Штормовое предупреждение

      Шичиро украдкой рассматривала своего спасителя, подмечая глубокие и уродливые синяки под глазами, полопавшиеся капиляры и вздутые маленькие венки на висках. У Шинадзугава белые, больше напоминающие пепел, волосы и взрослый взгляд на мир. Оота с удовольствием жмется к его разгоряченному, пропахшему свежей землёй телу, надеясь, что мальчишка не видит её раскрасневшихся щек и ушей. Шичиро всегда покрывалась красными уродливыми пятнами, стоило только ей разозлиться или засмущаться. И она искренне надеялась, что эта особенность не передалась и этому телу.       Рана ныла, остро реагируя на каждый неосторожный вздох или выдох, из-за чего Шичиро пришлось вспомнить подсмотренные некогда в одной из книжек практики по медитации, надеясь, что те помогут стать более чуткой к изменениям происходящим в её теле. Оота старалась вдыхать и выдыхать глубоко и медленно, насыщая тем самым кровь кислородом. Обещанное некогда спокойствие девушка не ощущала, но хотя бы так смогла отвлечься от тяжёлых и горьких мыслей, что словно пчелы жалили её утомлённый разум. Ей больше не вернуться домой, — нашептывал тихо чужой детский голос, — «в своё время».       И как бы Оота не пыталась придумать хоть какое-то логическое объяснение происходящему, чужой голос становился все громче и громче.       — Ещё рано, — произнес тихо Шинадзугава, заставляя испуганно дёрнуться Оота, — спи.       Он сонно приоткрыл один глаз, фокусируясь на перепачканных в земле и пыли волосах Оота. Нащупал край циновки, подтягивая ту к своему подбородку и накрывая Шичиро. Дышать сразу же стало нечем. Шинадзугава расслабленно выдыхает. Оота попыталась подтянуться, чтобы вылезти из тёплого кокона из одеял и наброшенной сверху соломенной циновки, но только ойкнула громко от резкой боли.       — Спи, — мычит Шинадзугава, переворачиваясь на другой бок.       — Не хочу больше.       — Тогда, другим не мешай, — и зло дёргает на себя одеяло с циновкой, опаляя нежную детскую кожу Оота холодным утренним воздухом.       Оота не могла сказать сколько сейчас времени. Шинадзугава перенес ее ближе к дровнику, под импровизированный навес из соломы и тонких веток, перевязанных между собой тонкой веревкой. Он так же не забыл обложить камнями маленькое кострище, над которым висел железный чайничек. Угли в кострище уже успели остыть. Раз остыли — значит около пяти или шести утра, — размышляла Шичиро, аккуратно привстав на локтях и оглядевшись по сторонам.       Шичиро знала, что Шинадзугава похоронил её мать и младшего брата за домом, под цветущим желтыми и круглыми цветками кустом. Рядом с маленьким забором. Он сам ей об этом сказал, как только Оота пришла в себя в первый раз. И пообещал сопроводить, как только ей станет легче. Также Шинадзугава не назвал своего полного имени, будто боясь, что та не запомнит или не переживёт ту первую ночь.       Оота попыталась сесть. Тихонько и не спеша, медленно выдыхая через нос, расслабляя диафрагму. Вставала также аккуратно. Ноги бесконтрольно дрожали, как желе, но Шичиро смогла устоять, хватаясь руками за сложенные друг на друга поленья. Ничего, — утешала себя Шичиро, — ничего…       Засадив несколько тонких и болезненных заноз, девушка попыталась сделать шаг вперёд. Маленький и неуклюжий. Осторожный. На секунду боль отступила из-за наполнявшей всё её тело радости. Она жива.       — Ну и куда ты? — Шинадзугава садится, потирая глаза своими большими мозолистыми ладонями.       — В туалет, — без какого-либо стеснения ответила ему Оота.       — Давай отведу, — подросток широко зевнул, не в силах сбросить остатки так желанного сна. Шичиро догадывалась, что Шинадзугава совсем не спал последнее время, без устали следя за её плачевным состоянием: обтирая намоченной холодной водой разгоряченное от лихорадки тело и поя лёгким рисовым супом.       — Не нужно, — помотала головой Оота, опасно накрениваясь вперёд корпусом, — я сама.       — Ты на ногах с трудом стоишь, — не слышал тот, поднимаясь и обуваясь в соломенные дзори, в такие же, как и у неё, стоявшие рядом с их лежбищем.       Оота попыталась вырвать свою руку из цепкой хватки Шинадзугава. Он был старше её на несколько лет, если не больше, точнее предполагать она сомневалась. Шичиро не знала сколько лет этому телу, как и не знала, где именно сейчас находится и какой сейчас год. Вопросы копились, как падающий снег на вечнозелёный куст с дикой ежевикой, что рос там дальше, за буреломом. Воспоминания перемешались, и Оота никак не могла это исправить.       Шинадзугава был терпелив, но дышал недовольно и громко, помогая Шичиро дойти до кособокой постройки, стоящей в отдалении от дома. Сам парень отошёл к кустам, на ходу развязывая завязки на своих широких штанах. Шичиро поморщилась, но промолчала.       К дровнику девушка возвращается одна. Закинутые в кострище дрова громко потрескивали, выпуская вверх столп ярко-оранжевых искр. Спасителя рядом не было, как и пустых вёдер, в которых некогда Оота приносила воду с колодца, находившегося у подножия возвышения.       Боясь упасть и совсем остаться без сил, Шичиро прислонилась к стенке дровника, бездумно глядя на закрытые изнутри окна дома. Сейчас трудно было представить, что внутри этого маленького дома произошло столь ужасное преступление. «Почему она сделала это?». Ответа на этот вопрос Оота никак не находила. Возможно, когда память к ней вернётся, что-то да удастся понять?       Шинадзугава принес полные воды ведра, успев умыться у колодца, вылив на себя ведро холодной, чуть ли не ледяной воды. Влажные волосы блестели на солнце, а ворот рубахи был мокрым, как и длинные рукава. С помощью деревянного ковшика он наполнил чайник и поставил тот на огонь, подкинув ещё одно узкое поленье в кострище.       Шичиро осторожно приблизилась к одному из вёдер, всматриваясь в мутное отражение в глади воды. Различив только чёрное пятно. Попыталась присесть на корточки, чтобы умыться, но вместо этого опрокинула на себя ведро, бухнувшись на задницу.       — Идиотка, — прорычал Шинадзугава, одним махом поднимая её с мокрой земли.       — Прости, я не хотела, — попыталась оправдаться Оота, чувствуя на уголках глаз непрошенные слезы.       Шинадзугава присел перед ней на одно колено, пытаясь выжать ткань домашней юката. Сейчас они были одного роста, и Шичиро не нужно было запрокидывать голову. На его правом веке Оота смогла заметить маленькую родинку, как и россыпь черных точек на носу и подбородке.       — Принесу ещё воды, — подросток насильно усадил Шичиро на импровизированную лежанку, не обращая внимания на горькие слезы, что никак не могла сдержать она из-за боли. — Сними чайник с огня и прошу, — выдыхает сквозь зубы, — не разлей и его.       Шичиро быстро кивает, смахивая пальцами слезы с щек и глаз, хлюпая забившимся носом. Ждет с несколько минут, убедившись, что мальчишки рядом нет, и быстро развязывает узел на поясе юката. Мокрая ткань неприятно липла к коже и царапала неперевязанную ничем рану. Оота скинула с себя юката, оставаясь в нательном платье. Его так же нужно было снять, но Шичиро медлила.       Закипел чайник. Шичиро потянулась за палкой, аккуратно поддевая ей ручку чайника с крючка и отпуская его на землю, возле кострища. После, накинула на плечи одно из одеял, укутываясь в него с головой. И больше не считая Шинадзугава своим спасителем. Изувер, вот он кто!       — И чего насупилась, как мышь на крупу? — он ещё и издевается! — Могла и благодарней быть к своему спасителю, синеглазая.       — И чего ты хочешь? — Шичиро смогла унять дрожь в своём голосе. — Денег у меня нет, как и родителей, что могли бы заплатить тебе…       — Простого «спасибо» было бы достаточно, — резко перебивает Шинадзугава Оота, хмуро глядя на неё, — у меня младшая сестра одного с тобой возраста. Что я за человек, если бы оставил тебя помирать в богом забытом месте? Отец бы с меня шкуру спустил, узнав только об этом. Неправильно это. Не по-людски.       — Я бы оставила, — шепчет глухо Оота, надеясь, что Шинадзугава её не слышит.       Ей только предстояло узнать этот незнакомый и опасный мир. И так глупо бросаться к кому-то на выручку?       — Я из соседней деревни, — продолжил тем временем Шинадзугава, разливая кипяток по глиняным высоким кружкам, — что в трёх днях пути отсюда. Искал отца, а нашёл тебя, синеглазая. Старик выиграл денег и загулял как обычно.       Шичиро посмотрела на него удивлённо, позабыв о ноющей ране и холоде, от которого все никак не удавалось избавиться.       — Жить с нами будешь, — что? Когда она успела прослушать сказанное им до этих странных слов? «Как это с нами?» — Семья у нас большая, ещё мелкий на подходе, матери все тяжелее с каждым днём передвигаться. А так, хоть, ты за малыми присмотришь да где по хозяйству поможешь.       — Нет, — её и без того посеревшее лицо стало ещё бледнее. Как у призрака.       — Это не обсуждается, — Шинадзугава всунул ей в руки одну из кружек, добавив какой-то жёлтый порошок из бумажного маленького конвертика. — Ты мне обязана жизнью, синеглазая.