In Due Time || В Своё Время

      Смятение.       Страх.       Паника.       Предательство.       Чувства переворачиваются в душе Соника, пока тележка грохочет по грязной ухабистой дороге. Рядом с ним лежат ещё мобианцы, скорчившиеся от тяжести железа на их запястьях, лодыжках и шеях. Многие плачут, кто-то молится, а несколько мобианцев сидят в оцепенелом молчании, и дождь подчёркивает эту эмоцию.       Их лица полны скорби, но Соник может видеть только холодные раздражённые взгляды, иглы металлического синего и ярко-красного цвета, вечно хмурые брови и скрещенные руки, закрывающие сердца, которые ещё только вчера показывали ему любовь, как и должны были всегда.       Соник шмыгает носом и вытирает глаза, его запястья болят от сковывающего их железа, а прозрачные капли насквозь пропитали его ночную рубашку, пока он раз за разом вспоминал, за какое действие он оказался здесь.       Это потому, что он смеялся, когда Розелла испачкала нос мороженым? Потому что он смеялся слишком громко? Или всё из-за того, что он сутулился во время обеда на днях? Из-за того, что он говорил, когда ему не разрешали?       Это всё потому, что он не был идеальным?       «Что я сделал не так? Что я сделал не так?»       — Почему? — бормочет он. — Они любили меня. Я был их сыном. Он… он обещал.       — Больше ты не их сын, — бормочет кто-то ещё в телеге. — Теперь ты принадлежишь кому-то другому.       — Ага, а обещания хозяина ни хрена не стоят, — ворчит серая белка.       — Я не хочу принадлежать кому-то другому. Я хочу домой, — отвечает Соник, икая. — Мы можем попросить их остановиться?       — Ты не понимаешь, да? — чуть ли не рыча, отвечает журавль. — Мы остановимся, когда они захотят. И они никогда не поворачивают назад.       — Я-я хочу домой, — твёрдо повторяет Соник, несмотря на трясущуюся нижнюю губу. — Пожалуйста, скажите им, чтобы они отвезли меня домой. Произошла ошибка.       — Ты думаешь, мы все домой не хотим?! — огрызается журавль, заставив ежонка вздрогнуть. — Думаешь, мы все тут по ошибке?!       — Посмотри правде в глаза, малой, — фыркает розовый свин. — Ты никогда не вернёшься домой, где бы он ни был. Так что прекращай сопли на кулак наматывать, пока они не сковали тебя цепями и не избили, как боксёрскую грушу.       Его иглы изогнулись, а губы задрожали сильнее, пока слезящимися изумрудными глазами он смотрит назад, в сторону того мира, который он знал, а повозка, грохоча, увозит его всё дальше по неровной дороге.

***

      Соник сидит на подоконнике атриума, скрестив ноги и положив руки на колени, пока служанка ставит поднос на ближайший столик. Напротив него в красном кресле (пододвинутом специально для предстоящего разговора) сидит Шэдоу, рубиновые глаза которого блестят от беспокойства, что отражается в свете зажжённого камина неподалёку.       Атриум, обычно довольно тихая часть комнаты Шэдоу с личной библиотекой, идеален — уединённый амфитеатр для скорой истории. И Соник, и Шэдоу переоделись в более удобную одежду, и Шэдоу приказал принести напитки для них. Всё это время Соник обдумывает, что сказать и как сказать.       — Что-нибудь ещё, ваше высочество? — спрашивает служанка, наливая в одну чашку чай, а в другую тёплое клубничное молоко. У Соника сердце сжимается от смешавшихся ароматов мяты и лаванды, подчёркнутых ванилью, какао и шоколадом в элегантной гармонии с клубникой, но он игнорирует это, всё ещё размышляя, как лучше выразить свои мысли.       — Нет, спасибо, — Шэдоу отпускает служанку и поднимает свою чашку, слегка подув на напиток. Он улыбается Сонику тревожной улыбкой, на которую синий ёжик коротко отвечает тем же, и пристально смотрит на свою чашку.       Они молчат несколько минут. Соник неуютно ёрзает, глаза его бегают по комнате, а руки скручивают края угольно-чёрной туники, пока он нервно постукивает ногой. Шэдоу его не торопит, и двое сидят в тишине, нарушаемой лишь коротким стуком посуды.       Выпрямив ноги, Соник глубоко вздыхает.       — Что вы хотите знать?       — Что ж, возможно, тебе стоит начать с того, откуда ты, — предлагает Шэдоу.       — Я с Острова Рождества. Это крошечный остров. На нём очень много рождественских ёлок, — отвечает Соник с лёгким смешком. — Мы зарабатываем много денег, продавая ёлки другим королевствам, потому что наши ёлки всегда очень красивые.       — Если Империя Дум решит отмечать Рождество и Новый Год в этом году, я знаю, куда пошлю слуг за ёлкой, — игриво говорит Шэдоу. Затем его тон становится более любопытным. — Значит, Остров Рождества. Ты знаешь точный адрес?       Насколько Шэдоу помнит, на Острове Рождества довольно много деревень (включая столицу Островов), несмотря на его размеры.       — Нет, — отвечает Соник, — но я помню, что мой дом был белым и трёхэтажным, спереди было двенадцать окон, а на крыльце четыре колонны. Перед домом была большая кольцевая развилка с ивой в центре, — Соник берёт свою чашку и легонько улыбается. — Папа постоянно говорил, что срубит это дерево, потому что оно мешает. Пенелопа была с ним не согласна настолько, что устроила целый протест, и в итоге папа оставил всё как есть.       — Пенелопа? — с интересом спрашивает Шэдоу.       — Моя сестра, — улыбка Соника становится грустной. — В моей семье было семеро детей. Я был единственным мальчиком.       — И твои другие сёстры?       — Женевьева была самой старшей. Потом Виннифред (но я всегда называл её Винни), Пенелопа, Хадасса, Розелла и Ариэль, — Соник снова улыбается. — Я был намного младше. Ариэль была старше меня на шесть лет.       — Понятно, — Шэдоу задумчиво кивает. — И… твой отец, — он морщится, заметив, как Соник напрягается. — Как его звали? И, может быть, мать? Знаю, Длинный Коготь была для тебя материнской фигурой, но ты знал свою родную мать?       — Её звали Скарлетт, — отвечает Соник, — а его Джулиус. Но так его называла только мама. Слуги называли его Мастер Джулиус.       — Джулиус? — спрашивает Шэдоу, изящно изогнув бровь. — То есть… лорд Джулиус? Лорд Островов?       — Это он, — бормочет Соник.       Это, мягко говоря, шокирует Шэдоу. Так Соник был дворянином? Он этого определённо не ожидал. Но, с другой стороны, только кто-то дворянского происхождения мог бы узнать классические балетные пьесы по одному только названию и уметь их танцевать. И потому, что он был дворянином с Островов, Соник знает такие истории, как «Тир на Ног».       — Я увидел его на балу, — объясняет Соник, дрожа, когда его иглы поднимаются в защитном жесте. — Он узнал меня. Я не думал, что он помнит меня, но он помнит, и я… я…       Шэдоу быстро огибает стол и оказывается рядом, обхватив руками синего ежа и игнорируя впивающиеся в его руки иголки.       — Дыши глубоко, Соник. Сделай несколько глубоких вдохов.       — Вдох на три, выдох на три, — кивает Соник, успокаиваясь, когда его голова падает на плечо Шэдоу.       Значит, это из-за лорда Джулиуса Соник сбежал из бального зала. Это также объясняет, почему Соник испуганно и так по-детски обнимал Шэдоу, что во время их последнего танца, что сейчас.       Весьма очевиден был страх, который возник из-за встречи Соника с лордом Джулиусом, но откуда он взялся? Что сделал лорд Джулиус?       Шэдоу решает немного сменить тему.       — Какой была твоя семейная жизнь?       — Мама болела большую часть времени, а папа был главой процветающей торговой компании. Они не были особо заинтересованы моей жизнью. Меня воспитывали сёстры и слуги, — Соник садится, переведя взгляд на свою чашку клубничного молока. — Слуги хорошо заботились обо мне и о доме, но моё сердце всегда принадлежало моим сёстрам. Я был их миром, а они — моим. Они читали мне истории, укладывали спать, танцевали со мной, играли, пели. И я отплачивал им тем же, помогая с их проектами, будь то манекен для платья или чаепитие.       Соник коротко улыбается.       — Мы делились всем: секретами, приключениями, песнями, идеями о мире, увлечениями — всем, что можно было только придумать. С ними существовал Тир на Ног, и это было наше королевство. Люди говорили, что никогда не видели сестёр и брата сплочённее, чем мы.       Изумрудные глаза слегка торжественно встречаются с рубиновыми.       — Вам интересно, почему я люблю петь и танцевать? Потому что это единственный способ, с помощью которого я остаюсь един со своими сёстрами. Песни, которые я знаю лучше всего, это те песни, которые я пел и танцевал с сёстрами. Я пою и танцую, чтобы сохранить воспоминания о них.       — Похоже, твои сёстры замечательные люди.       Шэдоу с трудом верится, что шесть юных леди, которые явно относились к своему младшему брату как к принцу, которым он, собственно, и был, причастны к его продаже.       — В прошлом это было так, — грустно соглашается Соник.       — Итак, если твой дом был таким замечательным, как ты оказался в таком положении? — спрашивает Шэдоу. — Разумеется, ни один сын дворянина не окажется в твоей ситуации по собственному желанию.       На это Соник подтягивает колени к подбородку, его глаза блестят, нижняя губа дрожит, а иглы приподнимаются в попытке защититься. Шэдоу проводит пальцами по синим иголкам.       — Глубоко дыши, Соник. Всё хорошо.       Не сразу, но Сонику всё же удаётся взять своё дыхание под контроль.       — П-простите, — шепчет он.       — Всё в порядке, — Шэдоу держится рядом с ним. — Всё хорошо, Соник. Ты в безопасности… Всё хорошо. Ты можешь мне доверять. Пожалуйста… позволь мне помочь тебе.       — Это… это был мой день рождения, — шепчет Соник, смаргивая слёзы. — Мне исполнялось шесть. И это был первый раз, когда мои родители проявили активный интерес к моей жизни. Они… они пообещали, что будут настоящими родителями. Что они будут рядом со мной.

***

      Мы в день рождения даём       Совет не забывать –       Однажды королём наш принц       Любимый должен стать!       Соник нетерпеливо садится, когда слышит голос Розеллы, и улыбается от уха до уха. Он хихикает, когда Хадасса взъерошивает его иголки, и обнимает её за талию. На ней надета ночная рубашка с подсолнухами — она специально выбрала именно её, потому что знает, что это его любимая из всех её рубашек для сна.       — С днём рождения, братишка, — Ариэль улыбается, раскинув руки, чтобы поприветствовать тёплый золотой солнечный свет, струящийся из окна.       Всё ещё хихикая, Соник вылезает из своей кровати и садится на стул в центре комнаты. Виннифред и Женевьева играют на арфе и флейте в углу комнаты, а остальные сёстры, вооружённые корзинками с лепестками полевых цветов, кружатся и танцуют вокруг него.       Любимый брат, лишь для тебя       Ведём мы хоровод.       В златом кольце мы преклоним       Колени пред тобой!       Они подбрасывают в воздух лепестки и делают реверанс перед Соником, который радостно пищит, сжимая несколько лепестков в кулаке и отпуская их на собственную белую ночную рубаку. Всё ещё улыбаясь, он соскальзывает со стула и прыгает между своими сёстрами.       Девушки продолжают петь, одна подпевает другой, а Соник танцует между ними.       Пусть в этой песни прозвучит       Признание в любви.       И короля пусть бог хранит…       БАМ!       Сёстры и брат замирают, когда отец, держа мать под руку, будто они на каком-то официальном мероприятии, заходят в комнату. Светящиеся красные глаза отца встречаются с изумрудными глазами Соника, и глава семьи улыбается.       — Закон слова твои! — заканчивает он куплет песни и подходит к маленькому мальчику, опустившись на колени, чтобы быть с ним одного роста. — С днём рождения, сынок. Весь сегодняшний день я проведу с тобой — таков мой подарок.       — Правда? — нетерпеливо спрашивает Соник. — Папа, ты серьёзно?       — Да, — папа нежно обнимает сына и ласково трёт место между его ушами. — Мне очень жаль за то, как я обращался с тобой раньше. Поэтому позволь мне всё исправить. Чем бы ты ни хотел заняться сегодня, я буду с тобой. Я постараюсь быть настоящим папой с сегодняшнего дня.       Мама опускается на колени и целует сына в лоб.       — Позволь нам всё исправить. Чем бы ты ни хотел заняться сегодня, Соник, твой отец и я будем с тобой.       — Целый день? — спрашивает Соник. — Что бы ни случилось?       — Целый день и что бы ни случилось, мой король, — папа протягивает ему свой металлический мизинец. — Видишь? Это обещание. Больше не будет боли и ссор с мамой. Папа обещает.       — Это новое начало, сынок, — добавляет мама. — Новый Год для тебя и новое начало для нашей семьи.       Соник усмехается, сцепляет мизинцы с папой, а затем обнимает его за шею своими маленькими ручками. Мама обходит их с другой стороны и обнимает обоих, и Соник оказывается посередине. Его сёстры обнимают их со всех сторон. Соник счастливо мурлыкает, прижимаясь к родителям.       Это был самый лучший день рождения в его жизни!

***

      [Музыка: Adagio for the Diamond Cutters]       Шэдоу задумчиво мычит.       — Это подозрительно. Кто-то, кто раньше не обращал на тебя внимания, вдруг стал тебя замечать? Это признак, что в будущем всё будет намного хуже.       У Соника дрожат губы, пока он легонько дёргает свои иголки. Шэдоу вздыхает, готовясь задать вопрос, который, как он знает, не понравится ни ему, ни Сонику.       — Соник, прежде чем твой папа сказал, что больше не будет боли… что это значило?       Он знает, что этот вопрос является опасной территорией, потому что он буквально только что попросил Соника вспомнить некоторые травмирующие обстоятельства, если таковые, конечно, были в его жизни до попадания в рабство. Но ему нужно узнать. Он должен задавать сложные вопросы. Иначе у него не будет доказательств, необходимых для ареста ежа, известного как лорд Джулиус и женщины, которую он называл своей женой.       — Всякий раз, когда папа был дома, он смотрел на моих сестёр. На своих идеальных принцесс. Из страха перед гневом папы никто не осмеливался проявить неуважение или поднять руку на его золотых девочек, — Соник обхватывает себя руками. — Но я? Он не мог смотреть мне в глаза. Неважно, какова причина. И он ничего для меня не делал, по крайней мере, не без причитаний. Как будто я был для него обузой. Несовершенством. Паршивой овцой. Как будто я был виноват в чём-то, но не знал об этом. Что бы я ни делал и как бы ни старался, я не мог ему угодить. Я был для него никем. И в лучшем, и в худшем случае я был просто неудачей.       Шэдоу делает глубокий вздох, внутренне готовясь к следующему вопросу, который не будет приятным ни для одного из них.       — Это когда-нибудь доходило до физического насилия? Он причинял тебе боль?..       Соник качает головой.       — Нет, он никогда не поднимал на меня руку. Он просто игнорировал меня. Родителям было всё равно на меня, маме почему-то больше, чем папе.       — А она что делала? — спрашивает Шэдоу, напряжённо выпрямившись у окна.       — Сначала она хорошо ко мне относилась, — отвечает Соник. — Но потом она начала называть меня паразитом и обузой, всегда жаловалась на всё, что я делал, даже если делал именно так, как она просила, — он моргает. — Я никогда не хотел быть обузой. Но каждый раз, когда она называла меня так, мне было… больно…       — Когда это началось? — спрашивает Шэдоу.       — Думаю, через пару месяцев после моего пятого дня рождения, — Соник вздрагивает. — Однажды ночью мама начала кричать на папу, что-то разбилось, и мы все проснулись. А после того, как папа вернулся из очередной поездки, она вела себя враждебно по отношению к нему. Потом она выместила свой гнев на мне.       Шэдоу открывает рот, чтобы задать вопрос, но Соник поднимает руку.       — Она просто назвала меня паразитом и обузой. Руку она на меня никогда не поднимала. Честно говоря, из-за своей болезни она была довольно слабой.       — Ты знаешь, что за болезнь у неё была? — спрашивает Шэдоу.       Соник качает головой.       — Я знаю только, что она быстро уставала. На вечеринке она могла станцевать один раз, может, два, а потом остаток вечера она отдыхала на стуле. У неё часто кружилась голова, руки были холодными, и иногда ей было тяжело дышать.       Соник делает вздох.       — Какой бы ни была её болезнь, она хорошо её скрывала во время ссоры. А после той первой ссоры мама и папа были уже не те, что раньше. Они стали всё чаще ругаться, папа всё чаще уезжал в поездки, а оскорблений было столько же, сколько и конфет на параде, независимо от того, сколько подарков папа привозил из путешествий. Обычно эти оскорбления были адресованы папе, но некоторые предназначались и нам, детям, — в первую очередь мне.       Голос Соника становится едва слышимым шёпотом.       — Однажды я услышал, как она сказала: «С этим выродком надо что-то сделать». В то время я не знал, о ком она говорит, — его взгляд встречается с Шэдоу. — Теперь знаю.       У Шэдоу дёргается глаз — едва заметный знак, что он вот-вот сорвётся.       — Мне очень жаль, что это случилось с тобой, Соник. Никто никогда не должен чувствовать себя вот так, особенно в детстве. Но что насчёт твоих сестёр? Знаю, ты сказал, что они заботились о тебе, я этого не отрицаю. Они, вероятно, говорили с родителями об их отношении к тебе? И почему ты не спросил у них, почему они так с тобой обращаются? Или не попросил помощи у кого-нибудь ещё?       Шэдоу так рад, что Руж и Грэя нет в комнате, потому что ещё немного, и он расплачется, и хотя они уже видели его плачущим, они бы сами уже рыдали в три ручья, и из-за этого он заплакал бы ещё раньше.       Соник качает головой.       — Мы все поднимали эту тему. Много раз. Но родители только отмахивались. Мама сказала моим сёстрам прекратить, потому что «достойные юные люди» не имеют права критиковать её воспитание. А папа просто игнорировал их жалобы. Они оба игнорировали меня, но это уже привычное дело.       Они оба замолкают, и возникшую тишину нарушает лишь потрескивание дров в камине, пока Соник тихонько пьёт свой чай. Он уже немного остыл, но всё еще вкусный и помогает ему сосредоточиться.       Соник закусывает губу, прижав уши к голове.       — На публике всё было совсем по-другому. Всякий раз, когда нам приходилось выходить в люди, меня выставляли напоказ как один из ярких драгоценных камней в короне лорда Джулиуса, если не самый яркий, ведь я был единственным мальчиком. Я был частью семьи, а семья была идеальной. Любые разговоры о насилии папа называл выдумкой и говорил, что я-я просто пытался привлечь к себе внимание, потому что был самым младшим. Если мои сёстры говорили об этом, мама затыкала их, утверждая, что они ведут себя незрело и порочат честь семьи. Мои родители смеялись на утверждения о ссорах, говоря, что у нас, детей, просто бурное воображение. Все соглашались, потому что он был лордом Островов — кто они такие, чтобы перечить своему господину? А потом, когда мы оставались одни, всё становилось как обычно. Им не нужно было говорить мне, что я был жалким неудачником, или обузой в их глазах, или причиной их ссор — я просто знал это.       Шэдоу закрывает глаза, борясь с целым ураганом эмоций внутри. Он делает глубокий вздох и заставляет себя сохранять спокойствие, игнорируя жар, исходящий от запястий.       — Итак, твои родители пообещали провести твой день рождения с тобой. Что случилось потом?       — Это был лучший день рождения в жизни… — шепчет Соник с грустной улыбкой.

***

      Мама и папа постоянно спрашивают, всё ли с ним хорошо. Это, должно быть, означает, что они и правда заботятся о нём, а их обещание не было ложью.       Папа и Соник спускаются вместе с сёстрами по большой лестнице и воруют печенье с кухни прямо из-под носа повара. Они строят крепость из подушек и одеял и играют в рыцарей. Папа даже соглашается на гонку с Соником по саду и смеётся, когда сын дважды его обходит.       Они с Соником забираются на иву, растущую перед домом, и смеются вместе с сёстрами, когда Пенелопа, забравшись на вершину дерева, случайно рвёт свою нижнюю юбку.       Они танцуют и поют «Валлермана», «Спой Со Мной», «Tír na nÓg» и другие песни в бальном зале, пока их лица не краснеют. Папа даже пригласил музыкантов, чтобы сёстрам не пришлось сидеть во время танцев. Музыканты играют прекрасно, а яркие платья сестёр кружатся в ослепительном потоке цвета.       На ужин они едят чили-доги, а Соник получает дополнительное пирожное и мороженое на десерт.       Затем, когда наступает время купания, папа бросает в ванну две бомбочки для ванны в дополнение к невероятному количеству пены. Вода становится сверкающе-голубой и пахнет кокосом и лаймом. Папа моет иглы сына, потом вступает в импровизированную водную битву с мамой и позволяет Сонику ещё десять минут поплескаться в воде, прежде чем приходит время подготовки ко сну.       Мама и папа укладывают его в кровать и целуют на ночь. Родители и сёстры поют ему колыбельную. И впервые Соник засыпает и видит сны о новом светлом будущем.

***

      — Я подумал, что это знак того, что дела налаживаются. Что мои родители наконец полюбили меня… что я важен… — Соник сильно дрожит.       Шэдоу тут же притягивает Соника к себе на колени, и изумрудные глаза встречаются с рубиновыми.       — …Но в один момент всё рухнуло.

***

      Когда кто-то сдёргивает с него одеяло, иглы встают дыбом от неожиданного порыва ледяного ветра. Соник сонно моргает, а затем кричит, когда что-то ударяет его по руке. За этим следует ещё один удар по лицу.       — Заткнись! — шипит кто-то с несвежим чесночным дыханием.       Соник пытается сопротивляться, когда кто-то хватает его за руки и ноги и больно заламывает их за спину, но конечности его не слушаются, они были очень вялыми, как лапша.       Он снова ощетинивается, пытаясь ранить незваных гостей иглами. Но чем больше он сопротивляется, тем больше его бьют. Когда они выходят из комнаты, один из них ударяет Соника головой о дверной косяк, и ежонок кричит, прикусив язык.       Когда он приходит в себя, во рту оказывается кляп и привкус крови. Похитители уже стоят у подножья лестницы. Коридоры тускло освещены утренним светом, пытающимся пробиться сквозь серый проливной дождь. Входные дубовые двери открыты, а рядом стоят мама и папа, которые только наблюдают за происходящим.       — Мама! Папа! — Соник напрягается и выгибает спину (большего он сделать не мог, поскольку его тело не слушается), пытаясь вырваться из хватки своего похитителя. Тот, кто держит его, заставляет его выпрямиться и сжимает тонкую шею, и Соник скулит от страха и боли.       Лидер, фиолетовый морж в бордовом плаще, указывает на Соника.       — Этот?       Испуганные глаза Соника встречаются с незаинтересованными глазами папы, молча умоляя сказать, что это шутка. Или недоразумение.       Что папа делает с этими людьми? Разве он не говорил, что теперь всё будет лучше?       — Слушай, дружок, решай уже. Нам, кроме него, ещё много кого надо забрать, и мы не можем тратить время на таких слабаков, как ты, — рявкает серая ласка с синим шарфом. — Это тот ребёнок, о котором ты говорил, или нет?       Этого не может быть. Папа ведь не отдаст его? Не позволит забрать его? Это… это же шутка, верно?       Верно???       — Да, — отвечает папа после короткой паузы, — этот.       Соник смотрит на него резко расширившимися глазами.       — Что?! Нет! Нет, пожалуйста! — умоляет он, вырываясь из рук своих похитителей. Морж высыпает в руки папы много колец.       Другая фигура в бордовом капюшоне бьёт Соника.       — Ну-ка заткнись!       Снаружи третья фигура в бордовом плаще заковывает его запястья, лодыжки и шею, ругаясь, когда металл выскальзывает из пальцев из-за проливного дождя. Соник продолжает рыдать сквозь кляп и дёргать свои оковы, пытаясь освободиться и сбежать, но получает за это по ушам и под рёбра, после чего какой-то укол, из-за которого его конечности снова становятся непослушными.       Соник вскрикивает, приземлившись в грязь, его уши и рёбра болят. Он смотрит на родителей, надеясь, что они изменят своё решение. Но прежде любящие глаза теперь пусты.       Мужчины бросают его в повозку. Соник снова вскрикивает, приземлившись на бок и ударившись уже разбитой головой. Кляп соскальзывает, болтается на шее. Деревянная дверь захлопывается. Щёлкает кнут, указывая на то, что лошадям приказывают двигаться.       Соник вскакивает на ноги и бросается в заднюю часть движущейся повозки, несмотря на цепи и онемевшие конечности; горячие слёзы текут по его лицу, когда он встаёт на носочки, чтобы посмотреть через край телеги.       — Женевьева! Винни! Пенелопа! Хадасса! Розелла! Ариэль! Помогите мне, прошу! На помощь! Мама! ПАПА! Помогите! Не дайте им сделать это! Пожалуйста! Обещаю, я буду хорошим! Я стану лучше! Не дайте им сделать это! Пожалуйста!!!       Он пытается размахивать руками, но железо на запястьях слишком тяжёлое, поэтому ему только и остаётся, что бить кулаками по стенке телеги, несмотря на то, насколько это жалко выглядит.       Его родители забирают деньги и возвращаются в дом, хлопнув дверью.       Что же случилось с родителями, которые смеялись вместе с ним? Пели вместе с ним? Играли с ним? С родителями, которые сказали, что теперь всё станет лучше? Где эти родители сейчас?       У Соника глаза расширяются от ужаса и горькой ярости.       — Вы солгали мне! Лжецы! Вы СОЛГАЛИ мне! — кричит он. — Женевьева! Винни! Пенелопа! Хадасса! Розелла! Ариэль! Кто-нибудь, пожалуйста! Прошу, помогите мне!       Он отчаянно бьётся о телегу, крича и рыдая, умоляя о помощи.       Он кричит, пока голос его не становится совсем хриплым, пока рёбра не начинают болеть от попыток вдохнуть побольше воздуха, пока слёзы не иссыхают; Соник падает на разбухшее дерево и скулит, пока его дом исчезает за горизонтом.       Ни одна из его сестёр не пришла. Никто не пришёл.

***

      Тело Шэдоу дрожит от едва сдерживаемой ярости, когда он прижимается лбом ко лбу Соника, желая забрать всю его боль себе, чтобы его драгоценный Azulito больше никогда её не испытывал. За время, проведённое с Марией, он слышал много рассказов о рабстве, но каким-то образом история Соника оказалась в стократ хуже. Он вырос в идеальной семье, но подвергся моральному и эмоциональному насилию со стороны родителей, которые должны были любить его с самого начала. А потом они притворились, что изменились, только чтобы безжалостно продать Соника в самый жестокий бизнес из всех. И чего ради?       — После этого меня продали ещё десяти разным хозяевам. Я недолго был у каждого, но каждый был хуже предыдущего, — изумрудные глаза грустно моргают. — А… а потом я встретил вас.       — Покупка тебя на аукционе спасла меня от покушения, — рычит Шэдоу. Он встаёт и проходится по комнате, всё его тело приобретает знакомое красное свечение.       — Вы сердитесь? — заметив сжатые кулаки и ауру принца, спрашивает Соник, хотя уже и знает ответ.       — Да, — взгляд Шэдоу мог бы испепелить любого в радиусе десяти миль. Соник вздрагивает от волны негативной Энергии Хаоса, которая в миг распространяется по комнате (разбив несколько неудачливых ваз), заставив гневный взгляд Шэдоу тут же смягчиться. — Не на тебя, Azulito. Я зол на твоего отца. И на мать.       Соник наклоняет голову.       — Мне неделями снилось, как мои сёстры и родители приходят за мной и забирают домой. Как они плачут от облегчения, извиняются за произошедшее, и всё становится как прежде. Но все эти сны всегда заканчивались отцом, мешком денег и свистом кнута.       Соник слегка шевелится и кладёт руки на колени.       — Я испробовал все известные мне способы, чтобы сбежать. Чтобы вернуться домой и снова быть любимым, как в мой день рождения. Но в какой-то момент я понял, что уже бесполезно желать той жизни, которая у меня была, и что легче принять реальность, а не гнаться за мечтами маленького ежонка, который просто хотел быть любимым. Я отказался от прошлого и от будущего, потому что прошлое причиняло боль, а будущего больше не существовало в моём новом мире.       Соник делает короткую паузу, чтобы собраться с мыслями.       — Сколько бы я ни пытался вернуть ту любовь, ту нежность, ту… надежду, которая у меня была когда-то, у меня всегда всё снова отнимали. Мои сёстры, Длинный Коготь, Ангел — все они любили меня и заботились обо мне… или, по крайней мере, пытались. И всех их отняли у меня, заставив понять, что единственная «любовь» и «забота», которая мне нужна — это любовь и забота моего хозяина, но только если он в хорошем настроении. В ином случае, я был обузой. Никем. Хуже грязи, по которой все ходят.       Он прикусывает губу.       — До встречи с Грэем, Крим и вами, единственная любовь, которую я понимал и в которую верил после того, как меня продали, была та, о которой бормотали мои хозяева в пьяном угаре, пока насиловали меня. Как я и сказал Крим, любовь — это пустое слово. Оно ничего не значит, это просто набор букв, произнесённый похотливо и/или опьянённо. Любовь — это то, что теперь недоступно для меня, потому что я никогда не буду достаточно хорош для неё.       Соник шмыгает носом, солёные слёзы едва не обжигают глаза, когда он вытирает их рукавом.       — Если так подумать, я, наверное, не должен удивляться тому, что сделал папа. В конце концов, ни он, ни мама меня не хотели. А зачем хранить что-то, что тебе не нужно? Да даже если не по этой причине, я уверен, у него была другая. Сейчас это уже не имеет значения. Я больше никогда не увижу своих сёстер — я уверен, они забыли обо мне. А если и вспомнят, я всё равно буду для них обузой. Меня никогда не полюбят по-настоящему. Я никогда не буду никем, кроме как рабом.       Он пристально смотрит на свои руки.       — Сначала я… я всё время спрашивал себя, что я сделал не так? Ну, я же должен был что-то сделать, чтобы заслужить это, верно? А потом я понял: я родился. Моя семья, должно быть, была идеальной до того, как я родился, и своим существованием я всё испортил. Может, если бы я не родился, моя семья была бы счастлива. Они не ругались бы, не спорили. Они бы поддерживали и любили, не игнорировали своих детей. Они были бы идеальными, как папа и хотел. Но я не был идеальным. Я испортил им жизнь. Вот и всё. То, что со мной случилось — это моё наказание за то, что я разрушил свою семью своим существованием. Это всегда была моя вина.       После этих слов синий ёжик снова начинает плакать.       [Музыка: MercyMe — Beautiful (Audio)]       — Это неправда, — Шэдоу приподнимает подбородок Соника, позволяя изумрудным глазам встретиться с рубиновыми, которые тоже блестят сквозь пелену слёз. — Ты не можешь винить себя за то, о чём ничего не знаешь. Выбор, сделанный твоими родителями… это не то, что зависело от тебя. Но не думай, что ты виноват в своём затруднительном положении. Ты сам сказал, что не знаешь, почему они сделали этот выбор. Как ты можешь говорить, что что-то — твоя вина, когда ты понятия не имеешь, почему это случилось?       Принц протирает глаза другой рукой.       — Ты заслужил любви, Соник. Ты заслужил быть частью чего-то. И до сих пор заслуживаешь. Ты заслуживаешь, чтобы тебя любили. Твои сёстры решили любить тебя. Твои родители решили отказать тебе в любви. Они решили обращаться с тобой так, будто ты ничего не стоишь. Это они сделали это с тобой. Это была их вина, а не твоя.       Шэдоу нежно вытирает слёзы с изумрудных глаз, проведя большими пальцами по краю персиковой мордочки.       — И я не думаю, что твои сёстры хотели бы, чтобы ты винил себя в том, что произошло. Они не хотели бы, чтобы ты отказывал себе в любви. Я, может, и не знаю их так, как ты, но я уверен, что будь они в этой комнате, они бы не винили тебя в произошедшем, а обняли бы тебя со всей любовью, что у них есть. Винили бы они себя — это другой вопрос, но они бы не винили тебя в том, что произошло, — Шэдоу моргает, переводя дыхание и неспешно подбирая следующие слова. — Я не виню тебя в том, что произошло.       — Это говорит в вас жалость или сострадание? — спрашивает Соник. — Потому что вряд ли это любовь.       — О, мой дорогой Azulito Duendecito, разве ты не знаешь? Это всегда сострадание, что является аспектом любви.       Пальцы Шэдоу двигаются к щеке Соника, лаская персиковую мордочку. Внезапно Соник вздрагивает.       — Пожалуйста… — молит он. — Пожалуйста, скажите мне, что вы лжёте. Скажите, что считаете меня лжецом.       Ведь Шэдоу, даже учитывая его предыдущий опыт, никак не мог поверить в эту историю.       — Нет. Я верю тебе, Соник, — ладонь Шэдоу лежит на щеке Соника. — И вот что я думаю: ты был очень смелым. Я знаю, было больно переживать эти воспоминания вновь, но я горжусь тобой.       — В-вы гордитесь? Мной? — Соник в замешательстве моргает изумрудными глазами.       Удивительно, но Шэдоу нежно целует Соника в лоб, как родитель целует своего ребёнка.       — С этого момента, Соник, я буду заботиться о тебе. Буду охранять тебя, что бы со мной ни случилось. Я буду бороться за каждый твой вздох. И клянусь могилой Марии, я покажу тебе, что ты больше, чем всё, что причиняло тебе боль раньше, ты больше, чем ложь, в которую ты верил так долго. Я покажу тебе, что ты драгоценен, священен, обожаем, любим, что ты особенный. Что ты тот, кто заслуживает шанса быть счастливым, и тот, кто заслуживает настоящей любви, — он крепко сжимает руки Соника. — Таково моё обещание тебе.       — Вы не должны давать таких обещаний, — отвечает Соник. — Особенно тому, кто не лучше земли, по которой вы ступаете, — он наклоняет голову, и твёрдость из его голоса пропадает. — К тому же, я не хочу обременять вас, как… как я обременял своих родителей.       Шэдоу качает головой.       — Соник, ты забыл, что случилось после восстания? Когда я пообещал заботиться о своём народе? Это ведь касалось и тебя, — он поднимает руку Соника и ласково целует костяшки его пальцев. — И ты никогда не будешь обузой. Ни для Крим, ни для Ваниллы, ни для Грэя, ни для Руж. И уж тем более, не для меня.       — Я уже слышал такие обещания раньше, — возражает Соник. — Их всегда нарушают.       Рубиновые глаза Шэдоу сверкают.       — Если я что-то пообещал, я это исполню. Ты ведь знаешь.       — Разве не проще было бы назвать меня лжецом? Сказать, что я фальшивка? — спрашивает Соник, и по его щекам катятся слёзы. — Все остальные так и делали — почему бы и вам так не сделать?       Взгляд Шэдоу становится мягче.       — Потому что я не такой, как твои прежние хозяева, Соник. И я не твои родители. Я забочусь о тебе. Ты важен для меня, — его голос надламывается с каждым словом, это мольба выслушать и понять. — Ты не лжец, не фальшивка и не обуза. Ты прекрасен в моих глазах. Если бы Руж и Грэй были здесь, они бы согласились.       Принц подходит к своей кровати и сдёргивает несколько простыней и одеял, прежде чем схватить запасную подушку и подойти к шезлонгу. Накинув простыни и одеяла на шезлонг, он разглаживает складки.       — Я не позволю тебе спать в судомойне, если хочу обеспечить твою безопасность, — он легонько хлопает по одеялам. — Это не идеально, но сойдёт, пока я не придумаю что-нибудь получше.       — Мастер, вам не…       Шэдоу поднимает руку — и Соник замолкает.       — Соник, послушай. Знаю, у тебя нет причин принимать мою помощь, как и раньше, но, пожалуйста, пойми: я делаю это не из чувства вины за прошлое. Я делаю это не столько потому, что пообещал Марии, а потому, что верю тебе. Я хочу помочь тебе. Я хочу это сделать. Пожалуйста, дай мне попробовать. Позволь мне помочь тебе.       — Если вы действительно хотите это сделать, Мастер, — даёт Соник слишком хорошо заученный ответ и поднимается со своего места. Но когда он произносит эти слова, они кажутся ему неправильными. Он не может понять, почему, но ему кажется, что правильный ответ был неправильным.       Шэдоу подходит и берёт Соника за руки.       — Если бы я не хотел, я бы так не говорил, — он нежно сжимает его ладони в своих. — Но я хочу сделать это с твоего разрешения.       Соник встречается с тёплым взглядом Шэдоу, таким же нежным, как и раньше. Когда-то Соник мог ошибочно принять эту нежность, это сострадание за фальшивую жалость. Когда-то он ждал, что эти красные глаза будут смотреть на него в гневе. Он ждал, что эти нежные руки изобьют его до смерти или отдадут тем, что сделают то же. Он ждал, что этот властный голос будет приказывать и оскорблять.       Но Шэдоу — не его отец. И он не лорд Джулиус.       Шэдоу мог злиться, но он никогда не поднимал руку на Соника. В его глазах не было ничего, кроме доброты и милосердия. Он говорил с Соником мягко и вежливо. Он никогда не пытался причинить Сонику боль. Он слушал, утешал, исцелял, прощал. И несмотря на лучшие аргументы Соника и его ценности и привлекательность, Шэдоу парировал их все с потрясающими результатами. Независимо от того, что Соник делал или говорил, Шэдоу всегда относился к нему с милосердием и, если верить его словам о сострадании, с любовью. И не только на словах — Шэдоу доказывал это на деле, будь то исцеление ран или выслушивание истории. И каждый раз (если только ситуация не была чрезвычайной) он всегда ручался тем, что хочет Соник, а не шёл на поводу у собственных прихотей. Он даже назвал Соника красивым…       — Вы… вы правда считаете меня красивым? — спрашивает Соник. — Даже после всего этого? Я ведь не идеален.       — Любовь никогда не требует совершенства, и я тоже, — отвечает Шэдоу. — Ты красив, Соник, Príncipe de las Hadas.

«Как у звёзд высоко в небесах, нету нашей любви конца…»

«Любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…»

      И даже после всего, что он сказал; после всех ужасных оскорблений; после того, как он всегда сопротивлялся и не верил; даже с учётом беспросветной тьмы в его душе… Если Шэдоу всё ещё может увидеть в Сонике что-то прекрасное, если всё ещё может относиться к нему как к нормальному мобианцу, то, может быть… просто, может быть, его всё ещё можно полюбить. Эта любовь исходит от того, кто не имел права показывать ему такую любовь, и всё же он постоянно окутывал Соника ею, будто волны могучего океана. Это была любовь как у его сестёр.       С этой мыслью Соник решает полностью довериться Шэдоу, сжав их руки, чтобы показать свои мысли.       — Спасибо… Шэдоу. За всё. Не только за сегодня и за всё, что вы сделали, но… за понимание.       У Шэдоу сверкают глаза.       — Иногда нужен кто-то сломленный, чтобы понять тех, кто сломлен. Но как бы мы ни были сломлены, важно защищать тех, кто не может защитить себя сам, — он снова притягивает Соника к себе. — Особенно, когда у нас есть сила, чтобы сделать это.

***

      Удобного шезлонга, полного одеял и подушек, оказывается недостаточно, чтобы уберечь от ужасного кошмара. Обливаясь потом, Соник садится, дрожа всем телом и пытаясь взять своё прерывистое дыхание под контроль.       — Соник?       Изумрудные глаза чуть дико смотрят в сторону его хозяина. Шэдоу пристально смотрит на него, рубиновые глаза и расслабленное тело говорят больше, чем слова.       — Соник, иди сюда.       Соник повинуется на автопилоте. Шэдоу сидит на кровати прямо, но чуть в стороне. Принц откидывает одеяла и легонько хлопает по матрасу рядом с собой. Соник молча забирается в его кровать, ожидая приказов.       — Не стану спрашивать, потому что догадываюсь, что у тебя в голове, — начинает Шэдоу. Он внимательно смотрит на Соника. — Могу я притянуть тебя поближе?       — Как вам будет угодно, — тихо отвечает Соник.       Шэдоу кивает и нежно обнимает Соника, прижимая его к себе, как маленького ребёнка.       — Удобно?       — Полагаю, да, — отвечает Соник, готовясь к худшему.       Он не должен удивляться, что Шэдоу захотел использовать его теперь, когда он «узнал» Соника. Наконец-то он воспользуется своим положением принца Империи Дум. Все эти разговоры о защите и заботе были пустым звуком, как и обещания.       Только вот Шэдоу ложится, всё ещё нежно держа Соника. Ухо синего ёжика дёргается от звука сердцебиения принца, когда его лицо прижимается к пушистому белому меху на груди Шэдоу. Принц осторожно перемещает Соника так, чтобы его тело оказалось на мягком матрасе, а голова всё ещё была на его груди, и укрывает их обоих тёплым одеялом без единой складки.       — Мастер? — Соник в замешательстве моргает, осмелившись встретиться со взглядом принца.       — Тише. Всё будет хорошо, — рубиновые глаза мерцают, пока Шэдоу проводит рукой по мягким синим иголкам. — Однажды ты спел мне после плохого сна. Могу я отплатить тебе тем же?       — Как вам будет угодно, — покорно отвечает Соник.       Шэдоу кивает и, в последний раз поправив одеяла, начинает петь.       [Музыка: Barbie the Island Princess — Right Here In My Arms (No dialogue)]       День угас, но лёгкий бриз так нежен.       Светлячки, как искры в небесах.       Я с тобой, будь сон твой безмятежен,       На моих руках.       Пока Шэдоу поёт, он очерчивает круги на спине Соника. У синего ёжика трепещут веки, и он надеется, что это не какой-нибудь обман, как и сотню раз до этого. Но это ведь Шэдоу — а Шэдоу никогда не обманывал Соника. Даже сегодня, когда Соник был убеждён, что весь день — это сплошной обман, Шэдоу был предельно честен с ним.       Волшебство, когда со мной ты рядом.       Мне светло, когда густеет мрак.       Ты уснёшь под шелест звездопада       На моих руках.       Шэдоу притягивает Соника ближе, будто он был тем самым ребёнком, которого забрали из дома много лет назад. Честно говоря, синий ёжик ожидал много чего, и объятия с колыбельной — одна из таких вещей.       Соник зевает, он искренне желает не засыпать. Но глубокий баритон Шэдоу в сочетании с нежными объятиями, успокаивающим сердцебиением и ласковыми поглаживаниями по спине напоминают Сонику о том, как его сёстры пели ему колыбельную. Тихое мурлыканье проносится по телу Соника, и он чувствует, как будто его снова обнимает одна или несколько его дражайших сестёр. Обнимают со всей любовью. Настоящий рай после всего того ада, который он пережил.       С ощущением полной безопасности Соник засыпает в объятиях Шэдоу.

***

      Когда Шэдоу заканчивает петь, он смотрит на спящего синего ёжика, которого он нежно держит в руках.       На сердце становится тяжело, когда он вспоминает горе, смятение и боль из истории своего друга. Соника вырвали из жизни, полной радости, любви и уюта и бросили в мир страданий, боли и смерти. По неизвестной причине была уничтожена его невинность. Драгоценный пикси Шэдоу когда-то был любимым принцем среди фей Островов, но теперь он всего лишь изгнанник. Его нещадно били до тех пор, пока он не стал лишь оболочкой ребёнка, которым когда-то был.       Факт того, что ему пришлось заново узнать, что такое любовь вне секса, рвёт душу на части, особенно учитывая, какой была его семейная жизнь.       Первым хозяином, о котором говорил Соник, был лорд Джулиус, который управлял Соником и всей семьёй с помощью психологического и эмоционального насилия, направленного в первую очередь на его сына. Жена его была ничуть не лучше. Дети первого хозяина — это старшие сёстры Соника, которые подарили своему брату целый мир только для того, чтобы в одно мгновение его отобрал их отец.       Шэдоу скорбит по ребёнку, потерянному среди сотни таких же; торговцы купили его и промыли мозги, заставив поверить, что он бесполезен, и давали ему задания, которые ни один ребёнок не должен выполнять, учитывая, как жесток к нему был родной дом. Ни один ребёнок не должен страдать от этого. Ни один ребёнок не должен чувствовать себя обузой. Ни один ребёнок не заслуживает того ада, через который прошёл Соник.       Гнев кипит в венах Шэдоу, и он всерьёз задумывается о том, чтобы выскользнуть из кровати и что-нибудь уничтожить, а после выследить лорда Джулиуса и совершить самосуд.       Конечно, Блэк Дум тоже далеко не святоша, но он хотя бы достаточно «заботится» о Шэдоу, чтобы держать его, как и чао на коротком поводке.       Но лорд Джулиус и Скарлетт не заботились о Сонике так же. Ни когда он появился в их жизни, ни когда он нуждался в их заботе. И уж тем более, не в то дождливое утро, когда торговцы в бордовых плащах пришли и купили ребёнка.       О чём вообще думал лорд Джулиус, когда сказал торговцам, что Соник — тот самый? Почему Скарлетт была так подозрительно взволнована тем, что они продали своего сына в рабство? Почему она причиняла боль Сонику? А лорд Джулиус почему? Почему это произошло? Почему? Почему? Почему?!

«Что я сделал не так?»

      Дело не в том, что сделал Соник не так. Дело в том, что сделали его РОДИТЕЛИ не так.       Одно дело — продавать чужого ребёнка, хотя Шэдоу и этого никогда не оправдывал. Но КАК кто-то может продать СОБСТВЕННОГО ребёнка? В глазах Шэдоу: это преступление хуже, чем рабство само по себе. А он видел много преступлений, пока был с Марией. Прошли годы, а отвратительная идея всё ещё наполняет его яростью, о которой даже сам Ад не смеет и мечтать.       Соник резко начинает ворочаться, крепко жмурясь, а весь гнев Шэдоу испаряется после короткого тихого вскрика. Инстинктивно Шэдоу гладит иголки Соника и бормочет какие-то утешающие нелепости в дёргающиеся синие ушки, надеясь, что его друг не почувствует извергающийся в душе принца вулкан. Убедившись, что он в безопасности, Соник довольно мычит, зевает и потягивается, прежде чем снова погрузиться в глубокий сон.       Внутри Шэдоу растёт тёплое чувство, такое же сильное, как и яростный гнев, который он испытывал всего несколько секунд назад. Это дух утешения и желания/потребности утешить, но в первую очередь это дух защиты, который привносит рациональности в гнев. Потому что он знает, что Соник не может за себя постоять. А если он не может… то кто? Кто будет заботиться, любить и защищать синего ёжика, убаюканного принцем? Кто?       Он… и Грэй… и Руж, конечно. Но у Шэдоу есть сила, с помощью которой он способен обеспечить Сонику защиту и заботу, в чём синий ёжик и нуждается.       Шэдоу нежно прижимается губами ко лбу Соника.       — Не волнуйся, Azulito, — рубиновые глаза щурятся, когда его ладонь находит пространство между игл на спине Соника и взъерошивает мех. — Нет, не просто Azulito. Я буду называть тебя мой Amado Azulito. И я буду заботиться о тебе, помогать тебе, защищать тебя. Я напомню тебе, каково это — быть любимым. Таково моё обещание тебе. Ещё недавно ты насмехался над ним, но каждое моё слово — истина. Клянусь могилой Марии, я буду относиться к тебе как к сокровищу и королю, которым ты и являешься, Duendecito.       Независимо от того, как сложно будет, и независимо от того, через сколько обручей ему придётся прыгнуть, он сделает всё, чтобы Соник снова был любим. Он позаботится о том, чтобы лорд Джулиус и Скарлетт поплатились за свои деяния. Покуда жив Шэдоу, они никогда больше не причинят Сонику вреда.       Соник улыбается, уткнувшись носом в белый мех, прежде чем прижаться ближе с тихим мычанием, видя счастливый сон.       Шэдоу усмехается и легонько целует Соника в макушку.       — Duerme bien, Sonic, mi Amado Azulito Duendecito.       Затем он засыпает, свернувшись вокруг синего ежа, будто щит.       С этого момента он будет заботиться о Сонике. Он будет помогать ему. Защищать его. И любить больше всего на свете.       И в отличие от лорда Джулиуса и Скарлетт, Шэдоу сдержит своё обещание, как бы сильно Соник в нём не сомневался.