My own deep sea demon

5. Прошло ещё два дня моего вынужденного больничного. С Джиной комфортно и легко, но… Но думаю, что и ей, и мне не хватает того самого, а в нашем случае — общего… Пацана нам не хватает, второй половины или спутника жизни, как любит говорить старшее поколение. — Джина, а у тебя ведь нет жениха? И под женихом я подразумеваю… — улыбаюсь хитро и она понимает. Я надеюсь, что понимает. — Нет. — А ты бы хотела… ну, чтобы вы вместе всегда, чтобы был кто-то, кто мог бы защищать и оберегать и чтобы его перчик только твой и ничей больше, кто-то, с кем потом семья, детишки и общий быт? Она улыбается и отвечает: — Хотела бы, но нельзя. — Почему нельзя? Так и не рассказала, зато я получил встречный вопрос. — А ты хотел бы так? — повторяет мои слова. — …Чтобы вместе и навсегда, чтобы защищать и оберегать? — Хотел бы! А кто ж не хочет? Да тоже нельзя мне, вернее, не с кем и никогда не найти мне такого человека. А если и найду, то камнями забросают и палками забьют до смерти. — улыбаюсь и чувствую себя неловко, что делюсь с ней подобным. — Не забьют. Пусть только попробуют, и я их одной правой. — кулаком так по столу вписала, что на нём даже чашки подпрыгнули, а я вздрогнул. — Извини, просто разозлили меня эти, кто камнями кидается и палками бьёт. — улыбается мило и потирает покрасневшие костяшки. ..................... Уже четыре дня я не ходил на работу. Васян звонил. Много раз. И на сотовый, и на домашний, но я специально не брал и не отвечал. Пока не позвонил в дверной звонок. Джина открыла, и Васька так и застыл в дверном проёме в изумлении, прямо переходящем в охуевание. — Ебать, Вашу… Ой! Здравствуйте, милая барышня! А Феля ещё здесь живёт? — Васян прям сразу меняется и такой джентальмен. Шапку-ушанку стягивает резко, волосы приглаживает и усики свои поправляет. Ну ржака! Я не могу. — Пока здесь! — откликаюсь и выхожу вперёд, приглашая друга внутрь. — Я, наверное, помешал, да? — спрашивает и хитро прищуривается. — То-то я думаю, а что это дорогой Фелюнчик не отвечает на мой зов, а он ишь какую красоту раздобыл? И где такие жемчужины найти можно? В лесу иль в кристальных озёрах? Джина заулыбалась. Ну да! А кто бы не заулыбался? Это ж Васька — мастер девиц кадрить. Вот смотрю, и за Джиной не прочь приударить, да слегка тормозит. Поглядывает на меня и оценивает мою реакцию, ведь думает, что она моя. — А ты почему не рассказал, что теперь не холостяк? — Да как-то времени не было и всё так скоро произошло. — лёгкая ложь во благо и улыбаемся с соседкой. Смотрю, Васян аж поник-бедолага. Обидно за него немного, но Джина мне теперь как сестра — в обиду не дам. Она удалилась в свою комнату, даже несмотря на желание моего друга пообщаться и посидеть за рюмашкой втроём. Задерживать её не стали. Васька за эти несколько дней, что мы не виделись, осунулся весь, похудел как-то. Заболел что ли? Или на заводе устаёт так? Вроде бы здоров. Оказалось, что за Вадима переживает очень. Тот до сих пор не вернулся в родные берега. Либо друг мне что-то не договаривает, либо и сам не знает, почему так волнуется. В любом случае, он очень нервничает сейчас и прям истерично мне несколько раз повторил: «Да мы ж с ним как братья! Родные люди, понимаешь? Если с Вадькой, что случится, я сам за ним на дно пойду!» Напугал меня до чёртиков этими словами! Нет, ну я всё понимаю. Брат братана не бросает и кореша они хорошие, но чтоб прям так «на дно идти»… Звучало слишком отчаянно. Списываю на то, что Васян уже пьяный. Оказывается, он и на рынок не выходил все эти дни, потому что: «Мысли все не там! Торговать вообще не могу. Меня просят три сельди продать, а я там… на судне у Вадима, где-то у берегов Японии. Ещё и тебе не дозвониться.» Утешаю, как могу! Говорю, что, мол, не пропадёт друг его, что Ангел-Хранитель защитит и поможет. Васян успокаивается. Мы посидели ещё немного, и он попросил, чтобы я вышел на базар в субботу. Я киваю. Субботу и воскресенье никак нельзя пропускать, ведь это самые прибыльные дни, хотя и недостачи бывают. Помню пацаненок лет восемь-девять спёр прямо из ящика две сельди. Я хотел догнать малолетнего нарушителя и надавать по шее, а потом смотрю на него и понимаю, что «голод — не тётка». Махнул рукой и отпустил, небось ни матери, ни той же тётки у него нет. Была бы — научила, что чужое брать плохо. Да и тётка, вероятно, пирожками не угощает. И мне так горько от этого стало. Доложил свои деньги и успокоился немного. Вообще, когда дети воруют, вдвойне больно — у них выбора нет. Работать пойти не могут. Просить? Не каждый даст, вот и остаётся самому на себя рассчитывать. А ещё был случай… Но тут парнишка постарше был, может быть, лет одиннадцать, а может и двенадцать. Да кто его знает? У меня времени не было рассматривать… В общем, пока я женщину уговаривал на свежий палтус, то пацан себе в карманы кильку набирал. Делаю вид, что не замечаю, хотя хорошо видел, как он быстро двумя руками нагребал из крайнего ящика. Потом начал, нет, не удирать, а, наоборот, спокойным шагом обхаживать прилавки. Затем развернулся и так же неспеша направился прочь из рыбного рынка. Попросил рыбницу Галю присмотреть и иду медленно за ним, выхожу к заброшенным гаражам-складам. Смотрю, сидят: он и девчушка лет пяти-шести. Он ей окоченевшими руками чистит, а она нетерпеливая — так и норовит раньше времени у него выхватить рыбёшку. Продолжаю наблюдать из-за гаража, как внимательно и старательно он убирает потроха и хребет достаёт, а потом мяско отдаёт ей и говорит, чтобы кушала осторожно. Видно, что голодные. Блять, у меня там на месте сердце чуть не утопилось в слезах и боли за этих детей. Ну вот за что им? Почему не сидят дома в тепле, за столом со скатертью в тот же жёлтый подсолнух, не едят кашу пшеничную или картошку с этой рыбой, а давятся в сухомятку на морозе? Подхожу к ним. Пацанёнок увидел меня — испугался. Думал, что бить буду. — Дяденька, виноват. Больше не буду, но сестру кормить надо. И я верю, что сестра. Похожи же, как две капли: у девчушки нос курносый и волосы белокурые, как и у него. Только у неё под вязаной шапочкой прячутся в красный горошек, а он в какой-то старой фуражке сидит и уши краснющие от мороза. Говорю строго: — Сидите здесь пока! Принесу ещё кое-что вам. Сходил на соседний рынок продуктовый и в ларёк недалеко заглянул. Купил им того-сего: молока, ряженки, булочек и грамм двести колбасы докторской, а на сдачу даже по леденцу-петушку. — Вот, держи. Не нужно ей рыбы такой много есть. Маленькая ещё. Животик болеть будет и пить сильно будет хотеться. Но он и сам это знает — кивает. — А где мама? — спрашиваю и осматриваюсь по сторонам. Парнишка пожимает плечами. — А отец? Он одним предложением: — Бьёт и пьёт. Ох! Злости моей не хватает. Это нам знакомо. Объясняю, что так нельзя, что нужно в тепле быть, а не сидеть на снегу, тем более скоро темень будет. Он рассказывает, что и сам был бы рад в тепле и даже на детдом бы согласился, и вроде бы как их хотели туда отправить, но не получается — отец каждый раз находит обходные пути, вероятно, мать подговаривает и запугивает. А ещё этот мальчик поделился, что боится, ведь их с сестричкой в детдоме разлучить могут. И тут действительно замкнутый круг получается. Благодарит меня и говорит, что могут попробовать к бабушке пойти, если она не захочет с ними нянчиться, то к двоюродной тёте поехать, хотя бы попроситься переночевать. Я спрашиваю, знает ли он куда ехать. Кивает. Я достаю тридцать рублей и даю ему на проезд. И молюсь всем Богам, чтобы и бабушка, и тётя оказались адекватными людьми и взяли детей на попечительство. Много думал об этих детках и надеюсь, что их Ангел-Хранитель откроет глаза и всё-таки подарит им счастливое детство. С того дня прошло несколько недель. В общем, надеюсь, что сегодня я без убытков. Перебираю рыбу: что получше — кладу наверх, похуже — в сторонку и уценяю. Смотрю, ко мне целенаправленно движется женщина за сорок. Уже пугаюсь, что сейчас она на весь базар будет орать, что продал недостаточно жирную селёдку или сдачу неправильно отсчитал. Замечаю, что рядом с ней пацаненок идёт и пальцами на меня указывает, что-то ей говорит и улыбается. Узнаю его не сразу. Наблюдаю, что и у женщины меняются сразу эмоции на лице, и она тоже начинает улыбаться мне, ещё и здоровается, как и мальчик. — Здравствуйте, дяденька! — приветствует парнишка. — Это тётя Аня. Мы с сестрой теперь у неё живём. Женщина благодарит меня и спрашивает, сколько стоит килограмм кильки. Ну я ей честно отвечаю. Она достаёт деньги и протягивает мне. Я начинаю накладывать купленный килограмм. Смеётся. — Ну, кильку дети уже пробовали. Это за прошлый раз. А сегодня?.. — задумывается. — Вова, что хотите попробовать сегодня? Ребёнок растерялся от такого обилия рыбы и, скорее всего, от недоедания. — Всё бы хотел попробовать. — быстро отвечает. — Можно триста граммов сёмги, брикет рыбного фарша. А для жарки какую рыбу посоветуешь? — спрашивает у меня женщина. Я улыбаюсь, как придурок, взвешиваю ей сёмгу и блять, просто плакать хочу от счастья. Одним глазом на Вову поглядываю. Мальчик даже выглядеть стал лучше, и шапка на нём тёплая и новая. Рассчиталась, снова меня поблагодарила и сдачу не взяла. Мальчуган помахал мне и пожелал хороших продаж, а я стою весь такой поверивший в счастье и в справедливость. Говорят: «Добро всегда возвращается вдвойне.» И я верю в это! По такому принципу и живу. Весь день улыбаюсь, и мне даже кажется, что сегодня светлее намного, чем вчера и позавчера. Настроение прекрасное и торговля — грех жаловаться. Думаю, ещё часик постою, и можно домой. Рассматриваю покупателей и просто любителей пошастать по рынку и ничего не купить. В субботу много семейных пар и некоторые настолько гармонично и счастливо выглядят, что я прям завидую белой завистью. Тоже бы так хотел. Верю, что когда-нибудь и на моей улице будет счастье. А пока вижу в толпе на другом ряду своё несчастье — Кавказец заметил, что смотрю на него. Скалится и подмигивает мне. Я сразу же отворачиваюсь и решаю, что, пожалуй, уйду-ка я сегодня пораньше, чтобы не столкнуться с этим ублюдком. Звоню Ваське и прошу, чтобы пришёл на полчаса раньше, чем обычно. Он сразу паникует и думает, что что-то случилось, но я успокаиваю и просто говорю, что рыбы мало осталось, да и я замёрз. Он пришёл ровно за сорок минут до закрытия. Относим бочку и ящики в его склад. Краем глаза вижу, что и Кавказец начал собираться. Я тороплюсь, чтобы пойти на автобус быстрее, чем тот выйдет из своего барака. Вообще, я не хотел тратить деньги на автобус, но лучше на автобус, чем на облепиховые и обезболивающие свечи. — Феля, ты куда так торопишься? К девушке своей? Понял. Вот деньги, держи и беги. Я уж сам занесу остальное. Я благодарю его и бегу на автобус, много раз оглядываясь. Слава Христу! Никого за мной, а в автобусе в основном женщины едут. Выхожу на своей остановке и по привычке достаю ключ, заменяющий мне заточку. Холодно пиздецки, и мне кажется, что и на моих глазных яблоках уже тоже морозные узоры вырисовываются, как на стёклах по утрам. Пальцев не чувствую и уже представляю, как буду отогреваться сейчас под душем и сколько горячего чая смогу залить в себя в течении получаса. По сугробам идти тяжело. Первый раз я так долго добираюсь домой. Устал. Ног не чувствую, ещё и в сон клонит. Подхожу к подъезду. Свет горит на всех этажах, кроме моего. Ну естественно! Эй, Ангел-Хранитель, надеюсь, ты там рядом и спасёшь меня, если вдруг чего? Немного смешно от собственных мыслей, но ключ-заточку держу наготове. В темноте, которая заливает мои глаза, будто мазут, я на ощупь открываю свою дверь и захожу в коридор. Отрушиваю ботинки от снега, щёлкаю выключателем. Снимаю свою дублёнку и не пойму, почему меня не встречает мой котяра. — Мотя! Мотенька! Зверюга, ты где? Ты жратушки будешь? — громко зову своего питомца. Это странно! Обычно всегда встречает, когда прихожу. Наверное, Джина накормила, и он, свернувшись в клубочек, дрыхнет у батареи. К слову, Джины тоже нет дома. По крайней мере, её шуба не висела на крючке у двери. Направляюсь на кухню, чтобы сперва поставить чайник, и только потом пойти помыть свои окоченевшие и воняющие рыбой руки. Насвистываю: «В траве сидел кузнечик В траве сидел кузнечик Совсем как огуречик… Зелёненький он был.» Щёлкаю включатель и… Маать твоою! Вот тебе и зелёненький! Кто это сидит на моей кухне? Я выкрикиваю и пугаюсь настолько, что меня мгновенно откидывает из кухни, в которую я даже толком не успел зайти. Я стою у самого её выхода и наблюдаю незнакомого мне человека, расслабленно сидящего на моём стуле, за моим кухонным столом, который всё это время был здесь в темноте. Подозрительно? Очень! Попахивает криминалом. Он поднимается и идёт в мою сторону, а я с агрессией, скрывающей мой страх, хватаю первое, что попадается мне под руку. Веник? Не! Не годится. Викидываю веник и хватаю тяжеленный железный совок. Мысленно благодарю Евдокию Афанасьевну, что не заменила на пластиковый. С агрессией ору: — Стой, где стоишь! Не подходи, иначе вломлю! Незнакомец замер у стола и смотрит на меня своими нереальными глазами. Где-то я такие уже видел… Где? Где? Быстро пытаюсь вспомнить, но не успеваю, потому что этот парень в зелёной шубе с длинным искусственным мехом расплывается в широкой улыбке и сам даёт мне ответ: — Феликс? Феля, привет! Я её брат. Чей брат? Не сразу соображаю. — Прости, что без предупреждения. Сестрица должна была сказать тебе, что я заеду ненадолго. И тут меня вдруг осеняет. Опускаю металлический совок на пол. Точно! Нет сомнений, что это брат Джины. Глаза-аквариумы. Глаза-океаны. У моей соседки по комнате такие же. Только у него темнее и зеленцой отдают. Собственно, его волосы тоже грязно-серо-зеленые. Будто водоросли в салате «Морской». Рассматриваю его более пристально и нахожу много общих с Джиной черт — это и любовь к шубам, и высокий рост, и даже форма губ такая же, только она красит в красный, а у него естественный натуральный оттенок, и то слегка бледноватыми они мне кажутся. Сразу вереница вопросов в голове. — Как ты зашёл? — Дак сестра ключ дала мне. — и он кивает на стол. Там среди чашек лежал ключ со шнурочком и несколькими бусинками, что я отдал Джине. — Ясно. Давно сидишь здесь один? И почему в темноте сидел? Я, уже окончательно успокоившись, убираю совок и, играя роль храбреца, направляюсь к парню в зелёной шубе. И почему не снял и не повесил у входа? Это я пойму потом, а пока что прохожу мимо и включаю чайник. Мою руки на кухне. — А я и не один. У меня вон, какая пушистая компания. — улыбается и взгляд его падает под стол. — А в темноте, потому что лампочка мигала и раздражала меня. — Ах, Мотя! Вот ты где дрыхнешь… — смотрю на спящего кота и тоже улыбаюсь, а потом удивляюсь, что не проснулся от присутствия совсем чужого человека. Объясняю про лампочку и частые проблемы с электричеством: — Перепады напряжения у нас часто, но я последнее время не замечал. Я хорохорюсь и пытаюсь быть хозяином. Сразу важный такой и занятой. Начинаю мыть посуду, которая и так стоит вымытая, перевешиваю раза три полотенечко, достаю зачем-то чашки. А нахрена достаю и сам не знаю… Ну, раз достал, то: — Чай будешь? Тебя, кстати, как зовут? — Как сестру. — отвечает, а я в голове предполагаю варианты… — Джин? — Хаха! Нет. Женя или Жека… Сестра тоже Женя. Просто бесится, что у родителей фантазии не хватило, и у нас имена одинаковые, вот и придумала псевдоним и всем так представляется. Я улыбаюсь и завариваю индийский крупнолистовой. — А где она, кстати? На работе или у кого в гостях? — интересуюсь в надежде, что родственник же в курсе о делах сестры. — Работает. Она ж в ночную… Я не успеваю задать вопрос, а он уже опережает с ответом: — Проституткой работает. Я роняю из рук маленькую ложечку, и она с громким звоном падает, рассыпая сахар рядом с чашкой. Я не могу скрыть свой шок и даже какое-то разочарование. В голове сразу собираются кусочки мозаики: поздние возвращения, отсыпной днём, усталый вид и куча денег. Ну как же так? Зачем? Почему? Не скажу, что прям чувствую отвращение к тем, кто выбрал такой путь, но не жалую такое. Просто за Джину обидно немного. И пока я думал о самой древней профессии, Женя начал помогать мне сгребать рассыпанный сахар. — И давно она? — не могу успокоиться и продолжаю расспрашивать. — Уже год. — отвечает и высыпает сахар обратно в чашку. — Ой, да я бы новый насыпал. Этот вперемешку с крошками. Забирает чашку себе и улыбается. Красиво так улыбается. И сам он красивый: высокий такой, с крепким телосложением и руки… Какие же руки! Мои ладони по сравнению с его кажутся детскими. Одет он тоже с иголочки, и напоминает тех самых american boy из телевизора. Видимо, к нам ещё мода не дошла на такие вещи, но джинсы уже начали набирать популярность. У фарцовщиков, торгующих подпольно приобретенными товарами, уже можно купить себе новомодную забугорную вещицу. Правда вот, придётся отвалить за них бо́льшую половину зарплаты, но зато потом счастливый стиляга сможет щеголять в таких брюках среди сверстников, вызывая у них зависть, а у противоположного пола немалый интерес. Я слегка засмотрелся на Женю. Прежде чем прийти в себя, он несколько раз позвал меня по имени, но как-то особенно, на свой манер и я поплыл. Сначала расплылся в улыбке, а потом почему-то покраснел. — Феликс, Феля, Ликс, Ликси! Столько вариаций у твоего имени. Могу я взять к чаю это печенье? — А! Да, конечно! — почти выкрикиваю и сам тянусь к пачке, но в итоге вместо неё в моей руке оказываются его пальцы. Они холодные. Я вздрогнул и быстро отпустил. Пугаюсь и чувствую себя неловко. Мои щёки снова аллеют, и я как дурачок улыбаюсь. Он улыбается в ответ и садится на место. А я думаю о том, что нужно приготовить теперь что-то серьёзное, ведь печенья двум мужикам будет мало, да и немного в себя прийти не помешает. Иду за картошкой в кладовку, затем начинаю чистить, иногда посматриваю на гостя и на то, как он гладит Мотю. Завидую своему кошаку. Меня бы кто так погладил. Удивительно, ведь Матвей его видит первый раз, а не шипит и не кидается, как тогда на Джину. Может чувствует, что Жека хороший пацан. Животные всегда чувствуют хорошего человека. Молчать неловко, но и говорить не знаю, о чём. — А ты откуда? Из столицы приехал? За сестрой, да? — Не, я из глубинки. Очень-очень глубокой глубинки. — смеётся и тоже разглядывает меня. И мне немного стыдно, что я выгляжу, как алкаш подзаборный. Ведь я так и не принял душ, не переоделся в чистое и, наверное, провонялся рыбой и куревом. Сейчас поставлю варить картошечку и быстро помоюсь. — А Джина во сколько вернётся? — спрашиваю, и мне даже думать страшно о её работе, даже приблизительно не хочу представлять. — А вот этого я не знаю. Женька никогда не отчитывалась ни перед кем. Как смена закончится, и обслужит последнего клиента. Мне нравится, как он её называет. Да и ей больше идёт Женька, чем это забугорное Джина. Обдумываю в голове варианты, как бы так не очень очевидно спросить про длительность его визита. Пока думаю, дочищаю весь картофель и тщательно мою, ведь за моей работой наблюдают. — Ты ведь не против незваных гостей на недельку-полторы? — спрашивает, сам не подозревая, что одним предложением отвечает на сотню вопросов в моей голове. — Постараюсь сестрицу поскорее уговорить вернуться домой или хотя бы махнуть вдвоём в столицу. Я понятливо киваю и сразу включаю всё своё гостеприимство и дружелюбие: — Да что там той недели? Пролетит, как один день. Это хорошо, что ты хочешь в столицу её… Так будет лучше. Там и работу приличную будет проще найти, и личную жизнь обустроить. Завидую немного, что кто-то вот так запросто может взять и махнуть в столицу, но для Джины так будет лучше, и я надеюсь, что ему удастся её забрать в лучшую жизнь. Мне немного волнительно. Это первый раз за два года, что я живу отдельно, когда у меня будет жить… гостить. Хотя какая разница, собственно? В общем, первый раз в этом доме будет находиться кто-то ещё мужского пола, кроме Васьки и Толяна. Кто-то, ебать, какой красивый и интересный, кто-то из того мира, где я никогда не смогу оказаться и который никогда не увижу. Думаю, он врёт, что из глубинки, они с Женькой явно из крупного города, если вообще не из другой страны. Акцента вроде бы нет, но говорят как-то иначе, будто не от мира сего. Уже представляю, какая очередь из девах к нему выстроилась. И почему я не деваха? Спрашиваю сам себя и снова как придурочный улыбаюсь. Небось во дворе он самый авторитетный и красивущий парень был? Хотя почему был? И сейчас есть, а с годами только лучше будет. Мне стыдно с самого себя и за мысли мои совсем ненормальные. Вероятно, я уже настолько отчаялся, что готов втюриться с первого взгляда в человека, которого совсем не знаю. Кажется, я пропал! — Посмотришь за картошкой, чтоб не выкипала, а я хоть помоюсь после работы. — прошу его и делаю огонь на газовой плите потише. Он кивает, а я пытаюсь пошутить: — А тебе не жарко-то в шубейке? Или боишься, что украду? Он до сих пор её не снял и горячий чай пьёт сидя в ней. Шутит в ответ: — А может я специально хвастаюсь, чтобы ты украл и перепродал на чёрном рынке, а заодно избавил меня от лицезрения этого крика моды. Шуба не моя, а Женьки. — смеётся. — Надел, потому что мою дублёнку в поезде украли, пришлось натянуть Женькину — хорошо, что вёз ей её. Да и замёрз я очень. Пока купался, она мои вещи по привычке закрыла в своей комнате, а ключ от неё забыла оставить и ушла на работу. Вот оно что! Вот почему руки такие холодные были. — Слушай, тогда иди первый. Отогрейся в горячей ванне. И могу свой свитер тебе дать, только вот рукава коротковаты будут. — Не откажусь от свитера, но иди лучше ты первый грейся. Я никогда не мылся так быстро: во-первых, не хотел, чтобы человек мёрз, а во-вторых, не терпелось вернуться на кухню и снова смотреть на него и в его глаза-океаны.