Не дай мне сгореть

― Ты хочешь, чтобы я что сделал? ― переспросил Дик в который раз. Ирвинг снял шляпу и прочесал пальцами уже редеющие волосы. Он выглядел как человек, который не спал с неделю, и как бы хорошо Дик ни понимал его ― ох, как он сопереживал, ― он всё ещё не мог уложить в голове его просьбу. ― Я уже сказал, Дикки, ― ответил управляющий, стиснув пальцами переносицу. ― Я не знал, кому ещё позвонить. Теперь, когда Олега не стало, Алисса осталась без напарника. А нас сегодня снимают. Ты сам знаешь, что такая реклама может нам принести! ― Я знаю, знаю, ― сказал Дик, примирительно вскинув руки. ― Но ты меня несколько ошарашил, Ирвинг. ― Не представляю, чего ты ожидал, малый. Зачем ещё я мог тебя позвать, если не попросить тебя лететь? Дик задавался этим вопросом снова и снова на протяжении всей трёхчасовой поездки из Блюдхэйвена. Он успел придумать миллиард ответов, но не угадал ни разу. Ирвинг позвонил ему посреди ночи по двум причинам. Первая: Олег, половина дуэта ведущих воздушных гимнастов цирка, покончил с собой. Вторая: Ирвинг хотел, чтобы Дик занял место Олега. Просьба застала его врасплох. Он так давно не летал, что от мысли о выступлении перед зрителями желудок свело страхом сцены, какого Дик ещё в жизни не испытывал. В первую очередь волновали его истории, которые придётся наплести, чтобы объяснить, почему он остался в безупречной форме, а не сама необходимость снова впрягаться в программу. Насколько Ирвинг знал, Дик не тренировался. Воздушная трапеция требовала физической выносливости, а Олег и Алисса не занижали старую планку Летающих Грейсонов: им не натягивали страховочную сеть. ― Я коп, ― попробовал было возразить Дик, но Ирвинг только лающе хохотнул и хлопнул его по плечу. ― Ты Грейсон. Ни одна живая душа не сможет подняться туда и показать людям четырёхкратное, ― сказал он, стиснув его плечо. ― Я знаю, что ты не отрабатывал номер и у тебя почти нет времени его разучить, но ты сын Джонни Грейсона. Ты сможешь. Дик не знал, ужасаться ему или воодушевляться искренностью веры Ирвинга в его способности. В любом случае, он знал, что не сможет ему отказать. Ирвинг напал на него из засады, как только Дик подъехал. Дик оставил мотоцикл на пару мгновений, просто глядя, как рабочие деловито готовились к шоу. Для него цирк никогда не был только тем, что происходит под светом софитов. Цирк был подготовкой, сворачиванием и бесконечными часами в пути. Цирк был людьми, потому что люди были его семьёй. Дик не мог сдержать улыбку. Стоянка пестрела красками и шумела на разные лады. Он и забыл, как скучал по этому всему, пока не увидел собственными глазами. Стеклянный блеск и тьма Готэма приютили Дика на срок куда больший, чем Хэйли, но он не думал о Готэме, как о доме. По определению Дика дом был людьми, а люди не сидели на месте. Если бы его попросили дать более привычное определение дому, он бы не про семейное гнездо Уэйнов вспомнил. Хэйли всё равно шёл первее. Поэтому возвращение вскружило голову, несмотря на обстоятельства, которые его сюда привели. Дик сделал глубокий вдох и выдохнул. ― Ладно, я… И тут что-то схватило его. Первым порывом Дика было вырваться, но что-то в голове ― давно погребённое воспоминание, уже почти часть подсознания ― сдержало его и не дало ударить. Он обернулся, округлил глаза и восторженно вскрикнул. Пока он разговаривал с Ирвингом, к нему со спины подошла слониха. Она обернула хобот вокруг его талии и потянула к себе, однозначно пытаясь обнять. Он здорово вырос с тех пор, как последний раз появлялся в Хэйли, но слониха всё равно его узнала. Дик погладил её хобот, широко улыбаясь. ― Зитка, ― выдохнул он, позволяя ей разворошить его волосы и тщательно ощупать со всех сторон. ― Я так рад тебя видеть, милая. У большинства людей в детстве были коты, собаки и рыбки. У Дика была Зитка. Она тоже была участницей труппы, так что технически не принадлежала Дику. Скорее уж наоборот ― Зитка положила глаз на малыша Дикки Грейсона, едва он научился ползать. Дик не помнил этого, потому что был совсем младенцем тогда, но родители так часто рассказывали и пересказывали историю, что иногда казалось, будто он все же помнит. Как прирождённый цирковой эскапист, Дик выбрался из слинга и сбежал из палатки до того, как кто-то его хватился. Зитка, нежная толстокожая гигантша, нашла его, подобрала и отнесла обратно к родителям. С тех пор она стала его негласной нянькой, а он считался её малышом. Она всегда знала, где его искать, как бы далеко он ни сбегал. И она до сих пор его помнила. У Дика защипало в глазах и обожгло горло. Он прижался к ней лбом, вздохнув. ― Слоны никогда не забывают, да? ― сказал знакомый голос, невесёлый и натянутый. Алисса похлопала Зитку по боку, но её улыбка так и не затронула глаза. Уже переодетая в трико, Алисса всё равно выглядела отстранённой и бледной. Сердце Дика оборвалось, и он высвободился из хобота своей няни, чтобы обнять ее. Алисса жила цирком ― как и Грейсоны, её семья выступала на арене из поколения в поколение. Она родилась в цирке за пару лет до Дика. В его памяти она осталась мощной девчонкой-гимнасткой с распущенными волнистыми волосами и задиристой улыбкой. Та Алисса уже выросла из девочки в женщину (восхитительную женщину, стоит сказать), но в своем горе она казалась невозможно крохотной. Она спрятала лицо на груди Дика. ― Только про Олега узнал, ― сказал он, поглаживая её по спине. ― Лис, мне так жаль. ― Но Дикки сегодня тебя подхватит, ― вклинился Ирвинг, сверкнув ему улыбкой истинного шоумена. ― Так ведь? ― Конечно, ― искренне ответил Дик.

***

Поколение, с которым рос Дик, уже обзавелось собственными детьми, поэтому репетиция с Алиссой то и дело прерывалась ровным потоком маленьких циркачей, которые жаждали наконец познакомиться с дядей Дикки. От того, что его не забыли в цирке, Дик улыбался, как дурной. Летающие Грейсоны остались в рассказах, поэтому дети вели себя так, будто Дик всю жизнь прожил с ними. Дик запоминал новые имена так же старательно, как старательно они помнили его все это время. Постоянные перерывы были очень на руку, потому что мысли Алиссы занимал один Олег. Так было проще выведать из неё больше подробностей о его смерти, но Дик не хотел давить сверх меры. Она казалась сейчас слишком хрупкой. Пока Алисса знакомила его с программой, Дик с удивлением поймал себя на том, как сильно он жалел, что Джейсон не приехал с ним. Он всё время думал о том, что хотел бы ему показать и о чём рассказать. Как бы он ни радовался, радость хотелось с кем-то разделить. Учить Тима было потрясающе, но Тим слишком много думал. Он анализировал каждое действие до неприличия много. Это делало из него отличного детектива, но скованного акробата. Чтобы быть настоящим воздушным гимнастом, нужно было дать волю телу. Большинство воздушных гимнастов летали с рождения. Трапеция была не всякому по плечу, поэтому самые успешные акробаты начинали летать до того, как дорастали до боязни головокружительной высоты. Дик вот не помнил, чтобы когда-либо боялся. Джейсон в этом от него не отличался. Он мог бы стать потрясающим акробатом, если бы только попытался. Но Джейсон ещё продирался через проблемы, и Дик всё прекрасно понимал. Джейсону не стоило лезть туда, где что-то могло затронуть скверные воспоминания. Он прошел слишком тяжелый путь, чтобы скатиться обратно из-за грима и несуразных ботинок. Дик им гордился. Может, получилось бы убедить Ирвинга оказать услугу взамен и выделить им с Джейсоном арену. Технически цирк и так принадлежал Дику, так что если бы он захотел выдворить клоунов на пару часов, он мог это устроить. Просто он терпеть не мог ставить требования, да и опасался, что Джейсону будет неловко за особенное отношение. Джейсон, которому было неловко, становился ершистым Джейсоном, а ершистый Джейсон запирался ото всех. Дику же просто хотелось получить возможность полетать со своим младшим братом. Нужно было снова поднять вопрос патрулей с Брюсом. Джейсон был готов. А даже если не совсем готов, свобода и занятия тем, что ему лучше всего удавалось, должны были сказаться на процессе крайне благотворно. Пока Дик рядом, Джейсон будет вынужден держать свои тёмные порывы под контролем. Дик был более чем готов работать его личным сверчком-совестью. Они взяли перерыв ближе к десяти, когда громкое бурчание живота Дика оповестило всех в радиусе десяти футов, что он ещё не завтракал. Евдокия, древняя повариха, которая без преувеличений знала Дика с пелёнок, была только рада накормить его, предварительно от души потрепав за обе щеки. Дик набрал себе яичницы и знаменитой баницы Евдокии, и воспользовался случаем, чтобы проверить, как там Джейсон. Он прижал телефон к уху плечом, чтобы можно было занять руки едой. Джейсон поднял на второй гудок. ― Здравствуй, Кларисса. Дик ухмыльнулся, затолкав в рот сразу большой кусок фило. ― И тебе привет. Я же тебя не разбудил? ― Не-а, ― коротко ответил Джейсон. ― Пришлось встать пораньше и в душ идти. Я обещал Дейву посмотреть, что там с проводами на втором этаже. В период реабилитации Джейсон стал помогать по мелочи в квартирном комплексе. Он всегда хорошо управлялся с механизмами, поэтому Дик старался приучить его тратить свободное время в созидательном русле. Дейв и Джей поладили сходу, к огромному облегчению. ― Ты таким домовитым муженьком становишься, ― поддел он, потому что между ними сейчас простиралась пара сотен миль, и уворачиваться от подзатыльника, который ему наверняка бы отвесили, не требовалось. Дик рассмеялся над собственной шуткой и откусил ещё кусок. Громовое молчание Джейсона ясно давало знать, что за ремарку он так или иначе поплатится. ― Так что такое важное случилось, что тебе пришлось посреди ночи сняться? ― Смерть, ― сказал Дик, мигом помрачнев. Он погонял по тарелке кусочек теста, прежде чем проткнуть его вилкой. ― Олег, ведущий гимнаст. Официально ― самоубийство. ― Официально, ― повторил Джейсон, и Дик расслышал в его тоне то же недоверие, которое сам чуял нутром. ― Передозировка бензодиазепинами. Его нашли голым, и если верить тем, с кем я поговорил, он был вполне себе счастлив. Никто не знал даже, что у него бессонница. ― Думаешь, у него была? Дик тщательно прожевал, прежде чем покачать головой. ― Нет. Не сходится. ― Потому что бензо-группа ― это мышечные релаксанты, ― согласился Джейсон. ― Атлеты их избегают в основном. Плюс, если он собрался сам себе билет прокомпостировать, сомневаюсь, что он бы хотел, чтобы его нашли голым. Может, несчастный случай, но ты, кажется, так не думаешь. ― Алисса, его напарница, уверена на все сто, что его убили, ― сказал Дик, понизив голос. ― Если кто и знал, что у него в голове творилось, то это она. Я ей верю. ― И что? Они вызвали большого начальника в четыре утра ради вот этого? Дик помедлил. Откашлялся. ― Нет, они позвонили мне, потому что Алисса не может выступать одна. Они уже пропустили одно шоу и не могут позволить себе отменить это, ― сказал он, откладывая вилку и потирая лоб. От одной мысли желудок свело. Он был безгранично благодарен, что у него есть средства, чтобы поддерживать цирк на плаву, но и он не был всемогущим. ― Ирвинг попросил меня выступить сегодня. ― И ты выступишь, ― сказал Джейсон, потому что знал его. Знал, что он не откажет, даже если в последний раз летал под именем Грейсонов много лет назад. ― Ага. Я им нужен. Джейсон притворно вздохнул, словно смирился. ― Я всё равно требую слоновье ухо, Дик. Больше ничего по этому вопросу не скажу. ― Я вернусь вечером после выступления, ― сказал Дик, чувствуя, как губы снова расползаются в улыбке. ― Ещё раз побегаем по городу сегодня, если ты готов. Это угощение было слаще любой закуски с цирковых лотков. Дик знал, что Джейсона тянет на неё куда сильнее. ― Конечно, ― сказал Джейсон, будто и не проглотил целиком только что подачку. ― Дай мне знать, когда возвращаться собираешься. ― Дам, ― пообещал Дик. Возможности сдержать это обещание у него не оказалось.

***

Джейсон обзавёлся скверными привычками. Конкретно: ему начало нравиться спать с кем-то рядом. Сначала делить постель с Диком ему не нравилось, потому что это ощущалось отвратительно интимным. Трах отличался, с его точки зрения. Секс мог случиться где угодно, и тот, с кем он трахался, даже не обязательно должен был ему нравиться. Прошлое Джейсона наглядно доказывало и первое, и второе утверждение. Спать с кем-то было непривычно, потому что это значило разделять одеяло, бельё и тепло с кем-то на долгие часы. Это значило расслабиться, ослабить бдительность и доверять соседу в кровати достаточно, чтобы позволить себе отдохнуть. Дик делал всё ещё интимнее, потому что непрестанно его касался. Иногда всего лишь поддевал лодыжкой его ногу, но по большей части Джейсон просыпался с носом Дика, вжатым в затылок, и его рукой, закинутой ему на бок. Дик любил обниматься, и брал своё силой, если приходилось. Сначала Джейсон его отпихивал. Выворачивался из хватки, как мог, но рано или поздно оказывался на краю кровати ― в ловушке без путей к отступлению. Он смирился далеко не сразу; если откровенно, только скобы да постоянное накачивание обезболивающим помогли ему свыкнуться с прилипчивостью Дика. Дик был терпеливым. Дик его сломал. И теперь Джейсон привык. Он понял это, когда проснулся в кровати в одиночестве. Он забыл, что Дика нет; с закрытыми глазами он протянул руку на вторую половину кровати, и что-то оборвалось внутри, когда ладонь сжала холодную простынь. ― Блин, ― пробормотал он в пустоту, щурясь. К счастью, Дика, который мог бы заметить его маленькую слезливую оплошность, рядом не было. Джейсон перевернулся на спину, и настроение покатилось под откос. Он силой выгнал себя из кровати и принял очень короткий и очень леденящий душ. После двух мисок приторных хлопьев и чашки кофе он стал чувствовать себя чуть более вменяемым существом. Звонок Дика его не удивил ― зачем ещё цирк бы его позвал? Он сразу догадался, что им нужны или деньги, или таланты Дика. Второе, как выяснилось. Он жалел немного, что всё-таки не поехал с ним, но часы одиночества выдавались слишком редко. Хитрый мистер Тодд был весьма занят, вопреки кажущемуся безделью. Под посменным наблюдением Дика и Барбары у него было очень мало возможности заняться делами. Дик упростил ему работу, буквально всучив досье своих злодеев, но на голой информации не так уж и далеко можно было уехать. После беседы с Кассандрой он поклялся беречь Дика. Джейсону нравилось считать себя тем, кто держит слово, поэтому он делал, что мог со своим ограниченным временем, ограниченным покоем и ограниченными ресурсами. Прежде чем отправиться в молл мёртвых, чтобы пожертвовать собой, Джейсон навестил кое-кого. Дик дал ему стопку деталей головоломки и всё время на свете, чтобы собрать единое целое. Джейсон собрал. Очень быстро он отследил убийцу шефа Редхорна до Каталины Флорес, экс-агента ФБР и большой поклонницы Джона Лоу. Он догадывался, что если бы Дик не ловил сразу дюжину зайцев, он бы и сам всё распутал. Чёрт, да всё, что Джейсону потребовалось ― это потрепаться с Джоном, когда они столкнулись в коридоре. Безобразно легко. Из-за плотного расписания пришлось быть очень лаконичным и резким. У него всего пара часов была; короткая отсрочка, потому что он знал, что после ранения Дик беспечно спустит побег из-под ареста на тормозах. Один тщательно выверенный удар ногой положил конец линчевальной карьере второго Тарантула на обозримое будущее. Он объяснил ей, почему её метод решения проблем не годился в долгосрочной перспективе, признал, что болел бы за неё, если бы она не полезла в карман к Блокбастеру, и сломал ей ногу. Открытый перелом. Очень скверный. Заживать должен был не один месяц, и это не считая терапии. Получилась целая куча времени, в которое Тарантул не мешалась бы Найтвингу. Пусть неортодоксальные, но методы Джейсона всегда приносили результат. Он преподал ей очень важный жизненный урок. Когда ты решаешь надеть костюм и стать мстителем в маске, нужно быть готовым ко всему. В том числе к тому, что сумасшедший мужик сломает тебе ногу, чтобы вывести из строя. Джейсону могло бы стать стыдно за это, но Тарантул, по собственному признанию, подставляла Блокбастеру брюхо за объедки с пиршественного стола, как и половина ряженых в городе. Найтвинг сделал ей строгий выговор, видимо. Вместо того, чтобы отвернуться от геройской жизни, это подтолкнуло её обзавестись гаденькими друзьями. Так что Джейсон поступил с ней слегка (или даже не слегка) жестоко из лучших побуждений. Может, это было лицемерно с его стороны, но между его методами и действиями Каталины хотя бы была разница: он тренировался. Он точно знал, что делает и ради чего. Он бы никогда не стал клевретом какого-то амбала. Наоборот ― может быть, но он дал себе зарок, что никогда больше не будет тем, кто не контролирует положение. Каталина была крепким орешком. Джейсон прекрасно понимал, что такое детство в трущобах. Но Тарантул поклонилась в ножки самому большому куску дерьма в городе, едва Дик бросил ей вызов, и ничего хорошего о ней это не говорило. Джейсону потребовалось всего пять минут разговора, чтобы увидеть, как она идёт по пути очередной криминальной шишки с большими заблуждениями о собственном героизме, а у Дика были дела и поважнее. Так что Джейсон взял на себя обязанность повычёркивать некоторые дела из списка забот старшего братца. Он не лишился из-за этого сна ― ну, не больше, чем обычно, по крайней мере. Он вызвал ей скорую, прежде чем отправился на встречу с Найтвингом в молле, в конце концов. Джейсон ещё не решил, что будет делать со своим свободным временем сегодня. Он обещал Дейву, что поможет с проводами, но это не заняло бы весь день, а Дик не вернулся бы до ночи. Джейсон залпом осушил еще чашку кофе и оделся. Дейв просил встретить его в фойе, так что времени у него было полно. Он спустился вниз рано, и хорошо. Обычный человек ничего бы не услышал. Чёрт, да даже нормальный герой в маске не услышал бы ничего. Звук был такой тихий, такой безобидный. Его так легко было пропустить мимо ушей. Он и должен быть таким. Никто не должен был его слышать. Но уши Джейсона всегда ловили этот звук. Он слышал его в кошмарах, и неумолимый обратный отсчёт останавливался на нуле ровно перед тем, как Джейсон рывком просыпался. Тиканье. Слабое, механическое. Тикала бомба. Джейсон в этом даже не сомневался. Звук для него никогда не затихал, поэтому первые тридцать секунд он думал, что ему мерещится ― что в ушах звенит от фантомного взрыва. Он силой заставил себя успокоиться, выравнивая дыхание. Тиканье не прекратилось. В этот раз оно было настоящее. Закрыв глаза и напрягая слух, Джейсон пошёл на звук. В конце его маленькой охоты за сокровищами его ждал сюрприз ― коробочка под лестницей. Под лестницей лежала бомба. Кто-то подложил бомбу под лестницу, и она тикала. Взведённая. И у него не было решительно никакой возможности узнать, сколько осталось до взрыва, который обрушит этажи стопкой, как блинчики. Второй раз в жизни Джейсон Тодд играл в гляделки с бомбой. Грудь сдавило, но не от страха. Нет, он просто чертовски разозлился. Этого не случится. Он не даст этому случится. Кто и почему ― разобраться можно и позже. В фильмах герои осторожно открывали чехол, не обращая внимания на катящиеся по лицу капли пота, и раздумывали, какого цвета провод перерезать. Голливудская херня. Тормошить бомбу означало рисковать: она могла сдетонировать раньше времени, невзирая на то, выиграна ли лотерея с проводами. Джейсон внимательно осмотрел пространство вокруг бомбы. Тот, кто её установил, был или не такой умный, как Джейсон, или просто чуть добрее. Если бы бомбу устанавливал Джейсон, он бы встроил в неё с десяток тепловых сенсоров. А раз их личный террорист решил обойтись без подстраховки, у них остался шанс. Джейсон взлетел назад по лестнице, по паре ступенек за раз. Он отчаянно пожалел, что на бомбе нет видимого таймера ― у них в запасе могло быть всего несколько секунд, а могло быть и несколько часов. Джейсон предпочёл действовать, будто красные цифры отсчитывали от десяти, и поднажал. Части костюма Дика валялись на полу в спальне, где он их бросил вчера после патруля. Джейсон схватил перчатки и беспорядочно открывал отделения, пока не нашёл спрей для заморозки. Обычно его использовали не для этого, но жидкий азот должен был сгодиться. Массовая культура считала, что от бомб избавляются перерезанием проводков. Настоящие бомбы терпеть не могли, когда с ними игрались. Они от этого любили бабахать. Так что самым лучшим способом обезвредить бомбу было заморозить её нахрен. Электронные компоненты не переносили холода, так что вся конструкция превращалась в погремушку. Бомба никуда не делась, тикала себе дальше, когда Джейсон спустился вниз. Он тщательно обрызгал её со всех сторон, пока тиканье не затихло. Он не заметил, что затаил дыхание, пока не выдохнул так, что грудь обожгло. В этот раз у него всё получилось. Никакого взрыва. Никаких смертей. Ни его, ни чьих-нибудь еще. Джейсон прижал к губам сжатый кулак, тяжело дыша через нос. Кровь отбивала гулкий ритм в ушах. Кто-то снова пытался высадить его на воздух. Теперь у него было чем заняться.

***

Цирк Хэйли всегда славился воздушными гимнастами, поэтому выступление Дика и Алиссы стояло последним в программе. Весть о том, что Потрясающий Летающий Грейсон (в единственном горьком числе) вернулся из отставки на одну ночь, разнеслась быстро, так что цирк был набит до отказа. Все репетиции Дик ходил со скверным предчувствием: а что, если он слишком давно не выступал? Что, если не запомнит программу достаточно быстро? Что, если он разочарует тех, кто пришёл посмотреть как летает именно он? ― но как только он взобрался на трамплин и встал в позицию, он понял, что находится как раз там, где и должен быть. Мир за пределами тента исчез в жгучем свете прожекторов. Дику не пришлось вымучивать широкую улыбку, махая толпе. Господи, ему этого не хватало. Брюс предпочитал отсиживаться в тени, Дик ― нет. Он родился для яркого света и аплодисментов ― это было в его крови. Из всего, что он испытал с приезда утром, именно в это мгновение он почувствовал себя дома. Он чувствовал себя лучше, чем хорошо ― он сиял. Он перехватил взгляд Алиссы и произнёс одними губами: «Я сделаю четырёхкратное». И она улыбнулась ему, широко и искренне. Программа шла как по маслу ― он ловил и прыгал, вскидывал ноги и взлетал под восторженные вскрики со всех сторон. Это было проще, чем снова сесть на велосипед. Тело помнило всё, так что ему нужно было только расслабиться и передать бразды правления мышечной памяти. На патрулях он двигался по-другому ― Брюс снова и снова ругал его, пока он не сточил все движения до минимально необходимых. На патруле он не мог быть ослепительным артистом. Дик не всегда следовал этому правилу, но сиять по-настоящему он позволял себе только в своих снах. Он не поднимался под купол уже многие годы, но в мыслях он выступал несколько раз в неделю. В своих снах Дик летел. В своих кошмарах Дик летел, а потом падал. Изящно кувыркаясь в четырёхкратном сальто, он чуть не забыл, что всё происходящее с ним сейчас реально. Брюсу нужен был солдат, не артист. Дик дал ему солдата. Он отбросил ту часть себя, которая была Потрясающим Грейсоном ― или похоронил где-то глубоко в подсознании, по крайней мере. Летать над восторженной толпой было слишком здорово, чтобы быть правдой, так что он парил, исполняя программу. Он не удивился, когда сон сменился кошмаром. Он не удивился, но ему потребовалась пара драгоценных мгновений, чтобы вспомнить, что сейчас всё наяву. Его цирковые кошмары обычно были о шорохе и треске разрывающихся канатов, о влажном ударе тел о землю. В этот раз было по-новому ― по-другому. По-настоящему. Цирк был в его крови, но путь героя в маске стал его призванием по сознательному выбору. Эта работа научила его смотреть в оба, поэтому, даже кувыркаясь на высоте десятков футов над ареной, он увидел зазубренную тень, которую отбрасывали металлические крылья Светляка ― надломанную светом перекрещивающийся прожекторов, почти демоническую. Дик увидел его до того, как тот поднял своё оружие и выстрелил длинными языками огня. Хэйли был одним из немногих цирков, которые до сих пор пользовались холщовым тентом. Это было частью их маркетинговой стратегии. Они держались более традиционных декораций, даже не пытаясь соревноваться с более современными труппами. Хэйли предлагали ориентированный на американцев цирк европейского стиля, в который родители хотели бы водить детей. Безопасный, тёплый, волшебный; Хэйли дарил воспоминания о скорлупе от арахиса и духе старой доброй бродяжнической Америки. Старомодность и благоприятность держала Хэйли на плаву и конкурентоспособным на фоне более современных цирков. У Хэйли была одна арена, сорок футов в поперечнике, и зрители сидели к нему вплотную. Если бы у них был огнеупорный пластиковый тент и трибуны, как положено на стадионах, всё бы сложилось совсем по-другому. Но купол Хэйли был холщовым, а холст с готовностью горел. Пламя лизнуло главную мачту. Крики изменили тональность, радость превратилась в пронзительный ужас. Мозг Дика отключился, ошеломлённый невозможностью того, что разворачивалось у Дика на глазах ― он не видел Светляка с тех пор, как Готэм объявили ничьей землёй, поэтому это не имело смысла, не складывалось, как он оказался в старом цирке в пригороде Нью-Йорка. Алисса, кричащая его имя, выдернула его из безумного водоворота. Он забыл о ней. Она отпустила перекладину, а он не был, где нужно, чтобы поймать её. Она вывернулась в воздухе, пытаясь ухватить отцепку. Её вытянутые пальцы беспомощно загребли пустоту, и она начала падать. И мигом Дику снова стало восемь. Его мама протянула к нему руки, тёмные кудри взметнулись у её лица, невесомые, на доли секунды, прежде чем она полетела вниз. Последним, что Дик услышал, был её крик. Его имя. Этого не случится. Он не даст этому случится. Схватив перекладину, Дик нырнул, бросив тело по широкой дуге. Он сгрёб край сетки одной рукой и изменил траекторию полёта, чтобы врезаться в опорную балку. Он натянул сетку широко и приготовился, чтобы его не утянуло вниз, когда Алисса упадёт. Плечи взвыли, но он не обратил внимания на боль. Огонь уже ревел, и крики зрителей заглушали жалобы тела. ― Выбирайся отсюда! Беги! ― что есть сил крикнул он Алиссе, спрыгивая на землю. Спасти их, спасти их, спасти их — билось в нём с каждым ударом сердца. Он должен был. Алисса рванула к выходам, Дик же бросился к трибунам. В пожарах опасность представлял не только огонь. Очень часто большая часть смертей приходилась на панику ― люди бежали к выходам, пробираясь по телам тех несчастных, кто спотыкался и кого сбивали с ног. Пожар в клубе «Коконат Гроув», сорок второй год; толпа ринулась к главной двери с таким отчаянием, что раздавленные тела завалили выход. Пожар в цирке Хатфорд, сорок четвёртый; погибшие лежали штабелями в перегруженных выходах, поэтому многие спрыгивали с верха трибун или бросались через край тента. Когда люди паниковали, они лезли по головам товарищей по несчастью или прыгали навстречу смерти, лишь бы не сгореть. Огонь будил в людях визжащих от ужаса животных. Но у Дика с инстинктом самосохранения всегда было не очень. И он вбежал прямиком в горящие ряды, сразу выхватив взглядом троих рыдающих детей, сжавшихся в комочки. ― Я тут, ― сказал он им, взяв по одному в каждую руку и присев, чтобы третий мог повиснуть у него на спине. Он вынес их наружу, сделал пару жадных глотков чистого воздуха и бросился обратно в огонь. Дым душил отравой. К третьему заходу внутрь лёгкие будто выгорели изнутри, и голова кружилась. Спасать становилось всё тяжелее, потому что попавшие в ловушку люди начинали терять сознание, наглотавшись дыма. Мёртвый груз был мёртвым грузом; выносить их было непросто. Операторский кран застонал, как умирающее животное. Дик скорее поволок, чем понёс мужчину без сознания, полагаясь на нутро, чтобы найти выход. Арена превратилась в ад; огонь ревел со всех сторон. Огонь поглотил большую часть тента. Времени почти не осталось. Дик знал это какой-то холодной аналитической частью мозга; голос, напоминавший ему об этом, был очень похож на Бэтмена. Дик заметил одного из силачей, Лукаска. Тот нёс на спине двух клоунов, но всё равно потянулся к мужчине, которому помогал Дик. ― Беги, Дикки! Вон! ― проревел он с сильным акцентом. ― Нет! Я могу ― я ещё… ― Дик потряс головой. ― Никто не умрёт сегодня! Никто! Понял меня? Лукаск никогда не видел в малыше Дикки Грейсоне Бэтмена, но подчинился ему всё равно. Он кивнул, не обращая внимания на катящиеся по голове и шее ручьи пота, и потащил свою непосильную ношу в безопасность. Выдающаяся сила. Выдающийся героизм. Густой жаркий воздух мало годился для дыхания. Дик проигнорировал это, даже когда голова закружилась. Он должен был спасти их. У него было достаточно времени. Он знал, что сможет. Он должен был. Двигаясь на надрывный, сломанный вой кого-то, зажатого в ловушке, он нашёл ещё троих. Одного из них придавило падающей балкой, но остальные просто лежали. Дик не стал проверять, живы они или мертвы. Стена тента была близко, так что Дик с силой разорвал холст, создав им путь для побега. Он поднял балку, вытеснив из сознания тоненькое некуда идти, некуда, некуда, некуда и поволок мужчину в сторону дыры. Пихнул его наружу и развернулся за остальными. Операторский кран издал последний нечеловеческий стон, прежде чем рухнуть. Дик обернулся вовремя, чтобы увидеть, как на него несётся решётчатая металлическая конструкция. Удар пришёлся ровно в грудь, придавив его к земле спиной и выбив дыхание. Он и услышал, и почувствовал, как треснули рёбра. Кровь и дым набились в рот, и перед глазами начало темнеть. Кран был слишком тяжёлым. Он не мог его поднять. Никто бы не смог, даже Лукаск. Безопасность была в двух футах от него, но недостижима. Голова закружилась от недостатка кислорода, сознание помутилось, и напоследок в голове всплыла глупая мысль: может, и хорошо, что Джей не приехал. Что-то мазнуло по щеке, шершавое и тёплое, как толстая кожа. Чувствительный кончик хобота обнюхал его волосы, затем обвил за плечи и грудь. Ни один человек не смог бы поднять искорёженные останки операторского крана, но его спаситель не был человеком. Зитка нашла его. Встав на колени, слониха просунула сильный хобот в проделанную Диком дыру, обхватила его и потащила наружу. Вместо того, чтобы бежать прочь от огня ― а это было бы ожидаемо, все животные так и сделали ― она поняла, что Дика нет, и нашла его. Дик боролся за каждый вдох сжавшимися лёгкими, и дал Зитке утешающе ворошить его волосы. Начался дождь, но его не хватило. Прибыли пожарные, но их не хватило. Цирк Хэйли сгорел дотла, и Дик знал, что это каким-то образом его вина.

***

Каждый поджигатель и создатель бомб имел собственный уникальный стиль. Не сознательно, но замысел и выбранные методы как-то отражали личность создавшего, или даже их личную космологическую модель, если присмотреться. Рискованно было оставлять пометки определённого стиля, поэтому большинство старательно этого избегали. Но они все были людьми творческими, а творцы всегда гордились своей работой. К примеру: Унабомбер. Истовый неолуддит, он включал свой общий посыл в материалы и упаковку. Его примитивные кустарные бомбы рассылались в оболочке из деревянных коробок, сделанных вручную. Его бомбы сами по себе были посланием. Это было целым искусством, и как всякое искусство, к нему подходили в определенном ключе. Одни созидали, потому что таким было их призвание ― ради высшей цели, или чтобы сделать заявление, или просто ради искусства самого по себе… и были те, кто созидали, потому что это была их работа, искусство по чужим требованиям, умелое и целенаправленное. В деле терроризма последнее было опаснее первого. Страсть и творческий подход несли силу, но оставались неряшливыми. За бомбы платили специалистам, а они были не настолько глупы, чтобы оставить шанс на осечку. Бомба, найденная Джейсоном, не вписывалась как следует ни в одну, ни во вторую категорию. Он ломал над ней голову весь вечер, пытаясь понять, какой посыл выражал её создатель. Отсутствие изысков и материалы наводили мысли о профессионале, но у неё не было ничего в резерве. Профессионал бы никогда так не поступил. Так что или её собрал идиот с большим эго, или создателя не особо заботило, взорвётся ли бомба. Им не было дела до назначения, их волновал только чек. Может, они не хотели делать эту бомбу вовсе. Джейсон прочесал каждый чёртов дюйм комплекса, но второй бомбы не обнаружилось. У него были кое-какие домыслы, но времени их проверить не было. Дик должен был скоро вернуться, и последнее, чего Джейсон хотел ― это чтобы тот застукал, как Джейсон возится с распотрошённой бомбой на кухонном столе. Телевизор Джейсон включил для фонового шума. Ему не нравилась тишина, так что даже незатейливые проблемы культуры паникёров были предпочтительнее молчания. Шли одиннадцатичасовые новости, перебирая, как обычно, сенсационные истории. Активность банд, пропавшие дети и чудовищные смерти, пара беззаботных заказных статей под занавес. Вечерние новости были форменно биполярными. Дикторы расписывали то истинные кошмары, то раздутые выдумки, а затем утешали аудиторию тупыми россказнями, которые им скармливала очередная пиар-фирма. Процент новостей, которые были истинными новостями ― не тщательно сформулированными псевдоновостями, которые выпускали в эфир в определённом свете, в зависимости от компании ― был удручающе мал. Что удручало ещё больше: большинство вообще не подвергало сомнению увиденное по ящику или прочтенное в газетах. Они всё принимали за чистую монету. Но когда прилизанного ведущего перебили посреди предложения, Джейсон поднял голову. Экстренные новости, которые тут же продолжались рекламным блоком, были херней, но новости, настолько важные, что их давали в обход вылизанных репортажей, стоило слушать. Они были слишком неотрепетированные, слишком редкие, чтобы быть ложью. ― Более двадцати трёх человек считаются погибшими и более сотни серьёзно пострадали от пожара, разгоревшегося около трёх часов назад в людном цирке в северной части Нью-Йорка, ― сказал ведущий. Накачанное ботоксом лицо не давало ему выразить приличествующий ужас. ― Наш корреспондент Тина Филлипс… Джейсон не услышал всё остальное за звоном в ушах. Он не слышал конец репортажа, и не слышал, как открылась входная дверь. Он даже не понял, что Дик дома, пока тот не уронил мотоциклетный шлем и не захлопнул за собой дверь. Одно короткое мгновение Дик стоял на пороге, на щеках ещё блестели дорожки слёз. Его подбородок задрожал, и он рухнул на колени. Дик закричал. Не произнёс ни слова, не разразился бранью, ничего внятного ― ничего, кроме бессилия и безысходности, горя и ярости, которые он явно сдерживал не один час. Голос у него был низкий и сиплый, загрубелый после дыма. Джейсон опустился на колено рядом, и Дик обвил его обеими руками, не дожидаясь разрешения. Спрятал лицо у него на груди, всхлипывая прерывисто и хрипло. Джейсон не стал задавать вопросов или пытаться его утешить ― он знал, каково это, когда боли и гнева через край, столько, что не знаешь, что с ним делать. В первую ночь, после того, как Джейсон вылез из Ямы, когда прочёл газеты и узнал задним числом обо всём, чего Брюс не сделал с момента его смерти, Джейсон кричал и рыдал, и крушил всё, до чего мог дотянуться. Он разломал в щепки всю мебель в гостиничном номере, избил тех, кто пришёл его утихомирить, и прекратил кричать только тогда, когда голос сел до надломленного шёпота-хрипотцы. Ему не стало лучше после, но ужасный надрыв, который копился в душе, выплеснулся ровно настолько, чтобы больше не казалось, что сейчас лопнет кожа. Он прижимал к себе Дика, пока тот не выплеснул всё. Через какое-то время крики перешли во всхлипывания, а всхлипывания и вовсе затихли. ― Я уже слышал, ― сказал ему Джейсон, когда Дик наконец чуть успокоился. Он вложил в сказанное все сразу: «Я знаю, мне так жаль, не нужно ничего мне объяснять, ничего вообще не нужно говорить, я понимаю». Он снял с Дика подбитые перчатки и ботинки, помог снять кожанку. Дик не слишком сопротивлялся, но и не помогал. Он без выражения смотрел на него покрасневшими глазами и выглядел совершенно измотанным. От его волос несло костром, будто он с пикника вернулся, но Джейсон прекрасно знал, что всё далеко не так невинно. ― Давай, ― сказал Джейсон, отводя своего брата на диван. Тот просто… плюхнулся, раскинув ноги и сложив безвольные руки на животе. ― Тебе нужно выпить. ― Не нужно мне… ― Не обсуждается, ― бросил через плечо Джейсон, направляясь кратчайшим путём на кухню. Он давно заметил пару бутылок, задвинутых в один из шкафчиков, нетронутых и пыльных. Отодвинув какую-то никому не нужную бакалею, Джейсон нашёл две бутылки. Одна ― роскошная бутылка чистого бурбона «Хирш», с тиснением из золотой фольги. Вторая ― на треть початая бутылка водки. Джейсон развернул её, чтобы посмотреть на этикетку, и мрачно нахмурился. «Взбитые сливки». Кто ещё, кроме Дика, мог заливать в себя отстойное сиропное пойло, пока отличный бурбон пылится нетронутый в шкафу. Джейсон открыл бутылку и сразу же вдохнул Брюса. Насыщенный и хмельной, дуб и дымок. Закрыв глаза, Джейсон вспомнил себя двенадцатилетнего и любопытного ― как он макал пальцы в хрустальный графин в кабинете Брюса и слизывал сладко-землистый алкоголь, пока хозяин дома не видит. Брюс Уэйн редко пил, но когда всё же собирался, то всегда ― на два пальца бурбона именно из того роскошного графина. Джейсон налил себе куда щедрее, чем на два пальца, и взял целую бутылку водки для Дика. Он не рассчитывал, что Дик выпьет всё ― тот вообще пьянел быстро, ещё отравления алкоголем ему не хватало, ― но собирался вливать в него рюмку за рюмкой. Джейсон подозревал, что Дика ждали неслабые кошмары, но, может, спиртное удержит их на привязи хоть одну ночь. ― «Взбитые сливки»? ― неверяще спросил Джейсон, возвращаясь со своей добычей в гостиную. ― Водка? ― Она вкусная, ― сказал Дик, обороняясь, и передёрнул плечами почти незаметно. ― Если смешать с апельсиновым соком, будет как фруктовый лёд с ванильным мороженым. Не будь Дик так ужасно разбит, Джейсон бы от него прямо тут и отрёкся. Но сейчас было не до шуток, поэтому он только вздохнул и покачал головой. Успеется ещё подколоть его на тему нежного вкуса и девчачьих напитков. ― Ты это берёг для особого случая? ― спросил он, поднимая стакан с бурбоном. ― Не то чтобы. Это подарок был. Я не поклонник виски. Подарок от Брюса, конечно же. Дик хранил все подарки, какие получал, даже если это означало волочь за собой запечатанную бутылку бурбона до седин. Если он вообще до них доживёт. ― Это хорошее пойло, ― сказал Джейсон, поднимая стакан к свету. Бурбон правда выглядел, как драгоценный металл. При цене в сотню долларов за глоток — и должен был. Джейсон вообще открыл его назло. ― Старше нас с тобой. Винокурня закрылась в восьмидесятых, так что это вымирающий вид. ― Откуда ты всё знаешь… ― и Дик сам себя оборвал, поджав губы, так, что задрожали мускулы в скуле. ― Хотя нет. Не хочу знать. Хорошее решение. Джейсон не хотел рассказывать, какой из его тренеров баловался изысканным алкоголем. Дик дошёл до того, что просто не задавал никаких вопросов. Будто надеялся, что месяцы, которые Джейсон якшался с серийными убийцами, испарятся, если старательно их игнорировать. Сила отрицания Дика впечатляла. Джейсон поставил выпивку на кофейный столик и ушёл за аптечкой. Дик обгорел. На кистях и руках у него вздулись блестящие красные рубцы и жирные волдыри, и он даже не озаботился ими, прежде чем вернуться в Блюдхэйвен. Зная его, от медицинской помощи он просто отмахнулся. Он почти никак не отреагировал ни когда Джейсон щедро покрыл мазью мелкие ожоги, ни когда вычистил и перебинтовал те, что покрупнее. Непривычно было заботиться о старшем, но Дик столько недель без единой жалобы возился с ранами Джейсона, что теперь была его очередь вернуть долг. Дик сидел без движения и молчал с отрешённым видом. Джейсон бы, пожалуй, предпочёл, чтобы Дик дальше кричал ― да что угодно, кроме этого жуткого, такого несвойственного Дику спокойствия. Он не давил, впрочем. Если Дик не хотел говорить, значит, ему было не нужно говорить. Иногда последнее, что бывает нужно ― это поговорить об этом. Кому, как не Джейсону, понимать. Он закончил с первой помощью, вытер пальцы о кухонное полотенце и глотнул своего бурбона. Потом открыл водку и налил рюмку, которую подал Дику. От запаха, даже подслащеного, он сморщил нос. ― Я не смог спасти всех, ― тихо сказал Дик, отставив рюмку. ― Я знаю, ― сказал Джейсон, наливая ещё. Бесполезно было говорить Дику, что он сделал всё, что было в его человеческих силах, и что он и так спас десятки людей, или даже что его героизм чуть не стоил ему же жизни. Джейсон мог бы напомнить ему о логике и жизненной правде, но это не имело бы значения. Он не спас всех, поэтому, согласно недостижимому стандарту, установленному их общим наставником, Дик не справился. Дик никогда не сможет считать по-другому. ― Сколько? ― спросил Дик, и между его бровей залегла морщина. Ему не нужно было пояснять вопрос. Джейсон и так знал, о чём он спрашивает. Как только он узнал о размерах непоправимого урона в новостях, он знал, что Дик будет раздавлен. Он захочет узнать, сколько погибших, все имена, есть ли у них семьи. Он позаботится об этих семьях. Он будет помнить каждого. Потому что он был Диком Грейсоном. Джейсон резко покачал головой. ― Нет. ― Скажи мне, ― сказал Дик. Его взгляд предвещал грозу. ― Сколько? Сколько погибших? ― Ты не… ― Говори! Джейсон раздражённо прочесал пятернёй волосы. ― Двадцать три, ― сказал он, и от того, как расширились глаза Дика, ему стало дурно. ― Около сотни в критическом состоянии. Дрожащей рукой Дик взял у него рюмку и выпил до дна. ― Я позвоню завтра. Переведём большинство в ожоговое отделение в Готэмской больнице. Я могу заплатить. За всё, что им нужно для лечения. ― Дик уронил голову, и в его горле сдавленно булькнуло ― наполовину скулёж, наполовину всхлип. Джейсон в жизни не слышал ещё ничего настолько жалкого. Он выглядел уничтоженным. ― Это я виноват. ― Херня, ― прорычал Джейсон. ― Виноват! ― выкрикнул Дик; голубые глаза загорелись несвоевременным гневом. Глупый Дик-герой сам себя свежевал. По нему, чёрт возьми, видно было. ― Олег ― Алисса всё говорила, что не сходится, настаивала, что это убийство. Кто-то убил его, чтобы Ирвинг позвал меня. Я единственный мог заменить его без подготовки. Они убили Олега, чтобы сжечь мой дом у меня на глазах. ― Его передёрнуло. Он сглотнул. ― На глазах у непричастных к этому зрителей. Они все погибли из-за меня. Джейсон налил ему снова, и окинул его суровым взглядом, когда Дик попытался отодвинуть рюмку. Дик выпил, только обречённо вздохнув. Он мог бы рассказать Дику про бомбу. Сейчас была идеальная возможность. Джейсон даже не сомневался, что два нападения связаны между собой. Его дом детства был не единственной целью. Квартирный комплекс Джейсон спас по чистой безумной случайности. Но он ничего ему не сказал. Не сказал, потому что Дик не был готов знать, сколько жертв должно было быть. Не сказал, потому что всё указывало на методичный план уничтожить всё, что Дику дорого. Он не сказал ему ничего, потому что такое планирование и такая страстная ненависть стоили недёшево. Джейсон знал, потому что чуть не пошёл по той же дорожке. Месть была кропотливым и затратным делом. У Дика Грейсона не было таких врагов, но они были у Найтвинга. Значит, кто-то с очень чёрным сердцем и на редкость глубокими карманами знал, что Дик Грейсон и Найтвинг ― одно лицо. Он знал, что Дик рос цирковым мальчишкой, и что ему принадлежал квартирный комплекс. Список подозреваемых был очень, очень коротким. ― Они погибли, потому что в мире полно психов, ― сказал Джейсон и налил ещё рюмку. ― Что ещё нового. Они погибли, потому что психопат, затаивший на Дика зло, хотел заставить его страдать, но этого Джейсон ему не сказал. Он потягивал свой бурбон и смотрел, как Дик наливает себе ещё. ― Не спеши, старина, ― посоветовал он, отодвигая от него бутылку. ― Размереннее давай. Я не собираюсь держать тебе волосы, пока ты будешь блевать херовым спиртным. Он хотел, чтобы Дик расслабился и напился, не чтобы ему стало плохо. Дик уже понемногу начинал шататься. ― Ты когда последний раз ел? Дик потянул за край свежих бинтов на руках. И не ответил. Джейсон вздохнул опять, встал и вернулся на кухню. Первым богатым на углеводы продуктом, попавшимся ему, был бейгл, так что он взял его. ― Ешь, ― проинструктировал он, сунув бейгл Дику под нос. И мрачно на него смотрел, пока тот не подчинился и не начал клевать. Джейсон совсем не умел в это все. Он не умел утешать других. Он слишком привык, что это у него срывы, не привык держать кого-то, чтобы этот кто-то не развалился на части. Дик на глазах расходился по швам, и гениальным решением Джейсона было накачать его спиртным и бейглами, пока не станет лучше. Дик прижался щекой к его плечу, доедая. Он вымотался с концами, эмоционально и физически истощился, и одного бейгла было слишком мало, чтобы уравновесить выпитое. На этом фронте план сработал отлично. Алкоголь уже ударил Дику в голову, и он начал расслабляться. Джейсон закинул руку ему на плечи. Дик вжался ему в бок, издав жуткий сдавленный звук. Джейсон не сразу сообразил, что Дик опять плачет. С этим он тоже не умел справляться. Джейсон погладил его по спине, чувствуя, как он заходится каждым всхлипом. Что ещё ему оставалось делать? Когда Дик потянулся за недопитым стаканом с бурбоном, Джейсон дал ему выпить. От спиртного его развезло, но это было лучше, чем всё остальное. Может, так Дик выплачется, отключится, и будет в нокауте хотя бы шесть часов. К тому времени, как он заполировал бурбон, Дик опьянел. Его веки потяжелели, плечи опали. Джейсон никогда ещё не видел его пьяным раньше, и пожалел, что сейчас не самые хорошие обстоятельства. Если бы Дик был счастлив, он был бы развязным, легкомысленным и несносным. Надломленный, как сейчас, Дик искал контакта и дрожал, вечный ребёнок в теле взрослого, отчаянно жаждущий утешения, которое Джейсон не знал, как ему дать. Дик запустил руку под футболку Джейсона, прижав ладонь к его животу. ― Ты тёплый, ― хрипло сообщил он. ― Это мой талант, ― бодро согласился Джейсон. ― Один из многих. Из меня отличная постельная грелка. Дик попытался рассмеяться, но вышло неправильно. Даже близко не правильно. ― Ты… ты да. Тёплый в постели. Здорово, ― сказал он, похлопав его живот под футболкой. ― Не знаю, что бы я делал, если бы ты не… Что бы он делал, если бы Джейсон не поймал его в свободном падении? Гипотетический вопрос тревожил Джейсона куда больше, чем, казалось бы, должен. Его брат просто не умел существовать в одиночестве. Он был тем, кто тянется к людям. Сольное турне было худшим его решением, которые он только принимал в своей жизни. ― Я тут. Дик снова попробовал засмеяться, но получилось совсем ломано. Лучше бы он перестал. Лучше бы он просто заткнулся и уснул. Джейсон мог со всем справиться, если бы только ему не пришлось больше видеть страшную пустоту в глазах Дика, отражение целой жизни потерь, всплывшее на поверхность, как маслянистая плёнка. Пожар задел его. Ударил в самое больное. Душевные силы у него иссякли задолго до этого, поэтому вместо встать и отряхнуться со свойственной ему жизнестойкостью, он сломался, глядя, как его дом превращается в пепел. Это только распалило Джейсона. Если и был на свете человек, который не заслуживал такого дерьма, то это Дик. И всё равно получал он только дерьмо с добавкой дерьма, по-видимому. Его знаменитый оптимизм истрепался, и кто-то нашёл способ его надломить. ― Когда ты исполняешь номер… ― Дик помахал свободной рукой и выгнулся, чтобы взглянуть на Джейсона снизу вверх. ― Когда летаешь с кем-то ― когда ловишь. Нужно сказать «я тут», чтобы знали. Что ты держишь. Джейсон сжал его плечо. ― Я тут, ― повторил он. Дик неловко забросил на Джейсона сколько мог своих конечностей. Извечный тактильный наркоман, прилипчивый как никогда сейчас, он вцепился в него почти до синяков. Джейсону потребовалось провести пару маневров, но в итоге он сумел встать вместе с Диком, наполовину вцепившимся в него, и наполовину свисающим с него. Он отнёс его в дальнюю комнату и уложил в кровать. Дик не дал ему отделаться так просто. Он упорно не желал отпустить его и залезть под одеяло, так что Джейсону пришлось лечь с ним. Потребовалось немало труда, чтобы вытащить его из мотоциклетной кожи, потому что мистер Гибкость по пьяни стал сплошными резиновыми костями и выгибающимися конечностями. Он поцеловал Джейсона, неловко и липко-сладко после приторной водки и бурбона, хотя Джейсон ворчал и пытался его отодвинуть, чтобы перестал. Дик был в раздрае. Он лип и сам не знал, чего хотел. В конце концов Джейсон всё же раздел его и уложил. Ему пришлось лечь на бок и обнять его, прижимая его спиной к груди и животу. Видеть своего героя-бойскаута в таком состоянии расстраивало его до слёз. Успокаивался тот, только когда Джейсон держал его так крепко, что он бы не смог выбраться, даже если бы захотел. ― Ты поспишь, ― сказал он Дику, перегибаясь через него, чтобы взять баночку с ибупрофеном и стаканом прохладной воды, которые он принёс чуть раньше. Утром Дика ждало прегадкое похмелье, так что пара таблеток ибупрофена и глоток воды перед сном могли немного отдалить его наступление. Ему пришлось поддеть подбородок Дика и скормить ему таблетки по одной. Дик легко покусывал его за кончики пальцев. Джейсон забрал руку, покачав головой. Не до этого. ― Тебе пять минут на то, чтобы свалить нахрен спать, пташка. Он услышал, как Дик вздохнул, низко и рвано. ― Люблю тебя, птичка, ― пробормотал он, уже закрыв глаза. Он нырнул головой под подбородок Джейсона, щекоча тёплым дыханием его горло. ― Да, я… ― Джейсон запнулся на словах, погонял их во рту, прежде чем сказать наконец: ― Люблю тебя тоже. Он сомневался, что Дик вспомнит утром, но сегодня он ещё слабо улыбнулся, прежде чем задремать. Джейсон полежал с ним немного, прижав руку к его спине. Когда он почувствовал, что его дыхание выравнивается и замедляется, он осторожно встал и начал собираться. Может, и был способ разобраться с ситуацией получше, но он сделал, что знал, как делать. Этого было ничтожно мало, но он попытался. Он взял пустую спортивную сумку и собрал в неё список предметов, который составлял с сегодняшнего вечера. Клейкая лента, нейлоновые верёвки, пластиковые стяжки и один из миленьких маленьких электрошокеров Дика. Работать пришлось быстро. Дик не будет спать долго, а когда проснётся, то начнёт гадать, кто решил сделать ему больно, значит, путешествовать налегке было важно. Остальные припасы он, как рачительная белка, припрятал в течение двух месяцев ― короткие иголки для инъекций, шприцы и кварта промышленного растворителя краски. Шприцы и иглы он добыл у Аарона Хельзингера, которого Джейсон приручил. Большой плохиш Амигдала боялся уколов, но ему нужны были ежемесячные инъекции в дополнение к таблеткам. Джейсон ему помогал с этим. Три недели ему пришлось ошиваться с ним рядом, но это окупилось. Ему нравился Аарон, что тоже было на руку. Растворитель краски он получил от Дейва, смотрителя. Дейв хорошо ладил с людьми и скверно ― с приборами. Джейсон помогал ему там и сям, якобы потому, что проходил реабилитацию и ему всё равно было нечего делать ― то есть, как раз это было правдой. Так что когда он мельком упомянул, что ему нужен растворитель для небольшого проекта, Дейв подогнал ему отличный и сильный. Краем глаза Джейсон уловил проблеск синего, когда наклонился застегнуть сумку. Дик, как неряшливый пятилетка, бросил костюм Найтвинга кучей на полу прошлой ночью. У него появилась привычка просто сдирать его по возвращению с патруля и забираться в кровать взмокшим и пропахшим ночным воздухом. После патруля Дик всегда был на взводе, даже когда выматывался физически. Джейсон со временем понял, что вовсе не прочь просыпаться ради раннеутреннего секса. Он прожил с Диком достаточно, чтобы выработалась привычка. Джейсон подобрал брошенную униформу, мазнув пальцами по синему. Он подумал немного, затем бережно уложил её в сумку. Сумку он закинул на плечо и вышел из спальни, тихо прикрыв за собой дверь. Компьютер Дика был включён и гудел сам по себе, как обычно. Какая-то из сигнализаций в квартире срабатывала на звук и была включена только в то время, когда Дик патрулировал. Джейсон не знал, на какие децибелы она была настроена, но подозревал, что крика Дика более чем хватило, чтобы её сорвать, включить камеры и отправить трансляцию Оракулу. ― Бэбси? ― спросил Джейсон у пустой комнаты, поглядывая на одну из камер наблюдения на компьютерном столе. ― Не спишь? Ему подмигнул зелёный диод. ― К сожалению, нет, ― сказала Оракул через колонки, устало и невыразительно. И взволнованно тоже. ― Слышала новости сегодня? ― Да. Она не спросила, как Дик. Она знала Дика, поэтому вопрос даже не стоило задавать. Дик Грейсон, профессиональный мученик, держал себя лично в ответе за всех и вся, что шло не так вокруг него. ― Я собираюсь попросить тебя об одолжении, ― сказал Джейсон очень тихо. ― Но это не для меня. Он знал, что Барбара всё ещё любит Дика. Он знал, что Дик любит её до сих пор. Дик не переставал любить людей, люди всегда любили его. Если честно, Джейсон сейчас именно на эту любовь ставил. ― Я слушаю. ― Отвернись. ― Помолчав, он добавил: ― Он сам себя не защитит. Ты сама знаешь. Он не представляет как. Барбара ничего не сказала, но яркие огоньки охранной системы погасли один за другим.