Кровь Эльфов

Мотивы — начало всего.

Широкая Редклифская дорога плавно уходит влево. На безоблачном небе заметно выделяется шрам от Бреши. Отряд объединён общим чувством усталости: долгий путь позади, предстоит ещё больший. Они едут по трое, в основном молча, только наёмники из Боевых Быков иногда обмениваются друг с другом парой коротких фраз; даже Сэра отчего-то притихла. Солас держится правее: так удобнее с посохом; Кассандра мрачно разглядывает гриву своего коня. Между ними — леди Инквизитор Рианнон Лавеллан, перечитывает последнее письмо из Скайхолда. Лелиана добывает сведения быстрее, чем формируются запросы, и её отчёты настигают в самые неожиданные моменты. Рианнон улыбается, дойдя до приписки от посла Монтилье. Солас припоминает, что речь там о мирном урегулировании конфликта двух тантервальских вельмож, которые спорили за право называть свои земли родиной Вестницы Андрасте. Одному ответили, что она родилась под Старкхевеном, а другому — что недалеко от Оствика; оба остались довольны. Коула нигде не видно, но Солас знает, что он рядом. Кто-то насвистывает гимн Быков. Становятся различимы дома редклифских фермеров. На условленной границе — штандарт: «Под защитой Инквизиции». Рианнон, аккуратно сложив письмо, убирает его в седельную сумку и обращается к Соласу: — Ты обещал рассказать про Изумрудных Рыцарей, но сначала нужно поесть. — Пожалуй. История длинная и печальная. Сэра что-то бурчит под нос, Глыба спрашивает: «А у эльфов бывают другие?» «Слишком мало, дитя камня, и те — тысячелетней давности». Они с Рианнон беседуют постоянно, о настоящем и прошлом, причём большую часть времени говорит Солас. Необычное чувство после Тени, где хорошего собеседника порой может не быть очень долго. Несколько раз он увлекался и забывал дистанцироваться условными предположениями от вещей, которые знал по собственному опыту. В такие моменты Рианнон странно смотрела на него, но не задавала вопросов, к которым он был бы не готов. Солас благодарен за это: рано или поздно время правды придёт, но не стоит его торопить. О них иногда поговаривают, хотя неудобств это не вызывает, так что если её всё устраивает, то его — тем более. Слухи и без того появились бы: никто толком не знает, откуда он взялся, и не особенно старается выяснить. Одна пожилая орлесианская аристократка предположила — и ей хватило ума сделать это в присутствии посла Инквизиции, — что они на самом деле брат и сестра. Когда Жозефина упомянула об этом в отчёте, Рианнон рассмеялась: «Но мы совсем не похожи! Посмотрите на него: рыжий, как лис. И глаза у меня красивее». Она — как дикая галла: стройная, изящная, с очень светлыми, почти белыми волосами. Солас однажды слышал, как эльфы из Круга называли её «красивой в каком-то долийском смысле», и подумал: осталось ли в этом мире что-нибудь, чему долийцы ещё не придали свой «смысл»? Крэм вызывается съездить в деревню, оценить обстановку. Его командир говорит: «Не заблудись в девкиной юбке». Лейтенант кивает и пришпоривает коня. Солас осторожно спрашивает: — Ты уверен, что стоит отправлять Крэма в одиночку? Это Редклиф, здесь тевинтерцев с недавних пор особенно не жалуют. Железный Бык хохочет от души. — Пусть кто-нибудь рискнёт ему об этом напомнить, а я посмотрю. Кассандра, кажется, наконец налаживает отношения с Пиратом, гнедым полукровкой. Конь привык к другому наезднику, а Искательница — к своей старой кобыле, но смерть разрушила эти связи. Впервые за многие дни пути Солас не слышит их забавных пререканий. Верховой, недавно подаренный персонально леди Инквизитору марчанским графом, спотыкается обо что-то второй раз за час; Рианнон ругается по-долийски. «Всегда к твоим услугам», — вздыхая, думает Солас. Она вполголоса извиняется: он говорил ей, что не любит брань в принципе, чтобы не вдаваться в подробности, хотя это полуправда — одна из многих. В юности он умел выражаться резче Сэры — даже с учётом особенностей языка, но видел границы. Как странно, что границ стало больше, а нарушать их теперь проще простого. Крэм возвращается из «разведки»: «Трактирщик сказал, что у него в закромах почти пусто, но для Инквизиции что-нибудь раздобудет». Они въезжают в Редклиф. Люди косятся на посохи даже опасливее, чем на кунарийские рога. Здесь помнят, что было, когда в одном месте собралось слишком много магов. Едва ли можно винить за суеверия обывателей, а вот тех, кто ими управляет — вполне. Фигурная вывеска «Чайки и Маяка» качается, провожая и принимая гостей. Внутри ничего не изменилось с тех пор, как они были здесь в последний раз. Только менестрель куда-то пропал, хотя, может, оно и к лучшему. Быки обычно стараются держаться обособленно, но один взгляд командира — и все без пререканий садятся за общий стол. Немногочисленные посетители равномерно распределяются вдоль стен: Инквизиция делает хорошие вещи, но безопасное расстояние должно таковым оставаться. Солас их понимает. Знаменитые наёмники сами по себе производят сильное впечатление, а с леди Инквизитором и её спутниками — пожалуй, неизгладимое. «Чайка и Маяк» затихает, пока они усаживаются и ждут, когда накроют стол. Первый тост за удачный исход дела — в сущности, нескольких дел подряд, но иначе теперь и не бывает, потому что влияние Инквизиции распространяется всё дальше. Железный Бык опустошает сразу две кружки: за себя и своего лейтенанта, пока тот говорит о чём-то с Кассандрой. Таверна, кажется, вздыхает с облегчением: Завеса не разрывается у них над головой. Целитель Стежка, ферелденец по происхождению, ощущает себя вполне уютно, чего не скажешь о его коллеге Долийке. Чародейка, изображающая лучницу, за гранью понимания Соласа, но разобраться в причинах такого поведения кажется полезным. Он чувствует, что Долийка сильнее, чем ей представляется, и замечает в уме: агент в Быках ему бы пригодился. Солас вежливо обращается к эльфийке, интересуясь, в каком клане она обучалась, и нарывается на что-то очень грубое из специфического наёмничьего лексикона. — Мне всего лишь было любопытно, почему ты упорно отрицаешь, что владеешь магией. — Чтобы умники вроде тебя не приставали с расспросами, — бросает Долийка и ставит кружку на край стола: эль закончился. — Зачем притворяться? Леди Инквизитор — маг из долийского клана. Здесь тебя точно никто не тронет. — Ничего это не точно. Кланы тоже хороши. Я оказалась у них третьей и быстро усвоила, что трепаться про магию — себе дороже. Теперь дашь мне спокойно выпить? Он молча смотрит в пустую кружку. Ещё один любопытный факт о долийцах: они избавляются от лишних магов. Рианнон заметно нервничает и меняет тему, если в их беседах речь заходит об этом. Солас никогда не настаивает. Видимо, напрасно, потому что когда спор разгорается среди Быков, она едва сдерживается, чтобы не выбежать из таверны. Солас жалеет, что завёл этот разговор, но уже поздно: Стежка допытывается, почему Долийка не упоминала этого раньше. — Потому что ну тебя в Бездну, — огрызается она. — Больше трёх магов в клане не держат, а если тех, что народились сверх положенного, некуда сбагрить, Хранители напяливают скорбные мины и убивают их. — Чуешь, Солас, гордость за эльфийский народ распирает? — ехидничает Сэра. — Вот и я нет. — И правильно делают, — подавив отрыжку, вставляет Скорнячка. — Без обид, подруга. Хватит и одной бешеной твари вроде Лары Уоррен, чтобы положить весь клан разом. Или не Уоррен... Давно дело было. Нам в эльфинаже про это брюхатая долийка рассказывала, когда кто-то гнал на Круги. Рианнон бледнеет и не справляется с дрожью в пальцах. Пора это заканчивать. Солас не успевает ничего сказать: Сэра громко требует байку. Наёмница усмехается и выпивает оставшийся эль залпом. — Я городская, так что слезливые долийские истории не особенно меня пронимали. Не помню кровавых подробностей. — Выдумай, как Варрик, — смеётся Сэра, упиваясь смущением Кассандры. — Складнее получится. — Инквизитор наверняка лучше знает, — отмахивается Скорнячка. — Ваши ведь тоже по Марке шатались, а? — Я… — Голос Рианнон срывается. Кто-то кричит: «Мне сегодня дольют или нет?» Солас ощущает мягкие колебания Завесы от присутствия духа. Коул смотрит на Рианнон, но говорит с ним: «Больно, страшно, совсем одна. Чужая, не настоящая Лавеллан. Песня надрывная и высокая, как крик чайки. Зачем они это делают? Зачем ты это сделала, мама?» — Прошу меня извинить. — Она встаёт из-за стола и выходит наружу. Скорнячка недоуменно разводит руками, Стежка говорит: «Инквизитор ела рагу? Если да, то дайте ей пару минут, потому что мясо умерло от старости ещё до Мора». Солас уходит за ней. Коул занимает его место. Рианнон стоит прямо под вывеской, прислонившись к стене, и пытается совладать с рвущимся из груди дыханием. Она даже замечает его не сразу. Солас подаёт ей руку. Они идут «куда-нибудь, где не пахнет тухлым нагом» и приходят к церкви. На заднем дворике пусто. Подбирается закатная прохлада. Он ждёт, когда Рианнон соберётся с духом. Она обхватывает себя за локти, как будто мёрзнет, и говорит очень тихо: — Лара Доррен. Так её звали. Лара Доррен из клана Шиадаль. Его больше нет, потому что они погибли. Но всё было… не так. Она защищалась. Солас не задаёт вопросов, которые у него появились. Ещё рано. — Я была ребёнком, когда её не стало, но она успела сказать мне правду. Больше ничего не помню из тех лет: только камни на речном берегу и маму, которая просит внимательно слушать. Он читает заклинание про себя, и вечерняя прохлада отступает. Рианнон дрожит не от этого, но нужно сделать хоть что-нибудь. — У мальчика в клане проявились магические способности. Ему было десять или чуть больше, и он понятия не имел, что с этим делать. Кто-то услышал, как он говорит во сне. Потом его друзьям показалось, что мальчик странно себя ведёт. Хранитель его проверил. Сказал, что даже не будь у юноши склонности к одержимости, он всё равно велел бы его умертвить — четвёртый маг клану не нужен. Он поручил это ей, своей Первой. Мама тогда уже знала, что беременна. Она попыталась устроить семье мальчика побег, но ничего не вышло, и тогда… Солас думает: «Долийцы всё время жалуются, что люди их угнетают. Почему они не видят, как сами делают это с собой?» — Кто-то нанёс удар. На него ответили. Некоторые встали на сторону мамы, и началась бойня. Тот маленький маг погиб одним из первых, а вскоре никого не осталось. Она была уверена, что только ей удалось выжить, но, скорее всего, ошиблась. Клан Лавеллан был на грани исчезновения и принял её без лишних вопросов. Родилась я, и мы жили мирно, пока через несколько лет Хранительница не узнала о случившемся. Мама ушла сама. А перед этим отвела меня на речку и рассказала свою историю. — Почему ты думаешь, что её больше нет? — Я не думаю. Я знаю. Она приходила ко мне во сне. Хорошо, что Рианнон на него не смотрит, потому что Солас не уверен, как она истолковала бы его реакцию. Лара Доррен виделась с дочерью в Тени. Это было до Конклава, до Якоря. Она не понимает, что это может значить — некому было объяснить. — Полагаю, Хранительница постаралась, потому что у нас в клане об этом не говорили. Я не знала, что история так распространилась среди других. А теперь оказывается, что даже в каком-то эльфинаже моей матерью пугали малышей. — Ты можешь рассказать правду. — Сам знаешь, что она мало кому интересна. — Зависит от обстоятельств. У любой подлинной истории есть свой tedd eigean, момент истины. Тебе только нужно его не упустить. Рианнон задумывается над его словами. Видно, что ей стало легче. Солас мысленно замечает: раздобыть чая, потому что в Тени нужно прояснить несколько деталей. Он не может объяснить себе, почему это так важно, но подобные предчувствия его редко подводят. Она вдруг отвечает: — Наверное, ты прав. У меня теперь есть Инквизиция, а это уже кое-что. Должна представиться возможность очистить имя матери. В конце концов, она не просто так его мне дала. — Не уверен, что правильно тебя понял. — О, в самом деле, знает ведь только Лелиана. Она очень настойчива, а я была не в том состоянии, чтобы хорошо лгать. Познакомимся ещё раз, lethallin*, — грустно улыбается она. — Aessea Riannon Lara aep Lavellan, Hennu aen Saevherne Deshanna Istimaethoriel*. Для друзей — просто Инквизитор. Он думает: «У меня тоже есть второе имя, vhenan*, и лучше бы тебе об этом не знать». Кто-то зовёт их плохо ворочающимся языком. Рианнон неуверенно смеётся: «Ни минуты покоя». Солнце прощается с миром до рассвета. Она говорит: — Давай вернёмся. Я всё ещё голодна. За её спиной Коул отряхивает свою шляпу. Солас кивает им обоим: — Только не ешь рагу. Утром они отправляются в Скайхолд. Солас успокаивает коня напевным стихом, которым долийцы обращаются к галлам, не зная, что когда-то это была колыбельная. Что-то снова надломилось в этом неправильном мире, как в день появления Бреши, когда Лара Доррен посмотрела на него из Тени. Она выглядела почти как Рианнон, только чуть старше: зеленоглазая, с длинными волосами цвета морозных облаков. На лице — светло-серый валласлин Андруил. Если он прав, печальная получится ирония. Для Великой Защитницы даже собственная дочь стала результатом тщательной селекции, а после смерти у неё в распоряжении оказались десятки поколений. Солас временами мог этого не понимать, но она твёрдо знала, что делала. Для тех, в кого они превратились, долийцы удивительно трепетно относятся к вопросам брака. Митал всегда была мудрее него и видела дальше. Она могла в своей манере сберечь наследие эванурисов. Знания забываются, но традиции остаются, а если что-то идёт не так — есть Asha’belannar*, та, что подталкивает историю. Теперь, когда Солас задумывается над этим, произошедшее с Рианнон обретает новый смысл. Она должна была погибнуть, коснувшись Сферы. Кто угодно погиб бы, если бы не был безумным магистром, использующим осквернённую магию. Если только не предположить, что её далёкие предки могли создавать такие артефакты… и что крови эванурисов в её жилах оказалось достаточно, чтобы справиться с Якорем. Это так в их духе: вершить судьбы, управляя чужими снами и мыслями. Почему Митал это скрывала? Она создала Лару Доррен, веками сталкивая друг с другом потомков самозваных богов? Кажется, что-то такое есть и в Сэре, но эта линия явно ведёт в тупик. Сколько фигур побывало на доске за всё это время? Сколько пешек пришлось убрать, чтобы хоть одна стала королевой? Рианнон на ходу приветствует небольшой строй солдат Инквизиции: она привыкает к власти. Гиланнайн тоже быстро привыкла. Кто в ней намешан? Джун, Фалон’Дин? В глубине души Солас не хочет в это верить, но от мыслей уже не избавиться. Он осаживает коня, чтобы не раздавить фенека, испугавшегося топота тяжёлых сапог, и прогоняет сомнения. Кровь не изменит суть Рианнон или того, что он к ней чувствует, но ещё может сыграть свою роль. Какую именно — время покажет. Tedd eigean есть у всего. — Не отставай, Долийка, — кричит Стежка где-то позади. — Говорил же, нельзя тебе столько пить. Скорнячка, не бей, но больно уж вы все хлипкие. — Тебе есть что сказать о женщинах? — спрашивает Кассандра. — Что вы, сударыня, Андрасте сохрани. Я про эльфов. Солас качает головой: «Ох уж эти предубеждения. Пить не умеем, по нечётным дням недели танцуем нагишом под луной, а уши у нас длинные из-за того, что мы за них дёргали, чтобы чуть-чуть подрасти». Фенек, наблюдая за путниками, прячется в высокой траве: прочь, шумные великаны, не разрушайте мой привычный мир. Память рисует последний сон: всё детально и ярко, как не было уже давно. Молодая эльфийка бредёт вдоль реки, опираясь на посох. Уже заметен живот. Силы заканчиваются, она оступается и едва не падает в воду. Морщится от боли в ногах и спине. От кого ты бежишь, Лара Доррен аэп Шиадаль? Ты видела их всех мёртвыми. Солас смотрит с другого берега: жаль, что уже не помочь. Она шепчет проклятие и садится на землю — перевести дух. Где-то далеко кричит чайка, сетуя на плохой улов. Эльфийка поднимает глаза и останавливается на нём, меняясь в лице: ей становится страшно. Он просыпается прежде, чем Лара хватается за посох. Что она подумала? Может быть, что за ней пришли призраки. — Байки Скорнячка рассказывает и вполовину не так хорошо, как ты, — вдруг говорит Железный Бык, поравнявшись с Соласом. — Я предпочёл бы «байкам» другое определение, но спасибо. — Да ну, — обернувшись в седле, фыркает Сэра. — Нытьё всякое. Самое интересное в своих развалинах просидел. Он хочет сказать: «Ты до ужаса права, хоть и бестолковая», — но только пожимает плечами. Рианнон поддаёт лошади Сэры по крупу, и та мчится вперёд, унося с собой злобные крики плохой наездницы. Пока разбойница пытается справиться с уздой, Солас подъезжает ближе. Тёплая улыбка Рианнон напоминает, что и вне Тени бывает хорошо. Странная жизнь. Вот она, рядом, дитя aep Hen Ichaer*, крови его вечных врагов, пробудившая забытые чувства в полном печали сердце. Учиться ещё и учиться.