Nataraja

      Через пару дней лето будто на скором поезде примчало в Суссекс, а к концу недели воцарилась страшная духота. Джим как раз успел доделать свой молниевый накопитель, когда стрелка на старинном барометре в гостиной упала до критической отметки. — Будет гроза! — радовался Джим и потирал руки.       Дома сидеть было невыносимо, и молодые люди отправились купаться. Море показалось мерзлявому Джиму слишком холодным, и он, несмотря на уговоры Амадеуса, наотрез отказался в него лезть. Пришлось пойти на лесное озеро неподалеку от дома. Амадеус не одобрял эту маленькую тёмную лужицу, тогда как рядом качала свои воды могучая Атлантика. Впрочем, на побережье в тот день плескались все, кому не лень, а озеро было уединённым и довольно живописным. Скрытое от посторонних глаз в зелёном лесу, осенённое кленовыми кронами, но прогретое лучами солнца, как раз то, что нужно, чтобы освежиться в жаркий летний день. С широкого листа кувшинки, завидев молодых людей, спрыгнула изумрудная лягушка, а из камышей взлетела, хлопая крыльями, старая утка. Джим снял ботинок и гетр, и опустил палец ноги в воду. — И как водичка? — съехидничал Амадеус. — Не холодная? — Отличная! — скидывая одежду, оценил Джим.       Он разделся догола, побросал вещи как попало и без особых церемоний бросился в воду, взрывая тучу брызг. — Джимми, не поднимай ил! — увещевал его Амадеус, ёжась не столько от прохладного тенька, сколько от смущения. И когда у Джима так раздалась спина?       Картер аккуратно снял платье, оставшись в кальсонах, сложил вещи на берегу и замешкался, бессовестно пялясь на воспитанника. Без одежды тот выглядел совсем по-взрослому... Амадеус провёл ладонью по своему гладкому и сухому плечу с едва видным намёком на мышцы, опустил взгляд на совсем плоский торс с выпирающими из грудины сочленениями рёбер. Должно быть, никому из Картеров не светит гренадёрская стать, но тут уж кому как повезло с комплекцией.       Заразительный хохот Джима вернул Амадеуса в реальность вместе с комом летящей грязи, от которого пришлось спешно увернуться. — Что ты там застрял, иди ко мне! Ничего не оставалось, как попытаться медленно и осторожно войти на глубину. — Эй, Деви, не думаешь ли ты и наедине со мной полоскаться в кальсонах? — потешался над Амадеусом Джим. — Они только стесняют движения! Да и ты сам говорил, вода грязная, потом не отстираешься! Смотри! — Он подлетел вверх и пушечным ядром плюхнулся обратно. — Я приличный человек, не то, что некоторые! — отозвался мирно плавающий в сторонке Амадеус. — Это кто тут неприличный? — Джим сделал вид, что разозлился. — Ты себя хоть раз в жизни голым видел, моралист?       Прежде, чем нашёлся достойный ответ, Джим зажал нос, скрылся под водой, и секундой позже Амадеус уже вовсю вопил, чувствуя, как с него стягивают остатки пристойности. Джим вынырнул и победно потряс кальсонами Картера в руке. — За естество! — прозвучал лозунг. Амадеус лишь хохотал и стыдливо прикрывался руками. — Да-джим, от-тдай бе-белье, умоляю! — Это все условности! Здесь кроме нас никого нет! Ни профессоров, ни твоего душного дядюшки! Позволь, наконец, себе расслабиться! — Джим забросил кальсоны далеко на берег и прыгнул к Амадеусу.       Они снова возились, и хоть Амадеус был очень смущён, контакт голой кожи и прохладной воды ему чрезвычайно нравился. Это были мгновения абсолютного счастья.       Джим был волшебным. Он рос не слишком крепким, но привычка к повседневной активности и спорт сделали его худую долговязую фигуру мускулистой и изящной. Амадеус любовался тем, как при очередном броске его мышцы играют под блестящей кожей, как перекатываются жилки на его плечах и груди, как расходятся длинные ребра для вдоха, как сияют от восторга его глаза, как при смехе разбегаются милые чёрточки на его щеках. Джим азартно боролся с ним, пытаясь сбить с ног и утопить, а Амадеус прыгал от него по скользкому илистому дну. Когда они выдохлись, то просто сели, уже без особого стеснения, на притопленную корягу, позволившую, тем не менее, самым постыдным частям тела быть скрытыми под непрозрачной водой. Это немного обнадёживало. Амадеус не любил наготы. Ему всегда казалось, что он недостаточно красив там, внизу, как мужчина. По крайней мере, у него были основания это полагать — судя по тому, что он подмечал у других юношей в школе и институте. Впрочем, сейчас отсутствие одежды даже импонировало Картеру. Оно как бы срывало оболочки, обнажая душу, и располагало к откровениям. Уж с Джимом-то точно стесняться не пристало! Пожалуй, это был новый этап их сближения, который Амадеус не позволял доселе ни с кем. — Ты знаешь, я так тебе благодарен за пятницу! — облокотившись на него, неожиданно сказал Джим. — Это был полнейший восторг! Я никогда еще так не танцевал. Ты словно сотворил со мной магию. Самый волшебный вечер. Да и вообще. Деви, я должен быть тебе благодарен за столькое. Вы с Тоби взяли меня в семью, благодаря тебе я закончил школу, поступил в колледж, занимаюсь наукой. Разве на Тибете я мог мечтать о такой жизни? Все это самые настоящие чудеса, и они происходят со мной. Благодаря тебе. Скажи, как ты вообще не побоялся со мной связаться? Я же был дикарём!       Чёрные глаза мальчика соприкоснулись с тёмно-серыми спокойными глазами Картера, и они некоторое время молча изучали друг друга. — Ты был всегда мне интересен, Джим, — признался Амадеус. — И ты очень способный малый. Мне не хотелось, чтобы ты оказался в приюте. — Понятно, — сказал Джим. — Знаешь, Деви, ты мой самый близкий в мире человек. Я очень тебя люблю, и хочу, чтобы ты мной гордился.       Сердце Амадеуса сладко сжалось от этого откровения. Он улыбнулся и, застигнутый врасплох, совершенно не знал, что ответить Джиму, только беззвучно двигал ртом, боясь сломать мгновение уродливым заиканием. Но тот продолжал, сдвинув брови, на которых звёздами висели яркие капельки воды: — Я потому и хочу кое о чем спросить тебя. Кое о чем личном. — Я слушаю, Д-джимми, — растерянно пробормотал Картер. Лицо Джима на секунду стало сосредоточенным, словно он собирался с духом, но затем он улыбнулся и сказал: — Ты когда-нибудь целовался? — Чт-то? — Амадеус тотчас покрылся холодным потом. — Ты целовал когда-нибудь девушку? Тебе ведь двадцать один, ты должно быть, опытнее меня в этом вопросе. — Я… я… — Амадеус откашлялся, пытаясь сохранить спокойствие. — Д-джимми, я н-не… Он отрицательно помотал головой. — Да ладно, — усмехнулся Джим, ткнув его в бок. — Никогда? — Не-нет, а… чт-то в этом так-кого? — Картеру вдруг пришло на ум, что он безбожно опоздал с взрослением и возмужанием, но чёрт возьми, вот ведь какое дело — он привык ставить в приоритеты учёбу и саморазвитие в ущерб социализации. Лерой часто твердил ему о том, что он аскет, камень, сухарь, и Амадеус не обижался и не жалел, пока Джимми не попросил его помочь с тем, в чём он совершенно не смыслил... Если бы здесь был Лерой! — ...Ведь это здорово, наверное, — продолжал объясняться Джим, сияя чёрными глазами. — Я тоже не целовался. Никогда. Но… я думаю, что если до этого дойдет у нас с Салли, а я буду не готов? Деви! Мы с тобой могли бы помочь друг другу, как близкие люди. Тебе это знание тоже однажды пригодится, да? Да, ведь?       Амадеус, без пяти минут взрослый мужчина, в тот момент почувствовал себя беспомощным и загнанным в угол зверьком. Он был наг и беззащитен, а Джим, со всей напористостью подростка и непосредственностью доверчивого ребёнка, затрагивал нечто такое, о чём Амадеусу боязно было и помыслить. Отцу бы это точно не понравилось... — Ч-тто ты им… чт-то т-ты п-подразум… — еще более холодея от ужаса, произнес Амадеус Картер. — Деви, ну же, поцелуй меня! — нетерпеливо воскликнул Джим и потянулся к Амадеусу, обвив за талию.       Тот почувствовал, как немеет тело, и уже был близок к умопомрачению, но, стараясь сохранить рассудочность старшего, мягко отстранил Джима. — Это… это недопустимо, Джим.       Но Джим заупрямился и был неумолим. Он вновь приблизился к Картеру, положил ему руки на плечи. Пронзительные чёрные глаза под бархатными ресницами горели решимостью. От шагреневой смуглой кожи веяло жаром. Вдобавок Амадеус ощутил, как по его животу мягко стукнул член мальчишки. — Это всего лишь эксперимент.       И с этими словами Джим уверенно соединил их губы в единую электрическую цепь. Амадеус испытал сильнейшее волнение, как если бы его опустили в ледяную воду. Он оторопел и лишь чувствовал солоноватый привкус мягких, обкусанных губ, а затем зарылся руками в жёсткие волосы воспитанника и, притянув его к себе, закрыл глаза. Он ощутил у себя во рту уверенно снующий язык Джима и, неожиданно для себя самого, ответил ему призывным трением. Близость действовала пьяняще, по крови разлилось неведомое ранее блаженство, накопилось под бедрами так, что вода вокруг могла бы вскипеть. Сжимая в объятиях крепкое, сухощавое тело Джима, Амадеус отдался этому блаженству, и они целовались страстно и безрассудно, слишком долго для эксперимента, и слишком коротко для чего-то большего. Джим сам положил конец этому процессу. Он деликатно отстранился и опустил глаза. Его дыхание было сбивчивым, а уши и щеки пунцово-красными. Амадеус все еще держал его в объятьях, когда почувствовал, что Джим напрягся, в попытке высвободиться, и был тотчас отпущен на волю. Оба понимали, что буквально в данный момент с ними свершилось нечто вопиющее и волшебное одновременно. — У меня встал, — угрюмо буркнул Джим, и Амадеус поспешно отвёл взгляд от розовой головки, выросшей лотосом из непроглядной воды у поджарого живота напротив. — А у тебя? — В-вероят-тно, т-тоже, — комкано отозвался Амадеус, изнывая от жаркой до тянущей боли пульсации внизу живота.       Они разом отодвинулись друг от друга и долго молчали, глядя каждый в свою сторону. Обоим было не по себе. — Надо же, как интересно получилось, — Джим, наконец, потёр затылок. — Правда, Деви? — Д-да. — вздохнул Амадеус. — Но зато теперь мы знаем, какая сильная вещь эти поцелуи, — улыбнулся ему воспитанник. — Я, откровенно говоря, не ожидал такой реакции. Если бы нас кто видел, что бы могли подумать, да? Два парня в поцелуе! Сэр Хилси бы ликовал.       Он засмеялся. Амадеус слегка кивнул, пытаясь прийти в себя от содеянного и усмирить внутренний огонь. Господь, как это сладко. — Д-да, — снова пробормотал он. — Ладно, ты как хочешь, а я буду одеваться. — Джим доплыл до берега и кинул Амадеусу его кальсоны.       Дорога до дома прошла в непривычной тишине. Оба молодых человека были подавлены и погружены в свои мысли. Но далёкий раскат грома и густая, стремительно наползающая на лазурное небо туча прервала эту тишину. — Гроза, — сверкнув глазами, тихо сказал Джим.       Резкий и свежий порыв ветра разогнал полуденную духоту, растрепал их волосы и обдал пылью, Джим, как гончая раздул ноздри навстречу потоку воздуха и, схватив Амадеуса за рукав, помчался с ним к дому. — Дж-джим, ты уверен, что эт-то бе-безоп-пасная идея? — заглушая рёв урагана и грохот моря, на бегу прокричал Амадеус. — Конечно! — кричал в ответ Джим. — Мы просто оставим прибор с выставленными электродами на утесе и будем ждать, когда в него ударит молния! — Т-ты об-бещаешь, что близко к нему не подойдешь? — Пока не кончится гроза, ни за что! — был ответ.       Стена дождя накрыла побережье, когда Джим и Амадеус вернулись туда с молниевым накопителем.       Далеко в море, там, где за пеленой дождя едва виднелся остров Кимси, упал косой разряд. — Вон она! — крикнул Джим и начал считать: — Раз, два, три… Воздух сокрушил гром. — Десять миль, — определил Амадеус. — Нам надо спешить!       Они пробрались на утес, как самую высокую точку береговой линии, куда молния точно бы ударила, если бы захотела сделать это. Джим поставил тяжелый ящик, выставил вверх электроды и соединил их в виде конуса, так, словно бы они тянули вверх металлические руки, прося грозное небо дать разряд. — Уходим! — Амадеус схватил Джима за шиворот и потащил с утеса. Тотчас же море ужалила очередная светящаяся змея и громыхнул раскат. — Полмили? — спросил Джим, утирая воду с лица. — Или около того. Не более.       Следующий разряд ударил в утес, совсем рядом с прибором, и тут же раздался гром. Затем молния, словно бы ее заинтересовал прибор, снова ударила близко к нему, но не в него. Амадеус замер от ужаса. Он видел такое впервые, ужасающий разряд точно издевался над изобретением Джима, ощупывая его, но не решаясь тронуть. — Да чтоб тебя! Я не понимаю! Слишком низко установили? — пробормотал Джим, и прежде, чем Амадеус успел поймать его, он подорвался и метнулся на утес. — Дж-джим! Джим, сто-той! Ст… ст…       Но было поздно. Отчаянный мальчишка так хотел поймать молнию, так не любил ждать, что схватил прибор и поднял его высоко над головой. И небо послушалось. Амадеус увидел в небе ослепительную изогнутую стрелу, несущуюся прямиком в подставленную чашу накопителя, электроды страшно затрещали, раздался взрыв, Джима отбросило в сторону ярдов на пять. И все это случилось мгновенно. Амадеус бросился к бьющемуся в конвульсиях мальчишке, сам получил от него разряд, выпустил тело, снова схватил его и поволок с утеса. — Джим! Джимми! Джим! — Амадеус не понимал, что ему делать с ним, как спасти.       Джим прекратил содрогаться и обмяк на руках у Амадеуса, а тот тряс его и хлопал по щекам. Потом вспомнил все, что читал когда-либо об оживлении и догадался определить пульс на шее Джима. Пульс отсутствовал.       Амадеус попытался сделать Джиму искусственное дыхание рот в рот, как советовали книги, но гортань мальчика оказалась сведена судорогой и проходимость путей была нарушена. И тут Амадеусу пришло на память одно средство оживления покойников, о котором написал статью в «Стрэнде» профессор Джозеф Белл. Метод не был описан в научной литературе, поскольку считался чем-то вроде шарлатанства, но профессор настаивал на его эффективности. Амадеус разорвал рубашку на груди Джима, прицелился аккурат посередине грудины, туда, откуда отличной мишенью смотрело на него выжженное тавро в виде вилки и кольца, и, аккуратным, сильным движением нанес удар кулаком. Тело Джима подпрыгнуло, он задышал, закашлялся и открыл глаза. — Счастье моё! Дитя моё! — Амадеус прижал его к себе. Джим глухо застонал. — Черт возьми, что случилось…. — Слава бо-богу, т-ты жив! — Амадеус взял его за подмышки и начал осматривать. — Мне плохо… — застонал Джим. — Как же мне плохо… — По-поч-чему ты м-меня ослушался! — ругал его Амадеус, снимая с него обугленные ботинки. — Т-ты обещал мне не подходить близко! Джим, покачиваясь, взял его за руку. — А мой молниевый накопитель цел? И что с зарядом? Амадеус обернулся, чтобы убедиться, что ошмётки от прибора мирно догорают в кустах. Джим тоже это увидел. — О, не-ет, — разочарованно протянул он. — Придется все начинать сначала. — Д-джимми, — не отрываясь от осмотра ступней мальчика, деловито сказал Амадеус. — У т-тебя вп-переди долгая, п-полная событий жизнь. Почему ты т-так спешишь прост-титься с нею? Ка-каждый твой опыт г-грозит закончиться п-плачевно! Неужели нельзя относиться ответственнее к собственному здоровью? — Деви, у меня никогда не возникало желания отправиться на тот свет, — слабым голосом сказал Джим, держась за грудь. — Что бы я ни делал, это все ради науки. И не все мои опыты заканчивались так… — Да, — протянул Амадеус. — Позволь тебе напомнить взрыв в школьной лаборатории, когда смесью из кислот ты решил нитрифицировать глицерин. Да еще и делал это при комнатных температурах! Взрывом чуть не сорвало крышу корпуса, а лаборатория выгорела дотла! Как ты остался невредим, для всех была загадка! — Но мне нужен был бездымный порох для фейерверков, а нитроглицерин, сам знаешь, не достать… — А мне нужен ты. Живой и здоровый, — Амадеус обнял задумавшегося над его словами мальчишку. — Прости меня, Деви, — прошептал Джим. — Надо показать тебя доктору, и не сопротивляйся, — Амадеус помог ему подняться и потащил чуть не волоком по лужам.       Гроза улетела так же быстро, как и нагрянула, солнце осветило угрюмый утес, блестящую поверхность моря и раскинулось через дымные тучи двумя живописными радугами. — Все равно, было здорово, — болтал Джим, пока Амадеус тащил его в деревню. — Ты не представляешь, что я испытал! Я летел между грозовых облаков на белом быке, у меня были длинные волосы, трезубец, четыре руки, я нес молнию, я был молнией, сверхсуществом, мой интеллект и познание были безграничны, я был то ли богом, то ли дьяволом… бесконечное величие и власть! Было так, словно мир подчинялся мне, я чувствовал связь со всеми умами, и я повелевал ими! Деви! — Ты б-бился в судорогах, а затем не дышал, Джим. — Амадеус остановился, чтобы перевести дух. — К-когда мозг умирает, видения могут быть очень красочными. — Оу, — грустно отозвался Джим. — Ясно. И откуда ты все это знаешь? — Я люблю развивать эрудицию. Лерой говорит, любое знание может пойти на пользу.       Старенький доктор со всей внимательностью осмотрел Джима. Разумеется, друзья не стали рассказывать ему, что привело их на мыс в грозу, сказали, что не успели вовремя уйти с моря и были застигнуты врасплох разыгравшейся стихией. Доктор выслушал историю и потрепал Джима по взъерошенным волосам. — Вам крупно повезло, молодой человек, — заметил доктор. — Из десяти попаданий молнии в человека, девять оканчиваются смертью. А в том, что это молния, я не сомневаюсь. Только она оставляет на теле такие примечательные узоры, какие теперь носите вы на своих руках и шее.       Действительно, словно бы розоватый плющ прополз по коже Джима там, где его коснулось небесное электричество. По пути следования ожогов кожа слегка вздулась и образовала пузырьки, наполненные лимфой. Доктор тщательно смазал эти ожоги гусиным жиром. — Вот так. Дважды в сутки мажьте их, соблюдайте строгий постельный режим неделю, и вы будете здоровы. Все ваши реакции в норме, но сердце понесло колоссальную нагрузку, и его следует поберечь. Мистер Картер будет ежедневно давать мне отчет о вашем состоянии. Юноша, вы настоящий счастливчик. Благодарите бога за ваше спасение.