен не был. Поэтому я ещё тут. Ты просто не помнишь. Ты убийца, Стокер. — Заткнись! Если бы я делал все то, что несёшь ты сейчас, то на одного человека в этом поместье было бы меньше… — Взорвался Брэм и тут же осёкся. Фукучи оскалился. — Кто? После этого вопроса Стокер осознал, что держать язык за зубами он так и не научился, а теперь ещё и подставил невинную душу.