Штормовое предупреждение

      — Сколько? — Переспросил очумело Генья, глядя на сложенные друг на друга связки дров. — За пять поленьев? Да ты, старик, охренел столько требовать!       — Если нет денег — убирайся, — шипит торговец, отмахиваясь от него палкой, как от надоедливой мухи, — и не мешай. Прошу вас, — обратился мужчина к стоящим сзади ребенка мужчинам, — проходите-проходите.       Генья отходит в сторону, ёжась от пронизывающего холода, что преследовал его который день. Будто непроглядная черная и сосущая дыра образовалась в районе солнечного сплетения, медленно расползающаяся по коже. Всё дальше и дальше по животу, к груди. Проникая под кожу. Зло выплевывает себе под нос проклятия, мысленно обращаясь к торговцу, а после разворачивается на пятках и бредёт прочь. Домой ему идти не хотелось.       Моросил мелкий дождик. Небо было таким непроглядно серым уже третий день.       — Проклятье, — бессильно рычит Шинадзугава, пряча руки в карманах своих штанов, пытаясь согреться. Намокшая рубаха не грела. Нужно было накинуть теплое хаори, — думает Генья.       Домой он все же возвращается в спешке, сжимая в одеревеневших пальцах связку монет, которых не хватило даже на одну связку чертовых дров.       — Гея, — улыбается ему Тейко.       — Генья, — поправляет сестру он, разуваясь, а после ступая босыми ногами на нагретый от огня пол. — А где сестрица и другие? — Генья бегло осматривает их маленькую кухоньку, задирает голову, пытаясь разглядеть хоть кого-то на втором этаже. На одеяле возилась кроха Ёши.       — Упёртая дура! — врывается через вторую дверь в дом Санеми.       Генья испуганно вздрагивает, поглядывая на брата исподлобья. Следом за старшим в дом прошмыгнул и Кото.       — Что случилось?       — Ничего! — рычит Санеми.       — Сестрица ушла вместе с Хироши и осликом, — делится с Геньей взволнованный Кото, обтирая мокрые волосы чистой тряпкой, — ещё и топор у соседей украла.       — Не тот, что был по самую рукоять всунут в косяк дома? — с неким сомнением спросил Генья: было трудно представить, как худенькая и слабая сестрица вытаскивает топорище.       — Тот самый, — как-то неуверенно пробормотал Кото.       — Да откуда в этой девчонке столько сил? — не понимает Санеми, зло расхаживая из стороны в сторону. За ним семенила Тейко.       — Одним рывком вынула, — продолжил Кото, — взглянула зло, выдохнула и даже не упала.       Представить такое все равно было Генье сложно.       — Страшная женщина, — мычит Генья, — не повезло тебе, братан.       — Чего?       — Есть осталось чего? — хмыкает Шинадзугава. — Жрать хочу.       Сосущее чувство в груди никуда не делось.       — Вы всё-таки поругались?       — Ничего мы не ругались, — Генья на данное заявление закатил глаза, усаживаясь за обеденный столик. Под накрытой крышкой должны были остаться ещё рисовые шарики. — Эта дура меня слышать просто не хочет! Ага, — мысленно соглашается со старшим братом он, протягивая Тейко маленький кусочек рисового шарика, — кто кого еще слышать не хочет. Сестрице просто надоело ждать и постоянно мёрзнуть. Тощая как щепка, одна кожа да кости.       «Повезло» ему как-то увидеть её обнаженной со спины. Случайно зацепился взглядом, когда принес воду с колодца. По сравнению с девочками тетки Аюнды, Шичиро была натуральной доской: плоской и бледной, с выпирающими острыми позвонками и россыпью маленьких родинок на плечах и лопатках. Волосы были собраны в две шишки, открывая тонкую шею. Генья быстро отвёл взгляд, задергивая штору. Осознавая, что сестрица никогда с ними не ест за завтраком или ужином. Почему?       — Надеюсь, с ними ничего дурного не случиться, — задумчиво говорит Генья.       Санеми ему ничего не отвечает, поднимая с одеял Ёши, аккуратно придерживая руками её маленькую головку и тельце. Решая, что придушит Шичиро подушкой ночью, как только она вернётся домой.       Шичиро звонко чихает, думая, что всё-таки подхватила простуду от такой-то промозглой погоды. И почему мальчишки её не предупредили об этом? Знали же, поганцы, что та всегда меняется в это время года, так какого? Ослик зафыркал, опустив низко голову. Хироши похлопал его по толстой шее. Оота упрямо идёт вперёд, туго повязав на голову платок. Теплое хаори Санеми висит на ней мешком.       — Храм там дальше, на сопке, — указывает рукой куда-то в сторону цветущих зелёным буйным цветом двух сопок, — идти где-то ещё часа четыре или больше.       — Мы не будем так далеко заходить, — говорит та, упрямо, — соберём хвороста у дороги. Может, грибов каких найдём или ягод.       — Ты все ещё злишься? — осторожно спрашивает Шинадзугава. — Я боялся, что ты брата убьешь сегодня, уж больно страшно выглядела.       — Надо было придушить его подушкой, чтоб не мучался и других не мучал своей дуростью.       — Он просто переживает, — попытался защитить старшего брата Хироши, — боится, что может случиться с нами…       — Я знаю, — Шичиро упрямо поджимает губы, — и я тоже боюсь за всех нас. Не привыкла, что жизнь здесь такая тяжёлая. Когда Санеми ушёл, я решила, что не брошу вас, не смогу просто. Вы — моя ответственность. Моя семья. И я сделаю всё, чтобы вы были счастливы, сыты и обогреты. Ведь я старше вас.       — Не такая уж ты и взрослая, одиннадцатилетка, — понуро.       Оота сжала крепче верёвку в своих руках. Она не должна была кричать на Санеми. И действовать так опрометчиво, хватаясь за черенок топора и вытаскивая его одним махом, даже не вспотев, но пугая тем самых мелких братьев. В тот момент, её взяла такая злость, что хотелось рычать от бессилия и глупости Шинадзугава.       — Мы можем переехать в мой дом, что за «холмами», — в слух размышляла Оота, прижимаясь к тёплому боку подростка этой ночью. Санеми только вернулся домой с работы. — Не нужно будет переживать о дровах, ведь лес рядом. И можно будет разбить свой огород на заднем дворике, будем выращивать тыкву, редьку или картошку.       — Огород, серьезно? — сонно спрашивает Санеми, закрывая глаза от усталости. — Скажи еще, что займёмся охотой или рыбалкой.       — А почему нет? — взбудоражено. — Мы могли бы…       — Я не уйду из этого дома, — мычит Санеми, зарываясь лицом в распущенные волосы Оота, — из-за них и их веры, что отец когда-нибудь всё-таки вернётся. Не хочу чтобы они ненавидели меня из-за этого.       — Но…       — Спи, Шичиро.       — Глупый Шинадзугава, — рычит Оота, — чтобы ты под землю провалился. Отца ненавидит всем своим сердцем, а все равно ждёт, когда тот вспомнит про них!       — Тут тропинка есть, — неожиданно говорит Хироши, заставляя Оота вынырнуть из своих мыслей.       — Да, пойдём, — согласно кивает Шичиро, уводя ослика по узкой тропинке, что тянулась змейкой средь тонких деревьев. — Нужно управиться до вечера.       Шичиро боялась уходить далеко в пролесок, мало ли что могло случиться. Попросила Хироши, чтобы тот все время был на виду, рядом. И сжимала в руках крепче рукоять топора, чтобы если что кинуться на помощь младшему брату. Но все обошлось.       Они насобирали сухостоя, нагрузив его на ослика. И взяли по связке в руки, чтобы унести больше. Скоро зима, — думает грустно Оота, — выжить бы.       — Сейчас легче будет, — пытается обнадежить её Хироши, — если будем каждое утро в лес уходить за дровами. Успеем забить дровник, немного денег подкопим к зиме.       — Зимы здесь тоже дождливые? — спрашивает тихо Шичиро.       — Угу. Надо уже привыкнуть, — убеждает сама себя Шичиро, — и больше не сравнивать своё время с этим. Хватит. Забудь. И иди домой.       — Надо возвращаться, — пытается улыбнуться мальчику Оота, — дождь усиливается.       — Приготовишь вечером суп с водорослями?       — И тушеных овощей?       — Не люблю овощи, — морщится Хироши.       Шичиро треплет его по голове, зарываясь пальцами в колючие жёсткие волосы.       Что бы она без них всех делала бы? Ничего, — усмехается зло голос в голове, — ныла бы постоянно. И подохла потом бы, как безродная собака, где-нибудь в канаве.       В деревню они возвращаются в спешке, придерживаясь узких улочек, не выходя на главную улицу, боясь быть обворованными. Шичиро не удивилась, если бы такое случилось. Но никому не было дела до двух ребятишек, спешащих домой. И это не могло не радовать Оота.       — Брат уже ушёл? — заглядывает в дом Хироши.       — Ага, — отвечает Генья, вставая с насиженного места, чтобы помочь занести в дом дрова, — я за Ёши после схожу.       — Чего-нибудь приготовил? — спрашивает его пытливо Шичиро.       — Риса немного да овощей, что ты оставила.       — Ужинайте, а я схожу за Ёши, — просит их Оота.       — Ещё чего, — хмурится Генья, — ты вообще целый день ничего не ела. Так что, живо в дом, дурында.       — Я не хочу есть, — отвечает та, — и промокла уже вся. Лучше воду нагрейте, — и уходит в спешке, боясь, что её остановят и оставят дома, как нашкодившего ребенка.       До дома «терпимости» госпожи Аюнды, Шичиро добегает быстро, всего за каких-то несколько минут. На пороге смахивает с одежды мокрые капли и снимает платок с головы. В доме тепло и пахнет чем-то приторно сладким. Сегодня даже как-то спокойнее, чем обычно.       — О, Шичиро-тян, — тянет одна из девочек госпожи, — ты сегодня поздно. Малыш Санеми уже позаботился о Ёши.       — Я могу забрать её домой? — спрашивает осторожно Оота, не поднимая головы.       — Подожди ещё немного, — просит «девочка» имени которой Оота все никак не могла запомнить. — Может хочешь чая? На улице, поди, холодно.       — Нет, спасибо, — отрицательно качает головой Шичиро, — не волнуйтесь обо мне.       — Как знаешь, — хмыкает девушка, уходя обратно в комнату.       Из соседней комнаты послышался громкий смех. И чего им дома не сидится?       Санеми выходит из дальней комнаты, что находится близко к кухне. Передаёт осторожно ей Ёши, даже не смотря на Шичиро. Обиделся.       — Я нагрею к твоему приходу воды.       — Не нужно, — сухо, — ложись спать без меня.       — И приготовлю травяного настоя, чтобы ты не заболел.       — Не нужно, — повторяет Санеми, — лучше позаботься о себе.       Наверное, ей нужно прислушаться к его словам. И всё равно же не ложится спать со всеми и греет воду в котелке, чтобы заварить в чайничке травяной настой.       Шинадзугава принимает глиняную кружку молча, как и позволяет Шичиро обтереть его волосы сухой тряпкой. Переодевается так же молча, как и ложится спать, сразу же отворачиваясь от Оота.       «Отойдёт», — думает она.       Ложится рядом, укладывая голову на соседнюю подушку и подтягивая одеяло прямо к подбородку. Шрам под одеждой ноет, и руки отчего-то болят, хотя она и не усердствовала сегодня. Утро вечера мудренее, — решает Шичиро.       И уходит снова утром в пролесок, теперь уже одна. Санеми с ней так и не заговорил, будто её и не было вовсе.