Крылья Ветра

      На что похож худший день в жизни? С чего он начинается? С луча солнца, пробившегося в окно и позолотившего локоны на мягкой подушке. С нежной улыбки, с тихого шёпота… Для демона Чёрных Вод он начался со сладкого поцелуя. Самый худший день с тех пор, как он позволил себе желание жить. Хэ Сюань помнил и никогда не забывал, что случилось в этот день несколько лет назад. И он понял бы, пожелай Цинсюань остаться сегодня один, пожелай он отправиться к друзьям, но тот словно утратил память о прошлом. Или же искусно притворился. Они обещали друг другу справляться со всеми трудностями вместе, делить тяготы пополам, но, как бы сильно не было желание Хэ Сюаня облегчить боль своему Ветру, тот просто не давал шанса её заметить. Неужели в будущем их ждёт именно это: прятать свои печали под маской благополучия?       Цинсюаня выдавали только осторожность и немного виноватый взгляд. В обычное время — то самое, когда всё действительно было хорошо — он щебетал беспечно и без умолку, лучась улыбкой не только на губах, но и в тёплых, ласковых глазах. Спутать его настоящую радость с напускной так же сложно, как самого Ши Цинсюаня с той марионеткой, жалким подобием Повелителя Ветра, что создал когда-то для себя Черновод. И вот это убогое подобие счастья теперь разрывало Хэ Сюаню душу. Если бы только этот день можно было придать забвению…       Он думал об этом, перебирая в пальцах тёмные пряди, борясь с желанием зарыться в них носом и вдохнуть родной запах. Этот проклятый день только начался, а его ещё предстояло пережить, не чувствуя себя мерзкой тварью, которая одним своим присутствием калечит чью-то жизнь. Хэ Сюаню отчаянно хотелось притвориться сегодня кем-то другим. Он даже не представлял, насколько это отличалось от мыслей его возлюбленного. Цинсюаня действительно душило волнение, и оно было связано с событиями прошлого, но только совсем иначе. В его сердце поселился обжигающий страх разрушить их тихое счастье. Сегодня он был особенно сильным, ведь предстояло навестить могилу Ши Уду. Хэ Сюань ясно дал понять, что никогда не будет мешать ему почитать память брата, и даже помог сделать могилу на земле, ведь тело бывшего Повелителя Вод покоилось в небесных чертогах. То был ещё один трудный для обоих день, когда Черновод вернул голову своего злейшего врага для погребения со всеми почестями. Он делал это для Цинсюаня, не думая больше ни о мести, ни о своём разрушенном прошлом, а только о полных боли и благодарности родных глазах. Конечно, это не делало день смерти Ши Уду менее мрачным.       Солнце уже стояло в зените, когда Цинсюань, наконец, решился заговорить о том, что его беспокоит:       — Хэ-сюн, тебе совсем не обязательно идти сегодня со мной, — начал он робко, избегая упоминания цели их путешествия, — будет достаточно доставить меня на место, а после забрать.       Хэ Сюань смотрел пристально, стараясь понять, желает ли Цинсюань остаться в одиночестве, или его беспокоит что-то другое. Под внимательным взглядом юноша стушевался ещё больше, но отчаянно выдавливал улыбку. Посмотрись он в этот момент в зеркало — хлопнул бы себя по лбу за отвратительную актёрскую игру. Но больше, чем поддержки Хэ Сюаня, он желал не доставлять ему дискомфорт от необходимости посещать могилу виновника всех своих страданий, ещё и лицезреть Цинсюаня в момент скорби по брату, перед которым он тоже испытывал горечь вины. Не за свои чувства к Хэ Сюаню и не за то, что принял взаимную любовь, а только потому, что стал для гэ причиной вечного, неустанного беспокойства и вынудил взять на свои плечи весь тот груз ответственности. Цинсюань уже давно забыл, каково это: быть беззаботно легкомысленным. Каждый день его жизни наполнялся тревожными мыслями о потерях, и чем больше он дорожил обретённым счастьем, тем сильнее они становились. Словно всё это — лишь хрупкая скорлупа, за которой ждут новые утраты, если разбить её неосторожным движением. Он, как обжёгшийся однажды, дул теперь на холодную воду.       — Если тебе так будет спокойнее, — стараясь не показывать волнение, ответил Хэ Сюань. Мысли его метались, как безумные, но разум твердил, что это будет правильно, — может, позовёшь с собой Его Высочество или…       — Хэ-сюн, я вовсе не это имел ввиду! — воскликнул Цинсюань, понимая, что натолкнул возлюбленного на совсем не те выводы. — Я был бы рад, если бы мы пошли вместе, но…       Чересчур много этих «но», и объяснять каждое слишком больно. Хэ Сюань понимал и не хотел бередить раны. Он заменил слова крепкими объятиями, пообещав куда-то в макушку:       — Всё в порядке. Я подожду — просто позови, когда будешь готов возвращаться.       Слишком сложно держать в ладонях чужое обнажённое сердце, однажды разбитое и собранное из осколков. Демоны и боги — всего лишь бывшие люди. И чувства их человеческие, и страхи, и желания.

***

      Морской бриз качает волны высоких трав, разукрашенных сотнями тысяч мелких цветов, а до горизонта, сколько хватает взгляда, расстилаются волны морские. А ещё дальше, выше, только небо в крутой пене белых облаков. Ши Уду наверняка бы понравилось. Нет, ему было бы всё равно. Он никогда не понимал желание младшего брата часами любоваться красивым пейзажем. Но Ши Уду здесь нет. Здесь только Цинсюань и безмолвная, холодная могила.       — Здравствуй, гэ.       Он опускается на колени, отбивая поклоны.       — Я снова пришёл, как обещал.       Подношения — любимые фрукты и вино Ши Уду.       — Знаю, ты мне не рад.       Виноватая улыбка на дрожащих губах.       — Прости меня, гэ, ещё и за это…       Солёный ветер уносит тихие всхлипы.       Цинсюань сидит перед могилой, молча глотая слёзы, не зная, что ещё сказать Ши Уду, и нужно ли что-то говорить. Каждый раз, приходя сюда, он ощущает себя предателем дважды, и сколько бы Хэ Сюань не повторял ему, что всё в порядке, внутри всё так же болезненно сжимается от противоречивых чувств. Едва ли стоило надеяться найти в душе компромисс, выбирая между самыми дорогими людьми. Цинсюань и не рассчитывал, только думать об этом с каждым днём становилось всё сложнее. Когда он только утратил свои божественные силы и оказался в мире смертных, принимать новую реальность было легче. Он скорбел, он думал об искуплении и чувствовал, что заслужил свою участь. Но стоило всему измениться, стоило Хэ Сюаню окружить его любовью и заботой, Цинсюань будто утратил ориентиры. Если бы только чувство вины и сожаления он испытывал лишь перед своим демоном, но был ещё Ши Уду. Его до невозможности упрямый гэ, презревший законы человеческие и божественные ради спасения младшего брата. Его единственный в целом мире родной человек. И пусть грехи Ши Уду неоспоримы, Цинсюань не мог в своём сердце его презреть. Он бы с радостью поменялся с ним местами, он бы без сожалений отдал свою жизнь за возможность всё исправить. Но даже богам неподвластно изменить прошлое.       Их отношения с Хэ Сюанем не были для Цинсюаня чем-то неправильным: он знал, как много значит для возлюбленного, ощущал на шее невесомое, но неоспоримое доказательство его чувств, облечённое в замысловатый кулон с чёрным жемчугом. И тем сложнее было объяснить, почему Цинсюаню претит мысль о возможности второго вознесения. В какой-то момент он принял свою смертность и скоротечность отведённого времени, но Хэ Сюань смиряться даже не думал. В итоге Цинсюань метался между своими мыслями и желаниями возлюбленного, а вместе с ним внутри бурлила духовная сила, доводя временами до грани искажения ци. И ни простить себя насильно, ни отказаться от самосовершенствования просто не мог, словно балансировал на двух разъезжающихся в разные стороны лодках, рискуя свалиться в бездонную глубину. К счастью, он знал, что любые воды рядом со своим демоном ему не страшны.       Цинсюань надеялся справиться со временем, унять бурю в груди и развеять сомнения, а пока этого не случится, собирался попросить Хэ Сюаня не вынуждать его заниматься духовными практиками. Вот бы только убедить того, что несколько лет — не такой огромный срок даже по меркам смертных. Цинсюань чувствовал себя слабым, но вовсе не физически. Он ощущал слабость, глядя в наполненные тревогой глаза Хэ Сюаня, и понимал его чувства. Потеряв всех дорогих людей, тот теперь отчаянно боялся потерять ещё и его. Страх, въевшийся в кости, отравляющий кровь. Справиться с ним тоже совсем не легко.       Цинсюань приложил к виску пальцы, ощущая бегущую по меридианам демоническую ци, которой Хэ Сюань делился с ним каждый день, и тихо позвал:       — Хэ-сюн, я готов, забери меня домой.       Он постарался поскорее утереть мокрые щёки, возвращая себе подобие душевного покоя. Цинсюань решил подождать с разговорами до завтра, на сегодня и так было слишком много волнений. Он даже не представлял, сколь многое может измениться за одну ночь.

***

      Сон накрывал липким туманом, забивал лёгкие удушающим дымом кошмара. Во сне Цинсюань не властвовал над собственным телом — только наблюдал безмолвной тенью. Он видел мрачные чертоги и знал, что в них никогда не заглядывает солнечный свет. Он плыл над землёй невесомой тенью, вбирая в себя темную ци этого места, неспособный разогнать её смертоносных намерений. В душе клокотал страх, рвал нервы на тонкие нити, изматывал душу, но хуже всего было осознание: там — впереди — его ждет нечто намного страшнее. Мрачный дворец Чёрных Вод встретил названного гостя мёртвой тишиной, будто погребённый под толщей воды. Всё в этом месте дышало отчаянной безысходностью, а где-то в глубине бесконечных коридоров тьма кутала холодным покрывалом одинокую фигуру демона. Цинсюань спешил отыскать его и забрать отсюда поскорее. Что-то недоброе скреблось внутри беспокойством, подгоняло, торопило и насмехалось над беспомощными метаниями бесплотной души.       Перед Цинсюанем открылась дверь в огромный зал, такой большой и мрачный, что стены утопали в тенях, а потолок казался выше неба. В нём было пусто и холодно, а посредине, обхватывая плечи дрожащими руками, на коленях стоял Хэ Сюань. В его глазах клубилась тьма, стекая чёрными слезами по бледным щекам, губы безмолвно произносили слова, звали в немом крике, тонкие пальцы с острыми когтями хватались за горло, словно в попытке выдавить из него хоть какие-то звуки. Но вместо этого лишь раздирали кожу, и она уже клочьями висела на шее, а из открытых ран струилась всё та же тьма, устилала землю у ног демона и извилистыми щупальцами тянулась во все стороны. Цинсюань в ужасе смотрел на страдания своего демона и не понимал, чем ему помочь. Он хотел податься вперед, укрыть его в своих объятиях, защитить от страданий, но кошмар играл по своим правилам, не оставляя шанса подойти ближе. Внезапно тьма толкнула Хэ Сюаня в спину, он упал на четвереньки и вырвал клубами чёрного дыма, сгустившимися до состояния липкой жижи. Цинсюань в отчаянной попытке рванулся вперёд, но даже воздух вокруг не колыхнулся.       Что это? Почему происходит? Зачем они опять вернулись в Чёрные Воды? Почему Хэ Сюань выглядит так, будто собственная сила разрывает его изнутри? И как беспомощный, бесполезный бывший небожитель сможет ему помочь? Цинсюань ещё никогда не ощущал свою слабость так явно. Если бы он только усерднее самосовершенствовался, если бы преуспел хоть чуточку больше… Хотелось кричать, хотелось плакать — хоть как-то выплеснуть терзающие душу эмоции, но даже в этом сейчас ему было отказано. Хэ Сюань поднял голову, рассматривая его сквозь бушующую в глазах тьму, протянул руку с острыми, как лезвия когтями, а в движении губ угадывалось имя:       — Цинсюань… Сюань… А-Фэн…       Внутри задрожало отчаянное желание прикоснуться, дотронуться хоть кончиками пальцев.       — Цинсюань! — раздалось будто в самой голове, колокольным звоном пронеслось по мрачным чертогам и разрушило наваждение.       Цинсюань резко сел на постели, жадно хватая воздух, словно пробежал десять тысяч ли. В комнате было темно, но ничего общего с тем всепоглощающим мраком, царившим в его сне. Сердце отбивало заполошный ритм, а мысли путались, и сквозь шум в ушах он едва расслышал обеспокоенный голос:       — Всё хорошо, это просто дурной сон.       Тихие, успокаивающие слова, но стоило Цинсюаню поднять голову, как волнение сыграло с ним дурную шутку: в ночных тенях глаза Хэ Сюаня показались залитыми тьмой, а протянувшаяся обнять рука обрисовалась контурами острых когтей, прямо как во сне. Не успевший развеяться кошмар всколыхнул разом все переживания, и Цинсюань крупно вздрогнул, едва задушив на губах испуганный крик. Хэ Сюань ясно увидел зарождающуюся панику и моментально отпрянул. Прошло несколько лет с тех пор, как он видел в родных глазах этот всеобъемлющий ужас, причиной которого сам и являлся, но даже не подумал, что в этот раз Цинсюань испугался не его, а за него. Этот проклятый день стал ядом.       — Хэ-сюн?.. — Только когда сонный морок немного развеялся, Цинсюань понял, как выглядит его реакция со стороны, и резко отстранившийся Хэ Сюань подтвердил догадку.       Он хотел объясниться, успокоить своего демона, но пережитые волнения разом всколыхнули не только чувства, но и духовную силу. От резкой боли Цинсюань весь сжался и не успел даже слова произнести, как его вырвало кровью прямо на светлые шёлковые простыни. Тяжёлых приступов у него давно не случалось, но сегодня нахлынуло слишком много противоречивых чувств, и непослушная ци опять взбунтовалась. Хэ Сюань мигом отбросил лишние мысли на потом и принялся восстанавливать его духовный поток, постепенно унимая боль. Цинсюаня мелко трясло, сквозь сжатые зубы прорывались тихие стоны, он комкал в пальцах одеяло и очень старался взять контроль хотя бы над телом, но получалось скверно. Чувствуя, как чужая сила спокойными волнами омывает его разрывающиеся меридианы, он подался вперёд, зарылся носом Хэ Сюаню в изгиб шеи, обхватил руками за талию и только оказавшись как можно ближе почувствовал, что действительно способен успокоиться. Цинсюань всегда был до крайности тактильным, нуждался в прикосновениях намного больше, чем в пище и воздухе, что порой раздражало его отстранённо-холодного «друга», однако сейчас Хэ Сюань не посмел бы даже в мыслях возмутиться приставучести Ветра. Он баюкал его в объятиях, шептал что-то успокаивающее, целовал мягкие, пушистые волосы и до последнего, пока Цинсюань не успокоился и не уснул, не позволял себе думать.       Время тянулось безбожно медленно. Казалось, до утра прошла сотня лет. Цинсюань иногда постанывал во сне, хмурил брови, но по-прежнему не выпускал Хэ Сюаня из объятий. Рассвет принёс с собой скверную погоду: море под утёсом ярилось бурей, ветер швырял волны о скалы, небо залило серой унылостью великолепие одинокого дворца. И все мысли Хэ Сюаня окрасились тьмой. Он чувствовал, как внутри что-то ломается, что-то неумолимо сдается перед неизбежностью. Хэ Сюань обещал себе любой ценой защищать Цинсюаня, но что, если главная угроза — он сам? Что, если дальше всё только осложнится? Если вместо желанного вознесения Цинсюань ещё сильнее навредит себе от постоянных воспоминаний и переживаний? Хэ Сюань не помогает: он служит бесконечным напоминанием о пережитых страданиях. Его вольный Ветер каждый раз разбивает себя о скалы прошлой боли и только множит её в своём сердце. Это бессмысленно, бесполезно. И это никогда не изменится, пока они вместе. Они пытались раз за разом, день за днём, пока всё не зашло слишком далеко. Но и уйти Хэ Сюань не может, ему просто не позволят. Как и оттолкнуть, сказать резкие слова, причинив ещё одну боль. Он не должен вонзить в сердце Цинсюаня ещё больше острых шипов. Раствориться бы незаметно в морском прибое, чтобы тёплые волны слизали все воспоминания с израненной души…       Цинсюань проснулся поздно, но сон не стёр с лица ночные волнения. Улыбка его была искренней, а слова тёплыми, однако слепой бы заметил, какой он бледный и измождённый.       — Ох, Хэ-сюн, какая сумасшедшая ночка. Сам от себя не ожидал, что так разволнуюсь из-за глупого сна. — Он поскрёб ногтем засохшую на простынях кровь и поморщился. — И что бы я только делал без тебя?       «Жил бы спокойно».       Но Хэ Сюань не озвучил терзающие мысли.       — Как ты себя чувствуешь?       — Уже намного лучше, всё благодаря тебе. — Цинсюань сладко потянулся, а потом чмокнул хмурого демона в щеку и соскочил с постели.       — Что-нибудь болит? — Хэ Сюань встал следом, его руки немного дрожали, словно перед прыжком в пропасть.       — Ни капельки, только слабость небольшая, но это пройдёт.       Он повертелся немного перед зеркалом, пригладил волосы, взял одежду, положил. Всё выдавало в Цинсюане волнение, но с чем оно связанно — оставалось непонятным. А потом он резко развернулся и взял Хэ Сюаня за руки, усаживая обратно на постель, и присел на пол у его ног.       — Послушай, Хэ-сюн: знаю, в последнее время со мной творится что-то странное, но, уверен, это всё обязательно пройдёт. Просто дай мне немного времени, ладно? Пару лет — это же немного. Я даже состариться не успею, честно-честно! — Цинсюань улыбнулся своей самой ласковой улыбкой. — А потом мы опять вернёмся к медитациям и всему вот этому самосовершенствованию. Мне просто нужно, ну… Собраться с мыслями, вот!       Хэ Сюань слушал молча, слегка хмурясь, а потом коснулся кончиками пальцев непослушных завитков у виска.       — Всё будет хорошо, — пообещал он и, спустившись к Цинсюаню на пол, заключил в крепкие объятия. — Всё непременно наладится, обещаю.       И Цинсюань уткнулся ему в плечо, облегчённо улыбаясь.       — Спасибо, Хэ-сюн, я так рад, что ты меня понимаешь. Я боялся, что ты будешь против. Так глупо, да?       Хэ Сюань гладил его по волосам, сжимал так сильно, что грозил сломать рёбра, но Цинсюань не возражал: он просто радовался, что разговор оказался таким простым. Никаких споров и раздражения, никаких противоречий. Чего он, в самом деле, так нервничал? Стало тепло и уютно, и почему-то опять склонило в сон. Он прикрыл веки будто на мгновение и уже не смог открыть, утянутый в забвение.       Хэ Сюань сосредоточенно выплетал заклинание, не позволяя себе думать, не позволяя остановиться, даже смотреть на Цинсюаня себе не позволял. Где, когда он его раздобыл — уже и не вспомнить. Сильное, сложное, но Непревзойдённому демону по плечу и не такое. Память — хрупкая вещь, переменчивая, капризная. Одно неверное движение — и можно стереть её полностью. Но Хэ Сюань стирал только себя. Методично, упрямо, кусая губы, жмуря глаза до ярких всполохов, давя в груди желание закричать. Он чувствовал, как его ци наполняет заклятие силой, как создаёт в голове Ветерка непреодолимый барьер. Такой сломать можно, но у смертного для этого недостаточно сил, а те, кто будут рядом, так просто в колдовстве не разберутся, Хэ Сюань позаботился и об этом, путая следы. Когда последняя часть заклинания встала на своё место, затворы в памяти Цинсюаня сомкнулись, скрывая за зыбкой пеленой мрачный образ демона Чёрных Вод. Теперь он не вспомнит Хэ Сюаня, даже встретившись лицом к лицу. Теперь каждая ненужная, опасная мысль будет сама ускользать окольными путями. Вероятно, Цинсюань поймёт, что с ним что-то не так, но что именно — догадаться не сможет. А потом привыкнет, перестанет об этом думать и сможет, наконец, жить без страха и сожалений. Все сожаления останутся в этом доме, поселятся тут навечно и будут заживо жрать единственного виновника их появления.       Хэ Сюань думал, что испил боль до дна, но он никогда прежде не знал таких её граней. Его хрупкое счастье, вырванное у судьбы с кровью и в страшных муках, осыпалось жалкой пылью к ногам. Он сам его уничтожил, сам отравился собственным ядом и сам теперь будет гореть в своей агонии. Ему не привыкать, да. Но к этому невозможно привыкнуть. А потом он позвал. Просто, без пояснений, надеясь, что там его услышат и поймут правильно. То, что Собиратель Цветов явился сразу, без вопросов, лишь подтвердило, что они знают друг друга чересчур хорошо.       Хуа Чэну зрелище не понравилось сходу. Что произошла очередная глупость — он не сомневался, оставалось оценить масштаб оной.       — Что ты сделал?       Хэ Сюань не ответил, баюкая в объятиях бессознательного Ветерка, прижимаясь губами к растрёпанным волосам, и в глазах его Хуа Чэн видел жизни куда меньше, чем после прохождения печи Тунлу.       — Демоны тебя раздери, Черновод, что ты опять натворил?!       — Забери его. — Голос, как шорох сожжённых углей.       — Что с ним? Он болен? Ранен?       — Он спит… Просто спит.       Хуа Чэн смирился, что слова из этой полудохлой рыбы придётся вытягивать силой:       — И что с ним будет, когда проснётся?       — Всё будет хорошо, — так же безэмоционально ответил Хэ Сюань, даже не пытаясь сдвинуться с места. — Он будет в порядке, сможет продолжить жить, не оглядываясь на прошлое.       — Думаешь, не оглянется? — скептически уточнил Хуа Чэн.       — Не сможет… Не вспомнит. Так будет лучше, так правильно.       Хуа Чэн присел рядом, попытался заглянуть в глаза, понять, что тут, в конце концов, произошло. Он ощущал следы сильной магии, но не получалось разобрать, что за чары применил Черновод.       — Забери, — повторил настойчиво и впервые посмотрел Хуа Чэну в глаза. — Позаботься о нём, проследи, чтобы не бросал самосовершенствоваться.       Хуа Чэн затолкал подальше желание дать парочку мозгоочистительных советов — в таком состоянии Хэ Сюань всё равно их не воспримет. Пусть немного остынет, помается своей дурью и как следует соскучится. Сам ещё прибежит забирать назад своего Ветра. Он протянул руки, и Хэ Сюань нехотя, медленно разжал объятия. Цинсюань действительно мирно сопел, погружённый в какой-то магический сон, и не реагировал ни на какие манипуляции со своим безвольным телом. Но стоило Хуа Чэну подняться, как нити тёмной демонической ци потянулись следом, будто пытаясь отобрать его поклажу.       — Ну и что ты творишь? — поинтересовался Хуа Чэн, наблюдая дивное зрелище, будто сила Черновода сама, без его ведома, выбирается наружу из телесной оболочки. Тьма сочилась, извивалась щупальцами, искала то, что у неё отняли, и всё больше злилась, не находя. А её хозяин бездумно пялился в одну точку, больше не реагируя ни на что вокруг.       Хуа Чэн тихо выругался и решил, что самое время оставить этого упрямого осла наедине со своей придурью. Пусть мозги прочистит, а чуть позже, если сам не придёт, они с Се Лянем наведаются. Он отошёл подальше, но тьма тянулась, стелилась, преследовала. Вот ведь мастер противоречий: одной рукой — отдаёт, а другой — не отпускает. Хуа Чэн не знал, как поведёт себя не совсем вменяемый демон, если он переместится сейчас у него перед глазами, и не кинется ли вдогонку за своим сокровищем. Дурь дурью, но Черновод не выглядел сейчас как кто-то, способный мыслить здраво. А сражаться с ним у Хуа Чэна не было никакого желания.       Он вышел из дворца Ветров и Вод, ощущая, как тёмная ци за спиной вырастает во что-то громадное, вздымается куполом и скрывает дом непроходимым барьером. Кажется, самоистязания грозят затянуться надолго. Хуа Чэн бросил взгляд на спящего Цинсюаня, отмечая на шее неизменный кулон. По крайней мере, прах этого балбеса надежно изолирован от него же самого. С остальными проблемами они разберутся по мере их поступления. Хуа Чэн перехватил свою ношу поудобнее, освобождая одну ладонь, и, не оглядываясь на унылое зрелище, подбросил кости.       Дом Воды и Ветра скрылся от людских глаз, заперев разливающееся внутри отчаяние.