Штормовое предупреждение

      — Располагайся, Шинадзугава, — Узуй, поморщившись, бросает походный мешок на землю рядом с пустым и кособоким дровником. Идёт вперёд, не обращая внимания на задумавшуюся о чём-то Шичиро, пинком пробивает насквозь изъеденную насекомыми и временем дверь.       Дом или сторожка такая же кособокая и неприметная, как и дровник. Шичиро не нравится. Слишком тихо. И пахнет по-другому, не так, как в городе или в деревне.       Ичиши заинтересованно ведет носом, забираясь на плечо Шинадзугава. Вертит головой, хватаясь лапами за её волосы, намереваясь забраться на голову. Шичиро щекотно, но терпит.       Шинадзугава не знает, кому принадлежит земля и этот маленький лесной дом, но раз до города рукой подать, то, значит, молодому Учителю или кому-то из клана Убуяшики. Думает, что если забраться на одно из деревьев, что росли на возвышении, можно будет легко разглядеть яркие огни торговых улиц, как и реку с храмом. Смотрит вниз на протоптанные кем-то и когда-то узкие дорожки. Одна ведёт к дому, вторая куда-то дальше, к близко растущим кустам и тонким деревьям, третья — к реке.       — Сколько? — спрашивает Шичиро нервно.       — Что «сколько»? — переспрашивает Узуй, выглядывая из домика, в котором он с большим трудом помещался.       Шичиро удивлена, что молодой учитель смог расслышать её вопрос с такого расстояния. Идёт вперёд. Ремень от кожаных ножен натирает даже через плотные бинты и грубую ткань штанов. Тяжёлые клинки тянут вниз.       — Буду. Здесь.       — До испытания, — снимает с волос пыльную паутину, — может, и после жить тут будешь. Не знаю, — недовольно. — Не думай пока об этом.       — Он что-то скрывает, — хмыкает Голос.       Шичиро на данное заявление только пожимает плечами, даже не собираясь как-то переубеждать Голос. Идёт к дому, стараясь не наступать на пучки зелёной травы, растущей неравномерно вокруг.       Шинадзугава не дали проститься с братом. Не дали и поесть приготовленных ею же пельменей с овощами. Велели собирать вещи и не задавать лишних вопросов. Именно поэтому она и оказалась здесь? Даже Кирия, что болтал без остановки обо всем и ни о чем одновременно, не мог точно сказать, почему её сослали сюда.       В дом заглядывает, поджав губы. Крыша как решето. Стены все в плесени и в лишайнике. Очаг. Пол в каких-то бурых и белых пятнах.       «Да проще снести его, чем все тут отмыть», — думает раздражённо про себя Шичиро.       — Понимаю, не дом мечты, но вполне себе, — он издевается?       — Да он над тобой издевается!       — Над нами, — уныло.       — Опять сама с собой разговариваешь, Шинадзугава? Это блестяще глупое занятие. Лучше натаскай воды с реки.       — Вёдер. Нет.       Шичиро возвращается к дровнику, осторожно опуская на землю куль с вещами и едой на первое время. Снимает деревянный короб с цепью и ножны. Приоткрывает короб, проверяя, как пережил поход клан серобрюхих. Мыши тут же поднялись на лапы, когда Шичиро подняла крышку. Шинадзугава улыбается им. Говорит тихо, что скоро они смогут выйти, надо только немного подождать. Просила она подождать по утру и Кирию, проводив того до неприметного лаза под стеной за плотно растущими зелеными кустами, пока не слать ей письма вороном уз.       Шичиро не знает, чем смогла приглянуться незнакомому мальчику, что больше напоминал какого-то призрака, чем живого человека из плоти и крови.       И уже стоя по колено в ледяной воде, набирая воду в бурдюк, Шинадзугава не понимает, почему отослали только её. А как же Санеми? Генья? Он придёт позже? О чём она и спрашивает молодого учителя. Тот как раз закончил обход территории и притащил из леса несколько крупных поленьев для костра.       — Почему. Только. Меня?       Узуй раздражённо цокает языком, словно не понимая её вопроса. Смотрит в упор.       — Бесклановая куноичи…       — Не шиноби.       — Не перебивай меня, Шинадзугава! Какой из тебя охотник на демонов, а? — взрывается Тенген. — Куноичи без племени и рода, не Хашира и даже не Цугуко. Ты — женщина, в конце-то концов!       — Почему. Сослали. Только. Меня? — повторяет свой вопрос Шичиро.       Шинадзугава не видела ничего плохого в том, чтобы быть женщиной. И не понимала, почему молодой учитель раздражён этим фактом. Если нужно будет, она и грудь утянет бинтами, и вести себя станет по-другому.       — Старый козёл Ренгоку только и рад был ткнуть в сей факт меня лицом! Ублюдок! Да чтобы у его сыновей в роду одни дочери рождались! — Узуй отбирает из её рук бурдюк с водой и выливает половину себе на голову. — Чего застыла? Дел что ли больше никаких нет? На, ещё воды принеси и прекращай забивать голову глупостями, Шинадзугава!       Шичиро только и остаётся, как поджать недовольно губы и носить туда-сюда воду в бурдюке из реки до самого вечера. Учитель за это время успел разобрать одну из стен лесного дома и почистить крышу. И, сидя у костра, грея заледеневшие ноги и руки, Шинадзугава решает, что сбежит, как только молодой Учитель вернётся обратно в город к своим жёнам и обязанностям. Не может ведь Узуй сидеть вместе с ней в лесу до самого испытания.       По женушкам Шичиро не скучает. Хотя ей и не хватает их перебранок друг с другом на фоне. И за Сумой больше не нужно будет приглядывать. Как не нужно будет дом убирать и носить из колодца воду. Может, в деревне младшие позволят ей взять часть обязанностей? Как раньше? Готовить, конечно, на всех не сможет, но порожки подмести — вполне.       Тенгену её чуть задумчивый и мечтательный вид не пришёлся по душе. Да и Голос был не слишком-то и рад вернуться обратно в персиковый сад.       Шинадзугава думает, что легко сможет продолжить тренировки с Хироши или Кото. Не зря ведь пьёт то горькое лекарство. И давненько она не практиковалась в стрельбе.       — Чего задумала, Шинадзугава? — спрашивает её Узуй, бросая на колени свернутый в лист квадратик сладкого риса.       — Ничего, — отвечает сразу же.       Голос фыркает:       — Врать научись.       — Умею. Врать, — возражает Голосу Шичиро, развязывая узелок на листе. Косится на молодого Учителя.       В отблеске костра его и без того бледное и аристократичное лицо выглядело каким-то серым. Как маска. Думает невольно, что и сама сейчас походит на какую-то куклу или монстра из детской страшилки. Поморщившись, Шичиро отщипывает немного риса и протягивает его Ичиши. Глава маленького клана довольно пищит и убегает к коробу, чтобы разделить с остальными мышами ужин.       Спать под открытым небом у Шинадзугава не было никакого желания. Но кто бы её стал спрашивать? Конвертик с рисом от этого стал ещё безвкуснее.       Повесив над костром чайник, Узуй усаживается напротив Шичиро. Казалось, что и разговаривать им не о чем. Уж больно разные.       — Спрошу один раз, — неожиданно произносит молодой Учитель, заставляя Шичиро невольно вздрогнуть, — что тогда произошло?       — Что. Тогда. Произошло? — переспрашивает болванчиком Шинадзугава, впериваясь взглядом в лицо мужчины. — Не понимаю. О чём. Он.       — Любопытный чёрт, — шипит не хуже кошки Голос, отчего у Шичиро заболела голова.       — Куваджима рассказывал, что нашёл вас рядом с одним из западных холмов, — решает внести ясности Узуй. — Ты хоть это помнишь?       Шичиро осторожно кивает, переводя взгляд на огонь. Да, она помнила жалостливое лицо дедушки, облепленное мухами. Помнила вонь. И что Кото била крупная дрожь от начавшейся лихорадки. И тело. Маленькое. Хрупкое. С чёрными от копоти пальчиками на руках и ногах.       — Пожар, — Шичиро с трудом сглатывает противный вязкий комок, — начался. Ночью. Не спала. Ждала. Санеми. Он должен был, — облизывает губы, — должен был вернуться. Один из вербовщиков увёл его. А потом… Потом, — бормочет неразборчиво, — кто-то кричать стал. И зарево в небе. Потом смогла разглядеть, после того как Киого выкинул меня из дома. Волосы. Раньше. Длинные. Были. Пришлось. Срезать. Почти под корень. С одной стороны. Чтобы вырваться. Он намотал их на кулак. Дёргал сильно. Тряс. Как куклу. Язык прикусила.       — Замолчи, Шичиро.       — Человек. Не может. Быть. Таким… Таким, — Шичиро всю передёргивает, — большим. Генья. Он. Ещё до этого. Побежал. В деревню. В доме. Его. Не было. И Санеми не было. Киого требовал… Требовал сказать, где он. А я… Не знала. Я не успела сказать им, чтобы бежали. Прятались. Киого схватил меня. Подмял. Под себя. Волосы намотал на кулак. Об пол ударил. И ногтями впился. Кото. Он… Он попытался отвлечь Киого. Кричал что-то. Киого заставил смотреть. Он оторвал собственному сыну руку. Не знаю, как нож оказался рядом. И Генья. В дом ворвался. Киого повалил и его на пол. Глаз пальцем проткнул, как бабочку булавкой. Я смогла вырваться. И руку ему рубанула ножом, а потом полетела. До сарайчика. Спиной ударилась. Дышать не могла. Хватала воздух ртом, как рыбешка, пока Киого шёл на меня. Зарево. Небо не синее, а оранжевое. Светло так. Тейко воет. И огонь. Что. Пожирал. Наш. Сказочный. Дом.       Шичиро не может отвести взгляда от жарких углей в кострище. Не слышала она, как забурлила вода в чайнике.       — Ещё давно как-то, до случившегося в доме, Киого избил меня. В тот день шёл снег. А спас меня шиноби, почему-то сильно похожий на тебя, не мой Тенген.       Шинадзугава чувствует, как одна из мышей дотронулась лапой до большого палца на её правой ноге.       — Генья. Он спас. Нас всех. Но не уберег. И я не смогла уберечь их всех, — едва разборчиво. Шичиро моргает медленно, не чувствуя горьких и обидных слез. — Ёши умерла. Задохнулась. Спрятавшись в шкафу. В суете не сразу заметили. А когда заметили… Хироши бросился в дом. И обгорел. И Тейко больше не говорит. Винит себя. Что тоже не уследила. За сестрой. Кото. Всю дорогу до персикового сада я несла его на себе. Как маленького. К груди прижимала. И могилу за домом сама рыла. Этими руками. Не спала. Следила. Боялась. За всех. Них. А уже в саду услышала Голос. Вот здесь, — тычет себя пальцем в висок. — До этого тоже слышала. Не так громко, но… Вот что тогда произошло, не мой Тенген.       Шичиро не понимает, откуда в ней столько сил, чтобы ещё и издеваться над молодым мужчиной. И так, видно, пожалел, что вообще спросил о таком. — Раньше. Когда-то. Хотела. Найти. Киого. И отомстить. А сейчас. Просто. Хочу. Чтобы. У родных. Была. Крыша. Над головой. Свежая еда. И деньги. Даже если. Мы и не родные. Друг другу.