The King's Mate | Пара Короля

После визита в таверну Хуа Чэн отправился гулять по городу. К этому времени уже было очень поздно, а значит, и темно. Именно этого он и ждал. Ведь он пришел сюда с одной конкретной целью, а его находка на обочине дороги была лишь нежелательным отвлекающим фактором, хотя и важным. На улицах, как и ожидалось, было довольно тихо, поскольку за время его пребывания здесь ночной дозор был усовершенствован и стал работать как надо. В конце концов Хуа Чэн направился в район красных фонарей. Там было гораздо оживленнее, и людям, живущим в соседнем районе, наверняка было нелегко уснуть. Хуа Чэн знал это точно: он слышал, как из домов доносились жалобы, хотя, конечно, должен был благодарить за это свои недавно улучшившиеся чувства. Хуа Чэна не слишком волновала грубость, которая по-прежнему происходила по ночам в квартале красных фонарей: с тех пор как он взял его под контроль, здесь стало все лучше и лучше. Он решил пока держаться закоулков и просто ждать, когда что-нибудь случится. Поразмыслив, Хуа Чэн решил отправиться в игорный дом. Он не был там слишком давно, поэтому не думал, что за время его отсутствия там что-то сильно изменилось. Единственная проблема заключалась в том, что он не мог прийти туда сам, так как это заставило бы людей задаться вопросом, почему король не ушел со своей свитой. Хуа Чэну совершенно не хотелось объяснять эту проблему случайным безнравственным пьяницам, и он перевоплотился. При этом он постарался сохранить некоторые черты лица, чтобы было правдоподобнее, когда он будет говорить, что он брат короля. Единственная проблема заключалась в том, что ему нужно было придумать имя. Хуа Чэн решил, что ему следует выбрать экстравагантное и легко узнаваемое имя. Ведь если он попытается придумать настоящее, подходящее имя для своего несуществующего брата, то рано или поздно стражники, охранявшие королевские владения в этом городе, начнут испытывать подозрения, так как никогда не слышали о нем и даже не упоминали его имени. Но если он решил пойти под чужим именем и заявил, что ему поручено управлять игорным домом, то вполне понятно, что он не захочет, чтобы его настоящее имя, а значит, и самого короля связывали с таким сомнительным местом. Конечно, при обычных обстоятельствах Хуа Чэна не могли волновать подобные вещи, но отчаянные времена требовали отчаянных мер. Поэтому он несколько долгих мгновений размышлял над подходящим прозвищем. Хуа Чэн мог сказать стражникам, что он здесь для того, чтобы убедиться, что игорный дом превратился в подобие нормального заведения, и вычистить мусор, который его загрязнял. В общем-то, ту же самую работу выполнял и дождь, смывая грязь с мраморного пола, стен и статуй, которыми Хуа Чэн любил украшать свой дворец. Конечно, собственная версия практики чистки Хуа Чэна включала в себя гораздо больше крови, так что не будет ошибкой назвать себя Багровым Дождем, что, впрочем, было слишком уж прямолинейно. Хуа Чэн перебрал несколько вариантов и в конце концов остановился на «Кровавом Дожде». Само по себе прозвище «Кровавый Дождь» тоже казалось не совсем подходящим. В конце концов, Хуа Чэн всегда чувствовал себя более... завершенным, если не сказать больше, когда его гэгэ был с ним. И если он не мог быть с мужем телом, то мог хотя бы почтить его, каким-то образом добавив его к своему прозвищу. При мысли о Се Ляне Хуа Чэну в первую очередь приходили на ум доброта, грация, ум, сострадание, добродетель, элегантность, чистота, невинность, красота; все, что было теплым и светлым. Если бы ему нужно было выбрать символ, который мог бы вместить в себя большинство этих слов, то это была бы белая камелия. Конечно, не помешало бы и то, что он точно знал, что его гэгэ нравятся эти цветы, как и белый цвет в целом. Попытка совместить белый цветок с Кровавым Дождем представляла для Хуа Чэна некоторую сложность, поэтому в конце концов он отказался от белого, но дал себе имя, которое по-прежнему звучало невероятно правдиво — Искатель Цветов под Кровавым Дождём. Ведь, если быть честным с самим собой, то, что ассоциировалось у него с мужем на протяжении, казалось, целой вечности, была тоска. Прошло уже столько недель с тех пор, как он в последний раз видел его, и Хуа Чэну казалось, что он медленно сходит с ума, не находясь рядом с гэгэ. Разумеется, Хуа Чэн знал об этом только сам, а всем остальным оставалось лишь размышлять. Он не собирался никому объяснять, что на самом деле означает это прозвище. Ему было все равно, как себя называть, лишь бы оставаться неузнанным. К счастью для него, стражники и крупье были достаточно легко убеждены, когда он сказал им, что будет заменять короля, пока его нет. Хотя в будущем ему, конечно же, придется позаботиться о том, чтобы проверка всех, кто выдает себя за его родственников, была строже. — Я не такой добрый, как мой да-гэ, — сказал он крупье через красные занавески, заняв место за ними. — Отныне люди, проигравшие свои ставки, не получают второго шанса. Если они поднимают шум, бросайте их в дворцовую темницу, но разделяйте их по степени гнусности их ставки. Чем они гнуснее, тем глубже в подземелье, — приказал он голосом, которым обычно отдавал приказы придворным. Такого тона никто не смел ослушаться, и Хуа Чэн решил, что лучше с самого начала утвердить свой авторитет. В конце концов, он хотел получить результат как можно быстрее и не терять времени на бессмысленные дискуссии. Крупье просто поклонились и вернулись к своим делам. Хуа Чэн тем временем откинулся в кресле, пока где-то в игорном заведении не раздался первый отвратительный крик о ставке. Какой-то мерзавец играл на значительные деньги, ставя на кон свою дочь. Хуа Чэн не считал себя особенно хорошим человеком, хотя и старался исправиться с тех пор, как впервые встретил своего гэгэ. Но даже он скорее убьет случайного прохожего, чем продаст Жое кому-либо, особенно в такое игорное заведение, как это. Даже когда Хуа Чэн хотел убрать Эмина с глаз долой, он даже не подумал о том, чтобы продать его в рабство. Подобная идея была слишком абсурдной, чтобы рассматривать ее в качестве родительской. В любом случае Хуа Чэн собирался поговорить с этим мерзавцем позже. А пока он посидит в сторонке и посмотрит, не прячется ли в его игорном доме еще какой-нибудь мусор похуже. К концу ночи королевское подземелье было заполнено гораздо больше, чем всего за несколько часов до этого. В отличие от подземелий в Баньюэ, подземелье находилось за пределами дворца, но Хуа Чэн не хотел, чтобы отбросы земли приближались к его семье, и поэтому построил его на противоположном конце города. Когда он прибыл туда, стражники с гораздо большим усердием допрашивали его, но в конце концов он убедил их, показав знаки отличия на церемониальном кинжале, который он нашел ранее. После этого к нему стали относиться гораздо уважительнее. Это было замечательно для его ситуации, но ему действительно нужно было что-то предпринять, чтобы усилить безопасность в таких важных местах, как это. Пока же он лишь мысленно приказал всем королевским стражникам никогда не допускать к себе незнакомцев, если они не были заранее предупреждены о визите этого незнакомца самим Хуа Чэном. Честно говоря, он был немного шокирован тем, насколько доверчивыми оказались все эти люди. Правда, Гуйши еще не была столицей, и у стражников, размещенных здесь, пока не было ничего важного, поэтому они еще не проходили безжалостную программу обучения Пэй Мина. Хуа Чэн полагал, что, когда это произойдет, ситуация станет совсем другой. Размышляя об этом, Хуа Чэн направился к камерам несчастных подонков, проигравших свои ставки прошлой ночью. Все они предлагали чудовищные компенсации, но наибольшее отвращение Хуа Чэн испытывал к тем, кто втягивал в свои игорные долги невинных прохожих, лишь бы самим выйти невредимыми из того испытания, которое они затеяли. К сожалению, было немало азартных игроков, которые сами пытались избежать последствий своей игры, но Хуа Чэна особенно возмущали те, кто предлагал продать членов своей семьи за всевозможные услуги, чтобы оплатить долг. Они продавали тех самых людей, которые должны были им доверять, которых они должны были защищать, от которых они не должны были бояться предательства, и его бесило, что семейные дела не могут быть затронуты законом. Он не раз вступал в долгие споры со своим судом по этому поводу именно из-за подобных случаев, но даже Хуа Чэн был вынужден признать, что существуют границы частной жизни, в которые закон не должен вторгаться. Как ни прискорбно, но теперь он хотя бы мог лично разобраться с некоторыми из этих ублюдков, причем по-своему. Хуа Чэн уже решил, на ком будет ставить эксперименты в первую очередь, еще до того, как добрался до нужной камеры. Грязное подобие человека, которое должно было стать его первым подопытным, фактически поставило на карту жизнь не только его дочери, но и жены, а также младенца-сына. Он даже уточнил, что у дочери только что была первая течка и она наверняка получит высокую цену в любом борделе, куда ее захочет продать игорный дом. Слова о жене были не столь благосклонны, но, по его словам, она прекрасно подойдет в качестве рабыни для любого дома. Что касается младенца-сына, то он, судя по всему, родился с врожденным дефектом и не мог видеть, что делало его бесполезным для игорного заведения. Хуа Чэну пришло в голову показать этому мерзавцу, насколько он сам никчемен, хотя тот и хвастался, что является успешным торговцем. Хуа Чэн не поверил ему ни на секунду: будь он преуспевающим торговцем, он бы поставил деньги, как и любой другой не отчаивающийся человек. Взглянув на мужчину сквозь железные прутья, Хуа Чэн понял, что не ошибся в своем предположении. Мужчина выглядел неряшливым, старым, неухоженным, а в его глазах читалась неприязнь. Воистину, мир был бы лучше, если бы такой человек, как он, не занимал место. Хуа Чэн не торопился разглядывать мерзавца, и если вначале этот тупица сыпал оскорблениями, то после того, как Хуа Чэн решил медленно вернуть себе демоническое обличье, начиная со светящихся красных глаз, он приятно притих. Поскольку подземелье находилось в основном под землей, а Хуа Чэн не хотел тратить много ресурсов на преступников и отморозков, светильники были расположены довольно далеко друг от друга, поэтому камеры освещались очень тускло. Однако этого было достаточно, чтобы разглядеть очертания даже тех предметов, которые не светились, например, его рога. К тому моменту, как Хуа Чэн перешел в демоническое обличье, мерзавец уже трясся на полу и пытался читать какую-то защитную сутру, но у него ничего не получалось. Поскольку Хуа Чэн не испытывал проблем со зрением в полной темноте, ему не составило труда заметить, что у отброса даже глаза были плотно зажмурены. Ухмыльнувшись про себя, Хуа Чэн вытащил кости и, воспользовавшись порталом, вошел в камеру, где тут же открыл еще один, правда, портал находился на приличном расстоянии, неподалеку от пагоды, которую он собирался использовать для повторного входа в барьер, как только закончит свой маленький эксперимент. Поскольку трус свернулся калачиком, Хуа Чэну ничего не оставалось, как схватить его за воротник мантии, чтобы протащить через портал за собой. Однако он отпустил его, как только смог: ему было слишком противно даже прикасаться к такому мерзкому человеку. Однако Хуа Чэн быстро понял, что ему нужно игнорировать свое отвращение, если он хочет наблюдать за результатами своих испытаний. Поэтому после недолгих колебаний Хуа Чэн снова схватил мерзавца за воротник, но на этот раз для того, чтобы сорвать с него мантию и плюнуть на голую спину. Конечно, тот попытался убежать, как только понял, что его халат уничтожен, но Хуа Чэну было не до этого, и он просто наступил ему на икры. Не настолько сильно, чтобы сломать кость, но достаточно, чтобы он не смог убежать. Как только Хуа Чэн плюнул на него, отвратительный запах мочи дал о себе знать, и на мгновение Хуа Чэн подумал, что так действует его слюна при соприкосновении с человеческой плотью, но уже через несколько секунд он понял, что этот жалкий отброс на самом деле обмочился. Хуа Чэна разозлила наглость этого отброса, намеревавшегося продать собственную дочь в проститутки, в то время как он сам не мог даже смириться с тем, что его спина обнажена. И это при том, что он так называемый мужчина! Ну и шуточки. Разъярившись, Хуа Чэн случайно сломал ему ногу, хотя, по его мнению, это было вполне заслуженно. Однако это привело к тому, что мусор еще больше скорчился на полу, и стало трудно заметить реакцию его кожи на ядовитую слюну Хуа Чэна.