Множественные умы принца Преисподней

Внимание! В следующей главе присутствует описание смертей, физического и эмоционального насилия и она может быть травматична для некоторых читателей. Читайте с осторожностью! Одри знала, кого увидит в кресле сейчас. - Здравствуйте! Я Одри. - Привет, Одри. Я Салли. - Расскажи о себе. - Мне кажется, я умерла. - Что заставляет тебя так думать? - То, что я помню о последнем воскресенье. - Поделишься со мной? - По утру, день был самый обычный. Разве что в гостинице, за которой мы следим, должна была появиться гостья. Уже третья, невиданный аншлаг. Но я оставила эти хлопоты на мужа. Была хорошая погода, мы с дочкой пошли погулять. Сначала прошлись по лесу, а затем зашли к Сарре, у нас все её знают из-за её чудесного сада. Аалин бегала вдоль грядок, задавала миллион вопросов, выглядела такой счастливой. Мы вернулись в гостиницу, и тут по деревне разнёсся крик. Это было ужасно. Казалось, что закричали сразу все. От ужаса и боли. Я попросила дочь остаться внутри и пошла проверить, что произошло. - Что вы увидели, Салли? - Так не бывает. Может, это был кошмар? Наверняка, кошмар. Иначе и не объяснить. Отрицание. Что ж, Одри бы и сама не поверила, скажи ей кто месяц назад, что у жителей одного населённого пункта одномоментно у всех взорвались глаза. - Должно быть, вы увидели нечто, что испугало вас. - Да! - в голосе Салли была истерика. - Все, буквально все, потеряли зрение. Одновременно. И таким жутким способом. Вместо глаз зияли кровоточащие дыры. Куда бы я ни посмотрела, все люди вокруг были лишены глаз. Я как будто попала в трешовый ужастик.  - И что вы сделали? - Я снова обошла всю деревню. Точнее, в этот раз я бежала. И всюду я видела ослепленных окровавленных людей. Я бежала, не разбирая дороги. Пока не врезалась в человека. Высокого кудрявого брюнета. Он спросил у меня, где церковь, я показала, махнув рукой и тогда он… - Да, Салли? - Он свернул мне голову. В “Астрее” стало тихо. Первая, кого Давид убил, была невиновна. Этого уже не исправить. Но в тишине, упрямый голос Давида шептал: “Прости меня, прости меня, прости меня…” Впереди были ещё четыре души. В первую секунду, Одри показалось, что в кресле сидит Кассиэль. Высокий широкоплечий афроамериканец с короткой стрижкой, шрамом на щеке и тяжёлым взглядом. Но парнишка был явно попроще. И был совсем юным. Семнадцать? - Привет, я Одри. - Даниэл. - Расскажи о себе, Даниэл. - Я это не люблю. - Не любишь говорить о себе? - Да. - Почему? - Я плохой человек. - Кто так решил? - Моя классная, моя никчёмная мать, копы, судья, сокамерники в тюрьме для подростков… - Кажется, у тебя было тяжёлое детство. - Эт точно. - Поделишься? - Единственное, что хорошо, - я был единственным ребенком. Хотя бы никому больше такое не досталось. - Какое? - Мать наркоманка. Она занималась сексом за деньги, когда я был в комнате. Она швырялась до беспамятства, когда я был в комнате. Она редко готовила. Я научился делать простые блюда ещё до того, как научился читать. В школе было не очень. Я часто дрался. Этот шрам на щеке - со второго класса. Меня постоянно вызывали к директору, оставляли после уроков, отстраняли от учёбы на день, два, неделю… Я стал прогуливать. Связался с не самыми хорошими ребятами. Но они знали: я не делаю ничего незаконного и при мне нельзя даже говорить о наркотиках. И тем не менее, посадили меня в 14 за хранение с целью распространения. Мама достала крупную дозу, и пока была под кайфом, решила, что лучше, чем моя сумка, места для неё не найти. Я вышел в школу, и мимо меня прошла натренированная собака. Сбила с ног. Никто не поверил, что я не знал, что внутри. Матери было наплевать, что сын идёт в тюрьму, её лишь злило, что столько дряни пропало. В тюрьме, на самом деле, было не так уж и плохо. Эт была больше как исправительная школа. Наконец-то нормально выучился читать, выровнял математику, накачался. Сокамерники меня не жаловали, говорили, я подлиза. А я просто хотел жизни получше. В 17 я вышел. Снаружи было очень страшно. Я ничего не умел, кроме того, что быть проблемным подростком. Увидел сообщения, что маленькая община ищет новых членов. Поговорил с пастором, он очень заинтересовался моей историей, сказал, что именно такие как я, ему и нужны, заплёл не очень понятную хрень про грех моей матери, но в целом, был добр. В деревне было пара пустующих домов. Меня поселили в одном из них. Я там всего неделю жил. Ходил и помогал местным с разными мелкими починками.  - Ты был в церкви? - Нет, пастор сказал, что пока не моё время и что когда будет нужно, он меня позовёт. Одри поняла, что парнишка был в деревне как следующая жертва зверю. В церковь его не пускали, говорили про грех в крови. Точно как и ей. По телу прошёлся неприятный холодок. - Расскажи про последнее воскресенье. - С утра пастор послал меня починить окно старику Уилфреду. Починка оказалась тяжелее, чем он думал, я провозился пол дня. Распрощался с дедулей и шёл домой, когда услышал крик. Это было ужасно. Кричали сразу все. И у всех вместо глаз были кровавые раны. Я в своей жизни видел всякое дерьмо, но такое - впервые. Люди растерянно бились о стены зданий, не понимали, где они, падали у себя дома. Больше всего раненых было в церкви. Я бросился туда. Нашёл знакомых, которым я помогал с починками, стал провожать до дома одинокую леди. Она была в шоке и кричала какой-то бред. Это лишь добавляло к общему кошмару. Но потом стало хуже. Возник этот мужик с топором, который просто мочил беззащитных испуганных людей, лишённых зрения, не говоря ни слова. Я стал подгонять леди у меня на руках, надеясь укрыться от психа в её доме. Куда там. Он нагнал нас как раз плюнуть. Отрубил ей голову, а мне рубанул прямо в грудь. Кажется, попал прямо в сердце. Было очень больно. А потом всё прошло. - Скажи, Даниэл, ты когда-нибудь влюблялся? - Сексом занимался несколько раз. С девчонками, которые как и я, толком не знают, что делают. Даже не понял, понравилось ли мне. А влюбиться… У меня была глупая влюблённость в училку. Ну, то есть, в одну из наших тюремных надзирательниц. Она была молодая, лет на восемь старше меня. Добрая, но умеющая ставить границы. Скажи я ей, что чувствую, она бы меня строго отшила. Но я всё равно ей благодарен. Впервые видел добрую девчонку, которая умела отшивать. У нас все добрые связывались с самыми отстойными парнями. Жалели их, надеялись на лучшее, а в результате оба заканчивали плохо. Я только с помощью этой женщины понял, что можно быть добрым и всё равно говорить “нет”.  - Ты влюбился в потрясающего человека и научился у неё очень важной вещи.  - Да. Одри молчала. Парнишка был прекрасен. Столько оборвавшихся надежд. Всего 17. Ещё ребёнок. Столько пережил и остался верен себе, так хотел стать лучше. Но выбрал совсем не ту общину, где он мог это сделать. Такая трагедия. И эту трагедию вместе с ней переживали Микаэль, Рафаил, Кассиэль и Давид. Оглушённые горем, молчаливые. Но в кресле уже сидел кто-то ещё. Нервная девочка-подросток, натягивающая рукава кофты на ладони, неумело прикрывающая столь типичные тонкие полоски. Сэлф харм. - Привет. - Привет. - Я Одри. - Джейн. - Расскажешь о себе, Джейн? - Не хочу. Получится тупо. Вечная шарманка всех людей моего возраста: “Мои предки меня не понимают.” - Люди говорят это, потому что зачастую их родители в самом деле их не понимают. - Или потому что эмоциональная сепарация от родителей - отстой. - Она и вправду отстой. - А как было у вас? - О. Когда мне было 11, мой отец на волне религиозного фанатизма попытался меня отравить. Его убили агенты ФБР. Они подоспели вовремя. - Крууто! - Думаешь? - Я не думаю, что вам было круто в этом, простите. Но я думаю, что вы правда меня поймёте, потому что прошли через что-то похожее. - Так расскажешь о себе? - Да. Я родилась в этом отстойном месте посреди ничего. Единственный плюс - нормальная экология. Да и то, не уверена. Потому что в этом месте на грядках ничего не растёт. Если ты не кудесница Сарра. У которой две супер силы: выращивать что-то живучее на наших скудных землях и быть атеисткой среди этого скопления святош. - Святош? - Да, неточное слово. Совсем не святых тронутых на религии людей. Мои родители всегда такими были. В деревне даже пастора не было, но они молились перед иконами перед сном, брались за руки и молились перед едой, видели божьи знаки во всём. Однажды, мне было лет шесть, и я сильно заболела. И я помню как мама подошла ко мне, и вместо того, чтобы помочь, утешить или дать лекарство, стала выпытывать, что за грех я совершила, что бог послал на меня такую кару. Представляете? Я ещё читать толком не умела, а мама спросила, как я прегрешила. Примерно тогда на меня в самом деле скатился смертный грех. Уныние. Ну, то есть, я развила депрессию. В моих детских воспоминаниях, вся наша деревня серая. Дома, деревья, жухлые растения, страшная заброшенная церковь в самом центре, кожа и глаза соседей. - Как ты начала резать себя? Джейн вздрогнула и натянула рукав до самых кончиков пальцев. - Вы знаете меня несколько минут и заметили. А мама - нет. По её щеке скатилась слеза. Она нервно вытерла лицо и продолжила рассказ. - Это было незадолго до того, как к нам приехал новый пастор. Я снова поссорилась с мамой, захлопнула дверь, села на кровать и так сильно впилась ногтями в руки, что оцарапала их до крови. И в этот момент крови и боли, я вновь увидела цвета. Листья деревьев за окном стали зелёными, кровь - красной, моя кожа - светло-бежевой, а постельное бельё мерзко розовым. Я бы такое не выбрала. Это походило на галлюцинацию, на наваждение, я не поверила. Взяла канцелярский нож, которым точила карандаши, нанесла ещё порез и снова вместе со вспышкой боли вернулись цвета. - Я не видела в деревне школы. Где ты училась? - В интернете, собирающим детей из похожих вымирающих деревенек.  - Как было в школе? - Никак. Училась я неплохо, а остальное учителям было неважно. В комнате я была тихой тенью, девчонки научились меня не замечать. Одна соседка даже с парнем своим целовалась, когда я была в комнате. В присутствии остальных она такого не делала. - И тебе нравилась жизнь комнатного цветка? - Да, это лучше жизни белой-вороны-атеистки. - Когда приехал новый пастор, что-нибудь изменилось? - Хм… Родители стали ещё фанатичнее с одной стороны, но с другой, внезапно отстали от меня. Упивались своей вновьприобретённой общиной, говорили о новом смысле, о том, что они выстроят новый мир. Смешно. Строение нового мира не может начаться в таком месте как это. - А гибель старого? - А гибель старого, пожалуй, в нём и началась. - Расскажи, как ты помнишь то воскресенье. - На выходные, нас вышибают из школы домой. Родители отправились в церковь, я сидела в комнате и читала “Говори”.  - Очень хорошее произведение. Книгу или графический роман? - Графический роман. Перечитывала. Мне нравилось, что героиня пережила всю эту боль. Я так хотела оказаться в конце книжки, когда у меня самой есть, с кем поговорить. В общем, я читала, когда раздались жуткие крики. Книжка, конечно, мрачная, как и наша милая деревня, но такого не бывало никогда. Сразу вспомнилась легенда про то, что когда-то все жители этого места исчезли. Я выбежала на улицу и увидела… - Что ты увидела, Джейн? - Даже в ужастиках, что я видела, такого не бывало. У всех вместо глаз были раны. Тысяча растерянных орущих от боли и ужаса слепцов. И почти никто друг другу не помогает. Их было так много, и каждый из них был одинок в своей боли. Я попыталась поговорить с соседями, помочь, но они были в шоке, не могли говорить внятно. Когда я подошла к четвёртому одуревшему подряд, то вспомнила, что помогало мне. Дала ему затрещину, а потом спросила, как я могу помочь. Он даже поблагодарил. Я не знала его, но он жил недалеко. Попросил помочь дойти до дома. Я повела его под руку, но тут заметила, что в криках что-то изменилось. Появилось направление, как волна, после которой наступала тишина. И эта волна двигалась к нам. Я не хотела особо вникать в то, что это может означать. Просто поторопила соседа. Мы почти дошли до дома, когда на нас напал парень с топором. Тогда я поняла, что волна ужаса и тишина после - это смерть, которую он несёт. Кажется, моей последней мыслью было “Ну, отмучилась своё.” Он ударил меня прямо в горло. Я теперь, наверное, почти-безголовая-Джейн. Так быстро, даже боли почти не было. Но один цвет я успела заметить: его красную радужку. - Ты так мало пожила. - Мало и бестолково. Никто меня не запомнит. Родителей точно грохнул этот красноглазый. Соседки поплачут два дня для вида, а на третий забудут, как я выглядела. Близких друзей у меня не было.  - Я тебя запомню, Джейн. - Правда? - Да. Я запомню твою искренность, твою надежду. И что у тебя хороший вкус в книжках и жизнь, состоящая из скверных обстоятельств. - Была. - Была, Джейн. Ты была. Ты оставила свой маленький след. Я запомню. - Спасибо. Кресло опустело. - Одри, ты отлично держишься. - Спасибо, Гавриил. - Подыши немного, полюбуйся на сад. - Тут приятно. - Расскажи о какой-нибудь книге, которую ты здесь читала. - А мне бы помогло перечитать её именно сейчас. Я читала Эриха Фромма. “Искусство любить”. Он видел в любви не чувство, а акт, действие, требующее от индивидуума усилий, осознания себя. Акт выбора и смелости. Он отвергал поверхностные эмоции, которые принято называть этим словом и требовал более основательной работы над собой, чтобы то, что есть у человека было достойно звания любви. - Звучит интересно и важно. В самом деле перечитай, Одри. Ты готова продолжить? - Да, Гавриил. В кресле сидел мужчина лет сорока. Он казался задумчивым. - Здравствуйте. Меня зовут Одри. - Приятно познакомиться, Одри. Майкл. - Вы жили в деревне? У вас городской вайб. - О, да. Я не из этих мест. На самом деле, я исследователь. - Что вы исследовали? - ЛГБТ подростков в странах с авторитарным режимом. - Сложная тема. - И важная. Ужасно - жить в государстве, которое просто делает вид, что тебя нет. Моё исследование - не количественное, а качественное. Я читал письма, опубликованные в группе “Дети-404” в российской соцсети “ВК”. Выделял основные темы, описывал сложности этих подростков. Было пару писем с благодарностью. Многим проект помог найти надежду и кого-то, кто готов выслушать, не осуждая. Но были просто очень печальные письма. Я не мог заставить себя начать разбирать их. Тогда я решил, что возьму отпуск, поеду в тихое место, запрусь в комнате, и не выйду оттуда, пока львиная доля работы не будет сделана. - А кем вы работали? - Социальным работником в убежище для женщин, переживших насилие.  - В чем заключается работа на такой должности? - Это совместительство терапии, проф.ориентации, помощь таким женщинам осознать себя, найти свой способ жить вне зависимых отношений, не дать им зайти в новый абьюзивный роман. - Звучит как очень важная работа. - Да, но выматывающая. После этого дома я был тихоней, который любит читать фэнтези и играть в фэнтезийные же ролевые игры на компьютере. - Baldur’s Gate? - О, лучшая игра прошлого года. К сожалению, нет. Моя техника её не потянет. И “Ведьмак” последний мне не зашёл. Слишком про секс. Я играл в олдовый “Скайрим”. - И вот, вы взяли отпуск. - Да. Специально выбрал глушь, заказал гостиницу на две недели, загрузил на ноутбук всю документацию, не надеясь на качество интернета в этой дыре, с болью в сердце потёр “Скайрим” и уехал сюда. - Сколько дней вы провели в гостинице? - Ровно неделю. - Вам удалось продвинуться по исследованию? - О, да. Безусловно. В моем номере на полу лежал огромный ватман с разбором тем, уже начали выстраиваться некоторые части. Пару тем были полностью готовы. Я был доволен проделанной работой. - В воскресенье вы тоже работали, Майкл? - Я потратил на это пару часов утром, а затем решил пройтись по деревне. В начале это было приятно. Так тихо. Деревья кругом. А потом. Вспышка света. Этот ужасный звук - тысяча возгласов ужаса и боли. В той части деревни, где я находился, никого не было, я побежал в ту сторону, откуда ударил свет. - Что вы увидели? - Настоящий кошмар. Десятки раненых людей, лишённых глаз. Напуганных до безумия. Почти все жители деревни перестали видеть одномоментно. Из прорезей глаз текла кровь. Люди явно испытывали боль, но ещё больше - страх. Большинство было в шоке и едва осознавали ситуацию. Я подошёл к кому-то, попробовал заговорить, но он лишь шептал: “Что со мной, что со мной, что случилось…” Я не уверен, что он даже слышал меня. Потом я услышал падения тел. Обернулся на звук и увидел парня выше и моложе меня. Он ударил меня в висок с неестественной силой. И так всё закончилось. - Что вы чувствуете? - Упущение. Мне жаль, что я не успел. Не успел доделать и опубликовать своё исследование, не успел помочь своим подопечным, не успел создать семью, не успел прочитать все книги Чайны Мьевиля, не успел поиграть в “Скайрим” с новым интересным модом. - Я бы с удовольствием почитала такое исследование. - Боюсь, для этого вам придется начать его заново. - Хмм… Скажите, Майкл, все материалы остались в вашем номере в гостинице? - Да. - Я постараюсь их найти и опубликовать от вашего имени. - Вы сделаете это? - Не могу точно обещать. Но я попробую. Хотя бы узнаю, что с материалами. - Спасибо вам, Одри. - И вам, Майкл. Вы заставили меня о многом задуматься. И Одри правда думала. О женщинах в убежище, о ЛГБТ подростках в России, о том, что если они умрёт сейчас, то слишком много останется недоделанным и недосказанным. Разговор с Майклом настраивал спешить жить самой. Меж тем, в кресле сидел её последний гость. - Здравствуй. Я Одри. - Привет. Нил. - Расскажешь о себе, Нил? - Я странствующий художник. Сначала приезжаю в город побольше, рисую там скетчи-портреты туристов и продаю готовые работы, живу в хостеле, коплю немного, а потом еду в глушь, рисовать для души. - Так ты попал в деревню?  - Да. Леса вокруг, мрачная, но живописная церковь в самом центре, мрачная легенда в истории места - всё идеально подходило. Я приехал в гостиницу, но почти не находился там, пропадал в лесах в округе. Когда мне надоело рисовать закатное солнце сквозь ветви деревьев, я переключился на саму деревушку. Было несколько живописных двориков. А церковь я решил начать рисовать в воскресенье.  - О, Нил… - Я думал, что начать рисовать это место во время мессы - хорошая идея. Думал, услышу орган или церковный хор. Для большего погружения в атмосферу. - О, нет. - Сначала я услышал звонкий голос пастора и восторженные ответы паствы. Поначалу я не понял, что что-то не так. А затем услышал недовольные крики мужчины. Затем его же крик, но другой, как от боли. Затем уже женские. А потом… Этот восхитительный свет заполнил всё. Я испытал такую эйфорию в этот момент. Но когда он прервался, воздух взорвался сотнями криков. Двери церкви распахнулись, лишённые глаз испуганные люди пытались куда-то идти наощупь. А я заглянул внутрь. Весь пол был залит кровью. В этой церкви приносили человеческие жертвоприношения, а я стоял в нескольких метрах и рисовал. Меня пробрало от жути. Я замер и не мог двинуться с места. И тут в толпе появился он. Он шёл, как волна смерти. И я не смог убежать. Так и стоял у распахнутых ворот, как вскопанный, с широко распахнутыми глазами, скованный ужасом. Кажется, стах убил меня раньше, чем тот парень. - Это ужасно. Мне так жаль, что ты прошёл через это. - Я даже не уверен, что мне жаль. - Правда? - Это было ужасно. Но с точки зрения художника, я не мог не восхититься торжественным ужасом происходящего. Это было настолько чудовищно, что многим хотелось бы взглянуть. В этом ужасе было своё величие. Я увидел настоящее чудо. Это многого стоит. Может, даже жизни такого бродяги как я. Одри снова замолчала. - Сарра, Билл, Дорис, Джеймс, Салли, Аалин, Даниэль, Джейн, Майкл, Нил. - Спасибо, Одри, - сказал Микаэль. Это было... познавательно и глубоко. - Одри, теперь твоя очередь. Теперь я покажу тебе. - Что, Гавриил? - Чтобы правильно любить, тебе нужно стать целой. Залечить раны в душе. Три: подвал, мать со стаканом, жертвоприношение. - Там необходима длительная терапия по проработке травмы. - Я ускорю. Возможно, в конце ты потеряешь сознание. Это трудно. Сделай три вдоха и выдоха. Одри послушно дышала. А затем. Существо в подвале - просто девушка. Не я отправила её в подвал, а отец. Я бы не смогла её спасти. Вокруг были люди сильнее и взрослее меня, которые знали и не делали ничего. Я не виновата. Не важно, что было в стакане. Мама любила меня достаточно, чтобы достучаться с того света и предупредить. Я возьму с собой лучшие воспоминания из детства и они помогут мне пережить тёмные моменты. Я - не жертва. Одно событие, каким бы ужасным оно не было, не определяет меня. Я продолжу свой путь, зная, что в "Астрее" у меня не один, а трое ангелов хранителей. И целая свора демонов в придачу. Вся моя боль не определяет меня. Это вещи, случившиеся со мной, но это не вся я. Я прощаю их себе. Я принимаю себя. Я, пережившая то, что я пережила, достойна любви. Достойна жизни. Достойна быть аватаром Астреи. Я смогу. Я справлюсь. Я есть. Как и предупреждал Гавриил, Одри упала в обморок.