Благословение демона

      Кёджуро просыпается от того, что левая рука чувствуется онемевшей, а на грудь что-то невыносимо давит. Как оказалось, на нём беспардонно раскинулся призрак, посапывая куда-то в шею. Вылезти из-под тяжёлого тела ничего не стоит, но это тело тут же начинает недовольно вертеться.       — Бог мой, вернись в постель, солнце только встало. — Аказа сгребает одеяло, которым охотник укрывался, и заматывается в него, как в кокон.       — Как раз вовремя. — Ренгоку зевает. Правая рука по-прежнему сжимает рукоять катаны. За ночь он не почувствовал ничего, даже воздух показался чище. Мышцы после массажа и хорошего сна в тепле ощущаются мягкими и более подвижными. Охотник быстро одевается, завязав волосы в пучок и лезет в свою сумку, доставая кошель с монетами. — Сможешь пойти на рынок? Купишь засахаренных ягод или конфет, будешь задабривать актёров, а мне купи несколько бутылей сакэ. Хорошего только. Аказа, вставай, я знаю, что ты проснулся. — А люди говорят, что после смерти можно отоспаться. Призрак недовольно бурчит, пряча лицо в складках футона. Несколько раз тяжело и показательно вздыхает, а после встаёт. Растрёпанный вид мёртвого вызывает у Кёджуро улыбку, которую он тут же прячет, занимаясь приготовлением всего для письма. Нужно доложить Ояката-сама о том, что один из его столпов занят работой в городе и к штаб-квартире доберётся немного позже.       Пара ещё немного возится в утренней дрёме, убирая футон и обсуждая планы на день. После этого они расходятся: Аказа с монетами уходит на рынок, Кёджуро — пройтись по всему зданию в поисках новых следов. Театр постепенно просыпается: дети и молодёжь, жаждущая стать частью актёрского ремесла, натирают полы и дерево, мужчины проверяют крепления декораций, музыканты и актёры ещё не появились, видимо, их рабочий день начинается позже. Кёджуро выходит на сцену, пытаясь вновь уловить след демона, что вчера объявился. — А, Ренгоку-сама, доброе утро! — Кто-то окликает охотника и тот тут же подымает голову, прямо над ним на балках сидит один из рабочих и разбирается с узлами для декораций. Юноша узнает в говорящем одного из тех, кто был вчера в комнате. — Доброе утро! — Кёджуро улыбается и в один прыжок оказывается возле рабочего. Мужчина чуть ли не валится от удивления, но его крепко удерживают. — Осторожно, господин! — Ну и ну, впервые вижу выкрутасы божества. Чем помочь смогу вам, Ренгоку-сама? — Мужчина вновь вернулся к своей работе. — Господин…? — Танака. Экий узел дрянной! — Мужчина грязно ругается, перехватывает веревки и принимается вновь за дело.       — Давайте помогу, Танака-сан. — Кёджуро забирает веревки и под надзором и советами рабочего принимается помогать. Когда проверка узлов подходит к концу, а мужчины достаточно поговорили на отвлечённые темы, Ренгоку задаёт вопрос: — Танака-сан, а до появления этого злого духа в театре ничего не происходило? — Да как нет-то? Как и во всех театрах, то драка, то несчастный случай, то кто-то сбегал, то музыкант, то актер, то чиновник какой-то. Вот случай был, весной этой, как раз на цветение сакуры припал, такой праздник испортил! Был у нас в почете актер один, Накамура-сан, ох, вежливый, талантливый — глаз не оторвать. Сбежал! Представляете, Ренгоку-сама? Сбежал с дочкой чиновника, как пить дать, даже ничего не взял, а оно и правильно, накой ему пудры да бумаги? — Весной, говорите? — Кёджуро крепко перевязывает узел, уставившись на свои руки. — А часто у вас труппа меняется? — Ой, не знаю, господин. Я тут с лета работаю, когда дожди пошли, на поле работы нет, а господам развлечения как раз подавай. Это у старших спрашивать нужно. — Мужчина присмотрелся к узлу, отмечая качество. — Добротные у вас руки, Ренгоку-сама, ох добротные! Вас бы к нам. Ой, что ж это я говорю, богу такое предлагать. — Рабочий сложил руки перед собой и несколько раз поклонился, извиняясь. — Ничего страшного, Танака-сан. Спасибо и на этом. Кстати, не желаете сегодня после представления посидеть? Я слышал, что в вашем городе одно из лучших сакэ делается! — Ну и ну, пить с божеством — какая честь! Конечно, Ренгоку-сама. Авось благословите моих озорников. — Мужчина громко смеется, чуть не сваливаясь с балок, но Ренгоку держит крепко. Пока в лицо неожиданно не ударяет сильный поток воздуха настолько спёртого, будто прямиком из могилы. Кёджуро ощущает, как злая энергия щиплет глаза и оседает вкусом крови на губах. — Танака-сан! — Рабочий теряет сознание и если бы не хват охотника — тот бы тут же свалился, свернув себе шею. Кёджуро в один прыжок опускает мужчину на сцену, а сам в два прыжка срывается в погоню. Он чётко видит чёрно-алый шлейф демонической энергии. — Стой! — Юноша пробегает несколько коридоров, отмечая, как быстро перед ним гаснет пламя свечей и открываются сёдзи — его явно ведут в ловушку.       Рука привычно держит ножны под цубой, готовая обнажить клинок в любой момент. Бег приводит его на верхние этажи — мало света, спёртый воздух и тяжёлая мёртвая энергетика. Охотник тут же поджигает свободной рукой несколько талисманов, но те жалобно вспыхивают и тухнут, оставляя после себя тонкую нитку дыма. Ренгоку выдыхает — изо рта выходят клубы пара. Охотник без сомнений обнажает катану, лезвие блестит в редких лучах. — Решил, что этот театр — твой? — Охотник мягко ступает, пытаясь выцепить силуэт демона. — Думаешь, что ты вправе решать, кому и что играть       — Эти… Бездари… — голос хриплый, шершавый, как наждачная бумага, звучит будто отовсюду. — И ты… Бездарность… ВСЕ ВЫ ДОЛЖНЫ ГОРЕТЬ В АДУ! — Комната резко озаряется пламенем, желая ослепить охотника, но Ренгоку быстро находит призрака, срывается с места, лезвие катаны легко описывает дугу, удар нацелен на шею, но вместо намеченной цели развевает дым, юноша проходит сквозь облако, по инерции вываливаясь из открытого окна.       «Дым, как от огня!» — Эта мысль озаряет охотника и он легко группируется, приземляясь на землю, оставляя после себя глубокие борозды на заднем дворе театра.       — Ох, боже! — Кто-то громко вскрикивает, роняя корзины с постиранным бельём.       Кёджуро не обращает внимания, его взгляд сосредоточен на окне, из которого он только что выпрыгнул. Со двора оно выглядит закрытым. Охотник молча оценивает уровень накопленной злобы призрака:       «Искривляет пространство. Сильный»       — Госпожа, не стоит бояться. — Юноша открыто улыбается, пряча катану. — Простите, что так неожиданно появился перед вами! Не хотел напугать. — Ренгоку принимается помогать несчастной с бельем, а после возвращается назад к сцене, проверить как Танка-сан.       Мужчина пришёл в себя и лишь жалостливо извиняется за предоставленные неудобства. Кёджуро заверяет, что нет никаких проблем и позволяет работнику продолжить свою смену. Охотник же решает вернуться на задний двор, где предлагает помощь ранее испуганной прачке. От неё он узнает, что актёры в этом театре не задерживаются надолго и работа меняет их до неузнаваемости.       Последнее легко вяжется с тем, как Танака-сан потерял сознание. Тварь и на сознание человека влиять может. Кёджуро сжимает ткань только что развешанной одежды. На одно короткое мгновение его охватывает страх, но не за людей в театре, за них он беспокоится постоянно, не за себя, с демонами сражаться привычно, а за Аказу — тот беспомощен, как новорожденный младенец. Если на него повлияет такое зло, он может навредить людям, он может начать убивать.       — Госпожа. — Кёджуро проглатывает ком в горле, возвращая себе непринуждённую улыбку. — Как много вы знаете! Может, расскажете мне пару историй о ваших выдающихся актёрах?       — Ох, Ренгоку-сама, это вам к нашему Като-саме обращаться нужно. — Женщина берет пустую корзину, явно намереваясь вернуться к стирке.       — А где найти его? — Ренгоку не думал ещё сильнее задевать чувства, но собеседница резко побледнела и начала прикладывать рукава к уголкам глаз — видимо этот «Като-сама» уже покойник.       — После смерти его дочери душа старика ушла. На кладбище он, господин, там, где его сердце. Простите, господин, простите. — Прачка несколько раз поклонилась, оставив юношу одного во дворе.       Ренгоку хмурится в задумчивости. Он решает найти Аказу и уже с ним отправиться на кладбище. Найти призрака не стоит трудов: из комнат, где хранятся костюмы, доносится смех и оживлённая беседа. Как оказалось, Аказа действительно занимается тем, о чём Кёджуро его попросил. Он просто идеально влился в коллектив, общаясь с несколькими костюмерами и парой актёров, которые примеряли свои костюмы. Ренгоку не решил обозначать своё присутствие, подглядывая через щель в сёдзи. Призрак обмотался несколькими поясами и показательно строил из себя то ли чиновника, то ли капризного императора, вызывая смех у остальных. Аказа выглядит настолько естественно, что у Кёджуро бегут мурашки: такая способность влиться в общество кажется пугающей.       — Извините, что прерываю. — Охотник решает подать голос, заходя в комнату. Аказа мигом теряет весь интерес к происходящему, тут же привычно повиснув на руке юноши.       — Ренгоку-сама, добро пожаловать! — Из разговора охотник знает, что перед ним Ито-сан, один из ведущих гримёров и костюмеров, именно он отвечает за то, кто и как будет выглядеть и он же отвечает за пошив всех одежд. — Ваш друг нас целый день развлекает, удивительный самородок пропадает под вашим покровительством!       — Покровительством? — Удивлённый взгляд призрак игнорирует, продолжая актёрствовать.       — Ну да, я же преданный последователь твоего учения, Кёджуро! Ито-сан, Ито-сан, а можете моему богу найти что-то на смену его одеждам?       — Ито-сан, помните одежды Хомусуби? — Один из актёров увлечённо поедает засахаренную клюкву. — Ну, из той старой постановки, где ещё пламя выглядело, как живое! Как бы славно вы выглядели в его роли, Ренгоку-сама!       — Такеру-сан, тише! — Ито-сан тут же меняется в лице и прижимает указательный палец к губам, призывая актёра замолчать. Кёджуро кажется, что мужчина будто даже прислушивается, не услышал ли кто-то. Атмосфера в комнате из веселой становится слегка гнетущей. — Ох, надеюсь упоминание прошлых постановок не принесет неудачи.       — Ито-сан, — охотник подходит ближе к костюмеру и мягко обхватывает дрожащие плечи, приободряя, — я приложу все усилия, чтобы злой дух как можно скорее покинул это место, чтобы вы могли поставить все пьесы!       — Ренгоку-сама… — Мужчина не успевает закончить, вздрагивает, где-то вдали слышится шум и крик.       Охотник тут же срывается с места, направляясь к шуму. Через пару коридоров и ряд лестниц Кёджуро видит небольшое пламя, что лениво лижет декорации и грозится легко перерасти в пожар. Юноша тут же сбрасывает китель формы, бросая на источник огня, обнажает лезвие катаны и несколькими катами уводит воздух, прерывая пожар.       Подоспевшие сотрудники с кувшинами с водой окончательно предотвращают предстоящую трагедию. Ренгоку смотрит на обугленные декорации, хмуря брови. Не было причин для возгорания, даже источника не видно, огонь будто вспыхнул из воздуха. Кёджуро слышит жалостливый шёпот «это потому, что мы прошлое вспомнили», «хорошо, что бог был здесь, иначе мы бы все сгорели», «не стоило вспоминать былое».       — Аказа, пошли. — Охотник подымает китель, несколько раз его встряхивает и направляется прочь от места несостоявшейся трагедии.       Слишком много необычных событий за один день, хоть для остальных это лишь первый случай. Кёджуро понимает, что у покойника много сил. Аказа молча следует за юношей, не прерывая его размышлений.       — Что ты узнал за сегодня? — Когда пара возвращается в комнату, Ренгоку принимается развязывать сумку, полученную из храма. Охотник быстро просматривает талисманы, методично и уверенно деля их на несколько стопок лишь по одному ему понятному принципу.       — Вся актерская труппа поменялась за последний год. Причем все, начиная от главных актёров, заканчивая курого. Даже музыканты и певцы сменились. Причины не выглядят подозрительно: то сбежали, то спились, то несчастные случаи. Знаешь, очень типично для людей с тонкой душевной организацией. Рабочий состав, кстати, тоже поменялся, но рабочие появлялись перед тем, как покинуть театр. Говорят, что ушедшие странно вели себя. Все напуганы, боятся даже упомянуть прошлое. Директора не верят, говорят, что все всё выдумывают. — Аказа опирается плечом о стену, складывая руки на груди. — Я когда за прошлых актеров спрашивал, то информации почти никакой не получил, а то, что узнал не особо важно. Несколько спились и сгорели возле очага, а ещё…       — Сгорели? — Кёджуро резко обернулся, ещё сильнее хмуря брови.       — Да, но там ничего необычного. Умершие страдали от проблем с алкоголем, говорю же, неважно. — Призрак пожимает плечами.       — Я встретил нашего духа сегодня, когда попытался разрезать его шею, то развеял дым. Как от огня. — Ренгоку несколько раз проверяет шнурок, которым была перевязана сумка. — Он ещё и пространство менять может, пытался меня из окна выбросить.       — Кёджуро! — Аказа отрывается от стены и опускается рядом с охотником. — Ты не ранен? — призрак бережно берет руки юноши в свои, заглядывает в глаза, желая убедиться, что с ним все хорошо. Такое внимание заставляет Ренгоку смутиться и отвести взгляд, мягко освобождая ладони.       — Да ничего он мне не сделал. Но он может влиять на сознание, Аказа. Он сильный, сильнее, чем я мог вчера предположить. Ты должен быть осторожен, хорошо?       Призрак кивает, широко улыбаясь:       — Не покину тебя даже ночью.       — Но мне всё ещё нужна твоя помощь, попытайся узнать ещё что-то. Судя по всему, дух этот использует огонь, он зациклен на нем. — Кёджуро легко складывает шнурок несколько раз узлом, прикладывает ко рту и что-то тихо шепчет, после сам пишет несколько талисманов, сжигает их и развеивает дым. — Мне кажется, что он на разум людей влияет. Я боюсь, что и тебе сможет навредить.       — Да? — В голосе Аказы слышится напускной страх. Кёджуро настораживается, но быстро расслабляется. Бесстыжий призрак уверен, что пока он возле охотника на демонов, то в абсолютной безопасности.       — Да. — Юноша протягивает руку и призрак охотно даёт свою ладонь. Даже не спросил, зачем.       — Я только что заговорил этот кумихимо на защиту разума. Что-то типа талисмана. — Охотник немного колеблется. Он надеется, что освещённости ниток будет недостаточно, чтобы развеять душу.       — Специально для меня? Вот же здорово! — Аказа бесстрашно касается тонкого шнурка и ничего не происходит. Кёджуро пытается скрыть облегченный выдох и уже более уверенно завязывает красно-жёлтый талисман. Цвета смотрятся странно на серой коже мертвеца, но призрак выглядит до того довольным, что тут же лезет к охотнику с объятиями, нарушая личное пространство.       — Сегодня они тоже дают представление?       — Каждый день. В последний день хотят поставить пьесу, посвященную любованию луной.       — Новая?       — Конечно же.       — Сможешь уговорить их поставить старую?       — Хочешь спровоцировать? — Аказа склоняет голову набок. Такой поступок не выглядит типичным для Кёджуро, который со всех сил стремится обезопасить людей, а тут ставит их под угрозу.       — Хочу. Но перед этим обвешу весь театр талисманами. Придётся даже пару своих использовать. — Ренгоку тяжело вздыхает, тянется к своей сумке и с бесконечным трепетом достает небольшую шкатулку, настолько искусно сделанную, что содержимое смогло бы пережить даже крушение корабля. Талисманы внутри выглядят старыми, но мастерство можно увидеть в каждом штрихе. Аказа видел шкатулку, но никогда содержимое.       — Ещё талисманы? — Призрак разочарованно вздыхает, спускаясь на пол и укладывает голову на бедре охотника, раз уж тот всё равно сидит.       — Эти другие. Это семейные. — Кёджуро осторожно достает пару, будто это огромная ценность и прячет остальные, убеждаясь, что шкатулка надежно закрыта. — Сакэ где?       — Зарыл на заднем дворе, в кустах, чтобы холодным было.       — Спасибо. Просьба, поспрашивай про некоего «Като-сама». Он должен был одним из старших работников, давно в театре.       — Спрошу. Зачем?       — Должен знать о старых актерах. Вставай, мне ещё все здание талисманами обклеить нужно. — Юноша легко растрепал короткие волосы призрака, призывая того к порядку.       — Нет, Кёджуро! — Аказа завертелся, пытаясь устроиться удобней, но охотник уже поднялся. Призрак перекатился на живот, подставив руки под подбородок. — Ты не ел ничего, бог мой, а на ногах с самого утра.       — Развешу талисманы и пойдем поедим.       — Только не рамен! Ты скоро сам лапшой станешь, если столько её есть будешь. — Аказа со вздохом подымается.       — Но ведь вкусно же!       Остаток дня Ренгоку крепит талисманы, каждый раз ударяя Аказу по пальцам, когда тот стремится взять половину, чтобы охотник быстрее справился. Особое внимание юноша уделяет всему, что так или иначе связано со сценой и постановками. Благодаря тому, что Кёджуро крепит талисманы в местах, где их никто не должен увидеть, он находит несколько выцарапанных имен под сценой, но внимание цепляется за два, которые написаны явно одной рукой и находятся близко друг к другу: «Рэн и Мико». Брат с сестрой, что работали в одном месте? Вряд ли, очень нетипично такое делать родственникам. Влюблённые? Скорее всего. Если имена здесь, под сценой, значит, этот «Рэн» был, скорее всего, актёром. Когда выпадает возможность спросить работников, знали ли они кого-то из носителей имен, ему ничего не отвечали или говорили о тех, кто работает сейчас. Слишком распространённые имена, эта ниточка никуда не привела. Со своей задачей Ренгоку заканчивает лишь с первыми вечерними звёздами.       Охотник устало опускается на пыльный пол, он вновь оказался на чердаке, но от демонической энергии не осталось и следа. Развеялась, будто дым.       — Кёджуро. — Аказа опускается рядом.       После нескольких одёргиваний призрак вновь вернулся к актёрам, осознав свою бесполезность. В руках он держит несколько паровых булочек, которые Кёджуро, впрочем, не принимает. Охотник находится в легкой медитации, пытаясь уловить следы демона, но того будто что-то прячет, скрывает от глаз человеческих.       — Ничего. Это при том, что его след был настолько отчётлив ещё сегодня утром.       — Поешь, ты целый день на ногах. — Призрак протягивает несколько паровых булочек и на удивлённый взгляд поясняет: — Угостили, Ито-сану жена обед принесла, тот со мной поделился, я возле него целый день крутился. Бери же. Ничего пока что не узнал про твоего «Като-сама», завтра будет другая смена, может, они что-то узнают.       — Спасибо. — Кёджуро не знал за что именно благодарил, то ли за еду, то ли за помощь, которую призрак оказывает без проблем, чётко следуя всем указаниям охотника.       — Одной благодарностью не проживёшь. — Аказа улыбается, подтягивая колени к груди и укладывает на них подбородок. Из-под розовых ресниц желтые глаза особенно хитро блестят в сумерках.       — Ты и так не живешь. — Кёджуро улыбается, легко толкая мертвеца в плечо. — Хочешь что-то взамен? — Юноша подымается и протягивает руку Аказе, помогая встать и ему.       — Хочу. Пошли в ременную, поедим. — Призрак берет юношу за руку и тянет прочь с чердака. Пара неспеша покидает театр, что готовится давать представление всем посетителям.       По рекомендации Аказы, Кёджуро оказывается в простенькой небольшой лапшичной, как раз недалеко от театра — если что-то случится, охотник успеет быстро среагировать. Посетителей немного, что удивительно, учитывая популярность соседа.       — Вкусно! — Ренгоку доедал уже вторую тарелку, расхваливая труды поварихи, заставляя ту краснеть, как юную деву.       — И что мы имеем?       — Имеем мы вот что. — Кёджуро отставил пустую посуду, прося себе третью порцию. — Призрак начал действовать активно последний год, что совпадает с началом исчезновения людей. Некоторые актёры загадочно умерли во время пожара, но большинство просто исчезало. Почти никто не знает, что происходило с предыдущим составом труппы, а любое упоминание о прошлом тут же становится причиной для какого-то несчастья. Демон наш как-то связан с огнём, он может изменять пространство и влиять на разум своих жертв. И если верить, что он убил всех пропавших, то уже тридцать людей на его счету. За год. Это очень много. Завтра нужно найти «Като-сама», поспрашивай про «Рэна» и «Мику». Нашел их имена, пока талисманы вешал, может супруги или влюблённые, поспрашивай.       — Простите, господа, услышала, что вы о театре нашем говорили и упомянули пару знакомых имен. — Пожилая хозяйка поставила порцию наваристого бульона с лапшой.       — Да?       — Да, Като-сан и Мика-чан, дочка его. Ох, бедный отец, никому такого не пожелаешь, хоронить дочь, что за дурная удача.       — Госпожа, вы выглядите так, будто знаете их, расскажете? — Аказа очаровательно улыбнулся, приглашая женщину сесть к ним за столик. Призрак даже налил ей чаю и, так как они были единственными посетителями, хозяйка устало опустилась на скамейку. Сам же призрак удобно устроился возле Кёджуро.       — Да что ж тут говорить. Като-сан в театре этом работал после отца, а тот после и его отца, они за этим театром чуть ли не с момента его основания присматривают, делают разную работу, ну знаете, господа, как простые люди. То дров для купален нарубить, то крышу починить. А как он славно пел! Ох, помню однажды даже выступал, дали ему роль какую-то третьесортную, но он не загордился, что вы! Помню…       — И была у него дочь, Мика-чан, да? — Аказа вывел женщину из воспоминаний, возвращая её к тому, что могло бы быть им полезным.       — Да, Мика-чан, солнечный ребенок, красивая, добрая, никогда не видела её унылой, помогала в театре, то прачка, то швея, как и отец её, работящая. К сожалению, сгорела в пожаре, а деталей я и не знаю.       — Огонь. — Кёджуро посмотрел на Аказу и призрак кивнул. Неужто нашли призрака? И причина даже ясна, отомстить рабочим театра, что те или не почтили её душу, или ещё что-то.       — Вот, с тех пор старик будто разум потерял, всё время на кладбище проводит, оплакивает, бедняжку.       — Оплакивает? — Пара удивилась. Кёджуро думал, что мужчина мёртв, но тот жив и даже есть шанс расспросить старика. — А вы не слышали о Рэне случайно?       — Ох, нет, господа. Чего не знаю, того не знаю. Ох, заговорилась я сами, к работе нужно возвращаться, простите, старуху, наговорила тут чепухи с три короба. — Женщина стала поспешно подыматься, оставляя охотника и призрака в раздумьях.       Картина складывалась очень славно. Была девушка, что работала долгое время в театре, случайно или нет, но она сгорела и её дух оказался переполнен ненавистью к театру. Возможно, Рэн — актёр, который как-то замешан в её смерти, отсюда и злость и ненависть к прошлым постановкам в которых он мог играть. Но если душу девушки постоянно оплакивали, откуда у неё могло набраться так много сил?       — Всё равно спрашивай за этих двоих. Завтра пойдем искать Като-сама. Теперь понятно, почему к нему уважительно относятся, он уже долго работает. Я договорился с Танакой-саном и ещё несколькими рабочими выпить, попытаюсь узнать ещё что-то.       — Я тогда к актёрам, буду за кулисами сегодня помогать.       На том и порешали и пара разошлась. Ночь, к удивлению охотника, прошла абсолютно спокойно, как и представление в театре. Неспокойным стало утро следующего дня.