Nataraja

      Занятия начинались в семь. Амадеус вынырнул из-под одеяла и недовольно поежился. Как и везде на Альбионе, школа не отапливалась. На носу стояло только начало сентября, но ночью грянули заморозки, и было прохладно. Спартанские условия, что поделать. Видимо, в неудобствах, лишениях и сдержанности взрослые хотят вырастить такое молодое поколение, из которого можно гвозди ковать.       Амадеус оделся и отправился в класс. Первым уроком шла математика. Сэр Хилси уже был там и трещал с каким-то пухлым белокурым мальчиком, про которого Картер ещё вчера подумал, что это создание скорее из новой поросли обеспеченного среднего класса, сын какого-нибудь преуспевающего адвоката, нежели аристократ, и, конечно, уроженец Лондона. Хилси махнул ему рукой, приглашая присоединиться, и Амадеус поднялся к ним по скрипучим ступенькам аудитории. — Позвольте представить вам моего нового приятеля — Амадеуса Картера! — начал Хилси. — Оч-чень приятно п-познакомиться с вами, мистер Лерой Смит! — пропел в свою очередь тот, стараясь справиться с заиканием. Смит удивленно уставился на него. — Как? Вы разве меня знаете, сэр? — вопросил он. — Не имел чести. Однако вы ведь сын Абигейла Смита, держателя лондонского национального банка, нежно относитесь к своему отцу, но к мачехе испытываете незаслуженное презрение, вы жизнерадостны, но делиться не любите, на уроках пишете мистические истории, за что привыкли получать нагоняи, равно как и хорошие оценки?       Амадеус любил такие моменты. Собственно, не было никакого фокуса в том, как он это делал, однако эффект всегда производился просто потрясающий. Смит еще больше вытянулся в лице, посмотрел на Хилси, который в свою очередь метнул недоверчивый взгляд на Амадеуса. — Все же, мы знакомы, мистер Картер? — неуверенно повторил вопрос Смит. — Нет, но это не мешает мне узнавать людей по первой встрече с ними. Извольте. Ваше имя написано на уголке тетради, закладкой в которой вы используете семейную фотографию мужчины и женщины. При этом лицо женщины вы изволили украсить столь живописными усами, что трудно было бы предположить ваши добрые с ней отношения. Вы не похожи внешне ни на женщину, ни на мужчину. Они оба довольно смуглые брюнеты, ваши же волосы и цвет кожи выдают в вас иную кровь. Следовательно, ваша родная матушка, мне к сожалению не известна её судьба — вполне могла быть блондинкой, скажем, валлийкой. Однако мачеха, которую вы недолюбливаете — очень славная женщина и хорошо к вам относится, иначе лацкан вашего сюртука не был бы испачкан в креме превосходных пирожных, которые вам прислали из дома в коробке с пометкой «Дорогому сыну», которую вы так неаккуратно спрятали в нишу стола. Вряд ли это был ваш отец, которого мы знаем как человека пуританских нравов. Из этого я делаю вывод, что ваша мачеха к вам благоволит, а вы терпеть не можете делиться. Но любите писанину, которая, увы, не находит одобрения среди слушателей. Эту мысль мне подсказал не только разворот вашей тетради, на котором нацарапан абзац с ожившим трупом, но и ваш стол, где отображен план сюжета всей истории с несколькими исправлениями. Однако сомневаюсь, что кто-нибудь будет восторгаться такими оборотами как «на потерпевшем от страданий лице отобразилась боль потери». И вот, я вижу, что вы жизнерадостны и не прочь похулиганить. А значок отличника на вашем лацкане говорит о прилежании в учебе. Так что, если применить немного наблюдательности и анализа, то можно узнать человека всего за пару секунд.       Золотоволосый пухлячок Смит мрачнел с каждым утверждением нового знакомца. Он был явно уязвлен, Амадеус понял, что ему не повезло затронуть такие грани подноготной собеседника, которые тот не хотел бы выносить на публику. Однако Хилси был в восторге. — Удивительно, Картер! Удивительно! С такими способностями вы скоро станете популярны! — Не соглашусь с вами, милорд, — проворчал Смит. — С такими способностями легче получить по шее, чем обрести популярность. — Я приму к сведению ваши слова, сэр, — огрызнулся, в свою очередь, Картер. — Да будет вам! — Хилси хлопнул Амадеуса по плечу. — Глупости! Дружище, а что вы можете обо мне рассказать? Амадеус улыбнулся. — Не более того, сэр, что вы мне сами о себе вчера рассказали еще до того, как я успел это заметить... Тут настала очередь рассмеяться Смиту. — Вы утверждаете, сэр, что я — болтун? — вспыхнул Хилси. — Я не ут-т-тверждаю, ваша манера общаться сама г-говорит за себя, милорд, — вновь начиная нервничать, сбивчиво возразил Амадеус. — Как жаль, что ваша манера не может говорить за вас, мой бедный, косноязычный, но красивый друг, — Хилси желчно фыркнул и отвернулся. Смит многозначительно кивнул Амадеусу, словно подтверждая свои слова. «Правды о себе никто не любит, — частенько повторял ему дядюшка Тобиас. — Особенно в высшем обществе. Однако, — не забывал он добавить, — о других слушать всегда интересно, особенно если дело касается грязного белья высшего общества».       Амадеус знал, как вернуть расположение новых знакомых. Достаточно было бы рассказать им что-нибудь о личной жизни других учеников, что-то, что было известно, пожалуй, только им и прозорливому Амадеусу, но это был бы низкий поступок. Потому Картер просто открыл книгу по тригонометрии и углубился в изучение тождеств. Вскоре пришел мистер Фамсворт. Все были на своих местах, и урок начался. Амадеуса почти сразу же вызвали к доске, так как учитель очень хотел узнать, что же проходят юноши в других школах.       Тему он знал, но, как и ожидалось, после волнительного столкновения с однокашниками, заикание усилилось. Напрасно Амадеус старался уговорить себя успокоиться — любой резкий согласный звук как назло давался ему с трудом. Профессор Фамсворт, видимо, от природы имевший неврастеничный и нетерпеливый нрав, устав слушать, в конце концов заявил Картеру: — Прискорбно, сэр, что в вашей бывшей школе плохо преподают тригонометрию. Но еще более жалким является ваше кривлянье, чтобы оттянуть неминуемое возмездие за невежество. Садитесь и больше не позорьтесь.       Амадеус на секунду почувствовал, как земля уходит у него из под ног. Унижение от маститого преподавателя было неслыханным и незаслуженным. Мальчик побледнел, обвел взглядом класс. Хилси наблюдал за его мучениями, и на его тонких губах явно читалось удовлетворение. Лерой Смит, напротив, покраснел от негодования, ёрзал на стуле, сжимал и разжимал кулаки в нерешительности. — С-сэр, п-позв-вольте м-мне п-продолжить, — тихо попросил Фамсворта Амадеус. — Я з-знаю от-твет, ув-веряю вас. — С послушанием у вас тоже проблемы, мистер Картер? Я велел вам вернуться на место, — надменно заявил профессор.       Картер понял, что благоразумнее было бы подчиниться учителю. Но еще в начале пути сюда он дал себе твердое слово — не сдаваться во что бы то ни стало. И потому, примерно представляя, что ему за это грозит, мальчик упрямо повернулся к доске, взял дрожащими пальцами кусочек мела и принялся выводить тождества. Но и тут удача изменила Амадеусу. Мел хрустнул и обломился, упал, покатился по полу под ноги Фамсворту. Сгорая от стыда, Картер потянулся за ним, но хлесткая линейка учителя настигла его пальцы раньше. Амадеус зашипел от боли и выпрямился перед Фамсвортом, а тот холодно сказал мальчику: — За непослушание в нашей школе положена порка. Так что после уроков вы получите десять розг от своего наставника. Сядьте на место, Картер.       И когда подавленный Амадеус вернулся за стол, профессор, как ни в чем ни бывало, стер с доски написанное им совершенно правильно тождество, а затем вызвал другого ученика отвечать ту же тему.       Так плачевно для Амадеуса закончился первый урок. Не то, чтобы он боялся грозящих ему побоев, к ним за школьные годы можно привыкнуть, но как быть дальше с математикой, он не знал. Амадеусу уже сейчас было ясно, что профессор еще припомнит ему своеволие. После урока Смит поймал Картера за рукав и шепнул: — Вы такой смелый. Перечить Фамсворту! Знаете, мистер Картер, у меня сестра заикается как вы, от волнения, бедняжка. Я ей обязательно напишу о вас! Ничего страшного, насчет порки не переживайте. Уилкинс отведет вас в кладовку и посвистит розгами над ухом, чтоб все слышали из-за двери, что вы, якобы, отбыли наказание. Куратор добряк и с Фамсвортом на штыках! Хотя этого сумасшедшего никто в школе не любит. — М-мистер Смит, п-простите мою нед-делик-катность, — повинился Амадеус. — Я не хотел вас об-бидеть. — Ерунда, право слово! — махнул пухлой рукой тот. — Вы меня поразили! Вы такой внимательный и так здорово подмечаете улики! Как Огюст Дюпен у Эдгара По! Читали «Убийство на улице Морг»²? Я большой поклонник разных криминальных и загадочных случаев! А вы? — Я увлечен археологией и антропологией, — признался Картер. — Но По я читал. Отец, бывало, тоже говорил мне, что я маленький Дюпен. Кстати, если позволите, мистер Смит, рассказ про «улицу Морг» грешит недостоверностью. — Неужели? — удивился Лерой. — И в чем же? — Орангутан не мог столь жестоко убить женщин. Эти обезьяны от природы очень добронравны и медлительны. Их называют на Борнео «лесными людьми» за интеллект и кротость. Да и к тому же, орангутаны ведут дневной образ жизни, плюс — взрослеют лишь к восьми годам, а в рассказе описан экземпляр четырех-пятилетнего возраста. Это не более, чем детёныш. — Потрясающе! — воскликнул Смит. — Мистер Картер, вы своими знаниями посрамили великого По! — Ну что вы, — смущенно улыбнулся Амадеус. — Я всего-навсего люблю проверять книги на подлинность фактов, вот и решил узнать, насколько опасны орангутаны. — А мои рассказы, может быть, проинспектируете на достоверность? — Лерой просиял. — Охотно помогу вам, мистер Смит. — Можно просто Смит или Лерой, как вам больше нравится, — он протянул Картеру ладошку. — Будем друзьями, Амадеус?       После математики началось естествознание. Амадеус с упоением приготовился слушать своего кумира профессора Родерика, хотя в животе уже урчало от голода. Но он давно научился не обращать внимания на такого рода неудобства. До завтрака оставалось каких-то полтора часа, а профессор был великолепным рассказчиком. Речь велась о кровообращении, и Амадеус, перечитавший множество книг по натурализму, заметил, что Дональд Родерик дает ученикам самые новейшие знания. Все это было очень приятно. Но тут Хилси ткнул его локтем и, ухмыльнувшись, кивнул на окно. Амадеус повернул голову и обомлел. Над подоконником торчала бритая голова с оттопыренными ушами, нос и лоб прижаты к стеклу, дыхание монашка Джигме оставляло на окне мутные разводы. Профессор прервал лекцию, досадливо чертыхаясь, подошел к окну и с силой захлопнул ставни. С той стороны послышался грохот падающего тела и треск густого кустарника, смягчившего падение мальчишки. Класс ответил изумленным восклицанием, а профессор с торжествующим видом прошествовал за кафедру и продолжил лекцию. — Хорошо, что класс естествознания находится на втором этаже, — усмехнулся Лерой Смит. — А то бы нашему орангутану крупно не повезло. — Ему? Да, он изворотлив, как кошка. Зацепился бы за что-нибудь, — предположил Хилси шепотом. — И что, он всегда себя так ведет? — поинтересовался тем же шепотом Амадеус. — Это что. Это цветочки. Джимми, кажется, еще не проснулся! — Хилси прыснул смехом в манжету. — Мистер Хилси, не желаете ли вы рассказать нам об устройстве сердца у лягушки? — раздался голос профессора, и Хилси вытянулся в струнку. — Мы проходили это вчера. Так из чего же состоит сердце лягушки? — Сэр, я не способен запомнить из чего состоит сердце лягушки, но мое сердце принадлежит Британии, — важно ответил Хилси. Сзади послышались смешки. — Неужели? Интересно... — профессор Родерик поправил очки на носу. — Хотя, конечно, больше вам Британии предложить нечего, ваш ум сам себе не принадлежит. Выйдите из класса и выговоритесь там.       Под дружный хохот товарищей, будущий лорд Коулсвилль с видом оскорбленного достоинства покинул класс. — Я повторю вопрос для мистера Смита: из чего состоит сердце лягушки? — Кхм, сердце лягушки, господа, состоит из двух предсердий и одного желудочка... — Смит не упустил случая блеснуть ответом.       Амадеус смотрел, как он с гордостью делится с профессором знаниями, и как тот утвердительно кивает головой. Он не ошибся, предположив, что Лерой любит учиться.

***

      Время шло. После естествознания мальчики отправились на завтрак. За дверьми аудитории Картера поджидал рассерженный Хилси. — Какая бестактность! — восклицал он через каждые десять шагов. — Что он о себе думает! Да знает ли он, кто мой отец? Я могу отослать ему письмо... Две строчки! И этот старикан мигом вылетит из школы! Что вы думаете о моем предложении, джентльмены? — и он хвастливо повернулся к Смиту и Картеру.       Амадеус понял, что обязан, наконец, поставить высокородного мерзавца на место. — Я считаю, милорд, что вы — человек глупый, недальновидный и чванливый, — удивляясь чистоте собственной речи, сказал Картер. — Да, если вас по-прежнему интересует мое мнение относительно вашей персоны, то смею вас уверить, это все, что я могу о вас сказать, кроме того, что, несмотря на ваши тайные планы относительно моего вхождения в вашу сомнительную компанию, я останусь добрым пуританином и не смогу себе позволить тех излишеств, которые, видимо, в почете среди учащихся старших классов. Честь имею, — и ускорил шаг, давая Хилси понять, что не желает иметь с ним дела. Смит догнал его и засмеялся. — Ну, вы даете, милейший! Я ж вам говорил, что с таким языком, как у вас, вы очень скоро получите по шее! — Не могу те-терпеть, когда п-подобные типы оскорбляют до-достойных люд-дей, — тяжело дыша от избытка адреналина, сказал Амадеус. — Что ж, Амадеус! Смею вас уверить — вы поистине ужасный человек, но я ваш искренний поклонник! — пуще прежнего расхохотался Лерой Смит. — Однако, вы только что обрели грозного врага, ведь при всех связях и деньгах будущий лорд Коулсвилль имеет также влияние на старшеклассников из-за своих... М-м-м... Так скажем, карточных успехов. У него множество кредиторов, готовых рассчитаться с долгами совершением всяческих постыдных деяний. Так что, крепитесь, друг мой, но и рассчитывайте на мою всестороннюю поддержку! — Кажется, я куда более уверенно обзавожусь недоброжелателями, нежели друзьями, — вздохнул Амадеус. — Уже трое менее, чем за сутки пребывания в школе. — Хо-хо! — воскликнул Смит. — А кто же третий? — Вы не поверите. Вчера ваш знаменитый монах чуть не вышиб мне яблоком мозги за слишком громкое, по его мнению, чтение стишков. Смит ободряюще потрепал Картера по плечу. — О, вы про Джима! Дружище, на него можете вовсе не обращать внимания. Не вы первая — не вы последняя его жертва. У него влиятельных друзей нет, а сам он скорее смешон, чем опасен. Тоже своего рода «лесной человек», тут прозвище орангутан ему отлично пристало! — Вы, наверное, давно с ним знакомы, Лерой? — Да, он уже полтора года учится в нашей школе... Учится! — Смит насмешливо фыркнул. — Если можно так сказать. Джигме неплохой, по-своему, парень, но уж больно эксцентричный. Кажется, никто и никогда не может предположить, что у него на уме. Он не посещает занятий в своем классе, не слушает учителей и ни с кем и словом не обмолвился за все то время, пока я его здесь наблюдаю. — Вы попали в эту школу до того, как здесь появился Джигме? — Представьте себе, я тут отбываю уже пятый год по воле мачехи. Можно сказать, старожил. Джигме привезли полтора года назад, весной. Тогда он был абсолютно нелюдим и зажат. Ходил хвостом за классом и преподавателями. Его внешний вид и поведение делали его объектом насмешек других учеников, того же Хилси, и ему туго бы пришлось, если б не восточные боевые техники, которыми он владеет в совершенстве. — Боевые техники? Что вы такое говорите? Лерой с озорством усмехнулся. — Я сам видел, как Джигме расправляется с пятью ребятами старше его года на три. Ведь сначала были такие, которые пожелали сделать его служкой на поводке... С одним таким вы уже имели несчастье познакомиться. И слава богу, что я не пристрастен ни к картам, ни к алкоголю, ни к сомнительным утехам, прилежно учусь и не лезу в интриги. Но Джигме, знаете, в этом плане оказался крепким орешком. Он не только сумел отстоять свою честь, но и честь всех младших учеников. Малыши хоть и побаиваются Джима за его дикие выходки, но знают, что при нем они в безопасности, и их никто не обидит. — Вот уж никогда бы не подумал... — А кроме того, школа сильно экономит на кормлении кошек, так как у нас их нет, равно как и крыс. Это тоже заслуга дикаря. — Смит сдержанно улыбнулся. — Он оригинален. Крысы и голуби — его специфика. Вы еще увидите, как он на них охотится, правда с какой целью — даже мне предположить омерзительно. — Но, друг мой, разве буддисты не запрещают убийство любой твари, будь то даже крыса? — удивленно возразил Амадеус. — Не знаю. Может, и запрещают, но только не ему. Почему — ума не приложу. В любом случае за эти заслуги кухарка и конюхи к нему благоволят. Но с ними он тоже общается из чистой необходимости и только жестами. А вот преподавателей и кураторов совсем не жалеет. Особенно тех, кто его порет. А поскольку порют не только его, то среди учеников Джигме имеет популярность, на вроде местного блаженного. Но ему от этой популярности ни тепло, ни холодно. Он — одиночка, чужой для нашего общества и не испытывающий от этого дискомфорта. — Смит, должен вам признаться, я тоже не очень общителен по известной вам причине, но все же не настолько замкнут, чтобы молчать дни напролет. Неужели за все время пребывания в школе этот монах никому не сказал ни слова? — Ни одного английского слова, Картер, — загадочно произнес Лерой Смит. — Что вы хотите этим сказать? — поняв намек, полюбопытствовал Амадеус. — О-о-о, Джигме приехал с сопровождением. Не знаю, кем надо быть на Тибете, чтобы иметь возможность учиться в Англии, да еще и в присутствии четырех наставников. — Четырех? — У него есть четыре наставника. Трое монахов практически никогда не общаются с Джигме, тогда как один — Тобгял Ринпоче — частый гость в пансионе. Он приезжает каждую пятницу и тем самым избавляет нас от Джигме на целый день. Как же он его ждет! Стоит на сельской дороге с ночи до утра, как часовой, и смотрит, не появится ли на дороге повозка. А как увидит — летит навстречу! Остальные монахи живут в деревне, переодетые под сельских жителей, и, по-видимому, это охрана. Мы с ребятами видим их иногда, да они и не скрывают своего присутствия. А Тобгял приезжает всегда с мешком сладостей, угощает маленьких и больших. Потом долго общается с директором. А когда доходит очередь до Джигме, то он берет его за руку и уводит на природу, а уж чем они там занимаются — бог весть. — Да, — протянул Амадеус. — Странная компания.

***

      На завтрак их ждал кусок пудинга с чаем. Хилси, не желая больше общаться с Амадеусом, подсел к компании старших ребят и, отстояв с важным видом молитву, принялся с ними о чем-то скользко шушукаться, периодически посматривая в сторону Картера. Амадеусу это совсем не понравилось, однако он решил не подавать виду, что его сколько-нибудь заботит такое внимание.       Однако после завтрака его подстерегал еще один сюрприз, крайне неприятный. Во время очередного урока сидящий сзади рослый парень, судя по прекрасно развитой верхней части корпуса, один из гребцов школьной команды, ткнул его пальцем в спину и сунул записку. Обернувшись на долю секунды, Амадеус поймал взглядом гадкую ухмылку этого парня, а также уловил едва приметный запах табака, исходивший из его рта. Конфликтовать с таким человеком было бы непросто, но Картер внутренне приготовился к любому повороту событий, ведь сидящий напротив Хилси едва заметно улыбнулся самыми уголками губ. Они с гребцом были в сговоре. Амадеус аккуратно, чтобы не заметил преподаватель, развернул записку и прочитал там следующее: «Если вы считаете себя джентльменом, приходите к старой мельнице в семь для улаживания разногласий».       Амадеус сразу понял, что ему предстоит встреча не только с Хилси и гребцом, но и, как минимум, с еще одним человеком. Почерк Хилси он уже успел запомнить, а парень из сборной, судя по скудости языка, никак не мог изъясниться столь искусно. Ему это совсем не понравилось, однако показать себя трусом и не явиться на встречу он не мог. Как не мог и пожаловаться наставникам, ведь малейшее подозрение об участии в массовой драке грозило ему чуть ли не смертной казнью, и уж точно потерей положения в новом окружении. Этого также нельзя было допустить. Брать на встречу херувима-Смита и, тем самым, подвергать его здоровье опасности, не хотелось. Амадеус скомкал бумагу, сунул ее в карман брюк и, не выдавая ничем терзавших его эмоций, продолжил строчить конспект.

***

      Ровно в семь он пришел к старой мельнице, которая являлась частью школьной пристройки, однако не функционировала и планировалась к сносу. Это уединенное место приятной беседы было выбрано удачно, подумал Амадеус, и, скорее всего, не для него первого. Он также мысленно поблагодарил отца за отработанные с ним в детстве приемы бокса, и по мере того, как три молчаливые фигуры приближались к нему, все сильнее сжимал кулаки, готовясь из оборонной стойки мгновенно перейти к нападению. Кристофер Хилси увидел его и улыбнулся. — Какой грозный вид, да, джентльмены? — он кивнул остальным.       Моментально сзади на Амадеуса навалился еще один крепкий парень, которого он (какая досада!) не приметил, а двое ребят — гребец, который передал ему записку и еще один со схожей фигурой — привычным действием скрутили его прежде, чем он смог что-либо сделать с этим. Согнутый пополам, Амадеус вытянул шею, чтобы смотреть Хилси в лицо. — Чт-то б-бы вы не сде-делали со мной, это вам с рук не сойдет, — угрожающе прохрипел он. — Д-даже если мне п-придется п-простит-ться с честью и жизнью. — Зачем же так грубо, — засмеялся Хилси. — Джентльмены, мистер Картер, оказывается, не только заика, но и невежа. Ведь каждый ученик знает, что школа — это большая семья, где каждый несет ответственность за другого. Мы просто хотим взять вас на поруки, Картер, поскольку вы совершенно не знаете, как следует себя вести со старшими товарищами. Гленн, покажите Картеру, как мы не любим выскочек.       Парень, навалившийся на Амадеуса сзади, лица которого он так и не сумел разглядеть, вдруг одной рукой зажал ему рот, а другой ударил его кулаком под дых. Амадеус дернулся и попытался закричать, но двое гребцов, держащих его с двух сторон, усилили хватку. Картеру показалось, что его руки сейчас выйдут из суставов. Терпеть эту боль было почти невыносимо, но еще невыносимее жгла мысль о том, что сейчас он будет изувечен и унижен этими чудовищами.       Тем временем Хилси приближался к своей новой жертве и попутно расстегивал штаны. Не понимая, что он вознамерился сделать, Амадеус плакал от боли и безысходности и пытался кричать что есть силы. Разум же подсказывал ему — вариантов спасения не было. Один из парней шепнул Картеру на ухо: — На вас никогда не мочились, мистер Картер, сэр?       Амадеус взревел и попытался вырваться, но его усмирил очередной удар под дых. Тело объяла ватная слабость. Амадеус повис в руках мучителей. Перед плывущим от боли и волнения взором мелькнула гадкая ухмылка недруга, из которой слетело в сторону Хилси: — У него слишком красивые глаза для джентльмена. И пушка на лице нет. А что, если нам вдвойне повезло, друзья? — Предлагаю проверить, Невилл, — хладнокровно заявил Кристофер Хилси, на прыщавое лицо которого гадкая улыбка подельника перебежала, как парша. Амадеус не понимал, что они имеют в виду, и хотел возразить о более позднем «облачении в пояс из шерсти» многих мальчиков, но не смог выдавить и звука. Похотливая сильная рука сзади прошуршала к его паху, заставив Амадеуса разрыдаться от ужаса унижения. — Хм! А это может быть занятным, джентльмены! — возвестил голос сзади о некоем открытии. — Да что вы говорите, скорее, внесите ясность, Гленн!       Внезапно, мокрые от слёз глаза Картера встретились с другой парой маленьких глаз, сверкнувших недобрым пламенем из темноты развалин. Затем что-то блеснуло и издало короткий свист в воздухе. Тотчас же будущий лорд Коулсвилль упал, как подкошенный, и истошно закричал, катаясь по земле со спущенными штанами. Амадеус вскрикнул от радости и изумления. Из задней части его неудачливого угнетателя торчала самая настоящая стрела, а Хилси пытался схватиться за нее руками и вытащить. Невилл, державший Амадеуса за руку, бросился к Хилси, чтобы помочь ему, но очередная стрела просвистела в воздухе, припечатала его башмак к земле, и он неуклюже повалился на колени, также взвыв от боли. — Что за... — произнес оторопевший гребец Гленн.       Едва он отвлекся от удержания Амадеуса, как тот, извернувшись угрем из рук истязателя, угостил его апперкотом слева и затем применил правый хук. Пола оранжевой накидки мелькнула в пустом оконном проеме, и юркий бритоголовый мальчишка, судя по топоту его ножек, полез на мельничный чердак. Амадеус, которому к тому моменту приходилось отбиваться от двух учеников, одного из них уже поверг наземь и барахтался под тяжестью второго. И в тот миг с крыши мельницы послышалось шуршание черепицы, затем звонкий, как колокольчик, голос твердо сказал «Хей!», что заставило противников Амадеуса посмотреть в сторону постройки. Амадеус приподнял голову и увидел на фоне алого закатного неба, на крыше силуэт монашка с натянутым маленьким луком, точь-в-точь как у индейцев Америки. Лицо его было жестким и строгим, густые брови вытянуты в одну линию, губы плотно поджаты. Секундой позже он натянул тетиву еще сильнее и навел стрелу на обидчиков Амадеуса. Их обоих как ветром сдуло, а тот, что сумел совладать со стрелой в своем ботинке, весьма комично запрыгал приятелям вслед. Да, не высоких порядков были эти люди, подумал Амадеус, глядя, как они уносят ноги, забыв о своем раненном главаре. Однако монашек о нем помнил. Юный Картер в очередной раз изумился тому, с каким проворством мальчишка прыгнул на мельничное колесо и со скрипом проехался на нем вниз. Джигме подошел к уползавшему в муках Хилси и заглянул ему в лицо. — Ты, дьявол, — простонал тот. — Я еще доберусь до тебя.       В ответ монашек растянул улыбку от уха до уха, уперся одной ногой в крестец врага и одним резким движением выдернул стрелу из его ягодицы. Затем, казалось бы, без всякого интереса к противнику отошёл на пару ярдов и неожиданно, оскалившись, как зверь, сделал ложный выпад в сторону Хилси. Не раздумывая долго, тот с воплем ринулся бежать. Джигме посмотрел ему вслед и, затем, обернувшись к Амадеусу, показал ему вытянутую вертикально окровавленную стрелу. Стрела, нарочито поставленная стоймя, следующим движением упала и бессильно повисла между пальцами улыбающегося во все зубы монашка.       Амадеус понял его знак. Он засмеялся, встал с земли и, отряхнув платье, сказал: — Б-благод-дарю вас, мой д-друг, вы спасли мне че-честь и зд-доровье.       Джигме вперил в него черные глаза, наклонив голову набок, так, как любят делать щенки, и за эти несколько мгновений неподвижности у Амадеуса появилась возможность разглядеть диковинного мальчишку. День назад, первый раз увидев Джигме у себя на подоконнике, Амадеус внутренне сжался от прямого взгляда этого ребенка. Тогда он подумал, что просто не был готов к такой встрече, но теперь понял, что причина была в другом. Про некоторых людей принято говорить, глаза как гвозди, и маленький монашек сейчас прожигал Амадеуса острым взглядом своих черных очей, от которого становилось не по себе. Человека с такими глазами лучше держать в друзьях, чем в неприятелях, подумалось Картеру. Определить расовую принадлежность Джигме он не смог. Тот не был азиатом, опять же, судя по большим, широко открытым глазам, тонкому острому носу и большому рту, однако, европейцем его тоже нельзя было назвать, кожа его была смуглой, лицо скуластым, густые брови и щеточки ресниц — черными как смоль, а синеватый оттенок кожи бритой головы также указывал на то, что на ней росли волосы жгучего брюнета. Большой рот обычно указывал на ненасытность натуры, а у мальчишки он простирался на все лицо, как у лягушки, что было довольно необычно для того, кто воспитывался в монастыре, пусть и буддийском. Амадеусу его улыбка показалась несколько странной, но он пока не понял почему. Еще уши. Смешные, оттопыренные, как у обезьяны, красные от волнения. Амадеус, как уже говорилось, успел заметить это все за доли секунды, но, тем не менее, внутренне укорил себя за то, что слишком долго задерживает внимание на таких малозначительных деталях, как черты лица. Одет монашек был в то же оранжевое тряпье, в котором Амадеус видел его во все прочие разы. Обычное тряпье буддийских монахов, ничего примечательного. Примечателен был самодельный лук и колчан со стрелами, сделанные столь умело, что, как решил Амадеус, монашек имел завидную практику в пользовании ими. Об этом же говорила внушительная связка мертвых голубей, висящих у его бедра на веревке. На другом боку Джигме расположился маленький ритуальный барабан. Руки у мальчишки были покрыты старыми шрамами, нанесенными в разное время одним и тем же режущим предметом, а костяшки пальцев выпирали над кистями, что говорило о долгой практике отработки рукопашных ударов. В голове Амадеуса подтвердились недавние слова Смита о совершенном владении Джигме какой-то восточной борьбой. Он был крайне заинтригован тем, что впервые сталкивался с таким воинственным буддийским монахом, удел которых, как известно, миролюбие и ненасилие.       Тем не менее, юный Картер протянул Джигме руку. Монашек прожег ее взглядом с еще большим любопытством, затем кивнул, и, отвязав одного из подстреленных голубей, опустил его в ладонь Амадеуса.       Амадеус поморщился от прикосновения холодного, влажного тельца птицы и удивленно спросил: — Чт-то это? — Мяшо! — звонким голосом сообщил мальчишка. — Мяшо, мару. Ешь. — Нет, нет, малыш, т-ты меня не так п-понял, — поспешил уверить его, что не голоден, Амадеус. — Я хотел...       Но не успел он договорить фразу, как монашек взял его двумя руками за протянутую кисть и каким-то невероятным способом, крутанув через плечо, бросил оземь. Такого Амадеус никак не ожидал. — Эй т-ты, м-м!... «Маленький негодяй, я хотел предложить дружбу!» — вертелись в голове слова, которые никак не удавалось произнести.       Монашек снова засмеялся, вытащил из-за пазухи какую-то смятую бумажку, бросил ему и убежал.       Амадеус отдышался, развернул бумагу. Это была мерзкая записка, написанная мучителями накануне, очевидно, Картер не смог побороть волнение и потерял ее где-то, а Джигме нашел, и что еще более удивительно, прочитал. Иначе, как бы он оказался в старой мельнице в назначенный час? Значит, этот маленький дикарь не такая уж обезьяна, какой его считают другие ученики, он прекрасно знает английское письмо и знаком с понятием времени. Что же это за человек? «Гадкий мальчишка, — подумал Амадеус, поднимаясь на ноги и потирая ушибленный живот. — Гадкий, гадкий мальчишка, я разгадаю тебя, не сомневайся».