Штормовое предупреждение

      — Дождь! — Оота испуганно подскакивает на месте, сбрасывая с себя остатки сна, что тяжёлым пуховым облаком обволакивал её тело.       Санеми сонно заворочался, мыча что-то неразборчиво и пряча лицо в складках её домашнего кимоно. По-свойски закинув на неё руку и ногу. Шинадзугава был очень тактильным ребенком, хоть и не признавал этого до последнего, каждое утро выпутываясь из переплетённых им же одеревеневших ото сна и неудобства рук и ног. Оказываясь всегда до неприличия близко к Оота.       — На улице дождь, живее! — поторапливает Генья братьев, спрыгивая с лестницы на пол. — Чего лежите? Хватайте таз!       — Генья, — шепчет зло Шичиро, приподнимаясь и находя, чуть мутным взглядом, очертания мальчишки, — если Ёши сейчас проснется…       — А почему?.. — не понимает тот, оглядываясь. — Ничего по стенам не бежит? И с крыши совсем не капает?       — И правда, — удивлённо шепчет Кото, — дом волшебный, да? Дождь обходит нас стороной?       — Я их убью, — бубнит Санеми куда-то в район груди Оота, а после добавляет громче: — Идиоты, крыша целая — вот и не протекает ничего.       — И из стен совсем не дует, — смеётся радостно Кото, — наш дом и правда волшебный: большой и тёплый.       Как же мало нужно для счастья, — смеётся про себя Шичиро и закрывает глаза, поудобнее располагаясь на жёсткой подушке.       — Ну и чего встал? — резко поднимается Шинадзугава, впиваясь взглядом в темную фигуру брата. — Спать иди, дурень.       — Не рычи на него, — просит Шичиро. — Генья просто испугался, по привычке. Себя вспомни: неделю уснуть не мог из-за тишины. Ты молодец, Генья.       — А, да, — тихо, — простите, — Генья быстро забрался по лестнице наверх, к себе и братьям. Наверное, отвернулся сейчас от всех, насупившись.       Заворочилась Ёши.       — Спи, мелкая, — просит младенца раздраженно Шинадзугава и поворачивается к ней, проверяя пеленки, — рано ещё, — натягивает одеяльце ей до подбородка, а после укладывается обратно на подушки.       Прошлепала по полу Тейко.       — Ну и куда ты? — Санеми приходится подняться на ноги, чтобы поймать сестру у самого края порожка. — В туалет хочешь?       Малышка согласно угукнула. Ему пришлось накинуть на себя тёплое кимоно и циновку, обуваться, сонно позевывая, и выходить на улицу. Мороз сразу прошёлся по открытым рукам и лицу, обдувая ветром. На улице шёл дождь вперемешку со снегом. Будет радость младшим поутру, если не растает, — думает Санеми. На обратном пути в дом берёт ещё несколько поленьев с дровника, желая подкинуть их в тлеющие угли в пепелище. Теперь можно было не волноваться насчёт дров.       Царящая вокруг тишина угнетала. Привыкший к бесконечному шуму днём и ночью, Санеми не мог приспособиться к спокойному течению жизни в столь маленькой деревне, всего на три десятка однотипных домов. Не чета родному поселению, в котором можно было заблудиться и никогда не найти нужную дорогу обратно. Шинадзугава хотелось вернуться к бешеному темпу жизни, вернуться в свой родной, прохудалый и пронизанный ветрами дом.       Блядство.       Шинадзугава возвращается в дом. Опускает сестру на прогретые доски и просит её ложится в свою постель как можно быстрее. Теперь Тейко спала на сложенном в двое футоне рядом с ними. Снимает верхнюю одежду и обувь. Ворочает палкой чёрные, пышущие ярким огнём угли и бросает к ним поленья. Холодное дерево вспыхнуло не сразу, освещая хмурое лицо подростка. Он не хотел привыкать к этой спокойной жизни. Всё в нём противилось этому.       Может, вернуться?       — Ты чего не ложишься? — спрашивает осторожно Оота, присаживаясь рядом с ним на корточки.       — Лягу скоро, — отвечает ей Шинадзугава, скосив взгляд на Шичиро. Подмечая, что сейчас лицо Оота мертвецки бледное, узкое, неживое в отблесках ярких искр. — Иди спать.       — Что-то случилось? — продолжила допытываться та, глядя на огонь. — Ведёшь себя не как обычно. И перец есть начал. Ты заболел?       — Ещё чего, — фыркает Шинадзугава, — просто… Не привык я пока ещё, — и кивает, подтверждая свои же слова. — Тихо тут.       Шичиро кивает понимая. И не говорит больше ничего, садясь и укладывая голову на его острое плечо. Иногда лучшим решением будет просто промолчать. Санеми сам должен решить для себя, что делать дальше. Он уже большой мальчик. Ему всего тринадцать, — напоминает ей внутренний голос.       Санеми выдыхает. Решает, что жить у чёрта на рогах не так уж и плохо. А там, может, отец подохнет, и тётка пришлёт весточку, что им можно возвращаться.       — Пошли спать, Шичиро, — Шинадзугава мягко толкает Оота, поднимаясь.       Шичиро зевает и идёт следом, желая доспать те несколько часов, что остались до утра. Нужно было натаскать воды, постирать оставшиеся грязные вещи и сходить в деревню, выкупить мешок риса и прочих продуктов. Ещё и зайти в кузницу, разузнать, сколько будет стоить наточить бритву. Скоро день рождения у Шинадзугава.       Но найденные на пороге, придушенные кем-то, ещё тёплые тушки куропаток портят все планы Ота. Шичиро не спешит поднимать тушки и заносить их в дом. Оглядывается удивлённо. Кто?..       — Чего застыла? — спрашивает её Генья, выходя из дома с пустыми вёдрами. — О, а это что такое? — В отличие от неё, Шинадзугава резво поднимает мёртвых птиц и осматривает их внимательно. — Какие-то странные курицы. Красивые.       — Что за курицы? — выглядывает из дома Кото, хватая птиц за длинные, переливающийся зелёным и фиолетовым цветом хвосты. — Тейко, иди сюда!       — Выброси их, — просит Генью Оота.       — Ещё чего, — Генья прячет их за спину, давая Кото и Тейко повыдергивать вволю цветные перья, — столько мяса выкидывать. Совсем головой тронулась?!       — Чего разорались? — Из дома выходит Санеми.       Хироши, держа сестру на руках, пытается разглядеть происходящее из дома, забавно подпрыгивая на месте.       — Сестрица выкинуть их хочет, — говорит разозленно Генья.       — Может они отравлены или больны чем, — пытается объясниться Шичиро, — валялись у порога.       — Их кто-то придушил. Шеи сломаны.       — Продадим их, — решает Санеми, — или обменяем на что-нибудь.       — А если кто-то отравится? — Удивлённо. — Думай, о чём говоришь, глупый Шинадзугава. На нас же и подумают, если что-то случится.       — Ну не выкидывать их.       — А если перьями подушку набить? — пытается перекричать их всех Хироши. — А мясо отдать собакам?       — Ещё чего, — взрывается Генья, — это же сколько можно похлёбки наварить или мясо зажарить? Не хочешь есть — не ешь, — мальчишка спешно бросает тушки в пустое ведро и обходит Шичиро, — а я не боюсь отравиться.       — Ну что за идиот? — качает обречённо головой Оота. — Может, ты сможешь переубедить его? — просит Шичиро Санеми.       — Одним ртом меньше — одним больше, — тянет тот задумчиво, — какая разница?       Оота, хочется приложиться лицом о что-нибудь тяжёлое и плоское, чтобы не видеть и не чувствовать. За что с ней всё это? Шичиро отошла в сторону, давая пройти вперёд Санеми и младшим. Дети задорно побежали за старшим братом на колодец, вниз по дороге, держась за руки.       — Отравитесь — откачивать не буду, — напоследок кричит Оота им. И ещё показывает язык Шинадзугаве, что скривил лицо на её слова.       — Зря ты так, — смеётся Хироши, — хорошие ведь птицы.       Хорошие, — соглашается с ним та, — но откуда они здесь взялись?       Шичиро подходит к дровнику и оглядывается, чувствуя на себе чей-то взгляд, словно пощекотали её под больными рёбрами. Кто-то наблюдал за ней из чащи, из-за серых и облезлых деревьев. Осторожно и едва заметно.       — Сестрица?       — Посидишь немного с младшей? — просит его Шичиро. — Надо в деревню сбегать, в кузню.       — За подарком брату?       — Ага, — кивает с улыбкой, пытаясь унять внутреннюю дрожь, что сковало её тело.       У отца было ведь два клинка, верно?