Благословение демона

      Прошло несколько недель с тех пор, как Кёджуро обзавёлся компанией призрака. За это время выяснилось, что Аказа — замечательный, хоть иногда и надоедающий, собеседник.       Когда Ренгоку приходится говорить с несчастными жителями, которые жалуются то на порчу полей, то на сглаз скота, Аказа лишь показательно закатывает глаза, бурча себе под нос, что такими шалостями занимаются лишь мелкие духи. На вопрос, чем же промышляют более сильные, Аказа всегда отвечает: «Откуда же мне знать, Кёджуро?» Впрочем, радует то, что призрак не вмешивается в обряды изгнания и даже не мешает, когда Ренгоку убивает нечисть.       — Тебе разве не жалко их? Они же твои собратья. — Кёджуро убирает катану, смотря на развевающийся пепел после изгнания.       На демона они натыкаются случайно, по пути к городу, где Ренгоку может связаться со своей организацией. Юноша привычно принимается расставлять благовония, дабы очистить территорию от скверны.       — А тебе жалко, если убийцу или насильника постигает справедливая кара? Тут так же. — отвечает Аказа.       Каждый раз, когда зажигаются благовония, Ренгоку надеется, что призрак исчезнет, позволяя своей душе переродиться, но тот лишь отходит подальше, разрешая охотнику исполнять свои ритуалы. Кажется, что повешенный видит пределы обряда и старается не заходить за них.       — Люди совершают зло во имя чего-то, а не ради веселья.       — Кёджуро, разницы между демонами и людьми абсолютно никакой. Все делают что угодно ради своей выгоды. Вот ты, к примеру. Зачем ты охотишься на демонов?       — Потому что демоны творят бесчинства и вредят слабым и беззащитным.       — Хорошо. А будешь ли ты защищать мужчину, что избивал свою жену и детей, когда перед ним предстанет демон?       — Я… — Ренгоку погружается в раздумья, буравя взглядом зажжёную палочку благовония. — Буду. Потому что человек, пока жив, ещё может исправиться. Демон же — нет.       Аказа на миг замирает, а после чуть ли не валится со смеху. И смеётся до тех пор, пока Ренгоку не заканчивает обряд очищения. Лишь после, когда охотник покидает местность, призрак повисает на нём, всё ещё хихикая.       — Кёджуро, у тебя или огромное сердце, или маленький разум! Вот так да! Тебе бы божеством стать, а не катаной махать.       — Много ты знаешь о добродетели. — Ренгоку закатывает глаза и плотнее натягивает хаори. Постепенно осень укутывает все вокруг, принося холод.       — Замёрз? — Аказа тут же меняется. Кёджуро кажется, что призрак о нём волнуется, но прекрасно понимает, что не способен дух на заботу. Такие чувства не даны тому, кто умер, испытывая лишь негативные эмоции. — Давай скорее дойдём до рёкана, ты несколько дней спал непонятно где.       — Не впервые.       — Вот именно! — Призрак сводит брови домиком и берёт охотника под локоть. — Кёджуро, ты должен беречь себя. Ты же один такой! — Он укладывает голову на плечо юноши, подстраивая свои шаги под его.       — Прекрати льстить, а то налеплю на лоб тебе талисман. — Ренгоку смущается, отводя взгляд в сторону. Почему-то от касаний мертвеца ощущается тепло.       Когда они добираются до городской черты, Кёджуро уже не ощущает осеннего холода, но улавливает в воздухе злую энергию.       — Демон здесь. — Юноша мягко отстраняет от себя Аказу и отводит его немного за спину. Слабый призрак — легкая добыча. Охотник начинает смотреть по сторонам, пытаясь понять, где источник миазмов.       — Сильный? — Повешенный тут же жмётся грудью к спине, обхватывая руками талию Кёджуро.       — Пока не знаю. Держись ко мне поближе. Ты что-то чувствуешь? — Вопрос глупый, Кёджуро уже давно узнал, что Аказа настолько слаб, что и своих сородичей не чувствует, а потому бессмысленно с его помощью искать демона.       — Нет. — Беззаботно отвечает призрак, лишь крепче прижимаясь к охотнику.       Кёджуро лишь мычит в ответ, быстро продвигаясь по улицам. Аказа следует за ним, держась на расстоянии вытянутой руки. В какой-то момент, оказавшись на главной улице, Ренгоку внимательно смотрит по сторонам и подходит к большому театру. Фасад сделан добротно и украшен флагом провинции, весь вид здания кричит о значимости и популярности, но тяжелая мрачная энергетика говорит о том, что для Ренгоку тут будет работа.       — Кёджуро, будь осторожен. Даже я ощущаю, что тут поселилось что-то сильное и злое. — Аказа берёт Ренгоку за предплечье и охотнику на один короткий миг кажется, что призрак потянет его прочь от этого места.       Но нет, спутник покорно следует за мечником.       Внутри театр выглядит ещё экстравагантнее, чем снаружи. Дорогое дерево, красивые росписи, явно отсылающие на постановки, которые тут играют, хорошее освещение даже не в часы посещения. Кёджуро смотрит по сторонам, пока его не окликают.       — Господа, чем мы вам можем помочь? — К нему подходит бледный молодой юноша. Явно не директор, скорее билетёр или смотритель-рабочий.       — Здравствуй, добрый господин. — Кёджуро поворачивается к незнакомцу и уважительно кланяется. Аказа, к радости Ренгоку, повторяет приветствие. — Я странствующий монах. Подумал, что могу своим искусством развлечь ваших гостей, а взамен получить место для сна да миску рисовой каши.       — Ох, монах. — Юноша становится ещё бледнее, кожа на лице его натягивается и охотнику кажется, что сейчас она порвётся.       Он принимается что-то тихо бормотать себе под нос, до слуха доносится лишь: «Милостивые боги услышали наши молитвы, воистину это место возлюблено святыми». Кёджуро хмурится, а Аказа лишь улыбается, выходя вперед.       — Так и есть, добрый господин. — Призрак с чарующей улыбкой подходит к юноше, пряча руки в рукавах верхней одежды. — Сам бог огня спустился, чтобы помочь. Так что же случилось тут?       — Господа, прошу, проходите за мной! История не любит быстрых рассказов.       Юноша кланяется несколько раз и проводит пару через зал. Они проходят в закулисье, где располагаются в небольшой комнатке. Видимо, здесь актёры проводят время до своего выхода или веселятся всей труппой после успешного выступления. Путников усаживают на самых лучших подушках за небольшим столиком, юноша тут же скрывается за дверью, через некоторое время возвращается с готовым чаем, после вновь исчезает, извиняясь. Кёджуро это всё кажется подозрительным, в то время как Аказа недоволен рисовым печеньем, поданным к чаю.       — Ты что за ерунду наговорил? Бог огня? — Ренгоку недовольно сводит брови, складывая руки на груди. Аказе чудится, что Кёджуро в один миг умудрился занять всё пространство, давя на призрака своей духовной энергией. Жаркий!       — Они явно в беде, верят в бога, что пришел к ним на помощь, я просто ускорил тебе сбор информации. Тьфу, не ешь печенье, невкусное. — Призрак откидывается назад, вытягивая ноги под столом и отпивая чай.       — Я не стану поддерживать твой обман.       — Тогда молчи, я всё за тебя сделаю. — Аказа пожимает плечами, наблюдая, как Кёджуро медленно сдувается, собираясь. Юноша закрывает глаза, видимо, погружаясь в лёгкую медитацию, чтобы найти источник негативной энергии. И резко распахивает глаза, когда в комнату входят несколько перепуганных людей.       — Господин! — Юноша, что встретил его, садится напротив, а вокруг располагаются остальные, с каким-то трепетом и надеждой глядя на Ренгоку.       — Мое имя Сато Таро, я административный сотрудник, Господин…?       — Ренгоку. — Аказа говорит раньше Кёджуро и на облегчённый вздох людей, продолжает: — Очищает от зла с помощью пламени.       — Воистину! Вы — тот, кто нам нужен, господин Ренгоку! — Сато кланяется несколько раз. — У нас горе, господин, злой дух этим местом завладел. Рвёт костюмы, портит декорации, ломает музыкальные инструменты, а недавно… — юноша замолкает, но его речь подхватывает крепкий мужчина, явно отвечающий за техническое исполнение.       — А недавно на стене кровью было написано, что это место сожгут до тла. Директора не верят, говорят, что это новые оннагата хотят себе имя таким образом сделать.       — Господин Ренгоку, клянусь, не мы это! — Несколько молодых юношей, нежных на внешность, как цвет персика, жмутся друг к другу, еле сдерживая слезы. Все они говорят шепотом, будто боятся быть услышанными или директором, или тем самым злым духом.       — Помогите нам, несчастным, господин! — Заканчивает Сато глубоким поклоном и к его просьбам присоединяются остальные голоса, столь же жалостливые.       Люди бьют поклоны, надеясь на чудесное спасение. Кёджуро хмурит брови ещё сильнее, поджимает губы и бросает злые взгляды на Аказу. Призрак делает вид, что ничего не замечает.       — Полно вам. Ками во плоти здесь, он поможет. Сато-сан, когда начались первые неприятности? Покажете, где? — Аказа уже знает, как Кёджуро ведёт дела: собирает устную информацию, ходит по местам, где злой дух активничал, проверяет списки покойных и обязательно посещает кладбище в поиске неспокойной души. Пара встаёт из-за стола и следом подымается и Сато-сан, дрожащий как лист на осеннем ветру.       — Господа, прошу, не заставляйте меня туда идти.       — Тогда скажите, куда. — Кёджуро выходит вперед, расправляя плечи.       Работники театра с трепетом и восхищением смотрят на божество, столь доброе к ним, что пришло спасти. Воистину, божество: такие яркие волосы и такой громкий голос не могут принадлежать обычному человеку.       — На втором ярусе, над сценой, там балка была, прямо во время генеральной репетиции упала, все декорации повредила, пол испортила, актёров и музыкантов перепугала.       — Аказа, поспрашивай ещё, я вернусь. — Ренгоку легко проходит мимо людей, те расступаются перед ним, как перед стихией и юноша оставляет облегчённый шёпот позади.       Вот же хитрый призрак, вздумалось ему дурачиться, когда людям опасность грозит! Кёджуро выходит на сцену, осматривая большой зал, все органы его чувств направлены на выявление злого духа.       Ничего.       А после он ощущает дыхание на шее, резко оборачивается, хватаясь за рукоять катаны, но встречает лишь пустоту. Кёджуро выдыхает и со вздохом концентрируется, он ощущает каждую свою мышцу, каждый кровеносный сосуд, приседает и легко подпрыгивает, оставляя после себя лишь облако пыли. Стопы мягко касаются балок, что помогают быстро менять декорации и служат дополнительным светом. Они широкие и крепкие, по таким ходить — одно удовольствие, они не упадут просто так.       Кёджуро достает катану, мягко ведя кончиком лезвия по дереву, всматриваясь в рисунок. Ничего, но в какой-то момент его рука будто притянулась магнитом, замирая в определённой точке. Юноша приседает, достаёт пару талисманов, поджигает их и те вспыхивают чёрным злым пламенем. Затылком ощущается цепкий холодный взгляд. Ренгоку выдыхает и понимает, что из рта выходят клубы пара: в помещении становится холоднее. Кёджуро подымается, без страха глядя во тьму, прячет клинок, а после молча спрыгивает прямо перед Сато-саном и Аказой. Первый удивлённо охает, хватаясь за сердце, второй лишь довольно улыбается.       — Сато-сан, где послание было оставлено?       — Господин, не пойду, не пойду туда, помилуйте! То раньше были комнаты для господ. Ну, знаете, когда какой-нибудь оннагата особенно приглянулся…       — Достаточно. — Его прерывают. — Покажите, где, Сато-сан.       — Там. — Юноша дрожащей рукой указывает через весь зал. Кёджуро тут же направляется в ту сторону, Аказа его догоняет на полпути.       — Сато-сан подозрительно много знает для того, кто только недавно начал работать здесь. — Призрак говорит тихо, от его игривого тона почти ничего не осталось.       — Я всё ещё зол на тебя и твою выходку. — Кёджуро пересекает маленький коридор, свет свечей несколько раз опасливо меркнет, но разгорается снова. — Тут уже не призрак, это демон, раз он уже кровью способен обзавестись. Не отходи далеко.       — Так ты злишься или волнуешься? — Аказа растягивает губы в улыбке.       — Одно другому не мешает. Ты должен переродиться с хорошими эмоциями, чтобы в следующей жизни быть счастливым. Ага, так вот где комнаты этих господ. Осматривай слева, а я справа.       Кёджуро мягко отодвигает сёдзи искусной ручной работы, расписанные цветущим горным пейзажем и журавлями. Юноша заглядывает в каждое помещение, но все комнаты выглядят как близнецы: маленький столик, небольшой комод — наверняка с аромомаслами, несколько ламп, мягкие подушки и шкаф, где точно сложен дорогой футон.       — Ой, будто есть плюсы в перерождении. Лучше уж всю вечность жить. Ничего с моей стороны.       — Это не жизнь, если ты постоянно в одиночестве.       — Ну, сейчас у меня есть ты, Кёджуро! — Аказа резко распахивает сёдзи и замирает от волны спёртого воздуха, хлынувшей прямо на него.       Даже для него эта картина выглядит малоприятной. Кё мигом появляется сзади и отводит призрака за спину. В воздухе витают тяжёлые миазмы, практически различимые глазу тёмными туманными кусками, что перемежают вид разгромленной комнаты с побитой мебелью, расцарапанными, будто когтями дикого зверя, стенами, на одной из которых пестрит широкая размашистая надпись:       «ГОРИТЕ В АДУ, БЕЗДАРИ!»       — Нам нужно в храм. Моих талисманов и благовоний не хватит.       Кёджуро заходит в комнату и с интересом рассматривает надпись. Проводит пальцами по иероглифам и Аказа еле сдерживается, чтобы не оттащить руку охотника, которому явно не следует касаться чего-то столь злого. Останавливает лишь то, как легко Ренгоку произнес «нам», будто это само-собой разумеется.       — Сато-сан надеется, что мы сможем со всем управиться к празднику.       — Празднику?       — Цукими. Господа захотят насладиться музыкой, игрой и полной луной.       — Через пять дней. Справимся.       Кёджуро отходит от проклятой надписи, покидая комнату. Юноша возвращается к Сато-сану, который так и стоит на сцене, переговариваясь с каким-то важным мужчиной. Видимо, директором, судя по тому, как недовольно выглядит старец. Охотник решается не прерывать разговор, быстро покидает театр и на улице глубоко вдыхает и выдыхает, стараясь продышаться от тяжёлых миазмов. После нескольких вздохов он направляется к храму и Аказа идёт следом.       — Разделимся, — решает Кёджуро, — Я поговорю с рабочими, а ты поспрашивай актёров.       — А чего я к актерам?       — Ну ты же призрак бесстыжий, у тебя есть очарование, а у актеров всегда двойное дно. Рабочие — простые люди, я с ними быстрее общий язык найду.       — Кёджуро, ты меня красивым считаешь? — Аказа смеется, повисая на руке охотника.       — Глупости не говори. — Кёджуро краснеет, прикрывая глаза.       До храма они добираются быстро, Аказа ждёт у подножия, пока охотник легко разгоняется и чуть ли не в два прыжка оказывается на вершине, но много времени там не проводит. Возвращается с небольшой сумкой, связанной несколькими шнурами кумихимо. К театру они возвращаются уже когда вечернее солнце мягко коснулось крыш домов и исчезло. Теперь наступило время ночи. Аказа даже плечами приятно повёл, будто сбросил тяжелую накидку.       — Ночь действительно не для людей. — Замечает Кёджуро, когда призрак будто визуально становится сильнее и крепче.       — Не для всех людей, Кёджуро. Пошли, Сато-сан хотел, чтобы ты представление посмотрел.       Призрак легко ведёт спутника назад в зал, пару раз приветливо кивает некоторым сотрудникам. Кёджуро тихо дивится: и когда только подружиться успел? Воистину, создание ночи. Пара занимает небольшую ложу, которая явно предлагается чиновникам среднего звена. Аказа цокает языком, недовольный столь низкой оценкой их статуса, но Ренгоку одёргивает, напоминая, что они здесь не для представления.       Пьеса оказывается настолько увлекательной, что дыхание перехватывает, но Аказа больше следит за тем, как Кёджуро охает и вскрикивает при поворотах сюжета, как замирает, боясь пропустить даже малейший диалог, как удивлённо приподнимает брови и как хмурится, как кусает губы и сжимает кулаки, поддерживая главного героя.       — Тадасукэ — дурак полнейший! — Призрак разваливается на охотнике, пытаясь отвлечь того от печального конца. — Если бы он действительно любил Окасу, то сбежал бы с ней. Да, их жизнь была бы не легкой, но они были бы вместе и счастливы. Ну же, Кёджуро, не грусти.       — Аказа тянет свои руки к лицу Ренгоку, требуя к себе внимания.       — Но ведь долг же…       — Долг завел их обоих в могилу. — Аказа резко встаёт, чуть ли не сталкивается носом с Кёджуро. — И благородство не спасло никого. Порой нужно думать о себе, а не о других.       — Говоришь, как демон. — Охотник прикрывает глаза, отстраняется, увеличивая расстояние.       — Говорю, как умный и проживший дольше тебя. Не волнуйся, тебя такой печальный конец не ждёт. — Аказа улыбается, быстро подымается и помогает подняться юноше.              — Надеюсь, что господам понравилась наша маленькая и скромная история. — Сато-сан встречает их у выхода из ложи.       — Это было удивительно. Я благодарен вам, Сато-сан. Это новая какая-то постановка?       — Да, господин, почти всегда во время игры более старых пьес, происходит несчастье. Нашему театру пришлось стать новатором в сюжетах, чтобы не потерять поток гостей.       — Вот оно как. — Кёджуро хмурит брови, задумываясь.       — Сато-сан, а есть ли поблизости сэнто? — Аказа уводит внимание работника на себя, позволяя охотнику спокойно обдумать свои идеи.       — Да, господа, есть, прямо в конце улицы. Но у нас есть и своя купальня, небольшая, но есть. — Улыбка Сато-сана слабая, натянутая.       — В театре кто-то живёт постоянно?       — А как же, господа! Рабочие... Обслуживать такое помещение не так-то и просто, работа может и посреди ночи свалиться. Мы вам там постелили, уж простите, господа, что с чернью вас селим, комнаты господ опасны…       — Мы будем там спать. На случай, если злой дух вновь явится, его будет легче усмирить. — Кёджуро улыбается весело и открыто, отчего лицо Сато-сана ещё больше искажается.       — Помилуйте, господа, туда же никто не хочет ходить.       — Вот и отлично, значит ночью встретим лишь жданого гостя. А купальню местную попробуем, дабы не смущать вас. — Ренгоку легко кланяется и с той же открытой улыбкой вновь покидает театр.       В сэнто Кёджуро мурлычет себе под нос мотив, который играл во время спектакля, пока натирает кожу мылом.       — Какие-то мысли появились? — Аказа решается прервать приятное мычание юноши, привлекая его к себе.       — Новые пьесы наш злой дух не трогает. Не знаешь, почему?       — Симпатизирует современным писателям? — Аказа пожимает плечами, помогая натереть Ренгоку спину.       — Скорее не согласен с тем, как ставят старые. Но долго он не сможет сдерживаться, захочет вновь свои порядки навести.       — Мелочный какой. — Аказа закатывает глаза, смывая теплой водой мыло. Кёджуро довольно опускается в горячую воду ванны, откидывая голову на бортик и продолжает рассуждать.       — Послание было оставлено в части, которая так же приносит прибыль театру. Значит, он точно знал, как происходят дела.       — Думаешь, что это кто-то из погибших рабочих? — Аказа опускается рядом, касаясь плечом чужого плеча, игнорируя свободное место, которого полно в ванной.       — Скорее всего. Поспрашивай, был ли кто-то, кто был одержим работой в театре и после умер, случайно или специально.       — На кладбище пойдём?       — Пойдём, но не чтобы нашего духа найти, просто проверить работу местного настоятеля. Эх, вот если бы ты мог невидимым становиться и через стены проходить! Могли бы дела рабочих посмотреть.       — Ну прости, моих сил еле хватает, чтобы свой призрачный образ скрыть. — Призрак тяжело вздыхает, устраивая голову на плече юноши.       Кёджуро обеспокоенно думает о том, что горячая вода, должно быть, настолько разморила мертвеца, что тот ищет кого-то, кто его бы поддерживал.       — Не перегреешься? — юноша плавно меняет позу, позволяя Аказе удобней устроиться, опираясь на него. Осторожно касается ладонью холодного лба, на что призрак лишь довольно мычит.       — Второй раз уже не страшно умирать.       — Не смешно. — Ренгоку вновь хмурится и Аказа мягко касается лица охотника между бровей, чтобы разгладить морщинку, а после вновь укладывается на его плече.       — Так какие у нас цели? Что точно нужно узнать?       — Мне кажется, что Сато-сан привирает, когда говорит о первом случае. — Кёджуро рассуждает вслух, пока пальцы лениво выводят какие-то узоры на затылке призрака. — Чтобы сдвинуть балку такого размера, нужно много сил. Значит, началось всё с пропаж тех или иных предметов. Кольца, кисти, пудры, что-то маленькое, что легко спрятать. Нужно узнать, пропадают ли люди в городе. Комендантский час не ввели, так что скорее всего, нет, даже настоятель ничего не упоминал. Но он и о театре ничего не знает. Плохо, если такая ситуация, то много людей в опасности.       — Кёджуро, ты один. Ты не можешь разорваться и всех спасти. — Призрак отстраняется, строго смотря охотнику в глаза.       — Знаю, но хотелось бы спасти всех, кого я только могу. — Кёджуро вздыхает и покидает ванну.       Аказа чуть ли не воет, потому что ему кажется, что вместе с теплом своего тела, Кёджуро забрал и весь воздух. Ванная тут же потеряла всякую привлекательность.       В театр пара возвращается ночью, на посту лишь охранник, который с грустью провожает их взглядом, когда охотник и призрак скрываются в тайном коридоре. Комнату выбирают соседнюю с той, где обнаружили надпись. Ренгоку зажигает несколько благовоний, сжигает пару талисманов, но не видит никаких признаков того, что рядом ошивается дух.       — Странно, он точно знает о том, что мы здесь. — Кёджуро достает футон, подготавливая всё ко сну. Полноценно ночь не провести, но пару часов сна урвать можно - и то хорошо.       — Откуда? — Аказа с интересом изучает содержимое ящичков.       — Видел меня, но ничего не сделал. Так, пару раз обозначил свое присутствие.       — С огнём играешь. — Призрак хмурится, нюхая несколько бутыльков с маслами.       — Ну, я же бог огня. — Юноша хмыкает и разваливается на футоне, смотря в потолок. Рука легко сжимает клинок, будто он готов в любой момент сорваться в бой.       — Бог мой, — Аказа быстро появляется рядом, в руках у него один из пузырьков, — ты бы лучше поспал, он вряд ли явится сегодня: это неразумно. Наверняка спрячется, чтобы подумать и решить, что с тобой делать. Снимай форму, разомну тебе мышцы. Уснёшь и завтра утром будешь как новенький.       — А если явится?       — Не явится. — Призрак как-то странно улыбается, но Кёджуро верит его словам.       И всё же, даже когда он засыпает, рука продолжает сжимать клинок.