Между нашими мирами

Это происходило с ней столько раз, что даже находясь в трансе мутного сломленного подсознания, Гермиона научилась отличать сон от его симуляции. В почти вегетативном состоянии, когда её тело уже нормализовало пульс, улучшило сосудистый тонус, а душевное равновесие достигло чувства «пустоты», реальный мир ощущался так, будто она наблюдает за ним извне, словно сквозь матовое стекло. Ни суицид, ни мазохизм никогда не были ей свойственны. Она могла быть в самой жестокой агонии, страдать, погибать и возрождаться вновь, но любые самоповреждения оставались за гранью дозволенного для Гермионы. Однако сегодня что-то изменилось. На мгновение она задумалась: стоит ли ей просыпаться в этот раз? Может, пора остановиться? Но пробуждение не замедлилось. Свет впивался в её веки, как ледяные иглы, пронзая остатки сна. Окружающий мир навалился на неё всей своей тяжестью, одновременно атмосферным и эмоциональным давлением. После такого долгого сна первые ощущения всегда остры: пелена на глазах становится гуще, чем после обычной дремоты, горло пересушено, а конечности кажутся чужими, едва осязаемыми. Слух был пока единственным органом чувств, который ее не подводил. Гермиона услышала удары — тяжёлые, ритмичные, напоминающие бой барабана. Это были шаги. Чьи-то шаги. Постепенно из смазанных звуков начали проявляться слова: — Она проснулась, — голос был мягкий, но дрожащий, словно на грани усталости. — Слышал, — холодно и резко отозвался другой. Драко. Этот голос она узнала мгновенно — слишком часто он звучал рядом в последние дни, чтобы можно было ошибиться. Девушка с трудом открыла глаза. Мир вокруг был неясным, размытым, словно под толстым слоем стекла. — Гермиона? — голос стал ближе, почти над ней. Гарри. Она узнала его прежде, чем смогла разглядеть. Попытка ответить закончилась слабым стоном, который сорвался с губ. — Позову колдомедика, — статная фигура в дверях развернулась к выходу. Гермиона хотела было что-то сказать, чтобы остановить его, но сил хватило только покачать головой. Гарри, поняв её жест, кивнул и обернулся к Драко. — Подожди. Не то, чтобы она боялась колдомедиков, просто всё это казалось бессмысленным. За эти годы магическая медицина ей никак не помогла. В магическом мире психотравматология всё ещё оставалась на зачаточном уровне, потому Гермиона лучше их всех знала своё состояние. Диагнозы, поставленные магловским психотерапевтом, красовались в её карточке пациента уже несколько лет. Некоторые из них она даже записала сама, в ходе своих «исследований».

***

Пациент: Гермиона Джин Грейнджер.

История заболевания: Пациентка сообщает о хронических проявлениях эмоциональной и физической истощённости, связанных с пережитым военным опытом. Со слов пациента, симптомы сохраняются на протяжении 5 лет с момента окончания активных событий.

Диагноз:

1) Комплексное посттравматическое стрессовое расстройство (КПТСР).

2) Аффективное расстройство (депрессивный эпизод средней тяжести).

3) Психосоматическое расстройство.

Основные проявления: навязчивые воспоминания, кошмарные сновидения, эмоциональное онемение, гипервозбуждение, сопутствующие вредные привычки.

Рекомендации: Медикаментозная терапия (антидепрессанты (Селективный ингибитор обратного захвата серотонина) для снижения симптомов депрессии и тревожности, ночной седативный препарат, Ненаркотический анксиолитик, витамины группы B), психотерапия (EMDR, сеансы психоанализа или психодинамической терапии), групповая терапия.

*Вписано от руки* 4) Навязчиво-компульсивное расстройство с уклоном в организационное поведение. Проявления: ритуальность действий, перфекционизм.

***

Из всего этого Гермиона не пренебрегла лишь препаратами. Какие могут быть сеансы, когда тебе надо завуалировать каждое слово, касающееся магической жизни, то есть процентов семьдесят своей речи? Первый и последний поход был после того, как она съехала от Джинни. Её размышления прервал Гарри, принёсший стакан с водой. Она дрожащей рукой взяла его и благодарно кивнула обеспокоенному другу. Прохладная жидкость смягчила иссохшееся горло и вернула ей способность говорить: — Как вы тут оказались? — хриплый, чужой голос, будто это произнёс кто-то другой. — Ты потеряла сознание, — Гарри говорил так, словно каждое слово весило тонну. — Два дня назад, Драко поймал тебя в гостиной. Два дня. Драко поймал. В гостиной. Последнее, что Гермиона помнила — как вставала с кровати, пытаясь отогнать бессонницу. Затем всё стало размытым, кажется, у нее началась паника. Но то, что случилось во сне, оставалось пугающе чётким. Осознав это, она глазами нашла того, кто теперь слишком плотно засел у неё в голове. Его глаза отражали слишком много эмоций, хоть лицо и оставалось бесстрастным. В них читалась вина, горечь, злость — но не на неё. На самого себя. И это перенесло Гермиону туда, откуда все началось, заполнив её разум обрывками воспоминаний. Балкон. Ночь. Голос. И его лицо, бесстрастное и колкое, такое же, как и сейчас, произносящее: «Друг моих друзей». Её губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать, но быстро передумала. Драко смотрел на неё не моргая. А Гермиона понятия не имела, что это может означать. — Как ты себя чувствуешь? — взгляд Гарри был тяжёлым, как утёс, который невозможно сдвинуть. — Нормально, — машинально ответила она, её голос звучал сухо и пусто, как давно оставленная книга, страницы которой стали ломкими от времени. Слово повисло в воздухе, словно вызов, и Драко, стоявший у стены, вдруг выпрямился. — Нормально, — повторил он тихо, словно пробуя слово на вкус. Гарри бросил в его сторону короткий взгляд, как бы предупреждая, но не сказал ничего. Голос Драко был мягким, но под этой мягкостью прятались лезвия. Он сделал шаг ближе, но остановился на полпути, будто что-то невидимое удерживало его. И тут начало проясняться очевидное, что ускользало от неё всё это время. Она зациклилась не на том же, на чем он. Гермиона, кончено, испытала бурю эмоций и внутренней борьбы от резкой, но в то же время слишком сострадающе брошенной фразы, поставившей под сомнение её актерскую игру, но катализатором для её порыва и паники была не она. И Драко об этом не догадывался. Естественно. Со стороны действительно, об этом никто бы не смел подумать, даже она сама. И это ей на руку, последнее чего бы ей хотелось в добавок ко всему — ещё больше жалости и унижения от неразделенной симпатии. Её мысленный транс по всей видимости затянулся, и волнующийся друг решил вновь вернуть её в реальность: — Ты помнишь, что произошло? — осторожно спросил Гарри. — Не совсем, — ответила она, опуская глаза. Ложь прозвучала легко и естественно, как дыхание, но в груди что-то кольнуло. — Я сообщу остальным, — вдруг сказал Драко. Его голос прозвучал так резко, что Гермиона невольно вздрогнула. Он развернулся и направился к выходу, на секунду задержался, словно хотел сказать что-то ещё, но передумал и вышел, закрыв за собой дверь. Только запах одеколона и едкого ментола остался напоминанием о его присутствии. Она осталась с Гарри, чей взгляд был полон того же беспокойства, с которым он смотрел на неё все эти годы, пытаясь понять, что она скрывает. Гермиона знала — Гарри хочет помочь ей. Но его помощи не было достаточно. Он мог предложить своё плечо, заботу, но не мог вернуться в её прошлое, не мог пережить всё то, что пережила она. И эта пропасть даже через годы оставалась между ними. — Ты громко думаешь, — сделав паузу, она пыталась вновь вернуть голосу обычное состояние, но выходило плохо. — Ничего страшного, со мной всё будет хорошо. Возвращайся к Пэнси, — её голос был все ещё слабым, но более чётким. Звучала ее речь так же убедительно, как шёпот ветра сквозь закрытое окно, но Гермиона надеялась, что он сможет этому поверить. Гарри слегка нахмурился, но не возразил. Он знал — она не хочет говорить. Знал, что для неё это было бы слишком болезненно. Гарри мог бы снова повторить, что всё будет в порядке, что он будет рядом и никогда не бросит её, а Гермиона сильная и со всем справится. Но сейчас эти слова казались такими пустыми, поэтому решил поступить по-другому. Ведь он все же знал чуть больше, чем она могла подумать: — Миона, он не хотел, — этого Гермиона и вправду не ожидала услышать, хоть и не была удивлена, что Гарри пытается выгородить Драко. — Я и не виню его. — Знаю, что не винишь. По крайней мере не в том, в чем все думали, как и я до твоего пробуждения, — она смутно понимала, что он имеет в виду, и её вопросительный взгляд сказал всё за неё, — Он как-то ранил твои чувства, Гермиона? Догадался. Лишь бы не рассказал ему. И как много людей уже в курсе, неужели это так очевидно? Гермиона боролась с желанием резко опровергнуть возникшую в голове Гарри мысль и расспросить его о том, сколько ему известно. Вместо этого её взгляд упал на окно, откуда брезжил тусклый свет, по-прежнему вызывая в ней это странное чувство отстраненности. Как будто она больше не была частью этого мира, её мысли снова и снова возвращались к сновидению. Скрипнула дверь, и в комнате опять появился Драко. На этот раз его глаза были мягче, чем прежде, но не настолько, чтобы полностью скрыть напряжение. Он сделал несколько шагов к ней, но, заметив её настороженность, замер. Заметив это, Гарри постепенно начал двигаться к выходу из комнаты, хотя о его нахождении здесь, кажется, уже забыли. — Грейнджер, — Драко пытался быть аккуратным в словах, чтобы не травмировать ее снова, потому больше не сказал ничего. Гермиона не повернула взгляда к нему, рассматривая ветки, бьющиеся об окно от легкого дуновения ветра. Мысли обоих сейчас выглядели как бегущая строка, которая мчится с такой скоростью, что будь ты трижды чемпионом по скорочтению, не смог бы ничего разобрать. Тишина окутывала комнату, и лишь несинхронное дыхание двух людей в ней вызывало небольшую вибрацию воздуха. — Я хотел бы попросить прощения. Я не имел права… — Я не принимаю извинения, потому что тут нет твоей вины. Она говорила это совершенно искренне, Малфой не был виноват, что единственный заметил её лживую актерскую игру, не был виноват, что она сходит с ума, поэтому не контролирует себя, и точно не виноват, что видит в ней лишь хорошую знакомую, не разделяя её чувств. — Я справлюсь, поэтому не заставляй меня выглядеть жалкой, уходи. Пожалуйста. На последнем слове Гермиона повернулась и наконец взглянула на него, пытаясь внести в свои слова максимальную убедительность, на какую только была способна в тот момент. С Гарри не вышло, но с ним должно быть легче. Так она подумала — и оказалась не права. Потому что последовало лишь фырканье и злобная усмешка, которая совсем была не к добру для неё: — Так, давай по порядку. Я виноват, и ты не можешь отрицать этого, — она хотела остановить его уже здесь, но Драко не давал ни шанса, кажется, сегодня впервые он был столь многословен с ней, чем за все годы. — У меня не было права лезть тебе в душу или в голову, я не имел права разрушать то, что ты строила годами. Да, я чёрт возьми, прекрасно это понимаю. Я не должен был прикасаться к тебе без твоего согласия, не знаю, имеет ли это вес, и всё же прошу прощения. О том, что ты справишься с этим, я знаю, это — ложь. Но ты не жалкая, никогда ей не была, и не будешь, только дай мне… нам помочь. Хватит бороться с этим в одиночку, Гермиона. И лишь холодная дорожка слёз на щеке дала понять Гермионе, что её контроль начал трещать по швам. Эти слова — последнее, что она ожидала услышать от него, но этого все же было недостаточно, и только усложняло ей задачу. — Помочь? — повторила она, почти смеясь. — С чего ты взял, что я хочу твоей помощи? Раз ты так просишь, то да, Драко ты испортил всё что я выстраивала годами, и теперь не имеешь права о чём-то просить! Её сердце бешено колотилось. Он не понимал. Для него Гермиона была просто человеком, которого можно спасти. Но она не нуждалась в спасении. Она нуждалась в тишине, в покое. Не в его беспокойной заботе, не в его осуждении. — Ты можешь идти, — не давая ему возможности ответить, Гермиона попыталась закончить этот бессмысленный разговор, снова приковывая свой взгляд к тому же окну, что манило её все это время. — Я не близкий тебе человек, не друг, как Поттер, но ты можешь положиться на меня. Когда я пришел на порог дома Блэков просить помощи, ты была той, что впустила меня и поверила. С тех пор я был обязан тебе всем, что у меня есть. Ты спасала нас слишком часто, так дай же теперь нам спасти тебя. Ты не можешь продолжать жить так. Оставляя за собой последнее слово, он покинул комнату. Как только скрип двери стих, Гермиона больше не сдерживалась, и дала волю горьким, горячим слезам. Девушка не была уверена, что именно вызвало такую реакцию — подтверждение, что она не больше, чем знакомая, приятельница, или такие искренние слова поддержки. Ей нужно слишком многое обдумать, но у неё совершенно не было на это сил. Она страшилась того, что теперь её ждет. Не знала с чего начать, чтобы восстановить всё. Страх того, что произойдет дальше, сжимал её лёгкие, будто дьявольские силки. Слёзы всё ещё текли по её щекам, но Гермиона не делала попыток их остановить. Это было слишком — слова, взгляды, тишина. Всё навалилось разом, как лавина, от которой уже не скрыться. Она встала с постели, ноги дрожали, как будто ей пришлось по новой учиться ходить. Гермиона подошла к застекленному проему, который все не давал ей покоя, и открыла форточку. Легкий запах скошенной травы окутал комнату, проносясь сквозь неё, но вместо утешения и облегчения он принес ей лишь напоминание, что жизнь за этими стенами продолжалась. Подойдя к прикроватной тумбе, она дрожащими руками нашла пару баночек с лекарствами и проглотила больше нормы, в надежде на хотя бы отдаленное ощущение спокойствия. «Ты не можешь продолжать жить так». Его слова застряли в голове. Повторялись снова и снова, как заезженная пластинка. Как он смеет думать, что знает её?!

В другой части дома Гарри и Драко молча стояли в гостиной. Их молчание было таким плотным, что его можно было резать ножом. Гарри смотрел на Малфоя, изучая его выражение лица, пытаясь понять, что скрывается за этим хладнокровным фасадом. — Ты действительно думаешь, что она тебя послушает? — наконец нарушил тишину Поттер, его голос звучал мягче, чем он сам ожидал. Драко не ответил сразу. Его руки были сцеплены за спиной, а взгляд устремлён куда-то в окно, где медленно опускалась ночь. — Нет, — тихо ответил он. — Но это не значит, что я перестану пытаться. — Каждый раз думаю, что знаю тебя, но все равно поражаюсь тому, как ты изменился — сказал Гарри, словно самому себе. — Война меняет многое, — тон Драко оставался таким же, не дрогнул ни один мускул на лице. Он выглядел как тот, кому совсем наплевать на разговор, что разворачивался между ними, но это было далеко не так. Слова Драко звучали слишком обыденно. В их реальности эта фраза давно потеряла свою драматичность, превратившись в горькую констатацию факта. — Ты когда-нибудь признаешься ей? Гарри говорил это так, будто всегда знал о его чувствах. Сказал это так легко, будто по пятницам они напивались — и Драко плакал ему в жилетку о неразделенной любви. Тот резко повернулся к нему: — Никогда. Ни в этой жизни, ни в следующей, — ответил он твёрдо. — Она имеет права знать. — В этом нет смысла. Когда-нибудь она влюбится в того, кто живёт так легко, будто солнце светит только для него, пьёт американо по утрам, выходит на пробежки по вечерам, обожает старые маггловские фильмы и держит в кармане поломанный компас просто потому, что он ему нравится. Тот, кто живёт без темноты на душе. Не знает, что такое груз ошибок, и не боится своего отражения в зеркале. А для меня в этой истории отведена только одна роль — неплохой приятель, который в тяжелое время поможет ей встать на ноги, чтобы в один день она повстречала того самого. Отчасти Гарри, конечно, хотел бы, чтобы Гермиона была с таким человеком, которого описывал этот самокритичный аристократ, поэтому понятия не имел, что ему ответить. Малфой вновь погрузил его в такой ступор, что невозможно было найти таблички «выход». И все же, зная чувства Гермионы, он не мог полностью согласиться с ним. Гарри смотрел на них как на два океана, которые никак не могут слиться в один поток, несмотря на одинаковую плотность. Здесь он принял ту же позицию, которую описал Драко: это не его история и вмешиваться не имел права. Каждый из парней ушёл в свой внутренний мир, где полки были так захламлены, что разобрать их все не хватит и века, в то время как в другой комнате сидела у открытого окна такая же запутавшаяся во всем девушка. Когда ночь окончательно опустилась на дом, Гермиона всё ещё сидела у окна. Она думала о прошлом, о словах, которые прозвучали сегодня, о Драко, чьи эмоции, похоже, вырвались наружу вопреки его воле. Девушка не знала, что думать. С одной стороны, она чувствовала гнев и обиду. С другой — не могла избавиться от чувства, что, возможно, впервые за долгие годы кто-то действительно увидел её настоящую. Да, где-то в глубине души она была рада, что хоть кто-то заметил её страдания. Но лучше бы это был не он. Её взгляд упал на тетрадь, лежащую под лекарствами в тумбе. Расписание, планы, строки, заполненные идеальной каллиграфией. Гермиона потянулась за ручкой, но замерла. Писать не было смысла. Всё, что она пыталась построить за это время, было лишь иллюзией. И впервые за долгое время Гермиона Грейнджер не знала, как и куда двигаться дальше.