Штормовое предупреждение

Kimetsu no Yaiba
Гет
В процессе
NC-17
Штормовое предупреждение
Эванн
автор
Описание
Она больше не могла сказать, кем именно ощущает себя теперь. Запертой взрослой в теле ребенка или маленькой девочкой, что очнулась от долгого и болезненного сна, прожив иллюзорную жизнь в далеком и столь туманном будущем//Упорно сжимая зубы, Оота проклинала весь мир за столь грубое и болезненное пробуждение. Она чувствовала на себе липкий обеспокоенный взгляд, повзрослевшего столь рано, ребенка, слышала его сбивчивый шепот и просьбы не умирать на его руках
Примечания
захотелось чего-то такого. пишу медленно, но верно оставляйте отзывы, критику и просто доброе слово 25.07.22 - 200 плюсиков на работе, спасибо :3 25.11.22 - 300 плюсиков. спасибо :3 Прекрасный арт наших солнышек от yelloweyed19 https://vk.com/photo399630737_457252047 И если кто хочет, может подписаться на паблос. Думаю, человеку будет очень приятно https://vk.com/yelloweyed19
Посвящение
всем, себе и автору заявки
Поделиться
Содержание Вперед

1.11

      Шичиро мутит. От нескончаемого дождя. И не понимания, что она чувствует к Шинадзугава. К своему названному старшему брату, который ей и не брат вовсе. Её спасителю. Другу? Любимому?..       Оота ворочается на своей половине футона, не в силах сомкнуть глаз, хотя сон душит её пуховым тяжёлым облаком. Отбрасывает одеяло в сторону, чтобы через несколько минут закутаться в него с головой. Тебе       Его ответ так и бьёт в голове Шичиро. Пульсирует, как раскрасневшееся от жара клеймо. Шичиро всего одиннадцать по нынешним меркам, но вот в ментальном — все тридцать пять. Хотя, девушка так и не считала. Младшие Шинадзугава и то, разумнее и взрослее будут, чем она.       Оота проваливается в неспокойный сон под предрассветные сумерки, сжимая в пальцах ткань домашней рубахи Шинадзугава. Дышит сипло, не в силах проснуться через несколько часов. Она слышала, как заворочалась Ёши, как встал лениво Санеми, а после спустился со второго этажа Хироши. Шичиро со стоном переворачивается на другой бок, поджимая ноги к животу. Рубаха Шинадзугава почему-то до сих пор в её руках, и она утыкается в ткань носом.       — Сестрица, — зовёт её Кото, тормоша за плечо, — тебе плохо?       — Не трогай её, — рычит Санеми, — ты там жива? — едва слышно.       Шичиро мычит в ответ, не в силах выдавить из себя хоть слово. Голова тяжёлая, ватная. До безобразия пустая. Давно с ней такого не было. Успела, до странного, позабыть, каково это болеть. Будто никогда до этого и не болела вовсе. Пропитавшаяся потом ткань домашнего кимоно липнет к телу, мешая. Оота пытается развязать завязки, чтобы легче стало, но пальцы будто одеревенели, став чужими.       — Попей, — кажется, Генья пытается приподнять её, чтобы напоить тёплой водой. — И как умудрилась только, дурында?       — Мы заварили те странные ягоды, — голос Кото отдается звоном в её голове, — надо остудить немного.       — Спасибо, — Шичиро пытается улыбнуться, но ее тянет снова в постель. — Спать хочу.       — Конечно, — Оота укладывают обратно.       Шичиро выдыхает, благодарно улыбаясь. Оказывается, что и болеть приятно, если есть кто-то рядом.       — Сестричка, — Тейко пытается расчесать её спутанные от сна волосы гребнем, аккуратно распутывая каждую тяжёлую прядку, — я помогу тебе.       Оота засыпает быстро.       — Хреново, — тянет Генья, обеспокоенно поглядывая на спящую сестрицу, — явно всю ночь прождала этого ублюдка.       — Брат не ублюдок, — зло оправдывает своего старшего брата Кото. — Не наш отец.       — А ведёт себя так же.       — Если будет хуже — позовём лекаря, — качает головой Хироши, пробуя заваренные ягоды шиповника на вкус. Невкусно. И как она пить это будет?       Входная дверь громко хлопнула из-за промозглого ветра, как бы не придерживал её до этого Санеми.       — Отпросился у Госпожи на несколько дней, — говорит он, передавая Ёши на руки Генье, — она денег отсыпала заодно, как и лекарств кое каких.       Генья зло поджал губы, борясь с собой, чтобы не сказать чего лишнего. Итак дел уже наворотили. Хироши тоже молчал, чувствуя за собой вину.       — Ну и чего ты в эту тряпку вцепилась? — смеётся Санеми, садясь рядом с Шичиро. — Ты чего делаешь, мелкая?       — Косички, — смеётся Тейко, показывая нечто, что невозможно будет распутать и за несколько часов, — красивые?       — Иди к братьям, Тейко.       — Не хочу.       — Иди, — повторяет Шинадзугава более настойчиво, — Шичиро переодеть надо.       — Ну ещё бы, — хмыкает Генья, укладывая в люльку Ёши.       — Тебя что-то не устраивает? — Санеми смотрит на него в упор, выжидая.       — Есть такое, — не менее зло и упрямо. — Ведёшь себя, как наш ублюдок папаша.       — Повтори, — Санеми встаёт на ноги, продолжая смотреть на младшего брата, — что ты только что сказал, — глаза опасливо сузились.       — Прекратите, — Хироши быстро оказывается между ними.       — Хватит, глупый Шинадзугава, — Шичиро пытается привстать на руках, — Санеми учится письму. Старается ради всех вас, неблагодарные, — и заливается в хлюпающем кашле.       Санеми наклоняется к Оота, аккуратно приобнимая ее, мягко поглаживая по спине, пытаясь унять боль.       — Это правда? — Осторожно спрашивает Хироши.       — Да, — выплёвывает, — правда. Тётка хочет сделать из меня своего преемника, учит всякому, наставляет.       — А взъерошенным чего выходил таким? — Не понимает Генья.       — Сам бы попробовал с этой чертовой кистью справиться, — бурчит Санеми, — тонкая, как журавлиная шея, маленькая, бумага тонкая, дорогая. Я попортил её на десятки золотых. Убил бы за такое.       — Вскипяти воду, — просит Генья Хироши, — я пока на колодец схожу да погляжу, может кто овощей выкинул.       — Я с тобой, — Кото бросился обуваться.       — Ну и зачем ты им все рассказала? — спрашивает тихо Санеми Шичиро, помогая ей сесть и развязать домашнее кимоно.       — Будить меня не нужно было, — хрипит Оота, — слишком шумно, голова болит.       — У тебя температура. Помогу тебе переодеться, а после приготовлю рисовую кашу. У Кото день рождения через неделю, придумаешь что-нибудь?       — Если выживу, — улыбается своей шутке Шичиро, прижимаясь горячим лбом к ключицам Шинадзугава. — Что ты имел в виду, сказав, что нужен мне? — Оота не видела, как лицо парня покрылось красными уродливыми пятнами. Такими же, как и у неё.       — Ты бредишь.       — Возможно, — улыбается она.       И правда, чего это она себе надумала?       Следующие несколько дней прошли для Оота, как в тумане. Её поили лекарствами, кормили рисовой кашей, в ожидании скорого выздоровления и новых сказок. Из Санеми вышел не самый хороший рассказчик, впрочем, как и из Геньи. По итогу, Принц, вместо того, чтобы найти Золушку по хрустальной туфельке, отправился на войну с ордой злых демонов. Где и взыскал славы, богатств и любви. Шичиро никогда еще так не смеялась.       Потихоньку она могла ходить по дому, а после и на улицу, во внутренний дворик. Небо становилось светлее с каждым днём, а ночь все холоднее. Осень вступала в свои права.       — Мы можем пойти в лес, пожарить немного овощей и сладкой картошки, — делится своей выдумкой Оота, закутавшись в циновку, — устроим пикник.       — Зачем куда-то идти, если приготовить картошку можно и дома? — не понимает Санеми.       — В том то и дело, что не можем, — поджимает губы Оота, — у Кото должен быть праздник. Настоящий. С подарками. Мы можем запустить воздушного змея, поиграть в салки или во что другое.       — Змея?       — Это как фонарик, но немного другое. Нужны ветки, бумага и немного верёвки. Сделаю за несколько минут, только бумагу найди дорогую, тонкую и лёгкую.       — Будет тебе бумага, — фыркает Шинадзугава, — как и сладкая картошка.       — Спасибо, — улыбается Оота, хлюпая носом.       — Иди в дом, убогая.       Кото до последнего не верил, что у него день рождения. Пять лет. Так много по нынешним временам, но в тоже время, так мало. Мальчишка носился во всю по маленькому лугу, больше мешая, чем помогая им обустраивать место для пикника.       День выдался тёплым, солнечным, но несколько ветреным. Оота даже переживала, что снова сляжет с простудой. Окунаясь свою прошлую жизнь, каждый раз растворяясь в мареве белесого тумана. Всё дальше и дальше. Пока от этих воспоминаний не останется ничего.       Всматриваясь в горящие ветви дерева и слушая детский смех младших братьев и сестры, Оота искренне улыбалась.       Она счастлива.       Определённо.
Вперед