Исполнение желаний

      Следующее утро засветило грифону прямым солнечным лучом в аккурат под приподнявшееся веко. Лорканн мимолетом подумал, что за полторы с хвостом тысячи лет Искажения ещё не встречал рассвет так отчетливо — и к нему пришло понимание.       — Эй, эй, уважаемый памятник Лорканна, а как вы думаете, он любил подниматься на рассвете?

***

      — Похоже, у вас вовсе нет такой привычки, подниматься с рассветом! — голос Шайлих раздавался близко, её интонация выдавала недовольство, не разобрать, чем именно.       — Ну что вы, напротив, такая привычка за мной имеется, не хватает привычной обстановки, — Лорканн перекатился со спины набок, приподнял связанные запястья к подбородку, сделал вид, что задумался. — А может быть, дело даже не в обстановке! Тогда в чем же? Хм-хм-хм, настоящая загадка!       К большому удивлению Лорканна, Шайлих не одернула его, не возмутилась и даже не отчитала. Шайлих на него посмотрела. Так, что издеваться больше не хотелось. Впрочем, равно как и прощать Онгхуса в один присест.       — Может быть, я и Раннее Зло, но перед этим меня желательно не бить по голове, — сдержал зевок и покривился. Увидел, как Шайлих забавно морщит нос и отворачивается поспешнее. — Что?       Девушка фыркнула в сторону своих вещей, покачала головой, встряхнулась, но потом опять фыркнула.       — Что? — Лорканну было уже изрядно интересно.       Шайлих, наконец, обернулась, порадовала посветлевшими от смеха синими глазами и соизволила ответить:       — Наверное, это одна из ваших привычек — переиначивать слова на похожие! Интересно, в честь чего? — на недоумевающий взгляд она с большим удовольствием ответила: — Насколько я помню, вы у нас Зло Древнее, — потянула паузу, давая сообразить. — Не раннее!       Лорканн усмехнулся тоже, принимая справедливый упрек, да, перепутал — с утра, сослепу, раздраженный ощущением веревок и жжением в почти заживших запястьях — имел право отвлечься!       — Сделайте милость, притворитесь спящим, чтобы не пришлось опять выхаживать вашу голову. Вероятно, на этот раз — отдельно от тела!       Грифон кивнул и прикрыл глаза, без труда занимая себя нуждавшимися в рассмотрении мыслями, хотя одна, не вполне деловая и никак не относящаяся к делам королевства, все никак не желала давать покоя: он, Лорканн, никогда не бежал от схватки. И не закрывал глаза на схватку. И не имел обыкновения притворяться мертвым! Так с чего бы ему на этот раз…       Шайлих окликнула кого-то, чтобы грифона помогли закинуть поперек седла, приторочить к лошади, будто седельную сумку или чучело в натуральную величину. Лорканн задумался, что бы они делали с его грифоньей натуральной величиной, вариантов рисовалась масса, но ни одного приличного. Все равно что иметь в обозе лошадь, которую надо уложить на другую лошадь! Да еще с крыльями. Длинными острыми когтями. И с тяжелым крепким клювом.       Отвлеченные мысли об особенностях перевозки сопротивляющихся грифонов позволили Лорканну пережить сложный момент перекидывания через седло, опутывания веревками, поправления якобы волшебных сетей, всеобщих перекличек и дежурных утренних шуточек. А когда он, выслушавший среди образцов истинно неблагого остроумия впечатляющее количество приложимых к себе нелестных характеристик, приготовился к сложному путешествию, рядом раздался знакомый шепот:       — Меня впечатляет ваша выдержка, — Шайлих делала вид, что поправляет седло, и впервые склонилась к Лорканну настолько близко, что захоти он, уткнулся бы лицом прямо в её волосы. Притворяться бессознательным сразу стало очень сложно. — И вы теперь исключительно моё наказание, имейте в виду!       Лорканн не успел отреагировать никаким образом: девушка отклонилась от него, а в следующий момент уже взлетела на коня.       Тряская поездка хотя и не была такой мучительной и опасной, как вчера, все равно выматывала силы, единственная радость этого положения вещей таилась в скрытых от яркого утреннего солнца глазах. Ну и в постепенно разрастающейся надежде, что Шайлих будет по отношению к пленнику поаккуратнее, не доводя его своим присмотром до полусмерти.       Разве что замрет заходящееся от новых чувств сердце.       Лорканн покривился в ответ на свои же собственные мысли — он никогда раньше не понимал подобных поэтических выражений. Допускал, да, для других, но не понимал и не принимал. А тут на тебе! Чуть ли не счастлив трястись связанным позади её седла! Любовь он, конечно, в себе принял, никуда от этого деться не получилось бы, но побочные признаки этого чувства Лорканна настораживали и вынуждали следить за собой и речью.       Мало того, что он может сболтнуть какую-нибудь чушь, так Шайлих эту чушь ещё и не оценит по достоинству!       От этой мысли становилось не по себе больше, чем от коряво-романтичных формулировок.       Лорканн сердито выдохнул, немного поменял положение тела и лишь тут ощутил, что ногам по-прежнему сухо и тепло, а голени стягивает привычная высокая шнуровка. То есть Шайлих его не только разула? Она высушила сапоги и успела вернуть их на место до его пробуждения? Неудивительно, что переживала за его голову — кабы ее сняли, столько трудов впустую!       Веря себе и одновременно не веря, Лорканн висел поперек седла, размышлял, мечтал и улыбался.

***

      — Наверное, скучно сидеть так целыми днями. На одном и том же месте, среди одних и тех же фонтанов… — задумчивый голосок продолжал доискиваться ответа от старого грифона. — Правда, я нашел на старых картах, что этот парк — парк воспоминаний. Там еще пара завитушек была пририсована, как будто зеркальце или хрусталь.       Если бы мальчишка спросил прямо, скорее всего, Лорканн не выдержал бы и ответил: иногда воспоминания режут как то зеркальце или хрусталь.       А иногда больнее.

***

      Когда первая половина дня миновала, глаза стало возможно приоткрывать хоть ненадолго, Лорканн устал жмуриться, но из-за пошатнувшегося здоровья, слишком детального вживания в роль пленника и одновременно — выживания в собственном теле, оно мстило большей чувствительностью ко всему, что доставляло в обычном состоянии лишь мелкие неудобства. Вот и глаза, кажется, выжигало ещё разок, не черным огнем змея, а золотым светом солнца, яркого, любопытного, скачущего мелкими зайчиками и бликами от ручья…       Проклятыми, проклятыми бликами!       Лорканн мечтал о наступлении ночи так, будто в мягкой прохладной темноте было его единственное спасение.       Неблагой король помянул Семиглавого недобрым словом, потом каждую голову (усатую отдельно и три раза), потом шипастый хвост, на котором до сих пор торчал тот треклятый шип, потом — крылья, потом — зубы… Когда Лорканн был готов переходить к проклятьям каждой чешуйке, конь наконец остановился.       Вокруг опять зашумели бунтовщики, распределяющие дежурства, с увлечением перебрасывающие друг на друга обязанность идти за дровами. Лорканна бодро подхватили под руки, и он с ужасом осознал, что водорослево-шерстяная (будь неладна отдельно та самая гадалка!) веревка не выдержала испытаний и трещит на самих его связанных запястьях! Грифон завозился, словно приходя в себя, перехватил ослабевшие кольца, прижал к рукам насколько мог, прорычал что-то оскорбительное, чтобы на руки точно никто не посмотрел. И действительно, после сомнения в их рассудке стражи приласкали грифона кулаком в живот, локтем по загривку, но в узлы никто не вглядывался.       Стоит ли говорить, что подтащенный и откинутый к очередному дереву — на этот раз вяз! — Лорканн радостно оскалился напоследок, подтянул колени к груди, закрывая живот и руки, и незаметно постарался скрепить веревки заклинанием.       Стихия отзывалась с удовольствием, бунтовщики никак не реагировали на поднявшийся в кронах ветер, меньше всего связывая это явление с осерчалым пленником. Лорканн чувствовал, что подходит к опасной черте: веревки все расползались и расползались, не желая укрепляться обратно, в душе поднималась скопившаяся ярость, глаза жгло, хотелось грома, молний и ливня — он с трудом держал себя в руках.       И еще хуже было оттого, что эти самые руки вообще никак не удерживались веревками!       Ярость, злоба, свирепость поднимались в душе Лорканна, будто отыгрываясь за время вынужденного молчания на пользу дела. И его разум холодно осознавал: это не к месту, это зря, так не надо, не здесь, не сейчас. Впрочем, голос разума заглушал шум ветра. В нём же терялись боль и неудобство, отдельные тревожные крики бунтовщиков, хлопанье срываемых плащей, испуганное ржание лошадей. Глаза, наконец, перестали быть пронзаемыми солнечными пиками, грифон перевел дух и с удивлением их открыл — крики бунтовщиков и буйство стихии ему не привиделись!       Над головой быстро собирались подгоняемые разыгравшимся ветром тучи, небо темнело, порывы становились все более холодными, ощущение неуютного присутствия охватывало, как догадывался грифон, каждого из бунтовщиков — побочный эффект общения со стихией напрямую. Отзывалась она тоже прямо, почти лично. Лорканн кивнул сам себе и воздуху: пожалуй, хватит, спасибо, дружище.       И того, что он натворил, сам, без подсказки и без включения ума, уже было достаточно.       Лорканн сгруппировался под деревом больше, не надеясь, что суетящиеся ши вспомнят о пленнике в плане заботы и защиты от ветра или воды. Над головами пока сухо громыхало, но взлелеянный ливень спешил на зов. Скоро стена воды встанет между всеми, кто будет хотя бы в шаге друг от друга.       И Лорканну, с его усугубленным непогодой одиночеством, компания не грозит.       Грифон скрежетнул зубами, когда понял, что тревожит его сильнее прочего: Онгхус тоже не отпустит никуда Шайлих. В такую непогоду точно не отпустит. Ши — глубоко магические создания, они чувствуют персональное вмешательство стихий, знают о приближении бедствий, могут потерять волю к жизни от удара в душу и никогда не отпустят от себя любимого. Лорканн только что сам оттолкнул от себя Шайлих. Прямо Онгхусу в объятия.

***

      — Кажется, собирается дождь, вы не могли бы сесть немного иначе? Тогда мне не придется возвращаться под крышу, а если я останусь сухим, то наш церемониймейстер меня не будет ругать, — тон мальчишки оставался ровным, но Лорканну почудился затаенный ужас.       Двигаться не хотелось, но маленькое, неблагое по самые уши создание добавило слегка скомканно:       — Я пытаюсь понять зависимость, пока не очень получается, а это был бы отличный эксперимент, когда наш церемониймейстер выходит из себя, а когда нет…       Памятник впервые отреагировал на слова, вызывая вздох восхищения, перехватил маленькое тельце под руки, не открывая глаз, усадил на колени и закрыл, нависая, широкой спиной.       Иногда компания в сердце непогоды нужна невыразимо.

***

      Как Лорканн и догадывался, все его захватчики разбежались по разным краям поляны, выискивая или создавая норы и отнорки, шалашики и гнезда — каждый в соответствии с принципами своего Дома. Похоже, тут не было только детей Дома Третьей стихии, то есть огня. А потому и костерки загорелись не везде, лишь там, где сидели воздушники, могущие высушить разом вымокшие дрова.       Лорканн привычно покручинился, что дети его собственного Дома тоже жаждут сжить нынешнего короля со свету. Однако он давно не вкладывал в переживание больших чувств — они просто ведут себя как все. Даже если попытаться припомнить, кто не хотел Лорканна при первой личной встрече убить, вариантов наберется мало. Чем Дом Четвертой стихии тут хуже Дома Второй или Первой? Они все равно свободны ненавидеть своего короля. Лишь бы под руку не лезли.       Сам грифон от порывов ветра страдал не особо, а вот струи ледяного дождя, долетавшие до него по случайности или сбегающие по стволу прямо за шиворот, доставляли, разумеется, неудобство.       Чтобы занять мысли и руки, отвлечься от невеселых дум и логично безжалостных выводов, Лорканн принялся связывать порвавшиеся водорослевые волокна своих пут. Работа была небыстрой, муторной и объемной, то что надо, когда хочется выместить злобу. Примерно через пару часов, а может, и через три, когда ливень, собравшийся по его желанию, начал чуть-чуть стихать, Лорканн одновременно удивился двум совершенно разным событиям: его труды закончились, и судя по звукам, сквозь ливень кто-то шел. Причем шел именно сюда.       Лорканн отпустил веревки, переместил их свежими узлами между запястий, скрывая результаты кропотливого труда от внимательных глаз, но любопытно повернулся в сторону шагов.       Каково же было его удивление, когда он различил в неясно рисующихся деталях саму Шайлих!       Её сапоги шлепали по размягчившейся земле, но не промокали, а вода огибала фигуру девушки, безрезультатно пытаясь дотянуться. Что вдобавок говорило о незаурядном магическом потенциале этой дочери Дома Воды! Переуговорить его собственный призыв! Отклонить ледяные струи яростного ливня! Идти сквозь белую от напора стену воды, будто её не существует вовсе?! Лорканну уже было почти все равно, зачем она идет. Он готов был восхищаться этой девушкой так, как сможет, издали или вблизи. Хотя «вблизи», а лучше «вплотную», конечно, предпочтительнее.       Тем не менее, несмотря на промелькнувшие пораженческие мысли, Лорканн со все возрастающим радостным изумлением наблюдал, что Шайлих направляется именно к нему. Грифон подвинулся, освобождая клочок сухого места, чтобы она села, чем Шайлих не замедлила воспользоваться — с размаху приземлилась, даже не подвернув аккуратно плащ. Лорканн вгляделся в нее пристальнее и рассмотрел то, что скрывали от его уставших глаз тугие струи ливня: Шайлих была в опустошении и отчаянии.       Все вертевшиеся в голове фразы для начала разговора по душам казались глупыми и избитыми, не подходящими этой особенной ситуации, особенной оттого, что страдала особенная Шайлих. Лорканн мысленно надавал себе подзатыльников, загнал любопытство как можно глубже, пересел ближе, подставляя бок и плечо. Со словами или без слов, а Шайлих должна знать, что может на него положиться!       Девушка повернула голову в его сторону, посмотрела, ничего не видя, как будто его тут не было и вообще ничего и никого не было поблизости. Синие глаза казались тусклыми даже в отсветах воды, на высоком лбу тревожно выделялась вертикальная морщинка, красиво изогнутые брови сошлись на переносице, кудряшки выбились из-под капюшона и пристали влажными прядками к бледным щекам.       Лорканн нахмурился: больше всего последствия были похожи на отзвук разговора по душам. Очевидно, и Онгхус не блистал особенным светом, раз Шайлих ушла от него в ливень, а пришла не к кому-то из товарищей, именно к пленнику. Пусть особенному, но пленнику, грифону, врагу! Лорканн трезво оценивал свою репутацию и скорость осознания всяческих чувств. Он был уверен, что Шайлих о своих еще не догадалась. Зато Онгхус, похоже, девушку уже разочаровал.       И если он, Лорканн, не прекратит сейчас же сидеть, как бесчувственное бревно, лихорадочно перебирая варианты и возможные объяснения всего, то Шайлих рискует впасть в сон-жизнь прямо тут!..       Хороший стимул, как водилось за Лорканном, сработал безотказно — и мысль пришла.       — Вам не кажется, Шайлих, — вздрогнула на имя, заозиралась, хорошо, — что разводить сырость посреди такого ливня несколько избыточно?       Поначалу оторопевшая девушка уставилась на Лорканна очень круглыми глазами, вгляделась, пытаясь понять, но от взгляда на его насмешливую улыбку её явно стала брать злость. Которая, как известно, в разы лучше бессильного отчаяния!       — Ах вы! Вы! Да что вы вообще знаете! Грифон! Лорканн!       На этом месте Лорканн слегка удивился: то есть она ругает его — его же собственным именем. Непредсказуемая бунтовщица!       — И вот вам ли рассуждать о сырости и её правомерности?! Да что вы знаете! Да как вы можете! — праведное возмущение поднималось в Шайлих воистину гигантской волной.       И она этого не замечала, но ливень опять усилился, выбивая из земли подскакивающие высоко вверх длинные капли. Лорканн впечатлился отдельно: ей не пришлось прибегать ни к чему дополнительному, она просто взяла и встроилась в его обращение к стихии, со стороны своей Воды, не разрушая и не изменяя форму. Талант, истинный талант!       В то же время как он восхищался способностями Шайлих, девушка продолжала его чихвостить.       — Да какое вы имеете право! Да что вы себе позволяете! Да кто вам разрешил! — возмущение шипело приливом и пугало воронкой водоворота. Лорканн всегда мечтал нырнуть в такой и выжить. — Я вас разве спрашивала?! И куда вы лезете?! Я вас вот ей-Луг ударю! Развяжу специально, на ноги поставлю и ударю!       Лорканну понравилась сила принципов: она не играла тогда на публику, она правда не хотела бить связанного и условно беззащитного грифона.       — Желание дамы для меня закон, — склонился и улыбнулся, выводя её из себя только больше. — И если прекрасная победительница Древнего Зла желает, то получит приглашение на бой! Мне всё больше кажется, это будет интересно!       — Вы! Вы! Ах вы! Да я вас! Да я вас сама вот этими вот руками! — схватила Лорканна за высокий воротник рубашки. — Вот этими вот руками я вас сама вылечу, чтобы потом отделать на котлеты! Особые грифоньи котлеты!       Стоило признать, кровожадный тон, которым она это произносила, насторожил Лорканна больше, чем пафосные речи иных претендентов на престол. Вместо трепета и страха за свою жизнь, однако, непредсказуемо разгоралось желание продолжить разговор. И восторг.       — Занятный, должно быть, рецепт, уважаемая победительница! Страсть как интересно, что пойдет на приправы! — воротник она не отпускала, отчего грифон был ограничен в движениях, а потому наклонил голову вперед, чтобы глаза были на одном уровне.       Глаза Шайлих в мгновение ока сузились, превратившись из яростных окон в свирепые бойницы, Лорканн задохнулся от восторга — один лишь разговор с нею освежал не хуже схватки!       — Чтобы вы не горчили на каждом шагу, приправ понадобится много, ой как много! — на её лицо вернулись краски, вертикальная морщинка сменилась полукруглыми, от приподнятых бровей. — И не надейтесь, что легко от меня отделаетесь! Вы одно сплошное наказание! Моё! Одно моё сплошное наказание!       Девушка еще раз рванула воротник, сердито фыркнула в ответ на очередную ехидную улыбку грифона, сложила руки на груди и отвернулась от него вовсе. Спиной, впрочем, привалилась не к дереву, а к Лорканну. Что сам Лорканн посчитал за лучшее не замечать.       Вокруг хлестали струи дождя, белая вода шумела и билась, не доставая до носков подтянутых сапог, журчала и стрекотала, сталкиваясь разнонаправленными каплями. Молчание изрядно затянулось, и Лорканн повернулся к Шайлих снова — неважно о чем, с ней нужно было поговорить! Однако голова девушки слегка прокатилась по стволу, потревоженная движением грифона, и упала на его плечо. Лорканн застыл, страшась спугнуть, подвинулся поближе, устроил Шайлих поудобнее и тоже настроился спать. Необходимо было потратить время с толком.       Буйство стихии пройдет, а вот буйство бунтовщиков… Лорканн отчетливо осознавал, что проблем ему после этого прибавится.       Но всё сторицей возвращалось вниманием Шайлих.       Вниманием Шайлих именно к нему!