Прощение

      Время всегда было и навечно останется невероятной, но сложной стихией. В определённом смысле, даже жестокой. Бывает, находясь в его потоке, но не двигаясь по пути жизни, ты ощущаешь, как оно тянется, будто стремится в разы увеличить продолжительность каждого дня, часа, минуты. А бывает, поток ускользает от тебя, становится незримым из-за забот, и тогда мир вокруг меняется настолько быстро, что ты не успеваешь этого замечать. И вместе с тем, не замечаешь как меняешься сам.       Вот и это место изменилось до неузнаваемости за прошедшие годы. Где были холодные руины и дикая природа, теперь возвышались стены и властвовала иная красота — сотворённая руками человека. Единственным размеренным вздохом Ла́вий унял сразивший его восторг и заставил себя сосредоточиться на остатке дороги. Осталось совсем немного. Очень скоро он достигнет цели своего путешествия, а если на то будет воля Восьми, то и цели последующей, напрямую связанной со всей пройденной дорогой. Лавий не тешил себя самоуверенностью, понимая, что успех задуманного зависит не только от него, однако смел надеяться на благосклонный исход. Прежде эта надежда его не подводила, быть может, не подведёт и сейчас.       Причиной начала пути, опять же, было время — его поток, несущий на себе все события жизни Лавия, соединяющий их в цельную нить. Конечно, любая судьба строилась подобным образом, однако у Лавия было достаточно причин видеть в собственной дороге жизни не пустое влияние беспощадного времени, а провидение самого его властителя Акатоша и других Богов. Они всегда направляли его, всегда были рядом, но скрывались под ликами случайных событий и встреч. Прежде он не замечал этого малого влияния, а разглядывал его лишь тогда, когда Восемь проявляли свою власть в открытую: благословениями, наставлениями, очищением земли и душ от скверны.       За былую слепоту Лавий себя давно простил, ибо прежде у него имелись заботы посерьёзнее, чем глубинные думы о Богах. Защищать мир, сотворённый ими — вот какая задача некогда занимала его. В ту далёкую пору он был известен во многих землях Тамриэля. Его называли героем, а также десятками иных громких званий и красивых титулов, однако конкретно ему больше запомнился самый тёмный из них — Бездушный. Старая рана, нанесённая жестоким Принцем Даэдра, Молагом Балом. То было страшное время, страшные годы в жизни Лавия, но Восемь и тогда поддержали его. Вторжение Принца Жестокости и его коварных слуг было остановлено, а Лавий вернул украденную у себя душу. Следом за тем его ждали долгие-долгие годы самых разных путешествий, поступков и решений, однако в один из дней он сумел сказать себе «хватит». Он остановился, ненадолго замер в потоке времени, принял это непростое, но важное решение и продолжил путь уже в новом направлении. Оружие, доспехи, реликвии, награды за свершённые подвиги — от всего этого Лавий отрёкся, когда пал на колени перед восемью алтарями и дал священный обет отныне нести свет Богов не войной и кровопролитными боями, но путём богослужения, исцеления, любви и… прощения.       — Прощения, — зачем-то произнёс Лавий вслух перед тем как остановиться у высоких дубовых ворот, в которые упёрлась его дорога.       Стучать не пришлось — караульный оказался на посту и достаточно бдительным, чтобы расслышать чужие шаги. Всего через несколько секунд на уровне взора Лавия распахнулось небольшое окошечко, из которого на него уставились два украшенных кустистыми тёмными бровями серо-голубых глаза. Взгляд этот был явно раздражённым.       — С чем пожаловал, незнакомец? — подчеркнул недовольство стража заметно простуженный голос. — Кто ты, по каким делам? Лорд Бе́льборн сегодня не ждёт гостей.       Мысленно попросив Акатоша о благе для сложившейся ситуации, Лавий глубоко кивнул стражнику ворот, скинул с головы капюшон ответил:       — Мир тебе, сын мой. Ныне я всего лишь усталый путник, но в прошлом знал лорда А́теля Бельборна лично, и хочу смиренно просить его о ночлеге для себя.       Стражник несколько раз моргнул.       — Ты одет и стрижен как монах, — прогудел он, и в его усталых глазах промелькнула доброжелательность. — Что ж, и тебе мир, святой брат, однако впустить тебя без личного разрешения лорда я не…       Страж не договорил и куда-то обернулся. Окошечко за ним, щёлкнув пружиной, резко захлопнулось. Лавий спокойно прислушался и почти сразу разобрал за вратами нервное топотание закованных в латы ног, а вслед за этим и переговаривающиеся меж собой голоса. На губы запросилась улыбка. Второй расслышанный голос он узнал. Удача? Возможно, но сейчас Лавий предпочёл посчитать её благосклонностью Восьми.       Окошко снова распахнулось, явив из-за металлической пластины всё тот же лик стражника, однако теперь он выглядел больше взволнованным, нежели чем-то недовольным.       — На твоё счастье, святой брат, сюда подошёл младший лорд Бельборн. Требует от тебя назваться.       В последние годы Лавий представлялся всем одним только именем, иногда приписывая к нему монашеский титул «брата» — так его обычно именовали под сводами освещённых Богами храмов. Однако сейчас, во имя успешного разрешения обстоятельств, следовало вспомнить прошлое, от большей части которого он поклялся отказаться.       — Лавий Овре́лиус, — как можно более спокойно, без лишней грешной гордости произнёс имперец.       — Оврелиус?! — громко переспросил за воротами второй голос — тот, что был знако́м Лавию. — Впустить немедленно! Моему брату сообщать об этом не обязательно, я сам приму гостя.       Снова лязгнуло закрывшееся окошко, а вслед этому звуку тут же дали о себе знать новые — скрип ключа в замочной скважине и звонкий хлопок сдвинутого с места засова. Ворота не открылись, распахнулась лишь встроенная в них прямоугольная калитка, однако Лавий был доволен и этому. В конце концов, он уже не был тем героем, которого прежде осыпали цветами и благословениями на порогах некоторых домов. Даже тогда подобные встречи казались ему лишними, а сейчас и подавно.

* * *

      Это было особенное дело — во многом очень непохожее на всё то, что Лавий совершал за последние проведённые в служении годы. Никаких сомнений, это следовало рассматривать как испытание Богов — Восемь неслышно подтверждали, что Лавий должен был вспомнить произошедшее в Утёсе Бельборн во всех подробностях. Тогда, много лет назад, он принял решение, которое казалось ему правильным, однако сейчас истина виделась по-новому: правильного решения не существовало. Оба пути заключали в себе весомую долю зла, коварства и тягот. Следовательно, единственно-верным шагом был третий вариант из бывших двух — ставка на обе стороны, так сказать. Суть таилась в том, что сделать эту ставку можно было лишь теперь, когда весы правосудия снова замерли и успокоились.       Лавий не стеснялся признавать, что ему было тревожно. Предстоящее дело среди его братьев и сестёр-священнослужителей не одобрили бы, это точно. Он и сам не до конца одобрял, если честно, однако совесть и беспокойное чувство долга не давали покоя. Тяжелее всего ему было перед принявшими его хозяевами имения — сводными братьями-лордами Ателем и Стефа́ном. Атель, правда, ещё не знал об его визите, ибо отсутствовал при дворе, будучи занятым охотой. А Стефан… Учитывая едва ли не главную роль последнего в истории прошлого, Лавию, пожалуй, повезло что гостем его принял именно второй брат. Лгать радушному хозяину. Как низко! Лгать или просто недоговаривать — в любом случае неправильно.       Однако это ещё было не самое худшее. Ложь — грех и проступок смертных, но вторая часть задуманного Лавием… Скажем так, за такое его не просто обругали бы в любом Храме, но с позором погнали бы прочь, если даже не клеймили бы еретиком. Справедливым ли будет такой гнев священнослужителей? Во многом, но не во всём. Так Лавий считал и этим своим мнением вдохновлялся, зная, что совершит предстоящее во имя добра, хоть и пойдёт дорогой, тесно сходящейся с тёмным путём.       Со своим личным прошлым Лавий примирился как мог, а ведь оно включало в себя не только геройские поступки. Да, ему приходилось много сражаться против демонов из Обливиона — младших даэдра и даже самих Принцев, чего уж скрывать. Но ведь не только сражаться, иногда оказываться и их помощником. Инструментом, точнее. Сужая круг личной биографии, он мог бы вспомнить, например, события на Саммерсете, а против них поставить дела более поздних дней: в битве с нависшим над родиной альтмеров злом Лавию довелось лично схлестнуться в бою с самой Ноктюрнал,… а позднее — намного позднее — послужить ей, вернув в её распоряжении бесценный артефакт. Кто-то говорил, что так Боги и играют со смертными, но соглашаться с ними полностью Лавий не собирался. Пусть он помог Принцессе Даэдра, которая могла погубить целую нацию, но ведь Ноктюрнал не покарала его за былую вражду, хотя очень хотела это сделать. У неё не было полной власти, а у него был выбор. Можно сказать, тем своим поступком он «уравнял» чаши весов, как хотел сделать сейчас.       Лавий чуть отдёрнул штору и выглянул за окно во двор. Миром давно правила ночная темнота, а Атель Бельборн так и не вернулся с охоты. Значит, задерживался и должен будет вернуться завтра. Лавий молился про себя Маре и Стендарру, чтобы лорд не пострадал в игрищах с лесными обитателями. Как бы то ни было, начинать задуманное следовало прямо сейчас, и отсутствие Ателя по-своему играло на руку.       Выделенную Лавию для ночлега комнату можно было смело назвать роскошной: изысканная резная мебель, огромная кровать с мягчайшей периной, отдельная ванная комната, где можно было привести себя в порядок. Это явно была не гостевая. Лавий даже осмелился предположить, что Стефан любезно уступил ему собственные покои. Кроме того, младший лорд оповестил всех слуг и стражей поместья, что Лавию разрешено передвигаться где угодно. За эту привилегию имперец был благодарен хозяину намного больше, чем за роскошную обитель на ночь. Ненамеренно, но Стефан сильно облегчил исполнение задуманного.       Висящие (и, несомненно, очень дорогие) на стене часы отмерили третий час от полуночи. Лавий был готов. Предварительно убедившись, что во двор так никто и не въехал, и что в большинстве прочих окон поместья царит темнота, он подошёл к кровати, которую пока не собирался использовать для сна. На перине ждали своей минуты необходимые в ритуале компоненты. По большей части это был стандартный инвентарь, коим располагал любой не ограничивающийся простым житием в храме священнослужитель, но были здесь и особенные предметы. Дарить благословения и исцеление можно было обращённым к Богам словом, однако Лавий верил не только в мощь святых речей, но и в магию, которой учился управлять много лет, начиная с молодости.       Магия также даровалась миру самими Богами, никто в здравом уме не порицал её сотворения в храмовых обителях. Однако сегодня Лавию предстояло использовать особую магию. Сегодня ему предстояло исцелить не плотскую рану, а саму душу. Ещё одна причина бояться задуманного: обратиться к этой душе Лавий мог, а вот исцеление зависело уже не от одних его навыков. Что если она отвернётся от его помощи? Что если её всё также изводит гнев? Прошло столько лет, а она всё это время мучилась той болью, которую когда-то испытала. Лавий признавался: да, ему было страшно проводить этот ритуал, но и оставить всё как есть он не мог. В конце концов, он сам подтолкнул её к нынешнему положению. Не буквально, конечно, но всё же…       Была и третья сторона влияния. Её могли просто не отпустить - не дать добра на общение.       Лавий цокнул языком и покачал головой. Хватит рассуждать, пора действовать! Он ведь решился на это уже давно, ещё когда покидал Даггерфолл. Проведённое в дороге время утомило и, видимо, тем самым ослабило хватку его воли. Да, это было его решение, и нет, он не мог отступить. Он желал помочь ей всем сердцем и всей душой, значит, обязан постараться сделать так, чтобы она его услышала... и чтобы его тоже услышали, дали добро на вмешательство.       Все спали. Стражи на верхних этажах поместья, к счастью, почти не было, а единственный попавшийся по дороге служивый обнаружился припавшим к стенке и отрывисто похрапывающим. Лавий с молитвами надеялся, что задуманный им ритуал никого не разбудит и никого не напугает, не говоря уже о страшном риске кому-то повредить. Не хватало ещё, чтобы всё имение поднялось на уши из-за того, что в какой-нибудь комнате вдруг начнут летать книги или подпрыгивать комоды. При общении с не упокоенными умершими такое может случиться, а Кло́ди Те́мон была не просто умершей, но ещё и связанной с тёмной силой Обливиона. Прикованная к этому особняку ещё с тех пор, когда он лежал в руинах, пережившая его перестройку, восстановление и дальнейший плен… кто знает, как она может отреагировать на ритуал призыва?       Лавий плутал совсем недолго, ориентируясь почти что на инстинкт и слепые предположения. Интересующее его место точно находилось на одном из верхних этажей, но, увы, он не знал на каком именно. Второй или третий? В конечном итоге выбрав третий, преодолев нужный подъём по (к счастью, не скрипучей) лестнице и свернув в дальней коридор, Лавий был приятно удивлён, когда широкая дверь вывела его в цветущую оранжерею. Несомненно, днём здесь царила истинная красота, достойная златых касаний самой Дибеллы. В ночь же цветы и зелёные растения выглядели спящими, будто уподобляясь обитателям Утёса Бельборн.       Лавий узнавал и не узнавал это место одновременно. Если говорить точнее, узнавал он только водопад в дальнем конце остеклённого помещения. Когда имперец побывал здесь в прошлый раз, тут не было ничего окромя разрухи и этого естественного чуда природы, льющего потоки воды вниз со скалы и образующего на склоне небольшое озерцо. Здесь точно поработал очень искусный архитектор. Надо быть настоящим мастером, чтобы превратить абсолютно холодный и — иначе не скажешь — мёртвый горный склон в обитель цветущей и горящей жизнью зелени.       Как бы там ни было, именно водопад и озеро являлись целью Лавия. Именно там следовало обращаться к душе Клоди Темон, ведь там когда-то и стоял оставленный от её сделки с даэдра оберег — надёжно скрытый от глаз мощный артефакт, хранящий в себе силу договора. Недолго подивившись тому, что оба объекта окружения — и водопад и озеро — превратились в настоящие произведения искусства, Лавий снял с плеча снаряжённый всем необходимым мешок и быстро разложил его наполнение перед собой. Храмовые обереги — для защиты пространства от тёмной магии; свечи с благословлённым воском — их яркий свет притягивал взгляды умерших, но отпугивал инородных обитателей потустороннего мира; пепел… много пепла из самых разных существ — тварей Обливиона, что хоть и были мертвы, но несли в себе частичку родного измерения и потому являлись своеобразной заменой проводников.       Лавий не медлил и более не позволял себе сомневаться, а просто действовал. Перебрав всё необходимое, он разулся и ступил в мелководный бассейн, которым прежде было озеро. Выбрав место посреди декоративного водохранилища, имперец сплёл пальцами и словами простой магический приказ и заставил небольшой участок бассейна освободиться от воды, образовав что-то вроде сухого «островка». Встав на этом участке и убедившись, что брызги от водопада не достают до него, Лавий продолжил труд и быстро, пользуясь заученными наизусть схемами, рассыпал по осушённому дну бассейна пепел, создавая круг призыва. Когда дело было сделано, свечи и обереги встали кругом по периметру.       — Святые Восемь, помогите мне в этом решении, разумное оно или нет, — вслух прошептал Лавий после того как согнулся на коленях в центре круга и убедился как в готовности чар так и в своей собственной.       Больше поминать Богов ему не стоило, ведь сейчас он должен будет обратиться к существу иному — тёмному, одному из высокопоставленных правителей Обливиона. Лавий потратил не один месяц, собирая информацию по мельчайшим кусочкам, но в конце концов таки выяснил к кому именно много лет назад обращалась за помощью отчаявшаяся Клоди. Дремора, явившийся на её зов, спасший её ребёнка и сделавший её вечной стражницей Утёса Бельборн, был всего лишь посредником — простым слугой во власти кое-кого более могущественного. Высших дремор в их народе называли валкина́зами, и именно такой титул носил хозяин того демона, что установил на руинах былого особняка оберег. К нему и надлежало обращаться.       Надежды на благоприятный исход всё же были. Лавию уже доводилось сталкиваться с дреморами-валкиназами — всё в той же, перенасыщенной тёмными событиями прошлой жизни. Но те нежеланные связи заключались с демонами, служившими Молагу Балу и Мерунесу Дагону, а нынешний объект интереса состоял на службе у иного Владыки Обливиона — менее склонного к разрушению, но всё равно сильно влияющему на мир смертных.       Заклинание было готово. Лавий чувствовал, как по коже на лбу стекает пот и как грохочет в груди сердце. Строго контролируя поток пронзавшей всё его тело энергии, имперец ждал и оставался сосредоточенным. Он смотрел на бесконечно движущийся водопад, ловил взглядом детали этого движения, в то время как внутренний его взор утопал во тьме, постепенно лицезря иной мир. Обереги начали трепетать, сдерживая нарастающую мощь Обливиона. Воздух запах неприятно, вытеснив ароматы цветов и трав. Лавий готов был поспорить, что подобным образом могла смердеть какая-нибудь таверна по окончанию любого шумного празднества. Реки спиртного, пот и жар десятков тел, гогот смеющихся над происходящим глоток… стоны тех, кто искал в пьяном угаре плотского удовольствия.       Убедившись, что связь достаточно крепка, буквально увидев перед собой огромный мрачный зал и восседающего на троне в дальнем его конце дремору-валкиназа, Лавий потянулся к последнему заготовленному для ритуала предмету — самому нечестивому из всего собранного. Внимание даэдра надо было чем-то купить — чем-то таким, что возвысит его в глазах стоящего над ним Принца. И Лавию удалось найти такой предмет. Ради этого пришлось пойти на низкий в глазах Восьми грех — посетить ужасное сборище, где властвовали вечное пьянство, чревоугодие и самые грязные формы плотских связей, извращающие понятие настоящей любви. Кроме всего упомянутого, Лавию также довелось прибегнуть к обману — лишь так он считал разумным заполучить нужный артефакт. В противном случае, ему пришлось бы опуститься до насилия, от которого он отказался очень давно.       — Ты слышишь меня, демон? — заговорил Лавий громко, зная, что обереги и магия не выпустят силу его голоса за пределы ритуального круга.       Полу призрачный образ сидящего на троне дреморы чуть сдвинулся вперёд, потянулся навстречу. Он не говорил, но явно слышал. Слушал. Ждал условий. Деловой подход, сразу видно. Заклинание активно набирало силу, а вместе с тем росла и связь между двумя мирами. До слуха Лавия добрались отчётливые стоны чужого соития, рычание пожирающих что-то утроб и бульканье разливающихся по кубкам напитков.       Выждав совсем немного, Лавий поднял перед собой артефакт — длинный изогнутый посох, древко которого напоминало засохший стебель, утыканный тут и там острыми шипами. Оголовье артефакта, в противовес основной его части, выглядело более привлекательно — это была распустившаяся алая роза, переливающаяся винным, рубиновым, кровавым и прочими близкими по спектру цветами. Роза — символ очень многого, но в понимании даэдра, которому принадлежал артефакт, вероятно, подразумевался лишь тот цветок, что привлекал мужчин к женской красоте. От этой пошлой мысли Лавию стало противно, однако он отогнал неправильную логику. Ведь и сам он по молодости грешил плотью налево и направо, чего уж утаивать. То было другое время. Совсем другое.       — Я отдам эту вещь тебе, демон. Верну её твоему миру, — продолжил своё обращение имперец. — Твой хозяин Сангвин будет доволен тобой, ты и сам это знаешь. Слишком долго его Роза была во владении недостойных рук. Верни её ему, но отдай мне, что требую я.       Звуки творящейся где-то бесконечной оргии преломились властным и чуть рычащим голосом:       — Чего ты хочешь, смертный?       Лавий позволил себе улыбку, но не лёгкую и расслабленную, а деловую — серьёзную. Нельзя было терять голову. При общении с даэдра подвох мог таиться во всём. Если честно, Лавия невероятно удивляло, что много лет назад на мольбы запертой в темнице Клоди отозвался дремора, служивший высшему прислужнику именно Сангвина. Какой резон был у этих демонов? Быть может, его и не было? Возможно, валкиназ со слугой были намного ближе к безрассудству своего Принца и оттого не задумывался о сделках серьёзно?       Усилием воли Лавий очистил мысли от всего лишнего. Он затеял всё это путешествие и сам ритуал только ради того, чтобы помочь Клоди, наказание которой началось по жестокой несправедливости, а длилось ещё более несправедливо-долго.       — Клоди из рода Темон, заточённая в вашей с хозяином нечестивой тюрьме. Вот моя цена, — уверенно и жёстко выпалил Лавий.       Раздался хлопок, ритуальный круг ярко вспыхнул, обереги и свечи дрогнули на своих местах, переполняющая всё вокруг магия громко завыла. Взгляд Лавия — и внутренний и взор самих глаз — затмила ослепительная вспышка. Артефакта в его руках резко достигла чужая хватка и яростно потянула посох на себя. Сам не зная каким именно чувствам потакая, Лавий разжал пальцы. На мгновение его переполнила паника — страх того, что всё было напрасно, и что он зря поддался, но сразу после мир вокруг приобрёл привычные очертания. Мрачная аура Обливиона почти полностью покинула окружение, оставив Лавия в цветущей оранжерее. Ритуальный круг стёрся, свечи погасли, обереги взорвались и теперь дымились, а изначальное заклинание утратило силу, из-за чего вода в бассейне поглотила согнутые ноги и колени имперца, вымочив штаны и низ его рясы насквозь.       — Договорились, смертный, — грянул знакомый голос дреморы откуда-то из неведомого угла.       Лавий на секунду зажмурился, осознавая всё произошедшее, а когда распахнул веки глаз обратно, увидел перед собой чужой силуэт. Отливающий холодно-синим, но остающийся в то же время прозрачным, он принадлежал женщине. Даже девушке. Лицо её было Лавию знакомо, как и отражённые на нём эмоции, сочетающие в себе глубокое отчаяние, леденящий страх, но при том и холодную жестокость. Это точно была она — Клоди Темон. Такой он её помнил.