Мир, который им нужен

      Линия фронта отдаляется, и вместе с ещё несколькими частями у них впервые — за те месяцы, которые здесь находится Джерард, — появляется возможность задержаться в городке союзников. Это значит, по-человечески помыться, постираться, раздобыть сигарет (эту обязанность весь взвод делегирует Фрэнку), запастись мылом и, может, даже виски, увидеть настоящих живых людей — не тех, которые либо твои сослуживцы, либо пытаются тебя убить. Здесь даже есть женщины, и это вызывает у всех особый восторг.       Местные сёстры милосердия устраивают музыкальные вечера, с патефоном, игривыми песенками под расстроенное пианино и танцами, которые для солдат заканчиваются на чужих квартирах женщин, чьи отцы, мужья, сыновья точно так же высланы на передовую.       Вечером Рэй утаскивает в город взволнованного Майки, которому Фрэнк кричит вслед «удачи девственникам!», вероятно, вызывая у Майки ещё больше вполне обоснованного беспокойства. Джерард хотел бы захватить Фрэнка с собой, но тот по собственному желанию остаётся в лагере на дежурство. «Не моё это», — весь ответ на причитания Джерарда о том, что Фрэнку необходимо культурное времяпровождение и что им будет его не хватать.       Джерард выпивает совсем немного: достаточно, чтобы подкалывать неловко флиртующего Майки (вдвойне неловко, потому что его собеседница едва понимает английский), но недостаточно, чтобы самому начать коммуницировать с противоположным полом. От звуков вальса из патефона почему-то щемит в груди. От вида прекрасных, милых, добрых девушек, посвятивших себя штопанию развороченных кишок, ещё более тошно.       Неужели эти девушки заслуживают такую работу.       Неужели все они заслуживают то, что получили.       Около полуночи Джерард сбегает: незаметно выскальзывает на улицу и практически бегом возвращается в лагерь, чувствуя себя невыносимо трезвым. А лучше бы напился и ушёл с одной из тех женщин. Чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать себя чужим в этой миниатюрной копии мирной жизни.       Кроме Фрэнка в лагере никого нет: он сидит на сдвинутых у бараков ящиках и курит, уставившись перед собой. В лунном свете клубы дыма мерцают молочно-белым, завиваются спиралями, отбрасывают причудливые тени на бледное лицо. Если бы не винтовка, прислонённая к ящику у его ног, можно было бы сказать, что так выглядит спокойствие.       Так выглядит мир, который нужен Джерарду.       Он останавливается перед Фрэнком, тяжело дыша после быстрого шага и не произнося ни слова. Фрэнк молча тушит сигарету о ящик, роняет себе под ноги, спрыгивает на землю и делает несколько шагов навстречу.       Запускает пальцы в волосы Джерарда и целует.       Кожа Фрэнка шершавая, обветренная, горячая, а на губе всё ещё корочка с того дня, когда он спас Джерарду жизнь и потом они пьяные танцевали у костра. Он пахнет смолой и сигаретами — терпкий, резкий запах, его хочется впитать в себя, хочется пропахнуть им насквозь. Они целуются как в последний раз: долго, шумно, притираясь губами к губам, слизывая каждый вздох, каждый грудной стон, так, чтобы кожа зудела, чтобы во рту было влажно и горячо.       Фрэнк тащит Джерарда за бараки, усаживает на ящики между двумя стенками, прижимается всем телом, водит ладонями под взмокшей майкой — жадно, остервенело, восторженно. Джерард обнимает его ногами, вцепляется в отросшие жёсткие пряди, целует, скулит от этой сумасшедшей, болезненной нежности, когда Фрэнк невесомо касается губами его шеи. Несколько неловких секунд на расстёгивание ремней друг друга, торопливо, ударяясь локтями о твёрдые, занозистые края ящиков, — Джерард глушит стон в плечо Фрэнка, чувствуя, как тот медленно, мягко надрачивает ему, и старается делать своей рукой то же самое, в том же темпе, чтобы Фрэнк сейчас чувствовал то же, что и он. Чтобы дышать одновременно, чтобы стонать друг другу в губы, хватая воздух, зажмуриваясь и прижимаясь ещё ближе.       Когда Джерард кончает, ему кажется, что он перестал существовать. Возможно, он кричал — им не повезёт, если кто-нибудь это слышал. Фрэнк толкается в его руку, стискивает в объятиях так, что едва можно вдохнуть, и спустя минуту надломленно охает ему в шею.       Так выглядит мир, который нужен Джерарду.       Они не двигаются целую вечность: дышат друг другу в волосы, слушая стрекотание сверчков, шорохи далекого города, вдыхая запах нагретой за день скошенной травы.       Джерард держит Фрэнка за руку, когда они возвращаются: тот смеётся, что их обоих зароет командование, его — за оставленный пост, Джерарда — за блядство посреди военного лагеря. Джерард тянет его на траву, и оба разваливаются на земле, глядя на звёзды, перебрасываясь тупыми шутками, болтая обо всём на свете: о том, как Фрэнк будет играть на гитаре в маленьком уютном ресторанчике, а Джерард — рисовать детские книжки, и звук праздничных фейерверков не будет вызывать страх, и можно будет спать на матрасе, есть сладости и гулять в лёгких ботинках.       Так выглядит мир, который им нужен.