My own deep sea demon

6. По ощущениям, будто у меня праздник сегодня. Я весь в предвкушении чего-то такого, сам не знаю чего, но очень жду. Словно собираюсь открыть коробку с подарком, но не знаю, что будет внутри и будет ли вообще, лишь надеюсь… Страшно! А вдруг не понравится? А вдруг разочаруюсь в подарке? Но всё равно весь в приятном ожидании. Хочется, чтобы всё на высшем уровне было! Чтобы и картошка получилась вкусной, и чтобы ванна его согрела, и он не заболел, и чтобы понравилось ему у меня, и… И ещё тысяча чтобы…чтобы… чтобы. Грязную одежду снова кидаю в машину для стирки. Свою чистую домашнюю взял с собой, поэтому быстро одеваюсь. Вытираю башку, делая ёжик. Вот это у меня уже шевелюра… Надо, наверное, немного укоротить длину. Мои волосы торчат в разные стороны — я быстро расчёсываю их и спешу обратно на кухню. — Что там картошка? — спрашиваю, когда вижу, как он внимательно и уж слишком настойчиво тыкает её вилкой, причём каждую и раз десять, не меньше. — Ну, как ты и сказал… Я тыкал вилкой всё это время. Правильно? Меня снова разрывает смехом. — Она ещё сыроватая, но с таким энтузиазмом, с которым ты проверял, то на ужин у нас будет пюрешка. Что ж, это ещё ничего не значит. Ну не варил человек картофель ни разу в своей жизни. Ничего в этом странного нет, может он жареный любит или вообще рис предпочитает. Он пошёл в ванную, а я пошёл искать свитер. И как назло самый тёплый в стирке, а эти тонкие и маловаты на него будут и не особо тёплые. Притянул штуки три и положил на кресло. Картофель скоро будет готов. Смотрю на часы на стене. Уже ночь непроглядная, а Джины нет. Привык уже и продолжаю её так называть. До сих пор не могу поверить и успокоиться, что выбрала такую профессию. Попробую поговорить с ней. Ну не похожа она на ночную бабочку. Да — вызывающе одевается, да — размалёваная сильно, но нет в ней этого…похотливого начала, и по общению она совсем не такая. Выключаю плиту и снимаю кастрюлю, делаю пюре. Смотрю, что там есть в кладовке. Достаю помидорчики консервированные от Евдокии Афанасьевны. Она разрешила брать консервацию. У неё изжога от кислого, уже не может есть такое, а я только рад помочь избавить старую женщину от проклятой изжоги. Женя что-то долго. Не заснул ли с дороги в ванной. Думаю, что подожду ещё пару минут и если не выйдет, то буду ломиться внутрь. Но выходит почти через минуту после моих мыслей. Накрываю на стол. К картофелю достаю мойву. Быстро мою руки и оборачиваюсь, чтобы предложить примерить свитера, но, кажется, ему не нужно моё разрешение. Самостоятельный, и уже сам распоряжается моими вещами. А я радуюсь, потому что стою охуевший с открытым ртом и молюсь, чтобы слюни не капали на пол. Нет, не из-за ароматной картошки, которая призывала скорее начать поглощать её, а из-за этого божественного тела, которое призывает… Ох, блять, как оно призывает всё моё нутро. Резко отворачиваюсь, чтобы не смотреть, а он будто специально спрашивает моё мнение, словно если скажу, то он снимет синий свитер и наденет горчичный. Но ему всё идёт, а зелёный и синий больше всего. Сразу видно, что любит выглядеть хорошо, как и все, кто из столицы. — Феликс, какой лучше? Ох, как он имя моё произносит! Спасите-помогите! Не оборачиваюсь, делая вид, что мыть одну и ту же ложку уже пятый раз — это очень важно и нужно. — Надевай тот, что теплее, и тот, что тебе нравится. Роняю ложку на пол, когда слышу позади себя, сантиметрах в пятнадцати от шеи: — Ликс, а тебе самому какой больше нравится? Мне вроде бы холодно становится, и кожа вмиг становится гусиной, а вроде бы и жарко, что я даже на своих висках ощутил испарину, а в районе солнечного сплетения у меня что-то лопнуло. Боюсь повернуться. Боюсь, что для меня это не будет хорошим решением, но поворачиваюсь, пытаясь смотреть ему в глаза, а не на это, сука, очуменное тело. Я такие только во сне мог представить и то — не настолько чётко. Я то думал, он в свитере стоит и ждёт мой вердикт, а он с обнажённым торсом. Почти голый, чёрт его возьми! — Так что, какой? — держит в одной руке зелёный, а в другой синий и смотрит то на них, то на меня. — М-может наденешь с-сперва? — начинаю заикаться. — Скажи какой, и надену. Не могу решить. Мне оба нравятся. Смотрю в его глаза-океаны. Сейчас в жёлтом свете кухни они мне зеленцой отдают. Замечаю родинку под глазом и моё сердце пошло танцевать лезгинку, когда я перевожу взгляд ниже, а именно на его губы. Самые красивые губы, что доводилось видеть. Да, у Джины почти такие же, но эти манят меня по-настоящему. Чувствую себя неловко, вероятно, он тоже, ведь растерялся от моего взгляда. — Ой, задумался. Надевай болотно-зелёный. Тебе подходит этот цвет. Он слушается и быстро натягивает мою вещь, прямо на своё голое тело. А про футболку он забыл, видимо. Думаю о том, что я уже два раза пропотелся, и перед сном придётся снова мыться. Садимся есть. Я поглядываю на часы и всё-таки жду его сестру. — Она придёт поздно и сказала не ждать. Сегодня много клиентов. Выходные. Я понимаю, но, блять… Не по себе мне теперь, зная такие подробности. Начинаем есть, и я наблюдаю. Забавно! Ест так же, как и его сестрица. С опаской пробует пюре. Помидор словно вообще не знает как есть, и я решаю показать. Научить что ли. Беру в руку красный, слегка мягкий шарик и вилочкой прокалываю дырочку. Осторожно подношу ко рту, чтобы он не раздавился в руках. Высасываю сок с характерным звуком. И непроизвольно произношу: — Умм! Вкуснятина. Он делает всё так же, но вместо одной дырочки расхуярил помидор так, что он просто стёк у него в руках, а пока нёс ко рту, то он вообще шмякнулся в тарелку. Я снова не выдержал и заржал. Переживаю, что подумает, будто насмехаюсь над ним, но он и сам улыбается. Я снова беру помидорку, делаю аккуратно одну дырочку вилкой и протягиваю ему, думая, что он возьмёт в руку и будет самостоятельно наслаждаться сочностью овоща. А вместо этого он берёт моё запястье и, придерживая его, начинает есть помидор из моей руки. Как же остро я прочувствовал его крепкий хват. Схватил мою руку, и я даже немного испугался. Вполне возможно, что там синяк будет. Я серьёзно думаю о том, что может быть отметина. Меня так в школе хватали мудаки, когда бить хотели. Он пару раз высосал сок, а потом резко отпустил моё запястье и взял помидор сам. В общем, всё, что он съел — это шесть помидоров и горбушку хлеба. К мойве не притронулся, а пюре съел две ложки. Я подумал, что может оно не солёное получилось и ему невкусно. Потом как нибудь спрошу о его вкусах. Я наелся и, посидев пять минут, пошёл убирать тарелки, предполагая, что возможно Джина докушает порцию брата. А нет — Мотя с удовольствием полакомится картошкой. Он любит пюре. Накрываю крышкой и оставляю на столе. Мотя, наконец-то, проснулся. Осмотрел нас и, лениво потянувшись, пошёл к своей тарелке. Перекусил и сразу умываться. Я удивлён, что Женю воспринял как своего и ни разу не зашипел. Попили чай с вареньем и хлебом. Это Женя ел с удовольствием. С особым рвением уплетал повидло, которое понравилось и Джине. Хотя чему я удивляюсь? Они ведь брат и сестра. Собственно, именно этот факт меня привёл в себя и заставил думаться. Я начинаю паниковать, ведь нормальных спальных мест только два. Раскладушку ещё три месяца назад забрала Евдокия Афанасьевна. Кресло-диван из зала я собрал, чтобы не мешал ходить. Да и он скрипит точно так, как и избушка на курьих ножках. Зря, наверное, собрал. Ему в любом случае придётся спать здесь. Не с сестрой же взрослой ложиться. Хотя я бы его приютил к себе. Ой, дурень! Сам с себя смеюсь! Идиота «Фантазёр» — ты меня называла! Улыбаюсь слегка от своих мыслей. Убираю со стола. Мою посуду. И всё это происходит абсолютно молча. Под его серьёзным и пристально наблюдающим взглядом. Когда я в четвёртый раз вытер крошки со стола и переполоскал всю посуду, то стоять просто так напротив него стало неловко. — Хочешь телек посмотреть? — спрашиваю и боюсь показаться неуверенным в себе, хотя я такой и есть. Наверное, мне для счастья как раз вот уверенности и не хватает, решимости тоже. Я точно не смог бы так сорваться и поехать в ту же столицу. Даже будь у меня запас денег, то всё равно не решился бы. А Жека, вон какой смелый. Думаю, что поэтому и счастливый. Кряхчу, когда пытаюсь разложить кресло диван. Я почти двадцать пять минут мучился, чтобы собрать его, а теперь вот опять что-то мешает. Да ёбаный в рот! Почему именно сейчас там что-то заклинило? Ругаюсь про себя и почему-то ощущаю дуновение ветра позади. Оборачиваюсь, а там Женя стоит и улыбается, предлагая свою помощь. — Да там механизм заклинило. Это уже на мусорку. Скажу хозяйке квартиры, чтобы забрала и вернула раскладушку… Я не договариваю, ведь он одним лёгким движением раскладывает диван и сразу садится на него. Не то, чтобы я надеялся, что он не сможет его разложить, и тогда бы мы спали вдвоём, но… В общем, он сильный! Чертовски сильный, и от этого я чувствую себя так… Так слабо… А сидя с ним рядом ещё и неловко. Чувствую себя краснеющей школьницей, которую за косички подёргал понравившийся мальчик. Сижу уткнувшись в коробку, где шли новости, а сейчас ведущая говорит о погоде на завтра. Сижу, затаив дыхание и не смея двигаться — прирос к дивану. Замечаю боковым зрением тяжёлый взгляд его невыносимых зелёных глаз, и мне хочется уменьшиться раз в сто и залезть ему на коленочки, а лучше в кармашек его стильных джинс. Но вместо этого на его колени залазит Мотя и я злюсь на собственного кошака, желая отругать его за такую наглость. — Мо-отяя! Ты куда лезешь? Сейчас наш гость будет весь в твоей шерсти. — ругаю в шутку, но Мотя уже с опаской смотрит на меня и ушки к голове прижимает. — Ничего. Пусть сидит. — отвечает мой гость и начинает гладить моего питомца своей огромной и охуенно мужской рукой. И чёрт! Я хочу превратиться в Мотю. Снова невольно улыбаюсь и не сразу соображаю, что Женя ко мне сейчас обращается, а не к Моте. — Расскажи что-нибудь о себе. Женька рассказала, что ты идеальный сосед, и она очень благодарна, что приютил её. Сказала, что ты хороший человек. Мне так приятно, и я даже не знаю, что ответить на это. Сижу, и пытаясь скрыть улыбку, говорю что хорошим быть невыгодно. Пытаюсь перевести тему на него, но он снова продолжает, говорить обо мне. — А ещё сказала, что ты очень воспитанный и, в отличии от неё, даже не приставал. Смеюсь. Конечно, я не приставал, учитывая-то мои предпочтения, но об этом молчу. Оба молчим, и так приятно звучит эта тишина, мурлыканье Моти и шипение телевизора можно опустить. Сидели рядом почти сорок минут под телевизор, где не было изображения, сидели рядом под вьюгу за окном, но сегодня она даже как-то по-особенному красиво завывала, сидели под тихое дыхание друг друга. Хотя как я не старался, так и не смог отчётливо расслышать его вдохи и выдохи. Он нереальный! Он не от мира сего! И он мне нравится! Эти выводы я сделал в первый вечер и ночь нашего знакомства, а во вторую я понял, что хочу коснуться его губ… Своими, конечно же, но и пальцами тоже можно. Я думаю о нём больше, чем о ком-либо другом. Снова с нетерпением жду вечер, чтобы посмотреть с ним телек, а потом пожелать ему спокойной ночи, оставляя его на этом скрипящем диване-кресле, пока сам иду ложиться в свою комнатушку. Я мёрзну под тонким байковым покрывалом, но как-то плевать на это, главное, чтобы моим гостям было комфортно у меня, главное, чтобы они задержались у меня на чуть подольше. Как можно дольше, ведь когда дома кто-то ждёт, уже не чувствуешь себя одиноким… ....................... Джина сегодня встала рано. Я продолжаю её так звать, ведь уже привык, и она довольна, что с братом по-разному. — Фелюнчик, доброе. — здоровается и варит пельмени. — Джина, а может суп лучше или капустник? Сам с себя в ужасе, что говорю такое. Чтобы я и отказывался от пельменей… Где такое видано? Но есть их третий день подряд… Однако, кажется, она умеет готовить только их. — А где Жека? — осторожно интересуюсь, дабы не показаться слишком заинтересованным в его отсутствии. — Не знаю, передо мной он не отчитывался. Да и я дрыхла мёртвой олушей, когда он ушёл. Она молчит-молчит, а потом так внезапно с ухмылочкой и доброй хитринкой в глазах: — Что, нравится? Я начинаю кашлять, делая вид, что давлюсь чаем, а не собственным стыдом. — Кто? — переспрашиваю и делаю максимально недоумённое лицо для пущей убедительности, но она не верит. Повисает позади на моих плечах и тихонько так: — Женька мой… Нравится? — Ну… Кхм… Эммм… — продолжаю кашлять, и она хорошо так, не жалея, ебашит мне по спине кулаком, что я начинаю кашлять сильнее и уже по-настоящему. Пытаюсь перевести в шутку, мол, мне так-то все парни нравятся. Но раз уж зашёл разговор, то осторожно хочу разузнать кое-какую информацию Ждёт ли его девушка в столице? А может у него здесь кто появился? Ведь я заметил, что он уходил утром-днём и только вечером возвращался. — Не-а, дома никого не было вроде. А здесь не знаю, если хочешь — спрошу. Я быстро отмахиваюсь и головой мотаю. А она говорит, что может намёками разузнать, как он к парням относится в этом плане. Ну, в том самом… В каком у меня ещё ни разу нормально не было. Я продолжаю мотать головой в разные стороны. Не хватало ещё, чтобы Жека начал меня презирать или осуждать, или ещё хуже — возненавидел из-за моих предпочтений. Обычно на петухов все плюются и за людей их не считают, поэтому прошу, чтобы молчала. Вместо этого завожу разговор о её способе заработка, читаю мораль, точно я её мать или как Евдокия Афанасьевна мне обычно. Джина сразу отворачивается, и я понимаю, что не хочет меня слушать. — Ну давай, я у Васяна спрошу, может по знакомству на рыбозавод тебя устроим, а? Ты ему понравилась, поэтому он попыхтит немного и норм работа будет… Да, з/п меньше, но зато… Или можем попробовать на почту тебя устроить. Я у Райки своей спрошу… Она приобнимет меня и чмокает в щёку. — Добрый ты, Фелюнчик. Всем помочь пытаешься, всё о других да о других думаешь, а о себе когда? — А что я? — Ну, для начала… Почему не сказал, что мёрзнешь. Я слышала, как чихал всё утро. Все одеяла нам с братом поотдавал. Не годится это, чтобы хозяин мёрз, пока гости в тепле. Вот же Лиса! И всё-то она знает. Дома почти не живёт, а всё слышит. — Пустяки. — отвечаю и отмахиваюсь, а самому приятно, что она замечает так много. Собираюсь на рынок. Надо подзаработать, ведь скоро Новый Год. Правда, я понятия не имею: где и с кем буду его встречать. Вероятно, к тому времени Джина с братом уедут, и я снова останусь один. Отгоняю эти удручающие меня мысли и захожу на рынок. Ах, блять, «обожаю»! Снова уже кто-то пиздился за место. Недалеко от нашего прилавка снег, окроплённый в красный, превратился в розовое месиво. Стая собак громко лает в поисках доброго торгаша, что кинет им лакомый кусок требухи. Рыбница Галя улыбается мне сегодня как-то по-особенному. Да что за день-то такой? Особенный. Вижу вдалеке Васяна. Я его по усикам всегда узнаю́ и по его модной кожаной куртке, в которой он и зимой, и летом. Летит ко мне на всех парах и прям сияет. Присматриваюсь, а за ним Вадим. Ага! Ясно. Вернулся. Целёхонький и всё такой же задумчиво-интеллигентный. Теперь радость и состояние Васяна мне понятны. Скачет вокруг кореша своего и чуть ли не пылинки с него сдувает. То с волос снег уберёт, то куртку от рыбной шелухи ему отрусит, а сейчас прикурить даёт. Я тоже рад, что Вадим жив, ведь теперь мой друг не пойдёт за ним на дно, как грозился мне недавно. Они пошли свои дела рыбные решать, а я начинаю готовить прилавок к торговле. Смотрю, в этот раз осьминогов нет. Не то чтобы я расстроился, наоборот, я почему-то рад и невольно вспомнил моего осьминожку. Надеюсь, жив и здоров мой морской друг! Зато у Васяна теперь новый товар: Камчатский краб, тоже редкий деликатес и дорогущий для таких, как я. Но не для таких, как эта дамочка в соболиной шубе с супругом, который похож на местного прокурора, хотя не отбрасываю вариант, что это может быть и её любовник. Вероятно, они не прочь сегодня устроить барский пир с крабами и дорогим алкоголем, который я наблюдаю в их сетке-сумке. Купили два самых здоровенных краба. Упаковал, чтобы они клешнями не прихватили руку этой дамы, на что даже удостоился от неё небрежно брошенного мне «спасибо». В уме пересчитываю, а правильно ли посчитал им стоимость, а то с непривычки мог перепутать с ценой на осьминоги. Вроде бы всё правильно. Выдыхаю и, набирая холодный воздух, громко зазываю. — Каамчатски-иий кра-аааб! — кричу, стараясь перекричать конкурентов. Снег метёт прям в лицо. Зараза! Сегодня я замёрз быстрее, хоть и надел двое носков. Хорошо было бы распродать всё до часу дня и свалить домой. Дышу на свои побелевшие и кое-где покрасневшие от лютого мороза конечности и переминаюсь с ноги на ногу. Надо бы попросить мою Раю, чтобы связала мне ещё один шарф. Из-за дырок в дублёнке поясницу продувает просто невъебись в колено. Побаиваюсь, что могу слечь прям перед Новым Годом, чего бы очень не хотелось. Ногам холодно, телу холодно, а рукам ещё холоднее. Ух! Сейчас бы для разогрева чайка горячего, но смотрю Васян несётся ко мне с чекушкой водки и металлической чаркой. — Что, Фелюнчик, замёрз, да? На вот, грейся. — протягивает мне чарку и наливает. — Ты на радостях совсем ебанулся? Мне ж ещё часа три стоять, как я считать буду и сдачу давать, если водяры нахуярюсь. — Так…всё в ажуре, а хуй на абажуре. Не елдонься давай. Ты ж вон, синий весь стоишь! Надо, Феля, чуточку пригубить… Подаёт мне кильку на закусь. Я чувствую, как по глотке идёт тёпленькая. Не успел я выпить, а он снова мне наливает. — Васян, не гони лошадей. — пытаюсь притормозить приятеля. Достаёт из кулька три колечка кровянки и даёт мне, и пока я закусываю, то умудряется продать четыре сельди и две камбалы. Вот же прирождённый торгаш! Иногда мне кажется, что он и требуху с рыбы может продать. И не просто продать, а максимально выгодно для себя. — Кстати, Фелюня, в субботу Вадим к себе приглашает. Ты как, свободен? Можешь и свою бабу взять тоже. — резко меняется в лице и извиняется за слегка грубое выражение. — Имею в виду, Жемчужину свою тоже можешь взять. — А что за повод? — интересуюсь и пытаюсь вспомнить, а сколько я уже выпил. — Самый что ни на есть серьёзный — Вадя живым вернулся! Тебе этого мало чтоль? Можно сказать из самой пасти смерти выкарабкался. Говорит, мол, многое переосмыслил и теперь по принципу жить будет. — Во как! Ну посмотрим, может и заскочу, коли жив буду, но без Джины, ведь она работает вечером и ночью. — А что за работёнка-то у неё такая? — Людям помогает. — завуалированно отвечаю и отдаю ему пустую чарку. — Не-не, Васян, харэ мне уже. — Лады, как хочешь. — прячет чарочку, и я понимаю, что мы выпили не одну чекушку, а две. — Ну, тогда сам подваливай. Вадя рад будет. Согласно киваю и улыбаюсь во все тридцать. — Ну вот! Гляди, какой сокол сразу: и улыбка, и румянец появился. — ударяет меня вроде легко по плечу, но меня нихуёво качнуло в сторону. Придерживает меня за плечо и убирает пустую тару из-под сельди, которую всю распродал, пока я жрал. Разрешает уйти пораньше на полчаса. А мне как раз очень нужно уйти раньше, ведь не хочу встретиться у склада с уебанским Кавказцем, да и Жека, наверное, уже дома. Скучает там с Мотей один. Непорядок! Васька уходит на склад, а я остаюсь торговать. Ох, блять, чувствую наторговался я сегодня. И вроде бы даже в калькуляторе на телефоне считал, но что-то всё равно пошло не туда. Васян, конечно, не пересчитывает досконально, так в среднем прикидывает и ни разу не кидал предъявы, мол, обдурил его и в убыток ушёл. Да и мне незачем это делать. Корешей не наёбывают! Смотрю, а сегодня при расчёте нахмурился и усики свои не поправляет, а дёргает. — Васян, что не так? Недостача? Мог проебаться. Я ненавижу пьяным работать. Сколько? Вычти из моей зарплаты. — я уже смирился, что сегодня вхолостую поработал. — Да что-то много, Фелюнь. Денег что-то ты мне много даёшь… Ты свои в кассу случайно не положил? Может перепутал карман? Я задумываюсь, но точно помню, что у меня с собой денег не было даже на автобус. Продолжаю слушать друга. — Я не математик, но два плюс два могу сложить. Тут почти два косарика лишних так-то, учитывая, что камбала вся целая осталась и кильки пол-ящика. — чешет подбородок, а я затылок. — Ты сдачу правильно давал?! Я ж просил не наёбывать покупателей. Мне репутация важнее, чем бабло. Сказал бы, что деньги нужны. Я бы тебе лишку заплатил… А теперь что? Завтра мне люди будут предъявы кидать. Так не годится, Феля. Нахмурил брови свои чёрные и думает, что делать с деньгами. Я пытаюсь вспомнить, где мог проебаться. — Ладно. Давай так: косарь держи, а второй я оставлю на случай, если завтра недовольные придут и будут пиздеть на тебя. Ты мне сразу звони. Порешаем всё! Киваю и прячу деньги. Прощаемся. Я уже у двери, а Васька внезапно серьёзно так: — Я так понимаю, Кавказец тебе тогда намного больше заплатил? Он говорил, что не обделил. Ты это… ежели хочешь к нему уйти реализатором, то лучше сразу мне скажи, но покупателей обманывать не вариант. Я замер и быстро соображаю, что вообще мог сказать Кавказец моему другу. Конечно, блять, щедро он заплатил, но чего мне это стоило — явно не договорил. Сучара обшарпанная! — Не намного больше, чем ты! Я к нему ни за что не уйду. Запомни это! Мне не понравилось, как он дела ведёт. — громко отвечаю и стараюсь поскорее закончить этот разговор, хоть Васька и пытался потом расспросить о том, как именно тот ведёт бизнес. Однако не буду же я говорить Васяну, что ведёт очень грязно и криминально: до боли и крови из моей задницы. Вот такие дела! Решаю, что пойду домой пешком. Ветер утих и снег уже не колючий, а красивый, напоминающий о приближении новогодних праздников. В лицо не метёт, а тихо опускается на крыши домов и на дорогу, по которой я иду. В голове ещё мутно от водки и немного шатает, но зато тепло. Я иду неспеша по тускло освещённой жёлтыми фонарями улице. У рынка очень светло, а вот чем дальше от центра, то фонарей меньше, и светят они через один. Иду и, думая о сегодняшнем дне, немного чувствую себя виноватым. Да, я мог ошибиться и обсчитать нескольких человек, но я действительно не нарочно. Их подошло около трёх человек. Они кричали наперебой: одному килограмм кильки, другой икру хотел, а третий только под руку пиздел и про крабов расспрашивал — вот я и ошибся. Пока в голове пересчитывал сумму, то не сразу заметил, как за мной начал интенсивно хрустеть снег. Скрип тяжёлых кирзовых сапог становился всё громче, и я под алкоголем слегка потерял бдительность. Даже не успел ни ключ свой достать, ни рвануть за гаражи, чтобы сократить путь домой. Поздно! Поздно метаться, ведь двое уже подхватили меня под руки и волокут в чужой район, хотя я уже вижу вдали свою сталинку, выглядывающую из-за гастронома «Кудесница». В окне моей кухни горит свет, а это значит, что Женя точно дома, а может и Джина ещё тоже. Только вот я не дома. Я валяюсь в снегу с разбитым лицом, плюю кровью, делая снег некрасиво красным… — Ах ты мразь! Думаешь, что можешь облапошивать покупателей. Мы пацаны честные. Хотели рыбы сегодня пожрать, а ты мало того, что со сдачей наебал, так ещё и икру в два раза дороже нам продал. У мужика напротив оказалась дешевле в несколько раз. К слову, мужик напротив — это Кавказец, и цены он специально всегда держал такие же, как и у Васьки. Они об этом заранее договорились. Так с какого ж хера у него икра резко подешевела? — Держи его. — крикнул один из троих. Их было трое. Лиц я не видел, но услышал характерный звук откидного ножа. Затем острая боль где-то под правым самым нижним ребром. Они пошарили по карманам и забрали тысячу, что дал Васька, затем рванули прочь. А я упал на колени и почувствовал, как по моему боку мгновенно разлилось тепло. Что-то потекло и начало щекотать бок. Пот что ли? Я смотрю на свою дублёнку, а там багровеет пятно. Оно совсем небольшое. И нет, это не пот. Небольшое! Совсем маленькое пятнышко крови… Небольшое...Небольшое... Я дойду домой, а утром схожу в больницу. Но, сделав всего лишь шаг, я упал и увидел небо! Сегодня оно особенно красивое. Сегодня всё особенно красивое. Наверное, и Женя тоже будет особенно красивый… Мне вдруг страшно стало. Страшно, что не увижу больше его глаза-океаны и родинку под левым, а ещё его успокаивающую улыбку. Пытаюсь подняться, но уже не выходит. Двигаться больно. Холодно и зябко, глаза устали — закрываются. Спать так хочется. В голове мутно. Мысли путаются. Забыл, что собирался сделать пять минут назад. Пожалуй, подремаю минут десять, а потом, набравшись сил, пойду домой. Дома меня ждут… Ждут ведь?

Твои глаза

Сверкают не для меня,

Не для меня.

Твои уста

Всё шепчут не для меня,

Не для меня.

И если ты унесёшься ветром, ветром,

Сохрани с тобой мой огонь,

Заглуши мою боль.

И моё сердце выбери,

Солнце выгорит,

Мысли выбыли,

Где бы мы были?

И любовь,

И любовь.

Passmurny — Сердце