Штормовое предупреждение

      Шичиро аккуратно прикрывает за собой дверь и садится на скрипучий порожек. Утыкается лбом в свои острые колени и надрывно выдыхает, зажмуривая, до ярких цветных мушек, покрасневшие от усталости и недосыпа, глаза. Боги, как же она устала!       На улице душно, даже в столь позднее время. Шичиро иногда казалось, что город совсем не спит, не отдыхает после тяжёлого рабочего дня или вечера.       — После десяти только и начинается всё веселье, — беззлобно произносит Генья, прихлебывая лёгким супом, который она приготовила на ужин, — привыкнешь скоро, сестрица.       Сестрица.       Как же легко Оота влилась в столь враждебную ко всему миру, но до боли дружную семью Шинадзугава. Шичиро понимала, что не сможет заменить им Шую или, не дай Боже, мать. Как-то чересчур быстро привязавшись к ребятам. Она не могла больше представить свою жизнь без них.       Они легко распределили между собой обязанности по дому и кормлению малышки Ёши, бегая в дом «терпимости», как по часам: утром, в обед и вечером. Хироши просыпался всегда первым, чтобы натаскать из колодца воды на день и вечер. Затем будил Шичиро. Та быстро умывается, а после готовит завтрак, пока Хироши убегает в квартал Красных Фонарей, бережно прижимая к себе, переодетую во всё чистое, Ёши. Тейко подолгу лежит в своей люльке, наблюдая за мельтешением Оота на их маленькой кухоньке. Кото всегда спускается громко, забывая о том, что Генья пришёл домой за полночь, злой и уставший. Шичиро гонит младших на улицу, умываться. А после и сама садится на мягкий дзябутон, плоскую подушку, переплетая свои длинные косы. Завтракают они в тишине, качая поочередно Ёши, на удивление, спокойную малышку. Моют посуду на заднем дворе, используя тряпку и прожженный на углях песок. И разбредаются кто куда: Шичиро с малышами на рынок, пытаясь урвать что-то залежавшееся со вчерашнего дня за бесценок, а Хироши на поля, усевшись на ослика. Продавать его за десяток медных монет было глупо, а в хозяйстве такая выносливая скотина могла ещё пригодиться.       Днем Оота полностью занималась детьми и домашними делами, забывая об отдыхе и голоде, что тисками сковывал её желудок. Есть ей совершенно не хотелось.       Генья просыпался ближе к двум или трем, иногда и раньше. Мальчик быстро перекусывал тем, что осталось от завтрака, а затем уходил куда-то, хмуро оглядывая их персональный «детский сад». Шичиро не лезла к нему с расспросами. Некогда было. Кото был требовательным ребенком, шалопаем, за которым нужен был глаз да глаз. Тейко могла и вовсе расплакаться не из чего, пугая тем самым Шичиро и Кото. Ёши в такие моменты пыталась перекричать свою старшую сестру. Приходилось как-то выкручиваться, извиваться змеёй, думая, что Санеми был всё же прав.       Она знала, что легко не будет. Понимала, что действовала импульсивно, хватаясь за маленький пищащий комочек, боясь потерять ещё и его. Они справятся, — уверяла сама себя Оота, — смогут. И распределяя их скудный ужин на пятерых, Шичиро думала, что все не так уж и плохо. У них есть свежая еда, крыша над головой, немного денег и они друг у друга. А остальное как-то приложится.       Вечером Генья возвращался с одной работы, чтобы наскоро поужинать, оставить на столе заработанные за день монеты или горстку риса (а иногда, буханку зачерствелого хлеба или немного сгнивших по бокам фруктов), обтирался мокрой тряпкой, за ширмой, на заднем дворике, а после брал на руки Ёши, давая тем самым передохнуть Шичиро, пока они идут по заполненным улицам города.       Они редко разговаривали. Успели «наговориться» вечером, того первого дня.       — Теперь, я — глава семьи, — мрачно произносит Генья, садясь за низкий кухонный столик, — и я принял предложение госпожи Аюнды.       — Но брат был против и… — Хироши замолкает, на полуслове.       — Нам нужны деньги, — Генья устало прикрывает глаза и растирает их пальцами до чёрных мошек.       — У меня есть немного, — Шичиро садится по левую руку от Шинадзугава, спиной к двери, продолжая покачивать малышку Ёши (Ну и убогое имечко вы ей выбрали!). — Как и маминых украшений, их можно продать.       — Как ты вообще здесь оказалась? — не понимает Генья, качая головой. — Зачем братан привёл тебя?       — Сказал, что не может по-другому, — тихо произносит та, смотря куда-то в сторону неосмысленно, — что отец всю дурь из него выбьет, если бросит. Санеми выходил меня, не дал умереть. — Оота развязывает одной рукой узел, распахивает домашнее кимоно и тянет нательную майку вниз, показывая мальчишкам уродливо зашитую плоть, успевшую покрыться сукровицей.       Хироши не скрываясь, с ужасом разглядывает её шею и ключицы. Генья же усмехается, говоря, что это в духе братана: притаскивать в дом прикормленную им и спасенную тварь.       Шичиро поджимает губы и прячет своё увечье. Возразить ей было нечего. Да и не хотелось как-то, понимая, что сейчас они все в «одной лодке» из-за неё. Шинадзугава-младшие и не подумали бы перечить старшему брату, не пойди она против.       — Оставь свои деньги на лекарства и осмотр доктора, — просит Генья, — с остальным, справлюсь я. Деньги заработаю. Буду присматривать за девочками по вечерам на улицах.       — Это же опасно! — и как вообще эта госпожа додумалась предлагать такое ребенку?!       Генья смотрит на неё удивлённо, впрочем, как и Хироши.       — Зато платят много, дурында, — как маленькой стал объяснять ей Шинадзугава, — вообще, эту работу предлагали братану, но он слишком…       — Упертый?       — Правильный, — зло поправляет её Генья, — братан не любит игорные дома, как и дома «терпимости» из-за отца. И пьяниц не выносит. С его то чувством справедливости. А деньги предложили и правда неплохие: хватит нам и на еду, и на дрова на зиму. Тканей закупим и книжек каких, — начал оправдываться почему-то он, опуская голову. — Мы много потратили сегодня на кремацию и заплатили доктору да повитухе… И станет нам легче, — всхлипывает надрывно, не в силах держать себя в руках, — ведь Шуя ушла, как и братан, — Генья больше не сдерживается, и крупные слёзы падают с подбородка на его сложенные на ногах руки.       — Это из-за меня умерла ваша матушка, — Шичиро не простила бы себя, если не покаялась перед ними, — из-за того, что Санеми провёл со мной столько времени. Простите меня, если сможете, — ей хочется упасть перед ними в низком поклоне, отбив лоб до крови и извиняться-извиняться-извиняться.       — Дурында, — мычит Генья, — причем тут ты? Это же я не видел плачевного состояния мамы, не хотел слышать её глупых просьб, найти брата или отца. Подумал, что справлюсь в случае чего сам. Я же вз-зро-о-ослый, — мальчик размазывает слезы по щекам.       Шичиро тоже плачет. Как и Хироши. И маленький Кото, что до этого прислушивался к их разговору у самого края второго этажа. Той ночью никто из них так и не смог заснуть, пытаясь подсчитать оставшиеся деньги в доме, еду и хозяйственную утварь.       На похороны Шичиро не пошла. По словам Хироши, не пришла проститься с матерью и Шуя. Санеми держался особняком, игнорируя своих младших братьев и сестру. Будто те были для него пустым местом.       — Сами справимся, — рычит зло Генья, потроша палочками тушёные овощи в кашеобразное нечто, — пусть катится на все четыре стороны! Удавлю своими же руками — пусть только явится, — в такие моменты мальчик до боли напоминал ей Санеми.       — Он вернётся, — Хироши улыбается мягко и поддерживающе, — вот увидишь, сестрица Шичиро.       Санеми не вернулся ни через неделю, ни через две. Генья о нем не вспоминал, взрываясь каждый раз стоило только кому-то из мелких упомянуть о старшем брате. По той же причине никто не говорил и об их отце. Последнего они ненавидели даже больше, чем своего старшего брата или беглянку сестру.       — Шуя всегда мечтала о лучшей жизни, — Хироши сжимает в руках её праздничное кимоно жёлтого цвета с какими-то выцветшим рисунком на подоле, — бегала в дом госпожи Аюнды, слушала бредни девочек постарше. Даже не задумываясь о последствиях столь «богатой» и «праздной» жизни, — удивительно, как по-взрослому звучат его слова.       Шичиро качает головой, привычно поджимая губы. И ничуть не осуждает её.       А вечером рассказывает сказки из своего времени, выгоняя неестественную мрачность с их детских лиц, понимая, что не справится с тем грузом ответственности, что сама же и взвалила на свои плечи. И чем только думала?       Прошло уже больше двух месяцев, как она оказалась в этом времени. Время бежит чересчур быстро.       Шичиро не позволяет себе плакать, потирая ладонями уставшие глаза и думая, что нужно как можно скорее придумать, что им делать дальше. Казалось, что продукты на рынке дорожают с каждым днём из-за очередной стычки двух кланов на границе префектур. Никто сейчас не мог быть уверенным в завтрашнем дне. И невольно, Оота вспоминала свой домик у кромки леса и маленькую деревеньку, где каждый знал друг друга. Прожив всю жизнь в большом городе, сейчас она чуралась этого.       Какой-то шорох привлёк её внимание, заставив поднять голову и впиться утомлённым взглядом в темноту их дворика. Кто-то или что-то обходило дом, целенаправленно двигаясь к ней. Оота подобралась, нащупывая рукой древко длинной метлы. Демон, — остро пронеслось в её голове, смывая сонливость и усталость одним махом.       Шичиро поднялась на ноги. Сжала пальцами древко метлы и сконцентрировалась на своём дыхании, успокаивая быстро бьющееся сердце, что глухо отбивалось в её ушах.       Кто-то чертыхнулся, задевая ногой прислонённый к стенке таз. Человек? — удивлённо.       Шичиро бьёт быстрее, чем понимает, каким-то невиданным шестым чувством, что перед ней стоит Санеми. Живой. И теперь частично невредимый.       Шинадзугава громко ойкает и садится на землю, хватаясь рукой за ноющий висок, в который зарядила Оота.       — Санеми? — Шичиро не верит своим глазам, но отборная брань, которой кроет её подросток, доказывает, что перед ней сидит их глупый старший брат. — Ты вернулся! — она бросается на него с объятьями, откинув метелку в сторону, и нашептывая сбивчиво тому на ухо, что он был во всем прав.       — Извини. Прости меня, — произносят они одновременно.       — Я был неправ, — Санеми говорит быстро, обнимая Шичиро в ответ.       — Нет, — пытается переубедить его Оота, — нет, это не так!       — Чего разоралась, дурында? — Генья выбегает из дома, держа в одной руке кухонный нож, а в другой огарок свечи. — Братан? — изумлённо. — Как же… — он быстро взял себя в руки, скалясь, — Убирайся туда откуда припёрся!       — Генья.       — Мы и без тебя отлично справлялись, — не слышал их мальчик, продолжая, — сами! Нам никто не нужен! Хватит его обнимать, дурында, живо в дом.       — Санеми! — набрасывается на них Кото, — Ты вернулся домой? Сестрица говорила, что так и будет, как и Хироши, а я не верил.       — Ты чего не спишь, мелкий? — спрашивает тихонько Санеми.       — Так сестрица кричала, вот и испугался.       — В дом, — рычит на них Генья, — оба. А ты даже не смей заходить, слышишь?! — он указывает остриём ножа на своего старшего брата.       — Я дома, — Санеми пропускает мимо ушей слова брата, заглядывая в мутные от слёз глаза Шичиро.       — С возвращением, глупый Шинадзугава, — счастливо улыбается Оота, понимая, что теперь все у них наладится.       В дом Генья Санеми не впустил, бросив ему одеяло, чтобы тот не замерз ненароком ночью. Унёс на второй этаж по скрипучей лестнице вырывающегося Кото, а после сел за кухонный столик бдить, чтобы Оота не посмела нарушить его слова. Заснул он быстро, уложив голову на согнутые руки. Ну что за ребенок, — качает головой Шичиро, доставая из шкафа ещё одну подушку. Подождала ещё с десяток минут, а после тихонько открыла дверь и дотронулась до плеча сидщего на порожке юноши, привлекая тем самым к себе внимание. Приложила палец к губам и кивком головы пригласила в дом.       Не убежит же Генья из-за её выходки?       Засыпала Оота, впервые за всё это время, с улыбкой, сжимая пальцами горячую и мозолистую руку Шинадзугава, чувствуя, как тот сжимает её руку в ответ.