
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Азирафаэль на пути в Лондон останавливается в местечке Кентербери, графсто Кент, где вынужден заехать в харчевню, остановленный ненастьем. Там он слышит разговоры о пленнике знатного вельможи, которого держат в его замке. Поползли слухи о змеиных глазах, горящих инфернальным огнём и о том, что их обладатель не сгорел в огоне аутодафе. Азирафаэль встаёт перед сложным выбором, памятуя о неком соглашении, заключённом чуть более трёх столетий назад.
Примечания
На историческую достоверность не претендую, так как не имею достаточных познаний в данной области. Однако в целом почти всегда придерживаюсь естественного хода событий, иногда прогибая их под линию повествования, что, в общем-то, не особенно влияет на сюжет.
Посвящение
Нилу Гейману и Терри Пратчетту, царствие небесное дорогому сэру.
Майклу Шину и Дэвиду Теннанту, в особенности последнему.
Тем, кому понравится эта история. Можете считать её своей, указывайте мне на ошибки, если в процессе чтения появится идеи – рада буду услышать.
Спасибо за комментарии и поддержку ❤️
Не всё лишь только слух, о чём болтают люди
19 января 2025, 04:24
В народных приметах он ориентировался с известным трудом, но был почти уверен, что если коровы ложатся – это к дождю. Если они встают, то, возможно, будет ясно. А те коровы, на которых он смотрел сейчас, крутили сальто, медленно и торжественно взмывая в воздух. Интересно, что это предвещает в смысле погоды, подумал Тайлер.
***
В самом начале осени 1374 года на дороге из Сандуича в Лондон появился человек. Был он среднего роста, светловолос, держался немного неуклюже, но твёрдо. Черты лица имел мягкие и приятные, но внимательный наблюдатель мог заметить, что в глазах его, что называется, плясали чертята. На простолюдина он был непохож, хотя в его манере говорить и действовать не было обычной для благородных людей того времени заносчивости, которую, словно необходимый элемент гардероба, надевали они по поводу и без. Сей почтенный господин держал путь вглубь страны, куда с меланхоличной безразличностью направлял неспешный шаг своей лошади. Костюм сразу обличал в нём чужестранца. Путешественник был одет в светлый лендер – плотную кожаную тунику с короткими рукавами, зашнуровывавшимися сзади, на которой имелись разрезы, облегчавшие движения всадника при верховой езде. Ноги его облегали узкие шоссы , на языке народов, живущих на другом берегу Северного моря, называемые Streichhosen, и высокие сапоги, доходившие человеку до середины бедра, поверх которых он, как это было принято в ту эпоху, был облачён в широкие кожаные штаны, закатанные снизу. Причудливый наряд этот венчали воротник с капюшоном и широкополая шляпа, что делало их владельца похожим одновременно на сына мельника, пустившегося в путь монаха, разбойника с большой дороги, трубадура и странствующего рыцаря. Господин этот кутался в длинный широкий плащ, называемый тогда колоколом, по причине своей формы, обусловленной наличием всего лишь одного отверстия, в которое нужно было просунуть голову. Но несмотря на несколько необычный, хотя, впрочем, самый обыкновенный костюм, выдававший в нём пришельца из германских земель, незнакомец несомненно был англичанином. Нельзя с точностью определить, что именно в облике или манерах этого джентльмена обличало в нём уроженца британских земель, однако каждому, кто встречал его, бросалась в глаза эта подробность, бывшая скорее чертой характера, чем национальной принадлежностью. Дорога, которой всё время держался путник, круто свернула влево и вскоре из-за деревьев показались городские стены. Всадник явно не торопился к месту своего назначения, однако и заезжать в город не спешил. Он так и проехал бы мимо, если бы небо в это время года отличалось флегматичностью людей, живших под ним. Но, поскольку путешественник не желал испытывать на себе капризы природы – пожалуй, самой ветреной дамы после Фортуны, он, повиновавшись задумчивому ходу своей лошади, причудам дороги, неспешно ведущей его к столице, а также вследствие начавшего накрапывать дождя, около шести часов вечера, в середине сентября 1374-го года, вступил в город, называемый Кентербери, через Уэстгейтские ворота – одну из достопримечательностей этого местечка, достигающей в высоту почти шестидесятидесяти футов и сохранившейся до наших дней. Азирафаэль, а это и впрямь был он, действительно не горел желанием сразу по возвращении из германских земель, откуда всего пару дней назад прибыл, в подробном докладе описывать свою деятельность в этой стране. А за последние годы материала для отчётов накопилось порядочно, и не всё, о чём пришлось бы рассказать, было так хорошо, как Принятие «Золотой буллы» , которое, несмотря на спорность и революционность своего содержания – двух факторов, которых Небеса обычно старательно избегали, рекомендовано было непосредственно вышестоящей конторой. Тем более, что за подобную "некачественную" работу он мог схлопотать ограниение на использование чудес, что было бы крайне неприятно. Особенно сейчас, когда куда-то запропастился Кроули. После их соглашения, заключённого в 1020-м году нашей эры, они стали пересекаться гораздо чаще, чем раньше, так как теперь их связывали общие интересы. Оттого пропажа демона была ещё более болезненной. Ведь ангелу, никогда не испытывавшему удовольствия от дальних путешествиий, а тем более от путешествий верхом в период осенней распутицы, пришлось дважды пересечь континент, направляясь в Священную Римскую империю по причине возникших там беспорядков. Снова. Ибо последнее из своих путешествий туда он закончил ещё в середине лета этого года, когда прожил там безвыездно несколько лет, о чём сейчас и предстояло написать множество отчётов, так как все сроки для их составления давно миновали, а неприятных событий было до досадного много. Да взять хотя бы восстание ткачей 1371-го или инцидент с графом фон Видом, который ограбил нидерландских купцов, ехавших на ярмарку во Франкфурт. Хотя тут Азирафаэль всё-таки был доволен – граф внял его увещеваниям и полностью выплатил купцам компенсацию. Но всё-таки, как ни крути, этот год, как и множество ему предшествовавших, хотя и нельзя было назвать худшим в истории страны, однако он всё же был крайне неудачным. Азирафаэль принял близко к сердцу запись в летописях касательно того времени, отнеся её на свой счёт: «Среди людей воцарилась печаль, и птицы в домах, петухи и курицы также пели печально» . Разумеется, то наводнение, позднее описанное в хрониках, не было делом его рук, но случилось вследствие вопиющего недосмотра. Рейн и Лан поднялись из своих берегов более чем на двадцать шесть футов , произведя сильнейшие разрушения. Занятый всё теми же невесёлыми мыслями, проезжая через местечко Кентербери, он вынужден был укрыться от непогоды в небольшом трактире, расположившемся под благочестивой вывеской «У святого Лаврентия», что, однако же, не мешало стенам сего почтенного заведения изобиловать рисунками несколько фривольного, даже для более искушённого в подобных вещах глаза, содержания. Сама гостиница, а если быть точным – трактир, представляла собой небольшую прямоугольную комнату с несколькими столами по стенам и одним большим в центре, за которым расположилась шумная, и уже порядком подвыпившая компания. Справа от стойки, за которой усердно вытирал бокалы краснолицый хозяин, имелась лестница, ведущая во второй этаж, которая, переходя в мосток с перилами, опоясывала всё помещение. Вдоль мостка шёл ряд дверей, ведущих в небольшие комнатки, называвшиеся здесь номерами и за приличную плату сдававшиеся в наём. За спиной трактирщика виднелась дверь, ведущая в кухню, где в приличных размеров очаге горел огонь, на котором кипело и булькало что-то, что, несмотря на не особенную привлекательность, было горячим, а значит именно тем, в чём больше всего нуждался продрогший путник после долгой дороги. Азирафаэль осведомился, есть ли свободные комнаты в гостинице и, получив утвердительный ответ, расположился за дальним столиком, неподалёку от камина, с удовольствием стянув через голову промокший плащ. Он уже давно убедился, что следовать моде – не самая сильная его сторона, как и не самое приятное занятие, но всё-таки старался отставать от неё не более, чем на пару столетий. В противном случае, чтобы не вызывать любопытствующих взглядов, требовалось использовать гораздо больше чудес, чем обычно, что не очень-то поощрялось его начальством. Однако сегодня он был одет как типичный житель германских земель и его радовало, что, несмотря на несоответствие места, время для его костюма было подобрано идеально. Азирафаэль заказал горячую похлёбку и стакан доброго эля и, получив чашку жидкого супа и пинту пива ("господин хороший, оно дешевле, да и хранится дольше. Чего же и желать лучшего?!"), снова углубился в раздумья, сосредоточенно глядя в свою кружку. — Клянусь памятью святого Августина, я видел его! — Ничего он не видел, враки это. — А я говорю видел! Я был в замке о ту пору и, говорю вам, своими глазами видел эту тварь. Ни одна решётка не может удержать такую бестию. Ум Азирафаэля, сонно блуждающий где-то в долинах памяти, выхватил этот разговор из непрерывного, навевающего дрёму, гула, который есть само дыхание, оживляющее местечки, подобные этому и всенепременно им присущее. Это было... любопытно. Несмотря на своё постоянное противостояние со стороной зла, а точнее с конкретным её представителем, он уважал оригинальные, жуткие и иногда (самую малость) нелепые истории, в которые верили люди того или иного края. Это было чем-то вроде хобби, если хотите. Со времён изобретения письменности у ангела набралось множество увесистых томов (количество которых, к сожалению, сильно сократилось после гибели Александрийской библиотеки), подробно описывающих всевозможные человеческие суеверия. Ведь иногда, как объяснял ему один старый (очень старый) знакомый за бутылкой вина, не нужно употреблять никакого внушения, пускать сплетню, выдумывать легенду – люди, багодаря врождённой способности к творчеству, всегда делали, делают и будут делать это лучше, чем самый искусный демон. Да и верили они гораздо охотнее в вещи сверхъестественные, нежели в то, что может быть доказано логически. А потому Азирафаэль прислушался. — Ага, а ещё, гворят, каждый, кто увидет его – умирает. — А откуда тогда слухи? Нет, да послушайте же! Наш граф... — Тот, что якшается с испанцем? — Да, он самый. Так вот, граф присудил сжечь его. Устроить ему, как его, это самое, автодетепе. — Аутодафе , – подал голос Азирафаэль. Все посмотрели на него. — Да, точно! – рассказчик обрадовался, что хоть кто-то из слушателей поддерживает его рассказ, – Аквакарате. Так вот, огонь не взял его. Не взял – и всё тут. Я слышал, одежда вспыхнула на нём, а сам он остался цел и невредим, ни вот одного волосочка не съело пламя. А волосы – клинок, обогрённый кровью. Чистая медь. Не местный он, сразу видно. — Так может он святой? – подал голос кто-то из собравшихся за столом. – Вот огонь и не тронул его. У нас в городе тоже давеча случай был, казнили одного, а потом ему же и молились. — Нет! – горячо запротестовал рассказчик, не может быть у святого таких глаз. Чистое золото, только расплавленное. — Да ладно! – Азирафаэль, незаметно для себя, оказался стоящим за стулом одного из собеседников. — Да. И зрачок, ну вот те кошка. Или... — ...Или змея? — Да, это самое я и хотел сказать. И до чего же худой – скелет, да и только. Бррр. — Я же говорила, худоба сейчас не в моде! А ты..! Ты никогда не следишь за стандартами женской красоты! – донеслось из-за соседнего столика, после чего на парочку, сидевшую там, раздражённо зашиками. — Ну вот. И в огонь сам пошёл. Доказать он, кажется, хотел что-то. Дескать, если пламя не повредит ему – значит огонь этот никакой не праведный и тех, кого жечь собирались, нужно будет отпустить. Комната наполнилась возмущёнными, хотя и звучащими несколько приглушённо, голосами. — Отпустить? Это колдунов-то? — Да наш граф спятил, туда ему и дорога! — Да как он посмел?! — Подонок. — Ну хоть кто-то решился проучить этого испанца! — Ту, рыжую? Не выйдет, говорю вам. — Ох, змеюка проклятый. — ...на нашу голову! — Ну вот, – продолжал рассказчик, ободренный всеобщим воодушевлением, когда волнение немного улеглось, – стоя в пламени, улыбнулся, змеёныш – такой жути я ещё никогда не видел. Впрочем, надобно сказать, я и не видел – стоял очень далеко, мне об этом Нанетта рассказала, кухарка тамошняя – во баба! Мгм, кхм, – оратор откашлялся, – так бишь о чём я? Ах да. Ещё и подбавить парку попросил – холодно ему, видите ли. Так и стоял бы там, змеюка подлый, да только наш граф возьми, да и плесени на него чем-то – на ночь пусть никому не приснится, как завыла эта тварь. На него даже не попало почти, так, капли. Только пар сразу пошёл. А сволочь эта по земле каталась и выла. Вот тебе и подбавили пару. — И что после было? – спросил Азирафаэль. — Ну, когда упал он с костра вниз, ужо и схватили его. Вот так как-то и было. — Ну, наш граф эту гадину не отпустит, можно быть уверенным, – в установившейся тишине вставил молодой охотник, сидевший за общим столом. — Это точно. Вот мёду мне жена купить сказала. А я весь базар пропустил, бегал потом, искал, где раздобыть можно. — Да, мёд – это хорошо. Могу посоветовать одного пасечника, – с видом знатока сказал кто-то, отхлебнув пива из кружки. Беседа явно сворачивала в более житейское русло. Ангела это не устраивало. — А с дем... А с тем человеком что сталось? Куда его забрали? – Азирафаэль, поддавшись пылу разговора, слишком близко наклонился к плечу человека, за чьим стулом стоял, а последние слова произнёс, пожалуй, чересчур громко. Человек вздрогнул, и задел рукой солонку. Белые крупицы разлетелись по всему столу. — Тьфу-тьфу-тьфу, чур меня! – вдруг на все лады запричитала харчевня, а от полной, минуту назад установившейся тишины, не осталось и следа: люди вскакивали на ноги, хлопая скамейками и плюясь во все стороны, а рассыпавший соль схватил со стола щепотку белого порошка и, не глядя, швырнул её через плечо,– дьяволу в глаз! В глаз попало Азирафаэлю, а люди, посетившие харчевню в тот вечер, так и не узнали, насколько далеки от истины бывают суждения тех, кто склонен верить приметам. Не переставая тереть глаз, который немилосердно щипало, ангел вернулся на своё место. Неужели Кроули здесь? Было действительно каким-то невероятным совпадением, что вот уже пять с лишним тысячелетий они постоянно пересекались. То тут, то там – ангел и демон. Две противоположности, два полюса, два магнита с противоположными зарядами, – существа, которые ни при каких обстоятельствах не должны были бы встречаться, и уж тем более проводить вечера, беседуя друг с другом и бутылками о превосходстве старого кипрского над остальными винами, разбирая по косточкам Фому Аквинского с его доказательствами и Пьера Абелляра с его бедствиями , делясь новостями, поражаясь безграничной человеческой находчивости в вопросах убийства себеподобных всё новыми и новыми способамии . Да что уж говорить, проводить время таким образом было... приятно? Ужаснувшись при мысли об этом, Азирафаэль снова уселся за стол, задумчиво водя ложкой по остывшему вареву, успевшему подёрнуться не очень аппетитной на вид плёнкой. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза, встретившись ими с усатым человеком, облачённым в тёмно-серый шерстяной костюм с большим капюшоном. Человек сидел с противоположной от входа стороны зала и, не скрываясь, с любопытством разглядывал Азирафаэля. Тот пожал плечами. Он давно привык, что на него часто странно посматривали и перестал придавать этому значение. Он мог бы, как обычно, отвести от себя внимание щелчком пальцев, однако сейчас не стоило разбрасываться случайными чудесами. Ангел посмотрел по сторонам и, увидев проходящего мимо трактирщика, дёрнул его за рукав. — Милейший, а что тут болтают люди? Послушать – так прямо невесть что делается!, – взглядом указывая на толстяка, сказал ангел. — А вы и не слушайте. И вообще, – хозяин с силой выдернул руку из сжимавших ткань пальцев, – вы не местный. Шли бы вы, господин, туда, откуда явились. Одни беды от приезжих. Азирафаэль выпустил рукав, решив не обращать внимание на грубость хозяина, списав это на определённые трудности, связанные с профессией подобного рода. Поняв, что здесь он больше ничего не добьётся, ангел встал из-за стола, одной рукой подхватывая свои вещи, а другой допивая пиво, но тут, к своему удивлению, увидел, что толстяк сидит уже напротив него и всё так же внимательно разглядывает его. Это был полный усач, круглолицый и красноносый. Сильно натянутая туника была оттопырена не оружием, как часто бывает в наше время, а демонстрировала бочкообразный живот, делавший честь вместительности желудка своего хозяина, особенно поразительной в то время, когда все желудки были вместительными, однако же вмещать, зачастую, им было нечего. Жестом удержав Азирафаэля, с заговорщицким видом он закрутил один ус, также без слов пригласив того сесть обратно. — Я слышал, о чём вы спрашивали, – таинственно подмигнув, сказал новый знакомец, точнее, пока ещё незнакомец. — Разве я спрашивал о чём-то? — Да. Вы, как я заметил, проявили интерес к Ч.У.. — ЧУ? — Чёрному Узнику, так у нас его прозвали. Кодовое имя, шифр, понимаете? Чтобы никто не понимал, о ком речь, – и толстяк снова подмигнул. — А кто это – мы? – спросил Азирафаэль. — Армия ведьмоловов. Охотники за нечистью. Настоящие охотники за... нечистью. И ведьмами. Мы всё ещё думаем над названием. — Ух ты, не знал, что существует такая организация, – Азирафаэль немного помолчал. – Кажется, вы хотели мне что-то рассказать? – осторожно уточнил он, – Я собираю разные легенды, мифы, даже суеверия, и был бы очень вам признателен, если бы вы рассказали мне эту историю о... как вы его назвали? Да, о Чёрном Узнике. Толстячок улыбнулся, всем видом показывая, мол, знаем мы, что вы тут собираете, и снова закрутил ус. "К концу нашего разговора будет презабавное зрелище, если он так и не вспомнит о том, что у него два уса", – подумал Азирафаэль. Незнакомец тем временем задумчиво почесал подбородок. — А если честно, зачем вам понадобился Ч.У.? – спросил он, рассматривая Азирафаэля через пустую пивную кружку, стоящую между ними. Ангел, чуть помедлив, решил подыграть. — Я только что пересёк пролив, приехал издалека, – он многозначительно посмотрел на собеседника. Тот понимающе кивнул. — ¡Truco o trato, maldito hereje! — А? – Удивился ангел. — Это испанский, – успокоил его толстяк. – Одна из сакральных клятв. Я знаю много языков. Такая работа. Ну, давайте к делу. Вы тоже из наших? — Да... Нет... Да... Ну, то есть я из другой организации, хотя цели наши совпадают, – не покривив душой, ответил Азирафаэль. — Ведьмолов ведьмолова понимает с полуслова, – одобрительно кивнул охотник, – Я вас понял, я уважаю тех, кто стремится остаться инкогнитом. Ну, что ж, пора бы и познакомиться. Позвольте представиться, Сделай-Всё-Что-Сможешь-Чтобы-Поймать-Ведьму-И-Вернуть-Её-На-Путь-Спасения-Ибо-Дело-Это-Нужное-И-Достойное-Следующего-Из-Рода-Пульцифер Пульцифер младший. — Азирафаэль. Азирафаэль Фелл, – поспешно добавил ангел, заметив на лице Сделай-Всё-Что-Сможешь-Чтобы-Поймать-Ведьму-И-Вернуть-Её-На-Путь-Спасения-Ибо-Дело-Это-Нужное-И-Достойное-Следующего-Из-Рода-Пульцифер Пульцифера младшего некоторое разочарование от столь лаконичного имени. Знакомство было тут же скреплено рукопожатием (которое, разумеется, было совершено под столом и позднее занесено в аналы Армии Ведьмознавцев под грифом "Совершенно секретно", дабы уважить инкогнито Азирафаэля) и небольшим тостом, после чего беседа вернулась в прежнее русло. — Так что же вы хотели рассказать мне, дорогой Сделай-Всё-Что-Сможешь-Чтобы-Поймать-Ведьму-И-Вернуть-Её-На-Путь-Спасения-Ибо-Дело-Это-Нужное-И-Достойное-Следующего-Из-Рода-Пульцифер – можно для краткости называть вас только по имени? — Разумеется, господин... простите, у меня плохая память на имена. — Ничего, не берите в голову. Так что вам известно об этом Узнике? — По большей части то, что я знаю, доступно только посвящённым, я не могу сказать вам того, что знаю. — Я не просил вас вступать в сделку с совестью, – с некоторой досадой ответил Азирафаэль. — Да, конечно, но поскольку я склонен заключить, что наши цели совпадают, я считаю себя в праве рассказать вам кое-какую историю – ничего конкретного, только намёки, но из этих намёков вы сможете почерпнуть для себя некоторые немаловажные обстоятельства, касающиеся Ч.У.. — Этим вы меня обяжете. — Тогда слушайте.