Благодаря тебе мир потерь стал миром приобретений.

      Чон еще не открыл глаза, но уже чувствовал как ломит все тело. Да, честно говоря, лучше бы и не открывал: протекающий потолок, по которому расползается разноцветная плесень, ржавые решётки и грязнющая миска с мутной водой у стенки. Он сидит в камере, причем один. Где Чимин? Страх за близкого человека сдавливает внутренности, парень принимает сидячее положение, отмечая, что его позвоночник вот-вот разлетится на отдельные диски. Неплохо его приложили, прям от души.       Напротив него покрытая глиной лестница, ведущая к двери. В самую первую клетку посадили, оказали, так сказать, честь. Один глаз припух, Чон прекрасно понимает, что синяк на нем продержится еще долго. Вторым же глазом, он осматривает все вокруг. Никаких лишних предметов, даже лишнего света. Лишь крошечная лампочка, свисающая с потолка на проводе. У лестницы лежит пес, с вытянутым от удовольствия языком, принимающий почесывания какой-то девушки. Оборванное по краям полупрозрачное платье, хотя вернее даже сказать сорочка, босые ноги, грязное тело. Одна из десятка служанок, что держит Орден. — Где Чимин? — в лоб спрашивает Чонгук. — Парень, что был со мной.       Та даже не поворачивается в его сторону, продолжая гладить животное. Нельзя говорить с незнакомцами? Привыкла выслушивать бред заключённых? Чонгука ее отстраненность раздражает, но винить ее он не может. — Ты слышишь меня? — еще раз осмеливается парень.       Реакции все-еще никакой, его словно не существует. Чон обводит языком разбитую губу, а после пробует, наверное, слишком отчаянный, но все-таки вариант: — Элейн?       Девочка вздрагивает, глядя на него то ли с испугом, то ли с агрессией, ее плечи боязливо вжимаются. Чонгук улыбается довольно, словно сорвал джекпот. Надо же было обстоятельствам сойтись настолько удачно! Неизвестно, чтобы он делал, если бы не вспомнил про украшение друга. — Откуда вы знаете это имя? — нервно спрашивает она, словно боясь, что ее услышат.       Чон знал, что в Ордене таких как она называют порядковым числом. Знание ее настоящего имени стало козырем в рукаве. — Тэян мне его сказал.       Элейн распахивает глаза, от услышанного — парень явно был не последним человеком в ее жизни. Поднимается с колен, но замирает в нерешительности. Часть ее порывается к пленнику, а вторая сбежать. На ее лице все настолько очевидно расписано, что Чонгук не отказывает себе в удовольствии растянуть разговор: — Этот человек для тебя что-то значит? — Он… — на выдохе произносит девушка. — Умер. — заканчивает за нее Чонгук.       Уголки искусанных губ опускаются вниз. Та наверняка повидала многое, за свою хоть и короткую, но отнюдь не легкую жизнь. Слезы уже не текут — давно иссякли, но боль, отразившаяся на хоть и чумазом, но все-таки красивом личике, заставляет Чона остыть. Прилагая титанические усилия, он подползает к решетке, вплотную прислоняя к ней бедро. — Я принес тебе кое-что от него.       Самостоятельно он из кармана достать кулон не сможет, но девушке его передать, не зависимо от сего, хочет. Может такой жест покажется ей оскорбительным, но парень правда не в силах сделать это сам — руки крепко связанны за спиной. Настолько, что он даже думает, как бы они не омертвели, ведь кончики пальцев Чон уже не чувствует.       Элейн медленно подходит к нему, протягивает маленькую ручку с забившейся под ногтями грязью, после чего, быстро выуживает из кармашка цепочку. Вместе с ней оттуда выпадает его ножик, который та тоже забирает, видимо, как сувенир. Судя по взгляду, ей эта вещица знакома также, как и самому парню. Тэян не изменял себе — носил ее каждый день, как и в Амане. Она проводит пальцем по надписи, затем открывает крышечку капсулы, и достает свернутую в трубочку бумажку. Чонгук почему-то до такого не додумался, хотя вряд ли написанное там адресовывалось именно ему. Она бегло читает мелкий текст, узкие брови сползают к носу. Мгновение, и она уже ринулась к выходу. Когда ладонь ложится на дверную ручку, Чон кричит: — Где Чимин?! Ответь мне! — это же равноценный обмен, услуга за услугу, все честно.       Девушка стоит какое-то время молча, после чего тихо бросает: — В допросной. — Почему он, а не я?       На это вопрос она уже не отвечает, выходя наружу. И дело не в раздувшемся самомнении, а обычном непонимании. Чимин же не представляет для «Койота» интереса, он лесной мальчик, чья одежда не замарана знаком принадлежности. Почему ему выпала участь испробовать пытки Ордена, а не командиру Амана? Чон кладет голову на ледяной каменный пол, покрытый толстым слоем пыли. Пес какое-то время понаблюдав за ним, также опускает мордочку на сложенные перед собой лапы.       Следующий раз с немногословной персоной они видятся вечером, спустя несколько часов. Чонгук все это время дремал, восстанавливая силы, но стоило Элейн появиться в помещении, он тут же всполошился. — Что с ним будет? — он уже не считал нужным упоминать имя.       Девушка дотянулась до миски, вылила оттуда зеленоватую воду, и налила свежую, чистую. Скорее всего, этот жест был собственной инициативой, ведь койоты беспощадны к пленникам. Она была глубоко в своих мыслях, казалось, что она борется с чем-то и никак не может выбрать сторону.       У Чонгука нервы тоже не стальные. Он потерял Тэяна, потерю Чимина он себе просто не простит. Он ногами подталкивает себя ближе, на что девушка испуганно отшатывается от решетки. Этот парень ведь… ее враг, да? Он хочет разрушить Орден, место, которое она должна считать своим домом, которое должна любить и защищать, чью политику должна разделять. Должна?       Парень в камере не выглядит страшным, даже наоборот, более миролюбивым и дружелюбным, нежели военные. Чем-то он даже напоминал Тэяна. У парней не было внешнего сходства, но при этом создавалось впечатление, словно они братья. — Ответь мне, прошу. — его тон был настолько беспокойным, что та не смогла ему противостоять. — Ребенку Ордена ничего не сделают. Максимум, что грозит клеймленному мальчику — стать подопытным для экспериментов.       У Чона резко пересыхает в горле. Больше он не пристает к ней, давая девушке спокойно уйти. «Клеймленному мальчику»? «Ребенку Ордена»? Она точно понимает, о ком идет речь? Не может же Чимин… Парень переводит взгляд в стену, сглатывая вязкую слюну. Чимин же не мог заманить его сюда специально? Вспышками перед глазами мелькают различные моменты: повязка на плече, которую парень ни разу с начала их пути не сменил, слова белобрысого солдата о запасном варианте. Он был рожден в Ордене, помечен их клеймом. Все его рассказы были ложью? Он привел Чонгука им в руки и отдал, повязав красным бантиком?       Нет, такого просто быть не может. Его Чимин клялся, что не предаст, Чон своему Чимину всецело верит. Пока тот не даст ему своих объяснений, Чон пообещал не делать никаких поспешных выводов. Пообещал, но утихомирить разрастающуюся в груди дыру не смог.       Теперь нужно придумать, как отсюда выбираться. Сидеть и ждать, пока за ним придут солдаты? Или попросить помощи Элейн? Окажет ли она ее? Из слов Тэяна выяснил, что она (как и любой нормальный человек) хочет сбежать от такой жизни, но при этом, со всей своей зашуганностью и болезненностью, согласится ли она на такую авантюру? Но девушка не посещает его в этот день больше. Вообще никто вниз не наведывается, даже пес давно ушел. Все словно забыли о его существовании, хотя, наверное, это к лучшему.       Чон и сам не замечает, как, уморившись душным воздухом, проваливается в сон. Никаких сюжетов ему сознание не показывает, в очередной раз отправляя в бесформенную черную негу.       Просыпается Чон от того, что кто-то тянет его сзади. Он начинает брыкаться, глаза еще не освоились в темноте, но сзади раздается: — Не двигайтесь. — нежный голос принадлежал Элейн.       Верёвки на его руках ослаблялись до тех пор, пока не исчезли совсем. Он потирает запястья, чувствуя, как содранная кожа горит огнем. Кисти и правда посинели, еще чуть-чуть и он, возможно, лишился бы их. Девушка из-за спины протягивает украденный ранее ножик: — Я одолжила его у вас. — Чон его забирает, замечая у основания лезвия свежую кровь. Это с его рук?..       Чонгук встает. Его ноги еще не до конца окрепли, но спуску никто давать не будет. Наконец приходит время задать главный вопрос: — Почему ты это делаешь? Не боишься, что если Генералиссимус… — Он мертв. — прерывает его вторая.       Парень поворачивается в ее сторону и только сейчас замечает кровь на тонких руках, а также синяки на шее. В лунном свете, проникающим сквозь крошечную щель, именуемую окном, девушка выглядит не просто бледной, а полупрозрачной, как призрак. Чонгук почему-то чувствует к ней безграничное доверие. Тэян не ручался за нее, но при этом, парень уверен, что тот бы не нашел родственную душу в безжалостной остервенелой мерзавке. — Здесь, в служебном помещении, есть люк в катакомбы. — нет смысла тратить время на пустые разглагольствования, Элейн говорит четко и по факту. — Через них мы сможем попасть в допросную. Сейчас она охраняется только снаружи, внутри должен быть только тот парень. Забирай его и уходи.       Девушка не ждет согласия, просто выходит из камеры. План действий отличный. Но Чонгуку нельзя забывать — в первую очередь, он воин. У него есть задание, которое необходимо выполнить. — Нам нужно уничтожить яд, мы не можем уйти просто так.       Девушка кивает, так, словно надеялась, что парень даст именно такой ответ. — Я помогу всем, что будет в моих силах. — Но если ничего не выйдет, тебя убьют за это. — Давно пора. — бесцветно отвечает она.       Чон следует за ней. Девушка идет впереди, ее спина почти обнажена, дряблая ткань ночнушки почти не скрывает ягодицы, но Чонгук видит в ней воина. Воина, который столько лет терпел, нес тяжесть небес на своих хрупких, на первый взгляд, плечах, и теперь, набрался смелости действовать. Устал мириться с положением дел, захотел их изменить, и голыми руками убил корень зла. Осталось только убрать побеги. «Кто еще кого спасает», — усмехается парень, вспоминая слова Тэяна.        Девушка ориентируется в тоннелях отлично, безошибочно определяя нужный проход. Найдя нужную лестницу, она поднимается чуть выше, прислушиваясь к посторонним звукам, и, не обнаружив ничего подозрительного, просит Чона поднять люк. Тот естественно это делает, залезая в длинный пустой неосвещенный коридор.       Пол, потолок, стены идеального белого цвета. У одной такой стены стоит обезглавленная статуя богини правосудия Фемиды. Забавно видеть ее здесь — военные словно заявляют, что они и есть сама справедливость. Как бы не так. В таком месте ничего не стоит сойти с ума.        Элейн вылезает следом, указывая на нужную дверь. Чонгук открывает щеколду и входит внутрь.       Чимин сидит привязанный к стулу. Его голова опущена, а лицо и грудь покрыты кровью и наливающимися цветом гематомами. Состояние просто ужасное. Да, может в Ордене своих и не убивают, зато наносят такие повреждения, с которыми жизнь просто не совместима. Девушка стоит на стреме, пока Чон быстро разрезает стягивающие грудную клетку веревки, параллельно зовя: — Чимин, прошу, очнись.       Какое-то время его шепот уходит в никуда, растворяясь в углах пустого помещения. Чон избавляется от дополнительных стяжек на лодыжках и запястьях. В один момент парень сжимает пальцы, отзываясь: — Чонгук, — хрипит старший, и Чон подхватывает его на руки. — Я ничего им не сказал…       «Я не сомневался в этом», — тот прижимает его ближе. В течение их пути, Чонгук рассказал многое о себе и Амане, Чимин мог стать отличным источником информации для врага. Но обещания и клятвы для старшего также не являются пустым звуком. Младший спускает его вниз, бегло объясняет девушке про их рюкзаки, оставленные где-то в тоннелях. Та кивает, и отправляется на поиски. — Чимин, — опять зовет тот. — Могу я посмотреть твое плечо?       Старший, пришедший в себя, приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но после прикусывает губу. Чонгук поднимает рукав футболки и видит выжженный под кожей знак «Койота». Парень не чувствует разочарования, словно мысленно принимая тот факт, что его постоянно предают. — Чонгук, я не койот. — по щекам скатываются большие капли слез. — Та встреча с солдатами в доме была первой моей осознанной. Но… — он всхлипывает. — Моя мама родила меня в Ордене, а потому, я получил это клеймо. После она сбежала, я не знаю и не хочу знать, кто мой отец. Но при встрече, я бы с радостью перерезал ему глотку, за то, что он дал мне эту жизнь.       Младший слушает внимательно. Презрения или ненависти к Чимину он не чувствует до сих пор. Парень говорит с трудом, расходясь в рыданиях, но не имея сил даже поднять руку и утереть слезы. — Поэтому, когда военные пришли в наш дом, никто не стал защищать клеймленного ребенка и его мать. Я ненавижу этот знак, Чонгук, я даже неоднократно срезал кожу сверху, но он словно глубоко внутри и проявлялся раз за разом… Я… — его потерянный взгляд устремляется в пол, Чон практически слышит, как что-то ломается внутри него. — Я не хочу принадлежать Ордену.       Вот в чем крылся фундамент всех метаний старшего. Он не предатель, не солдат. Маленький, беззащитный ребенок, что пошел наперекор всему миру и предписанной судьбе. Один против всех. Чон берет его лицо в свои ладони, вынуждая смотреть на себя. — Я не отдам тебя ему. — глаза Чимина блестят от слез, он разрывается между тем, чтобы удостовериться «Обещаешь?» или разрыдаться еще сильнее. — Прости меня… — очевидно, он выбирает второй вариант, младшему веря без лишних слов. — Тебе не за что просить прощения. — второй утыкается носом в его шею, пока он сам смыкает руки на чужой спине. — Ты был со мной все это время, был моим напарником. Ты не предавал меня, Чимин. — Но я же, — он запинается, звучит абсолютно неуверенно. — один из них. — Нет. — твердо, чтобы точно убедить и успокоить. — Не рисунок определяет принадлежность к Ордену, а духовная, моральная составляющая. Чимин, ты никогда не был и не будешь койотом, слышишь?       Он гладит старшего до тех пор, пока тот не перестает дрожать. Ненароком он проводит рукой по плечу, чувствуя, что кожа здесь действительно отличается от остальной. Насколько большим было желание избавиться от ненавистной метки, что он шел на такое? Он должен был стать машиной для убийств, лишенной сострадания и чувства меры, но менял судьбу, продолжая гнуть свою линию. Каждый раз, в душе затаивались сомнения о том, что он поступает неправильно: не означает ли это клеймо тот факт, что в Ордене Чимину будет лучше? Несмотря на все сомнения, парень всегда отвечал: «Нет».       Он слышит волочение, и, напоследок проведя по растрепанным волосам, спешит Элейн на помощь. Девушка тащит по земле два тяжелых рюкзака, и Чон, извиняясь за то, что не пошел с ней, принимает груз. Втроем они доходят до лаборатории. Сверху охранник делает финальный обход, закрывая двери на ключ. Чимин опять сползает по стенке вниз. Спустя три дня систематических избиений, он удивляется, как вообще остался жив. По поводу Элейн Пак никаких вопросов не задает: хватает того факта, что она на их стороне, а для знакомства время не подходящее. — Они точно смогут уничтожить все здание? — спрашивает вдруг девушка, пока Чонгук проверяет устройство. — В любом случае, это все, что есть у нас в распоряжении, — хмуро отвечает тот. — Не совсем, — парень поворачивается к Элейн, вопросительно подняв брови. — Через катакомбы можно выйти к четвертому входу, в котором есть сколько-то канистр с бензином.       Это отличная новость! Девушка права — перестраховаться все-таки стоит. Чон просит Чимина остаться, говоря, что тот поможет тягать канистры наверх. Парню не нравится чувствовать себя безучастным, но он соглашается. Вместе с Элейн и ее карманным фонариком, взятом из стола Генералиссимуса, они за рекордное время настигают нужный выход.       Тела на полу уже нет, остались только засохшие разводы крови. Чонгук благодарен тем, кто убрал его, все же для них обоих будет спокойней не видеть то, что осталось от Тэяна. Девушка даже не знает о том, что это его кровь сейчас остается на стопе, а парень этого ей не расскажет.       Канистры находятся быстро — лежащие под письменным столом, накрытые какой-то уже разлагающейся тряпкой. Шесть штук. Не густо, зато все наполненные до краев. Элейн порывается выйти осмотреть окрестности — мало ли где-то осталась машина или что-то подобное, но Чон не дает ей уйти. Они аккуратно переносят емкости вниз, а после, распределив их согласно физическим возможностям несущего, возвращаются к Чимину.       За это время охранник давно успел уйти, потому они без проблем пробираются внутрь. Роли четко распределены, каждый занимается своим. Задача старшего вытравить баллончиком максимальное количество насекомых в террариумах, ведь после взрыва кто-то может выжить и все-равно разнести болезнь. Элейн хочет его остановить или подменить, видя как тот шатается, еле держась в вертикальном положении. Чонгук ее останавливает, кладя руку на плечо — Чимин знает, что делает, он справится. Как выяснилось, пароль от сейфа никому из них неизвестен, а спросить его у ученого не хватило ума. Младшему доводилось раньше вскрывать сейфы, поэтому он не спеша, в полной тишине крутит колесико на двери. Для Элейн он заранее выбил замок на двери, создав при этом минимум шума. «Постарайся принести все бумаги, связанные с этим производством. Мы должны быть уверенны, что они все сгорят.», — сказал ей Чон.       После вытравки, остается всего два контейнера с насекомыми. Чон устанавливает взрывчатку и кладет их вплотную к ней. Сейф также поддался Чонову обаянию, показав свое содержимое. Сначала ничего не видно, из него выходит ледяной пар, от которого по коже расползаются мурашки. А после, взору открываются стоящие у стенки две банки с непрозрачной жидкостью внутри. — Надень перчатки, на всякий случай. — волнуется Чимин, с отвращением глядя на банки. На скольких людей хватит этого раствора?       Ученый вообще рассчитывал, что лейшмании продолжат размножаться в гниющих людях, разноситься к здоровым через таких же слетающихся на падаль мух и мошек? Что-то он не наблюдал над Орденом невероятно непроницаемого купола, через который ни один комарик не пролетит. Да целый рой при желании попадет внутрь через одну только щель в заборе! — Мне кажется, они герметичные. — говорит Чонгук, но валяющиеся рядом перчатки все-равно натягивает.       Сосуды младший также пристраивает рядом со взрывчаткой, к которой же, относит канистры. Все кроме одной: еще внизу Чонгук заметил, что пульт, активирующий бомбу был разбит. Починить его не предоставлялось возможности, а потому привести устройство в действие было решено вручную — с помощью дорожки из топлива.       Элейн возвращается с кипой бумаг и папок, которые кладет прямо сверху. Материалы были собраны на рабочем месте ученого, скорее всего, самые свежие и актуальные записи были там. В целом, остальной архив за соседней стенкой, вряд ли от него что-то останется. — Я думаю, что здесь все. — она смотрит на результат их усилий. — Производство токсичное и строго засекреченное, ни образцы, ни документы не выносились за пределы лаборатории.       По изначальному плану, они должны были укрыться в катакомбах и уже после активировать взрыв. Да только в нынешнем стечении обстоятельств человек просто не успеет убежать и взлетит на воздух. Неверующий Чонгук всерьез начинает думать, что Элейн — ангел хранитель, когда она говорит о вентиляционном люке, ведущему прямо на задний дворик. Парень смотрит на чертеж — в углу этого дворика есть люк.       Отвертки не находится, с трудом, но решетки отрываются ударом ноги. Младший пропускает остальных вперед, сам выползает последним, проливая за собой полоску бензина. В самом проходе он, к слову, чуть не застревает — строители явно не рассчитывали, что через него будет пытаться пройти широкоплечий мужчина. Он доводит полоску так далеко, как только может, следом доставая зажигалку. Та чиркает-чиркает, никак не выдавая искру. Весь ее запас остался в катакомбах. Чон злится, но наконец, на последнем издыхании, механизм роняет искорку. Дорожка загорается, и все втроем кидаются к люку.       Им в спину летят пули, разбавляя тишину своим противным свистом. Черт, кажется все вышло не настолько аккуратно, насколько хотелось бы. Скорее всего, народ сбежался после не совсем бесшумного открытия вентиляции. Пока Чонгук отстреливается в ответ, девушка помогает Чимину спуститься вниз, а когда сама касается ногой ступеньки, вдруг замечает, что огонь не продвигается. Он остановился на двух третьих пути, и даже не собирается идти дальше. Чон неаккуратно разлил бензин? Жидкость впиталась в землю? — Посмотрите! — кричит она, показывая в сторону лаборатории. — Черт! — сквозь зубы шипит парень, пригнувшись к земле.       Солдатов становится все больше, он просто не может им противостоять. Виски начинают болеть от напряжения, выход из ситуации нужно найти как можно быстрее…       Элейн несколько секунд смотрит в сторону приближающихся войск, а затем, поджимая губы, принимает самое серьезное и ответственное в своей жизни решение. Почему-то на душе становится очень спокойно, девушка делает глубокий вдох. Она достает из-под платья кулон Тэяна, накидывает его на чонгукову шею. — Сохраните это как память о том, что мы существовали. — Чон дергается, непонимающим взглядом сверля серьезное лицо. — И… Берегите его. — девушка кивает в сторону люка, таким образом имея в виду Чимина.       Не давая парню время на то, чтобы сообразить, она кидается к огоньку прямо под шквалом пуль. Чонгук что-то кричит ей в след, но та его уже не слышит. Она присаживается к дорожке, и огонь мгновенно переходит на трухлявую ткань сорочки. Скорее рефлекторно, чем сознательно, она прикрывает голову руками, ловко ныряя в вентиляцию.       Парень смотрит, не моргая. Вокруг очень шумно, но он словно находится в вакууме. Что она творит? Смог бы он также?.. Пожертвовать собой для того, чтобы жили другие, причем, сделать это настолько решительно и смело? Чонгук не ошибся, когда пару часов назад назвал Элейн воином. Она не проходила никаких боевых подготовок, но Чону есть чему у нее поучиться.       Собирая последние остатки самоконтроля, Чон запрыгивает в тоннель, за секунду до того, как сверху гремит сильнейший взрыв. Небольшая часть земли осыпается с потолка, Чонгук поднимается с локтей, на которые так неудачно упал, закидывает руку старшего за свое плечо и быстрым шагом ведет их на выход. «Я надеюсь, там с ним, ты наконец станешь счастливой», — про себя говорит Чон, считая, что данная ситуация отличный контраргумент на слова Чимина о том, что счастливым можно быть только при жизни.       Сам Чимин к этому времени уже теряет сознание. Дышит он совсем слабо, что заставляет младшего паниковать. «Держись, прошу, Чимин, не умирай», — нашептывает он, выталкивая обмякшее тело на поверхность. — Тут кто-то есть! — кричат снаружи, и Чонгук, несмотря на то, что голос кажется знакомым, достает оружие.       Дверь раскрывается, и парень чуть не падает от того, насколько сильно расслабилось тело. Это его воины. — Командир! — в один голос тарахтят те, подбегая к нему.       Сзади раздаются выстрелы и Чонгук понимает, что их ищут. Товарищи помогают ему встать, дают на себя опереться. На их лицах небывалое облегчение — наверняка уже успели похоронить его. Они что-то говорят о взрыве, хвалят его, но командиру это кажется неуместным. Нельзя говорить «гоп», пока не перепрыгнешь — они все-еще на территории Ордена. — Не зря мы взяли лишнего коня, — радуется один. — Что с Тэяном? Ты видел его? — спрашивает другой.       Чонгук кивает. — Отныне вы, и все остальные жители Амана, должны считать, что он погиб во время той вылазки как воин, ясно?       Подробности они обязательно расспросят позже, а пока не следует отвлекаться. Парни пытаются увести его из домика, но Чон резко начинает сопротивляться. — Помогите усадить его на лошадь. — Чимин не пошевелился с тех пор.       Свободный воин кивает, поднимая бессознательного незнакомца на руки. Его рукав задрался, и парень замечает то, что было скрыто им. Чон его тут же одергивает, вытянутый указательный палец к губам прикладывая. И по взгляду своего человека он видит, что тот не станет задавать лишних вопросов.       Чонгук залезает на коня, позади Чимина. Парень как кукла, заваливается то на одну, то на другую сторону, и младший так крепко, как только может, за талию прижимает его к себе, одной рукой удерживая поводья. Один из воинов отделяется от них, дабы собрать тех, кто пошел в обход с других сторон. Остальные выдвигаются в путь.       Дорога до Амана на лошади галопом — чуть меньше суток. Чон непреклонен — Чимину срочно нужна медицинская помощь, а потому они не будут останавливаться на привалы. Воины сами решают между собой, кому передышка необходима, а кто будет сопровождать командира до самого конца.        Ветки не щадя хлещут по лицу, но у парня даже нет времени подумать о том, что ему больно. Все, на что его хватает — это тихие повторения чужого имени, остающиеся без отклика. Он не знает, что ответит Чимин, узнав, что его без разрешения привезли в деревню, но пусть начнет злиться или кричать, пусть даже полезет в драку, главное, чтобы он остался живым.        Когда до поселения остается несколько километров, у Чонгука начинает темнеть в глазах. Силы в руках нет, старший вот-вот свалится набок. Когда командир чуть не врезается в дерево, его лошадь издает пронзительный визг, а один из парней не выдерживает: — Прекрати упрямиться, пересядь к кому-то из нас! — кричит он, скача рядом. — Иначе ты точно не сможешь довезти его живым.       Это действует: Чон останавливает запыхавшееся животное, перелезает к своему товарищу, пока другой человек садится к Чимину. В таком составе они доезжают до поселения, где их уже ждут.       Главные ворота быстро открываются, и воины, практически не сбавляя ходу, заскакивают внутрь. Чонгук чуть ли не падает с коня, прихрамывая на одну ногу торопится к Чимину, которого его товарищ снял и положил на землю. Вокруг них собирается народ, гражданские что-то без умолку щебечат, а Чон никак не может разглядеть среди них врача. Обычно люди с носилками сразу подбегали, где же они сейчас?       Его бесит неодобрение и какое-то осуждение на лицах окружающих, но когда он натыкается взглядом на Ли Чунгхо, начинает сиять: — Губернатор Ли! Ему срочно нужна медицинская помощь, прошу, позовите медсестру.       Но мужчина вдруг отрицательно качает головой, излучая равнодушие. «Нет»? Чонгук отходит от него чуть назад: человек, от которого он был уверен, что получит поддержку, имеет вовсе другие планы на сложившуюся ситуацию. — Почему? — его начинает раздражать то, как в старшего тыкают пальцами, словно тот цирковая зверушка, выведенная на показ. — Потому, что он не один из нас. — с привычным спокойствием и даже неким безразличием отвечает тот. — Первым делом, его нужно отвести в тюремное помещение, уже потом будем решать, что с ним делать. — О чем вы?! — Чон срывается на крик. — Этот парень был со мной на протяжении всего пути, он столько раз спасал и выручал меня, Губернатор Ли, я ему доверяю как себе! — Он мог просто водить тебя за нос, используя для своих целей, а на самом деле быть на постоянной связи с Генералиссимусом. Он вооружен, это не просто мирный путник. — Генералиссимус убит! — у парня просто кончается самообладание, выслушивать безосновательные доводы Чунгхо мерзко.       Он боковым зрением видит, как мужчина, обычно охраняющий то самое тюремное помещение, начинает двигаться в сторону Чимина, а потому, не думая, подхватывает пистолет и выстреливает в землю. Круг чуть расширяется, он слышит плач испугавшегося ребенка и разгорается еще сильнее. «Всей семьей пришли смотреть». — Расступитесь! Не смейте подходить! — кричит он, отворачиваясь от Губернатора, что сильно опустился в его глазах.       Он теряется в своих действиях — совсем не ожидал, что в родном поселении, на благо которого он служил верой и правдой, его не примут. Что теперь? Ему стыдно перед старшим, за то, что не смог помочь, за то, что привел сюда. Парень стискивает челюсти: у него есть навыки оказания первой медицинской помощи, а у Чимина дома наверняка есть аптечка. — Дайте нам без происшествий уйти. — он снова наводит дуло на чей-то лоб. — Ба! — мужчина складывает руки на груди. — Ты совсем одичал за это время.       Среди общего гула он слышит слабое: «Чон… Гук». Чимин лежит с приоткрытыми глазами, не в силах даже приподняться, его взгляд мечется из стороны в сторону. — Неужто ты будешь готов убить кого-то из нас ради него?       Ответ следует мгновенно: — Если потребуется.       Он подходит к старшему, закидывая его на свое плечо. Колени подкашиваются, но тот свирепый взгляд, коим он одаривает людей, заставляет их разойтись. Плевать, что о нем подумают, единственное, что сейчас имеет значение — здоровье Чимина.       Воины замерли в замешательстве: они должны устранить командира или помочь ему донести парня до выхода? Они оглядываются на Губернатора, и Чунгхо подает голос, веющий усталостью: — Парни, помогите отнести его в санитарную часть. Чонгук, на минутку ко мне в кабинет.       Командир и так понимает, что его ждет серьезный разговор, но идет ему навстречу, так как хочет, чтобы тот быстрее закончился. Губернатор вздыхает, опускаясь на кресло. Кажется, за время отсутствия Чонгука на его лице появилась парочка новых морщинок. — Я понимаю, что ты сейчас не в состоянии, но попробуй описать ситуацию хотя бы общими красками.       И парень рассказывает. Упуская детали, и собственные чувства, о которых мужчине знать не обязательно. О том, как Чимин был рядом с ним плечом к плечу, как ни раз выхватывал его из цепких лап смерти. Про самого парня он говорит совсем немного: только то, что его семью убили солдаты, а сам он жил в лесу. — Ты и до этого был неконтролируемый, а теперь вообще ужас. — Чунгхо потирает переносицу, дослушав рассказ. — Дурной пример заразителен. Что теперь с Орденом? Надо в срочном порядке выдвигаться разведывательному отряду, и сразу за ним и обычным воинам.       Чонгук даже не присел, оставшись стоять в дверях, чтобы в любой момент иметь возможность стремительно удалиться. Слова Губернатора ему абсолютно безразличны — для себя он уже все решил, и тот не сможет на это повлиять. Пусть тот может помыкать им, когда дело касается службы, но речь идет о личной жизни, личном выборе. — Да, сейчас отличная возможность разбить «Койот» окончательно. Губернатор, — мужчина вопросительно мычит. — Я складываю полномочия командира. — Временно складываешь, — тут же поправляет тот. — Ты ведь понимаешь, что я иду на уступки, потому что доверяю тебе? — Поверьте, мы с Чимином оправдаем ваше доверие. — парень разрешает себе улыбнуться.       Уже когда он покидает кабинет, старший кричит, что все это предприятие только под чонову ответственность, но парню нет никакого дела до его опасений.       Врач успела Чимина помыть, наложить бинты на раны, обработать синяки мазью. Клеймо она заклеила широким пластырем телесного цвета, за что парень ее мысленно поблагодарил. Этим вечером Пак больше не приходит в себя, но его лицо приобретает более здоровый оттенок. Чонгук караулит его всю ночь, параллельно сам принимая лекарства, и помощь специалиста. Оставить старшего он не может: хочет защитить от любопытных зевак, даже не представляющих себе значение фразы «личное пространство».       Под утро он засыпает, уложив гудящую голову на, сложенные на койке Чимина, руки. Когда он вновь открывает глаза, его тело ноет, призывая разумность Чонгука, которой пока что не пахнет. Врач тоже порекомендовала ему принять более удобное положение, поскольку подозревает, что у него травма спины, но парень всегда был непослушным.       Он встает, делает боковые повороты, о чем тут же жалеет. Приложив руку к пояснице, он поднимает взгляд на Чимина и вздрагивает от того, что тот смотрит в ответ. — Доброе утро. Ты как? — поняв, что зарядка — дело гиблое, он опускается обратно на табурет. — Уже лучше. — чувствуется, что он хочет что-то спросить, но не решается. — А ты? — Что мне будет, — отмахивается. — Отосплюсь как следует и приду в норму. Не злишься, что я привез тебя в Аман? — осторожно интересуется Чонгук. — Я бы умер, если бы врач не вмешалась. Мне не за что на тебя злиться.       О чем говорить? На этот раз молчание очень напряженное. Свободной от капельницы рукой Чимин зачесывает назад волосы. Они взрослые люди, им нужно обсудить волнующие вопросы. Просто кажется, никто к этому не готов. У Чонгука волоски на руках встают дыбом, когда старший к нему поворачивается. — Ты правда был готов убить своих людей, ради того, чтобы спасти меня? — шепот практически интимный. Только они двое в этом диалоге, никто больше. — Я не задумывался об этом раньше, но в экстренной ситуации выдал то, что было на уме и… на сердце.       Старший приоткрывает рот. Это слишком похоже на признание, но он боится расценить что-то не так. Боится, что прикормленную зверушку выставят за ненадобностью, а ведь она впервые решила довериться кому-то. — А потом мне показалось, что на моем месте ты сделал бы так же. — продолжает Чон, робко прощупывая почву. — У меня нет «своих» и нет Родины. — Но ты остался бы здесь? — добавляет неловко. — Со мной. — Люди мне все еще омерзительны. — Чимин напрягается, когда младший наклоняется к нему чуть ближе, еще тише спрашивая: — Все?       Какой шанс того, что храброму воину будет дело до дикого лесного мальчика? Что все это представление было только из желания вернуть долг? Чонгук станет решающим звеном в судьбе Чимина — тот либо закроется от представителей своего рода совсем, либо решит дать им шанс. Нет смысла скрывать, старший решает вскрыть карты. — Возможно, за одним исключением, — кадык дергается, а парень отводит глаза.       Чонгук касается его носа своим, устанавливая связь. Дыхание почти неслышно, а подушечки пальцев приятно покалывает. Старший чувствует как горят уши, и видит, что младший покраснел тоже. Взрослые мужчины, а такой их невинной реакции даже подростки бы посмеялись. Вот только подростки ныне живущие в практически мирном времени и представить себе не могут то, через что им довелось пройти. Когда довериться человеку сложнее, чем поднять целую гору со всеми ее обитателями, ведь за, с первого взгляда, непробиваемой оболочкой скрывается одинокий, уставший от борьбы ребенок. Тот факт, что два таких ребенка нашли друг друга — практически сказка.       Их руки находят друг друга на постели, пальцы переплетаются. — Я думаю, что люблю тебя. — Думаю, что это взаимно.       Чонгук подается вперед, соединяя их губы, приглашая чиминовы сначала на нежный вальс, а после на страстное танго. Чимин с силой жмурит глаза, шевелится неумело, в прочем, как и младший. И все же, момент слишком драгоценный, чувство томного наслаждения окутывает с головой. Мерещится вдруг свежесть весны, ее ненавязчивые мягкие краски. Такова юность на вкус? Чон отстраняется, давая им обоим возможность отдышаться. — Кажется, я знаю, почему ты используешь лук. — говорит он, касаясь чужой щечки. — Почему же? — Потому что ты — Амур, который запустил в меня своей стрелой. — глупо, старший тихо смеется. — Амур имел неосторожность сам влюбиться в свою мишень.       По-детски, слишком сладко и неуместно для текущих обстоятельств. Они все-еще в деревне, расположившийся среди леса, что пытается отстроиться после Взрыва, уничтожившего большую часть населения Земли. Но это их история. Чонгук теперь будет брать пример с Чимина и писать свое повествование так, как сам пожелает. И начнет он, пожалуй, с еще одного поцелуя.