Миг и наши пути пересеклись

      Жизнь Фэн Синя была проста и понятна, когда ему было 15 лет. Боевые искусства, наследный принц, учеба. Не то чтобы каждый день повторял предыдущие (когда ты служишь Его Высочеству, такое перестает быть возможным, спросите Собирателя цветов, а ведь он имеет дело с уже восемьсот лет как не подростком), но все же жизнь Фэн Синя имела свое логическое направление. Он не собирался доживать прямо уж до старости. Отдавал себе отчет, что умереть за принца, вероятно, придется куда раньше. Но это, вроде как, и было самоцелью. Поэтому да, Фэн Синь был счастлив жить свою не очень разнообразную, но крайне логичную жизнь, в которой его собственным желаниям места не было.       Му Цин постоянно посмеивался над подобным виденьем жизни (это выражалось в закатывание глаз и фырканье, но телохранитель наследного принца прекрасно умел считывать посылы этого помойного кота). Подобные реакции от кого-то вроде Му Цина были унизительны сами по себе. Фэн Синь был все же аристократом, телохранителем принца, а тут подметала в храме. По прошествии лет Фэн Синь готов был признать, что в те годы не был лучшей версией себя. Он был мелким, зарвавшимся поганцем, который считал, что весь мир уже лежит у его ног, раз ему доверили нечто столь важное для всей империи. И вознесения не потребовалось, чтобы осознать сию простую мысль.       После расставания с принцем Фэн Синь много путешествовал, помогал людям и будто даже панически боялся задержаться где-то надолго. Он отчаянно запрещал себе испытывать облегчение, от того, что сбежал из той проклятой лачуги, пропитанной скорбью и безумием, но со стыдом признавал, что все же стало легче.       Затем он злился. Ох, как же Фэн Синь злился! На Му Цина, на Се Ляня, на императорскую чету, на родителей и вообще весь мир. Несмотря на происхождение, навыки и опыт, он все еще оставался ребенком. Все они на самом деле. И по мере взросления злость сменялась непониманием. Как взрослые вообще это допустили? Почему ребенок, пусть и небожитель разгребал этот хаос. С чего все вообще решили, что он способен на это. Затем он повзрослел еще и осознал, что нет никаких взрослых. Всё те же напуганные дети, только теперь более осторожные и усталые.       Может поэтому он не решился осесть где-либо и, хотя бы попытаться построить семью. Чего он вообще мог дать женщине и ребенку? Ворох сожалений и ночные кошмары в придачу? Даже звучит жалко.       Возможно он бы мог попытаться найти друзей или знакомых. Податься в заклинательский орден, но при мыслях об этом сердце сжималось в маленький кровоточащий комок и ничего так сильно не хотелось, как упасть навзничь и молить о пощаде. Поэтому Фэн Синь просто шел вперед, сжимая зубы, надеясь, что однажды настоящее покажется ему лучше того страшного, но такого сладкого прошлого.       Ближе к тридцати годам Фэн Синь понял, что желанного порядка и простоты в его жизни отныне никогда не наступит. Дни проходили в совершенствовании боевых навыков, помощи людям (и то, скорее, как дань уважения деяниям принца), бесконечной дороге и сильно запоздалых поисках Его Высочества (а если он и надеялся встретить еще одного старого знакомого, то это было просто бредом после ранения или же алкогольной мутью).       Единственной константой с пятнадцати лет осталась злость на Му Цина. Этот поганец-предатель. Ушел и бросил, растоптал все что было. Порой робкий внутренний голос вопрошал «А что было?», не получая ответа на вопрос. В такие дни Фэн Синь сжимал зубы еще крепче, хмурился сильнее, а в оружии переходил на меч, ведь именно в ближнем бою не требовалось холодной головы и четкого расчета. Требовалась ярость, а этого добра при мыслях о поганом помойном коте у Фэн Синя было в достатке.       Что было у него с Му Цином? Все у него было. Ненависть, зависть, гордость. Споры до хрипов и драки до крови. Взаимопомощь, доверие, понимание. Всего у него с Му Цином было в достатке. Как он мог переступить через это? Как мог бросить, его?!       В тот момент, как эта мысль смогла оформиться в голове, Фэн Синя настигла Небесная кара. Перовое, что увидел новоявленный небожитель было лицо Му Циня. Чертов Му Цин не постарел с последней встречи ни на день, навечно оставшись двадцатилетним юнцом. Самому Фэн Синю пошел четвертый десяток, отчего и разница во внешности и слегка в ширине плеч (не без гордости отметил Фэн Синь) теперь четко бросалась в глаза.       Фэн Синь ударил первый. За что конкретно бил не знал, но не мог ни ударить, ни прикоснуться, ни почувствовать выжигающего вены азарта. Позже вечером, лежа в кровати гостевых покоев генерала Мингуана бывший телохранитель решил, что это за предательство Его Высочества. Фэн Синь, конечно, никогда не был спокойным человеком, но уж бить людей и слова не дав сказать. Он был уверен, что перерос подобную импульсивность. Хотя это же был Му Цин. Гадкий, ненавистный Му Цин. С этим своим юным, необремененным печалью лицом. И это в то время, когда Его Высочество сходил с ума. Как они голодали, побирались. Как он сам изводил себя горем. В эту ночь Фэн Синь спал без сновидений.       В новой жизни небожителем вопрос «А что у него с Му Цином?» пришлось задавать себе постоянно. В основном, потому что его задавали окружающие. Ничего у него с Му Цином. Общее прошлое и море недопонимания. На удивление, слаженность действий и доверие (хотя бы в бою) вернулись быстро. Быстрее, чем сами генералы хотели. Ужасающе продуктивный дуэт, пока не разносят Небесную столицу.       Мысль о том, что Му Цин бросил именно его была задвинута глубоко в сознание. Фэн Синь не считал себя кем-то особенным. В его жизни был порядок (пока этот подметала не перетянул на себя добрую часть внимания принца, он не ревновал, ладно), боевые искусства, наследный принц, его защита. У Фэн Синя просто не было прав обижаться на Му Цина. Он злился за Его Высочество. На том Фэн Синь и порешил. Моральные дилеммы перестали его мучать, сон стал спокойнее, хотя бы постоянное фоновое беспокойство об одиноком будущем отступило. Жизнь, конечно, не стала более простой и понятной, но для его израненного сердца уже это было в радость. К тому же у небожителя было куда больше средств для поиска наследного принца. Этим Фэн Синь и занялся.       По старой памяти он продолжал проводить много времени в мире смертных, пока драный кот изводил несчастных людей, разрушая собственные храмы и статуи. И откуда столько самолюбования и спеси у бывшего слуги? Фэн Синь не то чтобы специально следил за новостями о храмах Сюаньчжэня, заняться ему нечем, вот еще. Просто их часто отправляли на совместные задания, и как любил повторять сам Му Цин: «От тебя зависит моя сохранность, так что будь добр оставаться в форме или не мешайся под ногами». Фэн Синь всегда отвечал на это одно и то же: «Свой мудрый совет себе посоветуй». А еще что-то внутри скреблось, не позволяя надолго оставаться без сведений о Му Цине. Будто в юношество вернулся.       Скорее всего это была боязнь вновь остаться одному, страх, тянувшейся еще из смертной жизни. Фэн Синь решил пусть будет так. До тех пор, пока он не найдет Его Высочество, дабы жизнь снова стала спокойной и понятной, пусть драный кот будет рядом и закатывает глаза на своем вечно юном лице.

***

      Оглядываясь назад Фэнь Синь думал, что восемьсот лет, разрушение Небесной столицы и борьба с Белый бедствием, пожалуй, слишком для принятия простой мысли: Они трое друг друга ценят, они друзья, но не привязанные. У каждого есть свои желания и жизнь, которую он должен строить, перестав оглядываться друг на друга и прошлое.       Поначалу это разрывало мир Фэн Синя. Он буквально не представлял, что делать дальше. Еще и Цзянь Лань с тайным ребенком. Ему казалось, что все его покинули и кошмар смертной жизни вернулся вновь. Му Цин ему ни слова про дружбу не сказал. И это после того, через что они вместе прошли. И не во всем этом хаосе даже дело. Они жили бок о бок восемьсот лет. Ходили на задания, выхаживали раненых друг друга, делили общие воспоминания и боль одни среди всей столицы, чтобы этот поганый кот первым делом побежал к Се Ляню признаваться в своих глубоких дружеских чувствах?! Это он держал его над пропастью, он его спас, и его даже не удостоили сердечной благодарностью. Он не ревновал Му Цина к Се Ляню, не могло бы произойти такого абсурда, когда он все обучение ревновал Се Ляня к Му Цину (хорошо, он ревновал, по крайней мере находил в себе мужество признать это). Просто он тоже хотел бы знать, что его хоть немного ценят. Это непонимание разрывало еще сильнее, чем то, много сотен лет назад.       Ладно, хорошо, Фэн Синь признавал, не все у них было гладко. Они много спорили и дрались, но у всех есть свой способ общения. И если у них он таков, это же не делает их менее близкими друг другу. Фэн Синю вот хватает смелости признать, что он хочет быть Му Цину другом. Он хочет знать, что с ним все в порядке. Хочет знать, отчего он весел и почему печален. Он хочет знать, что тогда восемь сотен лет назад Му Цину было тяжело его бросить. Именно его. Не Се Ляня, долг или обещания, а глупого телохранителя. Они же постоянно вместе. Если один спотыкается второй его поднимает (с руганью и кучей сарказма, но бросить даже мысли не пришло бы). И что было делать самому Фэн Синю, когда у него на руках осталась умирающая императорская чета и Се Лянь, который, хоть и оставался чудесным человеком и прекрасным воином, но был абсолютно бесполезен в обычных бытовых делах. И еще при этом умудрялся держать маску наследного принца, хотя единственное, чем ему оставалось править это их гнилая лачуга.       И потом, когда этот своенравный кот вернулся, со своими подачками, Фэн Синь, естественно, злился. Уж, не плясать же от радости, что единственный близкий и равный ему человек не вернуться решил, а пришел оскорблять собственным пренебрежением. А еще так сильно хотелось понять: Почему? Он имел на это право. Разумеется, он понимал все перипетии с матерью, он не идиот, ясно, но ему было плохо и хотелось быстрого решения. Он же помогал Му Цину всем, чем мог после падения Сянлэ. Он искренни им восхищался, он старался заботиться о нем, потому что видел — больше некому. Фэн Синь подкладывал ему еду, ведь сам Му Цин все отдавал Се Ляню с родителями, Фэн Синь накрывал его ночью тонким одеялом, ведь Му Цин ужасно мерз, но вечно его скидывал, Фэн Синь старался не рвать одежду, ведь знал, что Му Цин будет сидеть и штопать ее в темноте без сна, а если и рвал, то тайком пытался зашить сам. Фэн Синь… да сколько вообще такого было даже вспоминать глупо и все взаимно. Му Цин ведь тоже… Ах, отчего же было не поговорить? Почему они вообще никогда не говорят, только орут и дерутся.       Фэн Синь обнаружил себя у зеркала, поначалу даже не узнав. Из зеркала на него смотрел юноша, которым он когда-то был. Потерянный взгляд и страх за собственное будущее. Фэн Синь не собирался и в этот раз остаться без разговора, даже если он станет последним.       В новой Небесной столице их дворцы будто в насмешку разместили рядом друг с другом. Возможно надеялись, что они разнесут лишь свой околодок, пощадив другие дворцы. Напрасные мечты, уж за столько-то лет могли и понять.       Во дворце Сюаньчжэня никогда не было тихо. Младшие служащие ходили туда-сюда, но во всем прослеживался выверенный порядок. Каждый четко знал, что ему делать и где нужно быть. Дворец в самом деле отражал своего хозяина. Пока Фэн Синь несся сюда он даже не особо представлял, что скажет. Его не останавливали, но осуждающих взглядов он собрал вдоволь.       — Генерал Наньян, совершенный владыка в кабинете, позволите провести? — с идеальным поклоном спросил один из служащих, на что Фэн Синю оставалось лишь кивнуть. В кабинете Му Цина было пусто, что неудивительно с учетом продолжающегося восстановления дворца. Сам хозяин восседал за огромным столом, на котором хоть и громоздилось множество свитков, однако все они были разложены в соответствие с неким тайным порядком. Му Цин не сразу поднял на них взгляд, а когда осознал, кто пожаловал в его владения, с глубоким вздохом возвел глаза к небу, будто вознося молитву в надежде, что выше небожителей есть кто-то, способный справиться с этой напастью. Он взмахом руки отпустил служащего, обращая все свое внимание на Фэн Синя.       — Чего тебе нужно? Чем бы оно ни было у меня нет на это времени, — он звучал действительно устало, и Фэн Синь даже смутился собственной импульсивности, которую как надеялся давно перерос, но каждый раз все идет не так, когда дело касается Му Цина. Однако и отступать уже было бы странно.       — Почему ты не хочешь со мной дружить? — прозвучало по-детски глупо, но именно этот вопрос отчего-то всплыл в сознании.       — Что? — Му Цин скривился так, будто даже тратить время на нечто столь незначительное было ниже его достоинства — Никто в здравом уме не стал бы дружить с тем, кто тебя презирает, принижает и ненавидит.       — Я никогда, — Фэн Синь осекся, осознавая в полной мере справедливость этих слов — Возможно, в самом начале, — что тоже правдой не было, — Я уже давно не испытываю к тебе ничего из вышеперечисленного.       — Да что ты? Не ты ли клеймишь меня предателем к месту это или нет? Не ты ли припоминаешь происхождение, статус? — Му Цин повышал голос, цепко смотря в глаза, — Не ты ли вечно стремишься все свести к драке, тогда как я с радостью обошелся бы без всего этого — на секунду Фэн Синь оглох от ужаса, подумав, что все их драки не нужны были Му Цину. Это то немногое, что вообще было за последние столетия. И то немногое, что могло остаться после разговора.       — Я… Я, я, я — он облизнул вмиг пересохшие губы — Не я один начинал драки, и твои резкие слова могут ранить куда лучше мечей и стрел, сам знаешь.       — А чего же мне прикажешь делать? Молчать? Да уж, прости я не такой всепрощающий и светлый, как Се Лянь!       — Я вовсе не имел в виду…       — Тогда зачем ты вообще пришел? Чего от меня хочешь?! — Му Цин не кричал, но был явно близок к этому, а Фэн Синь лихорадочно пытался подобрать слова. Он не слишком хорош в этом, ладно. Но сейчас необходимо было проявить все возможное красноречие.       — Я был резок в суждениях и не всегда прав.       — Ха, когда кто-то не прав, он обычно просит прощения, — резко оборвал Му Цин и единственное, что Фэн Синь нашелся сделать это также резко кинуть в ответ:       — Я прошу у тебя прощения, — в кабинете воцарилась тишина.       Разгоряченный Му Цин все еще тяжело дышал, но смотрел с удивлением, не пытаясь скрыть его за обычной маской язвительной отстраненности.       — Что тебе нужно от меня, Фэн Синь? Я не собираюсь быть орудием в борьбе с твоим уязвленным достоинством. Что тебе нужно, говори или выметайся.       Ах, если бы Фэн Синь сам знал, что ему нужно. У него никогда не было ничего своего. Он не мечтал, не желал, не жаждал. Он был счастлив в своей обыденной, простой и понятной повседневности. И теперь, когда разрешил себе захотеть, чего-либо, к собственному удивлению этим желанием стал Му Цин. Черт, да это в принципе всегда было то немногое, что он хотел. Все это было либо Му Цином, либо связанно с ним напрямую. Непонимание, злость, принятие, ненависть, сожаление — все это было связанно с Му Цином. Отчего он раньше этого не видел? Он хотел ответов от Му Цина, драк от Му Цина, чувств только от Му Цина.       — Я хочу, чтобы ты остался со мной, — твердо сказал Фэн Синь смело встречая ошарашенный взгляд, напротив.       — Что за чушь ты несешь? Се Лянь, твои приятели, твоя мертвая девица и даже ребенок. Кандидатур как видишь предостаточно! С чего вдруг тебе потребовал я? — голос Му Цина звучал насмешливо, хоть и слегка истерично. Это, пожалуй, не было самым мудрым решением, но Фэн Синь сделал маленький шажок к нему.       — Мне всегда требовался ты. Му Цин, — он замолчал, как-то болезненно вглядываясь в его вечно юное лицо — Я так тосковал. Ненавидел, презирал, но так тосковал по тебе. Только и хотел знать, почему ты меня оставил, — Му Цин было открыл рот, — Нет, помолчи. Я понимаю, что ты был вынужден. Я больше не злюсь и не пытаюсь обвинить. Тебе было тяжело, ну, а мне, Му Цин? Ты же, — он вновь запнулся, — Мы всегда были вместе. Я рассчитывал на тебя, ты был один рядом со мной. Принц где-то там, высоко, сам знаешь. Императорская семья мне не ровня, соученики в храме, — Фэн Синь лишь презрительно хмыкнул и сделал еще один маленькие шаг, — Только ты и был. Я всего лишь хотел, чтобы ты остался рядом. Это недостойно и слишком самолюбиво, но ты — мое первое и прости, но пока последнее желание.       Сердце в груди стучало, как бешеное. Казалось в Призрачном городе демоны слышат его стук и потешаются над генералом-недотепой. Му Цин же стоял без каких-либо эмоций на лице вообще. Лишь глаза судорожно бегали по всему лицу Фэн Синя то ли ища подвох, то ли заново изучая.       — Не похоже, что ты так уж долго искал, кем бы себя занять, — неужели это была ревность, с неким трепетом и восторгом заметил Фэн Синь.       — Я прошу тебя, — криво усмехнулся он, не решаясь выдавать своих догадок, — Как только ты покинул меня, погляди каких дров я тут же поспешил наломать. Тебе стоит остаться рядом, хотя бы во избежание подобных инцидентов в будущем, — Фэн Синь осмелился сделать один широкий шаг, дабы оказаться совсем рядом с Му Цином, — Хотя бы попробуй. Я не стану требовать мне доверять, но ведь, чем ты рискуешь. Дураком в любом случае выйду я. Останься со мной, — Му Цин сам сделал последний осторожный шаг к Фэн Синю, впиваясь своими глазами в его.       — Если все это, — вкрадчиво начал Му Цин, — Окажется ложью, если я узнаю или ты посмеешь унизить меня моей слабостью когда-либо, я клянусь, ты пожалеешь, что выжил при падении столицы, — что ж это было ожидаемо. Слегка неприятно, но ожидаемо. Фэн Синь не станет злиться, когда он был тем, кто пришел с целым ворохом непрошеных откровений.       — Если окажется так, я с радостью приму наказание, что совершенный владыка Сюаньчжэнь сочтет приемлемым для этого недостойного, — он ласково улыбнулся Му Цину, когда тот ударил его по плечу. Силы, пожалуй, можно было вложить и меньше, но Фэн Синь не жаловался. Не теперь, когда все его желания буквально были в его руках.       — Ты нужен мне, А-Цин. Так сильно нужен, — тихо прошептал он, с опаской прикасаясь своим лбом к его. Му Цин не отшатнулся. Дернулся, но остался на месте.       — И ты мне, — на грани слышимости отозвался Му Цин.       — Прости меня за все.       — Я постараюсь, но и ты должен меня простить, — Фэн Синь слабо кивнул, но не нашел в себе сил его отпустить. Этот мягкий кот был таким сильным, и так много в нем было слабого. Вот бы позволить ему быть слабым с ним. Вот бы он сам позволил Фэн Синю то же. Вот бы этот бесконечный забег кончился, и они наконец смогли бы выдохнуть и расслабиться.       — Ты позволишь, А-Цин, — Фэн Синь осторожно потянулся к этим тонким губам, чувствуя, как щеки заливает краска, и дождавшись мелкого кивка, накрыл их своими. Не на долго, скорее невинно, но сколь же сладко. Отстранившись, он с облегчением заметил, что лицо Му Цина горит точно также, как и его.       — Пожалуй, на сегодня, хватит? — тихо поинтересовался Фэн Синь, боясь нарушить эту интимную атмосферу между ними.       — Пожалуй, что, — отозвался Му Цин, однако, к радости и облегчению Фэн Синя, не разжал объятий.

***

      Они оба осознавали, что впереди предстоит долгий и тернистый путь. Старые привычки не изживают за один лишь день. Однако они оба знали, что вместе по любой из троп идти куда как проще.