Повадки

Это должно было случиться один-единственный раз. Неотрывно следуя за ним по парижским крышам, его гнало отчаяние. Жгучая жажда, на которую нельзя, невозможно было не обращать внимания. Грудь сдавило, выбив и без того прерывистое дыхание, когда улицы пошли до боли знакомые. Если бы не дождь, в воздухе витал бы запах свежеиспечённого хлеба и дразнил нюх. Если бы не тучи, грузные и тёмные, звёзды взяли бы его за руку и указали путь. Сегодня у него не было ни света звёзд, ни аромата выпечки. Только жар, сырость и Маринетт. Это должно было случиться один-единственный раз. С разбитыми сердцами и потрёпанным самолюбием стояли они в одиночестве в вихре гормонов, разделяя одну на двоих боль невзаимной и невыносимой любви. Где-то в суматохе протянутые пальцы нащупали чужие, и, одинокие и надломленные, вцепились друг в друга, как в спасательный трос. Она страдала по тому, кто не догадывался о её существовании, и какое же жалкое существование влачил её принц; как только мог кто-то не слепнуть от её великолепия? Он же любил ту, кто не могла полюбить его в ответ, и прятал свою боль за улыбками и флиртом. Два сердца, таких разных в своём смятении и всё же таких похожих, искали утешения под покровом ночи. Облачённая в бело-розовую пижаму, она сидела в своём храме розового в горошек. На коленях у неё лежал дневник, а рядом стоял поднос: две кружки, термос, пара макарони и брусок сыра. На кресле, явно приглашая, ждало полотенце. В комнате царила полутьма, которую разгоняла единственная настольная лампа. Он отпер её окно и вошёл без стука. — Привет, принцесса. Скучала? Заложив страницу ручкой, она закрыла дневник. — Смотрите-ка, кот явился. Он взял с кресла полотенце и принялся вытираться. — А ты волновалась? Даже если и волновалась, она бы ни за что не призналась. — Мне не улыбалось пить столько горячего шоколада в одиночку. Порадовавшись про себя непромокаемому костюму, Кот Нуар устроился на кушетке рядом с ней и ухмыльнулся. Её глаза широко распахнулись, и она вскинула руки. — Не вздумай!.. Кот Нуар встряхнул волосами, окатив и свою принцессу, и всё вокруг мелкими каплями. — Ты же кот! — укорила она. Её смех убаюкивал. — Не собака. Он навис над ней, обрамив руками стройное тело с обоих боков. — Но ты же в любом случае будешь мне рада, правда, принцесса моя? Пальцы упёрлись ему в грудь и несильно пихнули. — Возможно. Не смутившись, он взял себе макарон и, отщипывая по кусочку, подождал, пока она разольёт содержимое термоса по чашкам. — Ты их сама пекла? Тихий вздох пошёл рябью по горячему шоколаду, когда она поднесла ко рту кружку. — Да. — Они изумительные, принцесса. Восхитительные, как сама кондитер. Румянец расцвёл на её щеках. — А ты само кокетство. Он усмехнулся. — Замурчательно. Маринетт смутилась, отставила кружку на поднос и сменила тему. — Я сомневалась, что ты вообще придёшь в такой дождь. В Ледиблоге писали, что нападение аж пару часов назад было. — Кто перед тобой устоит? — промурлыкал он. Неверный ход: её взгляд мигом потускнел. — Ледиблог ведёт твоя подруга, да? Маринетт кивнула. — Алия. — И что Алия думает о наших встречах исподтишка? Румянец стал ярче, и посмотреть ему в глаза Маринетт не смогла. — Она не знает. — Ты меня стыдишься? — спросил он, не отвлекаясь от своего макарони. Её хвостики качнулись туда-сюда: — Я не хочу делиться. Если будет знать она, узнают все, а я… мне нравится, когда ты приходишь. — И мне нравится, — улыбнулся он. Румянец залил её шею, и Маринетт поперхнулась словами. — Я принесла сыр твоему… э-э… — Квами, — подсказал Кот Нуар и кивнул на брусок. — Спасибо. — Так что когда время закончится, тебе не придётся бежать домой самим собой в ливень. В прошлый раз, когда она была настолько соблазнительной, что даже мысли уйти не возникло, он затянул до последнего. Превращение сошло на нет прямо там, на террасе, и его благородная дева зажмурилась, чтобы он не выдал себя. Пока он путано объяснялся, Плагг заныл об отсутствии съестного, но его быстро удалось задобрить сырным хлебом. Адриана потрясло, с каким тактом его одноклассница приняла его тайну. Он пригрелся в тепле её великодушного сердца. — Но так, моя принцесса, ты увидишь мою истинную красоту, пока он будет отдыхать. Ты и без того лишишься чувств. Она состроила ему рожу. — Размечтался. И потом. — Она вытащила из-под подушек полоску ткани. — Я… ну. — Повязка на глаза. — Улыбка превратилась в ухмылку, и он подмигнул: — Даже не сомневаюсь, что мы бы нашли ей не одно применение. Она подняла ногу и ткнула его пальцами под рёбра. — Перестань, Кот. Он поймал её лодыжку, и пальцы скользнули вверх, обхватили голень. Зелёные глаза заглянули в голубые, и его потянуло к ней без приглашения. Это должно было случиться один-единственный раз. Но он возвращался снова, и снова, и снова. Устоять перед ней было невозможно. Маринетт откинулась на кушетке, и он упал в её объятия. Устроившись между её коленей, он искал у неё тепла, утешения и понимания. — Так можно? Пальцы погладили шею, пробежались по волосам на затылке, успокаивая. — Да. Его леди, пусть снисходительная и в то же время стойкая, исчезала вскоре после победы над акумой, убегала обратно в свою жизнь, такую ей важную. Она была Ледибаг по обязанности. Он был Котом Нуаром ради свободы. Она была сама деловитость и никакого веселья, одна сплошная решимость. Если бы он мог стать Котом Нуаром навсегда, он бы бросил всё и не пожалел ни на миг. Она нуждалась в нём, может, даже любила, но не так, как любил её он. Она не знала и не понимала. Не как Маринетт. Маринетт. Прелестная. Обворожительная. Бойкая на язык, о чём он не знал раньше и чему безгранично радовался теперь; эту свою сторону она не показывала Адриану, что расстраивало его безмерно. И добрая. Добрая настолько, что впустила к себе промокшего бродячего кота ненастной ночью. Плагг пробовал объяснить, в чём дело. Что за жажда. Нужда. Что за пламя горело под кожей каждый раз, когда он был Котом Нуаром, не похожее ни на что из того, что испытывал Адриан. Чем чаще он превращался и чем дольше оставался в маске, тем сильнее становилась жажда, и даже после победы он оставался на взводе. — Она знает? Он коснулся пальцами её ключицы. — Она бы не поняла. — Может, поняла бы, если бы ты ей рассказал. Она могла бы делать для тебя то же самое. И я бы тебе была не нужна. Он застыл, затем приподнялся на локтях, чтобы заглянуть ей в глаза. — Ты не хочешь, чтобы я приходил снова? Её лицо исказилось, но догадаться, о чём она думает, было невозможно. — Нет. Просто мне кажется, что Ледибаг сможет дать то, что тебе нужно, если ты попросишь. Он не просто так никогда не просил свою леди. Она бы оказала ему любезность, конечно же, но только из чувства долга. Она бы закатила глаза, фыркнула и сострила на лету, и его сердце бы раскололось в щепки от её прямоты. Маринетт подобных чувств в нём не будила. — Миледи не угостит меня горячим шоколадом и макарони. Миледи не станет ждать в дождь, чтобы проверить, в порядке ли я. При встрече со мной лицо миледи не озарит улыбка. Твоё — озарит. Она не может дать мне того, что мне нужно, Маринетт. Мне, принцесса моя, нужна ты. Принцесса сияет куда ярче, чем любая леди. Его признание, кажется, её потрясло. — Кот… Он отвёл взгляд. — Увы мне, я лишь ничтожный рыцарь, и если твой безглазый принц наконец прозрел, я с сожалением… — Он — нет. — Ласковые руки коснулись его лица, уговаривая лечь обратно. — Я бы ни на что здесь и сейчас не променяла. Но на кого-то — вполне. Приложив ухо к её груди, он прикрыл глаза. Её гулкое сердцебиение зачастило, и он отозвался мурлыканьем. Ловкие пальцы погладили его спину и зарылись в волосы, почёсывая. Он наконец позволил себе расслабиться, и туго свёрнутую пружину в груди отпустило. Он вскинул голову, и жгучая боль под ложечкой поутихла, когда пальцы Маринетт скользнули по его челюсти, чтобы почесать под подбородком. Он мяукнул и потёрся о неё лицом, улыбаясь, даже когда она заёрзала. Она не потешалась над ним, когда кот требовал своего. Не ругалась, если он скрёб когтями или лез целоваться по-кошачьи. Не жаловалась, когда он мурлыкал. Казалось, что его мяуканье нравится ей не меньше, чем ему самому. Это должно было случиться один-единственный раз, в застывший во времени миг, когда тоску и страстное желание смыло коротким мгновением близости. Но один раз превратился в несколько и перешёл во много, и он больше не мог без неё. Маринетт была даром небес. Её руки были пороком. И того, и того ему было мало. Её принц был бы невозможным счастливчиком, если бы только взялся за ум и разглядел наконец чудо во плоти, которым была Маринетт. Мурлыча, Кот Нуар приподнял голову ровно настолько, чтобы вжаться ухом в её ладонь. Глаза сами по себе медленно закрылись. Маринетт так же медленно моргнула в ответ. Он подался ей навстречу и прижался лбом к её лбу. Урчание стало утробнее, когда он потёрся о её гладкую щёку. Уголок его губ мазнул по краю её рта. Маринетт сдавленно ахнула и Кот Нуар оцепенел, когда между ними пробежал разряд электричества. У них были границы. Преграды и последствия, и молчаливые договорённости. Пусть то, что они разделяли, оставалось интимным, но оно никогда не было сексуальным. Он отстранялся там, где мог причинить ей неудобство. У них установилось доверие и уважение, он не брал больше, чем она согласна была предложить. Не переходил за прочерченную ею грань. Делал каждый шаг с её дозволения и подтверждения. Всё это делалось для кота, не для мальчика. Для кота, которому нужны были почёсывания, прикосновения и заверения, не для мальчика, который жаждал любви и нежности. Это делалось для Плагга и его дурацкой одержимости, которая каким-то образом просочилась в голову Адриана вместе с превращениями и вылилась в навязчивое желание быть поглаженным. Это было не для мальчика, изголодавшегося и одинокого в холодном и дождливом мире. Это было не для девочки с волшебными руками и чарующей улыбкой. Девочки с золотым сердцем, которая жила в комнате в розовый горошек. Той, которая сияла, как солнце. Той, которая взяла в ладони его лицо и прижалась губами к его губам. Голова опустела на выдохе и вскипела мыслями на вдохе. До этого он вплывал в её объятия, тянулся к прохладе, которая прогоняла мглу жажды прикосновений. Сейчас он расплавился в её зное, в жидком огне на губах, в обещании куда большего. Она приоткрыла рот, и ощущения закоротило от вихря вкусов. Горячий шоколад и мёд, карамель и сливки. Острое и пряное, как она сама. Пальцы зарылись в волосы, царапнули затылок. Пальцы ног проехались по сгибу колена. В несуществующем между ними пространстве разгорелось всепожирающее пламя, и он провалился во вселенную, где было только лучшее от двух миров. Её руки несли порок, гладя его уши, цепляясь за его плечи. Они несли порок, прочёсывая его волосы и спускаясь к пояснице. В груди низко зарокотало, когда он притянул её к себе и заскулила уже она. Звук отдался в ушах, в сознании, и он разрывался между желанием услышать это ещё раз и узнать, как ещё она может вздыхать и ахать. Она прошептала его имя ему в губы, и руки бережно оттолкнули его. Она пьянила. Она позволила ему красть мимолётные поцелуи, даже пока он отстранялся. — Кот. Он потёрся носом и замычал. — У тебя кольцо пищит, — прошептала она. Вместо коснуться её губами, он прикрыл глаза и прижался к её лицу щекой. — Мне всё равно. Её дыхание обожгло шею. — Кот… — У тебя есть сыр и повязка. Она отвернула лицо, и он уткнулся ей в шею. — От этого ни тебе, ни мне проку не будет сейчас. — Её руки, поощряя, притянули его назад, куда ей хотелось. — Дождь закончился. Ему было всё равно. — Закончился, значит. — Тебе пора. По спине пробежал холодок. Открывать глаза и видеть сожаление в её взгляде не хотелось. — Как пожелаешь. Как он мог встретиться с ней завтра? Как должен был делать вид, что не подозревает о её вздохах и её руках? Как мог не замечать её пьянящего присутствия прямо за спиной теперь, когда распробовал её поцелуи? Как ему существовать без них? Ему едва удавалось вести себя как обычно, когда у них были только поглаживания, но как прикажете ему выживать теперь? Она прошлась пальцами за его ушами, одарив очередным почёсыванием. — Увидимся завтра? Кот Нуар распахнул глаза. С припухшими губами, растрёпанными волосами, в задравшейся и съехавшей набок футболке она выглядела непотребно, распалённая и… неуверенная. Он не смог отвести взгляд, когда она закусила нижнюю губу и спросила ещё раз: — Мы же увидимся завтра? По его лицу расползлась коварнейшая из ухмылок, и он украл у неё долгий поцелуй напоследок. — Как пожелаешь, моя принцесса.